…Джей-Джей серьёзно, очень серьёзно настроен.

Мелкий угрюмый казах, или кто он там, неприступен, и кажется, что заговорить с ним невозможно. Многие даже не знают, как его зовут.

Невозможное для других.

Джей-Джей знает, как зовут Отабека. Отабек его зовут. Алтын. Отабек Алтын, конечно, не реагирует на приглашения поесть, погулять, вместе пойти в школу. Он же недотрога у нас. Маленький сердитый камушек.

Но Джей-Джей смотрит правде в глаза — пора признать, что это уже личное и пути назад нет. Сильно трудиться не приходится, всего-то поболтать с их старостой о жизни, спросить, что за новенький, и узнать гору того, что и так не секрет: новенький не разговаривает (возможно, стесняется акцента), он бьёт морду за неуместные шутки (так, что над ним никто не шутит), учится он хреново, по французскому еле-еле тянет.

«Всё будет идеально, да поможет мне Джей-Джей стайл», — говорит себе Джей-Джей, и задерживается на целый урок, чтобы встретить Мелкого на выходе из его класса. Вычленить одинокую мрачную фигуру, между высыпавшими из дверей, разговаривающими, хохочущуми, сбегающими от знаний учениками, не составляет труда.

— Эй, Мелкий! Ты чего такой глазастый, а?

Все замолкают вокруг, даже старшики смотрят с любопытством. Этой возникшей вдруг тишиной можно забить гвоздь прямо в пустую голову Джей-Джея. Он и не заметил бы, так волнуется в груди страх перед провалом и одновременно азартное предвкушение триумфа.

— Меня зовут Отабек. Ещё слово — и я тебе всеку.

Боже, какой серьёзный, и такой забавный акцент. Он будто режет и рвёт каждый звук, слова угадываются с трудом. Джей-Джей честно пытается не рассмеяться в голос, но губы всё равно немного разъезжаются в стороны, и он подмигивает злюке:

— Обещаешь?

У медпункта они с абсолютно симметричными фингалами. У Джей-Джея подбородок подбит и болит.

— Вот засада, на целую неделю отстранили. Меня никогда не отстраняли раньше, а, — жалуется Джей-Джей и обиженно потирает челюсть и чуть трогает под глазом. — Ты чего прямо в коридоре-то? Да ещё так сильно.

Мелкий смотрит сверху. Он не сидит на соседнем стуле — подпирает спиной крашеную стену между плакатами о гигиене и сексуальном согласии.

— Я добавлю, если ещё откроешь рот.

Джей-Джей усвоил собственным лицом, что Мелкий обещаниями не бросается просто так. Он достаёт телефон и набирает текст, и тянет Мелкому, чтобы было видно: «У тебя хороший удар, занимался чем-то?» Мелкий читает, отворачивается, молчит.

Джей-Джей набирает ещё: «Видимо, очень давно, потому что пропускаешь тоже неплохо», но Мелкий даже не взглянет — он достаёт свой смартфон и смотрит в него. Джей-Джей стирает и пишет: «давай дружить могу с уроками помочь». Он пихает телефон Мелкому, когда медбрат зовёт в кабинет, и скрывается за бело-стеклянной дверью. Когда он выходит, телефон лежит на пустом стуле. В телефонной книге новый номер «Отабек Алтын». Джей-Джей тут же переименовывает в «Мелкий». Мелкий хоть и с Джей-Джея ростом, но и Джей-Джей, нужно признать, не особо-то крупный. А если совсем по-честному, то тоже мелкий.

Всю неделю они вместе проходят пропущенный материал, прямо на катке между тренировками. Мелкий всё время просит: «Говори медленнее». У Мелкого проблемы с английским и особенно с французским, зато по другим предметам он и сам может помочь, и Джей-Джей не может остановить брови, которые ползут и ползут вверх. Ведь логично, что если парень плохо базарит, то нормально сдать он может только то, что написано цифрами, так что пятёрки за задачки с уравнениями нивелируются двояками за задачки с теоремами. Мелкий объясняет, что задания лёгкие и что в Америке другая система обучения в школе. И в Казахстане другая. А ещё он в России учился три года.

Джей-Джей сидит на скамье, а Мелкий стоит, положив тетрадь на борт. Джей-Джей тоже так пробовал, из интереса, но убитые ноги взмолили о пощаде. Джей-Джей смеётся над многочленами в спину мелкому и снова не контролирует брови, когда Мелкий поворачивается и улыбается в ответ.

— Эй, Отабек.

— А.

— Тебя как можно звать, а?

— Моё имя Отабек.

— Ну. Это так официально, понимаешь? Тебя же maman не зовет «Отабек»? Или друзья, тебя не зовут: «Эй, Отабек, пошли подерёмся за школой?» — Джей-Джей тщательно имитирует манеру речи воображаемых хмурых друзей.

— Дома моё имя Бека. — Мелкий пожимает плечами и отворачивается обратно в тетрадку.

— Бекки?

— Бе-ка.

— Бека какое-то милое. Как будто ты милый. Буду звать тебя Отта. Или Бекет. Бек. Бекс. Как маленький бойцовский пёс. Тебе подходит.

— Можно меня Отабек называть. Это моё имя.

— Как скажешь, Бекс. — Джей-Джей улыбается, но Бекс так и стоит спиной, занятый суммами со смешным названием «многочлены».

Папа, вспоминая молодость, рассказывал, что безотказный способ расположить к себе иногороднего студента — накормить домашней едой. Бекс не студент, конечно, школьник, но всё же.

— Хочешь, можно у меня поужинать после вечерки? Maman не будет против, и учёбу удобнее делать дома за столом.

Бекс не отвечает, а Джей-Джей пишет маме, что придёт с тренировки не один…

…Мама удивилась тогда, но ничего не сказала, а Бекс пришёл и пришёл на следующий день тоже. Сейчас, годы спустя, Жан-Жак смотрит на Отабека и не узнаёт в нём мальчика, который ужинал с их семьёй и молча глядел из-под бровей.

Отабек плавно падает в музыку: электроника и виолончели. Каждый раз виолончели. Когда они его уже перепилят?

Отабек выныривает и набирает скорость, неотвратимо влетая в ритм вместе с экзотичными фольклорными аккордами, приковывая к себе взгляд. Насильно, принудительно. Смотри.

Мистеру Ноа повезло разглядеть когда-то эти искры в упёртом мелком пацане из диких степей.

Отец Жан-Жака морщил нос, и называл его тратой времени.

Мать говорила что, возможно, в нём есть «некоторый потенциал».

Оба не слишком одобряли дружбу своего сына с «этим неоднозначным мальчиком». А попросту хмурым драчуном и хулиганом, который всю учёбу не слезал с испытательного срока.

Не то чтобы это большая дружба: ходить на каток со школы и уроки вместе делать, но другой-то нет.

Родители думали, что пройдёт, но прошёл учебный год.

—…Бекс!

— А?

— Ты куда летом?

— Мистер Ноа всё лето в Ванкувере. Я с ним.

— Я в Колорадо до осени!

К осени они снова встречаются на катке, а вечером Бекс приходит в гости, и они обсуждают новые элементы и движения, взахлёб, перебивая друг друга. Чтобы сказать всё, что хочется, Джей-Джею приходится ладонью закрывать Бексу рот! А потом он колотит кулаком в пол, потому что Бекс эту руку за спину заламывает больно, до слёз и смертельных обид навсегда, или хотя бы до завтра.

Бекс загорел, ещё подрос и лицо больше не круглое. Он по-другому говорит, и пахнет иначе, и, кажется, над губой бреет.

— Эй, это чё у тебя, усы или грязь?! — тычет пальцем под нос Джей-Джей и хихикает.

Бекс молча закрывает шкафчик и идёт в свой класс, а Джей-Джей семенит следом, пока им по пути, и выдаёт пять, каждому желающему, которых, признаться, не слишком много. Он ни с кем ещё не дружил так долго. Даже родители вон смирились.

— Отабек больше не заходит. — Мама кладёт стопку чистого белья на край кровати. Смотрит на мятый узел простыни на полу, но не поднимает — Джей-Джей свою одежду и бельё решил стирать сам. — Поссорились?

Бекс уже два месяца с Джей-Джеем не разговаривает, на тренировках отводит взгляд и ждёт до последнего, пока Джей-Джей уйдёт. Как будто Джей-Джей сталкер или что. Будто ему одному и нужна была эта «дружба». У него вообще-то есть приятели, в отличие от некоторых упрямцев. Ну или будут. У него ещё тыща приятелей будет! Джей-Джей бы давно выбросил из головы, это не сложно, правда. В режиме соревнований можно забыть хоть собственное имя. Но Бекс занимает первое на взрослых национальных (Джей-Джей ещё ни разу золота на взрослых не брал) и прыгает четверной тулуп, дурит с малышнёй на льду, свистит через весь каток, по-разбойничьи через губу, решает уроки на подоконнике во время большой перемены и на деревьях иногда сидит возле парковки или возле катка, и особенно после вечерней трени, на том клёне. Снег и мороз его не смущают, конечно…

— Не то чтобы поссорились. И мы же в разъездах и почти не совпадаем нигде. На Мире вместе ещё и всё. Да и просто нет ни времени совсем, ни сил.

Джей-Джей почти и не врёт. Он едва на ногах уже стоит, как и вчера, и позавчера, и каждый вечер.

Мама понимает. Она помогает Джей-Джею застелить постель.

— Не всем легко принимать поражение и дружить с соперником. Быть первым тяжело, милый. — Мама вправляет подушку, помогает с разноцветным пододеяльником в мишках. — Отабек способный мальчик и очень старается, я думаю, у него есть будущее, но хореография…

— Maaaa, Бекс не завидует. Ну, завидует, конечно, но дело не в этом, просто… у нас недопонимание вышло.

— О… Недопонимание можно исправить разговором. Он из другой страны. Иногда сложно найти общий язык из-за культурного барьера. — Мама держит за уголки, пока Джей-Джей залезает в пахнущий порошком пододеяльник с головой, мишки с изнанки бледные, как мамины россказни. — Знаешь, месье Ноа часто говорит о нём. Что Отабек делает успехи и на катке, и в школе его хвалят, хоть он и снова на испытательном сроке…

— Опять на испытательном? — Джей-Джей удивлённо выныривает из тканевого плена.

— Ему опять предложили перевестись в языковую школу для мигрантов, там лучше условия для таких, как он, помогают с адаптацией и не намного дальше от катка. Но он сказал, что не хочет в другую, что драться больше не будет. Уже три месяца. Ты не знал?

Джей-Джей выжидающе молчит.

— Джей-Джей, если ты хочешь что-то кому-то объяснить, то лучший способ — это разговор, и…

— Спокойной ночи, maman.

Мама проводит по волосам Джей-Джея.

— Ну, маааа! — Джей-Джей кривится, уворачивается от поцелуя в щёку.

Мама выключает свет, прежде чем выйти, и Джей-Джей тут же включает ночник.

Вообще-то он всё время пытается с Бексом поговорить. Спрашивает, как дела и всё такое. И почти каждый день зовёт его пойти вместе. На автомате уже: «Бекс, идёшь на каток?», «Бекс, айда до школы на автобусе?», «Эй, я в столовку, го со мной?» Бекс в кино не ходит. Он вообще не ходит никуда, не понятно, куда его звать вообще. В соцсетях Бекс не блокирует, так что его можно периодически тормошить сообщениями: «Эй, видел, мр Сальвадорка в разных носках пришёл?», «Я решил тройной аксель в обе программы ставить и ещё в каскаде тоже два!», «Бекс, ты новый сингл заценил?», «Ты где свою толстовку откопал вообще? Стырил у очень старшего брата?», «Что с твоей дорожкой шагов сегодня? Такое чувство, что ты очень ссать хотел», «Зато спираль просто секси»…

Джей-Джей достаёт телефон, рассказывает Бексу, что мамина кошка залезла сегодня на дерево и все руки ему исцарапала, пока он её снимал, прикрепляет фото расцарапанной руки и засыпает с открытым диалогом сообщений…

—…Вы так и не помирились? — Ансо встаёт рядом и смотрит, как Отабек приземляет прыжок. Блестяще, великолепно, превосходно и прочие все эти слова.

Отабек уверенно строит шаги и снова разгоняется — даёт свой единственный в программе идеально отработанный пятерной!

А ведь все ждали твой неизменный недокрученный аксель, Отабек.

Жан-Жак с облегчением выдыхает и разжимает кулаки. Ладони щиплет в местах, где остались следы от ногтей. Он тоже, как и все, ждал этот так и непокорённый им квадраксель, с которого так больно падать.

Он треплет сестру по коротко стриженной макушке, не отрывая взгляда от катка.

Отабек идёт непотопляемым лайнером, взяв время на отдых, тянет напряжённые руки к софитам, показывая нового себя. Взрослый Отабек, не скрывающий свою импульсивность, заставляет всех вокруг поверить в свои слова.

«Не верю», — отвечает Жан-Жак одними губами.

Отабек в ответ обводит зрительный зал рукой, замахиваясь, как для удара, прежде чем заключить вдруг в железные объятья и закружиться, то сжимаясь тугой пружиной, то раскидываясь парящей птицей.

Сейчас бы поправить на носу очки и продекламировать комментаторским голосом: «Отличное качество катания! Мастерство! Уникальное смешение школ! Зрелые эмоции! Какой характер элементов и движений! И бла-бла-бла!»

Где ты, Отабек Алтын, всё это взял?

Казахстан, Россия, Канада, Америка, Япония, даже Италия. Каждый год в другой стране, в новом месте. Всё было не зря, да? Все эти страны сейчас с тобой на льду. В тебе, под этим цыганским костюмом.

Интернациональный чемпион фигурного катания, который снова и снова, каждый раз возвращается в свою неизвестную даже Богу, распроданную и разворованную, бульдозерами сжирающую всё, чем наградила её природа, полную безграмотности и нищеты страну с дырой в экологии размером с Соединённые Штаты. Возвращается, потому что любовь. Потому что навсегда. Все добрые люди бегут оттуда, а он всё повторяет в микрофоны на разных языках, вызубренные слова о гордости за свою Родину. Вот такой он, наш Бекс. Верный. Однолюб. Если, конечно, можно назвать верным и однолюбом человека, который раз за разом исчезает на целую вечность, где угодно, чтобы иногда отметить своим скромным присутствием и снова ускакать, преследуя ему одному видимые химеры…

Взять бы тебя за пёстрый пиджачок и потрясти хорошенько.

Когда ты остановишься, Отабек Алтын?

Где твоё сердце, Отабек Алтын?

Отабек замирает и смотрит в глаза, будто слышит. Будто отвечает:

«Нет его, Жаным. И никогда не было, прости».

Взмах рукой, ладонь там, где у людей сердце. И просит поверить.

Нет, Отабек, не верю. Я же тебя знаю.

Как можно поверить этому попрыгунчику, для которого неизменной остаётся только Родина стальной нитью через всю жизнь, а больше ничего?

Ну и Нанук, которая вот уже сколько лет ставит ему хоть одну программу в сезон. И Ноа, давно седой, как лунь, а всё крутит пегие усы, приговаривая: «Мой парень», а Отабек при каждом удобном случае рвётся к нему на сборы, хоть на один заезд. И Пхичит ещё. Они не великие друзья, но Отабек всё равно послушно натягивает шапку хомяка на этих его криповатых ледовых шоу. И с Ансо и Этьеном Леруа переписывается регулярно, и даже поставил им однажды программу, они в тот раз серебро в взяли.

Юрке своему Отабек так и кричит: «Давай!» — несмотря ни на что. Вот и всё, а больше ничего. Как ему прикажете верить?

— Не общаетесь? — спрашивает Ансо ещё раз.

— Не общаемся, — усмехается Жан-Жак…

—…Тише ты… — усмехается Жан-Жак и ласково гладит свободной ладонью по голове.

И ещё раз проводит рукой, сжимая два возбуждённых члена вместе, толкается бёдрами.

И снова Отабек стонет слишком громко. Откидывает голову, смотрит так нежно, блядь, будто соскучился. Жан-Жак берёт его за горло.

Отабек выкручивает пальцами задранную рубашку Жан-Жака, глаза ярко блестят в тени от рядов пальто и болоньевых курток.

Трахнуться в гардеробе не самый отличный план, но Жан-Жак не жалуется: тумба для барахла, на которой сидит Отабек, хоть и немного скрипит, зато идеальной высоты, а за горами одежды, пахнущей чужими духами, их не видно.

— Мусьё Алтын, — шепчет Жан-Жак, — вы очень непослушный мальчик.

Отабек стонет в ответ ещё.

Жан-Жак просто дразнит: музыка в банкетном зале долбит так, что все, кто там, мыслей своих не слышат, не то что каких-то развратников в гардеробе. Времени много — гардеробщик ещё минут двадцать будет гулять за стопку подписанных календариков.

Жан-Жак наклоняется, берёт губами губы, Отабек с готовностью отвечает. На вкус он, как лимонад — даже шампанского не выпил. Но взгляд пьяный, и пальцы тоже пьяные, шарят по груди и плечам, за шею тянут к себе, не дают и шанса отстраниться. Медали: бронза и серебро, стукаются на каждое движение Жан-Жака, вторя хриплым сладким звукам, которые Жан-Жак забирает себе, слизывая прямо с горячего языка…

—…Столько энергии, — восхищается Ансо.

Отабек разворачивает на холодной сцене холодную драму: хмурит брови, решительный взгляд в поле боя. Он рвётся вперёд и вверх, вспарывает пространство последним каскадом прыжков, приземляет их гладко, словно в масло. Руками резко разрезает воздух. Шагами рубит лёд, высекая фонтаны белой крошки. Сила и гнев льются на лёд, шипят, остывают, гул виолончелей гаснет, сменяется шепотом рояля.

Как же в одном крохотном человеческом теле вмещается столько?

Когда-то никто не знал, что у него столько есть. Ни мистер Фельцман, ни мистер Чалдини, ни даже мистер Ноа, а казалось, что мистер Ноа единственный в Отабека и верил.

— Да, Господи, у него всегда было шило в жопе, — фыркает Жан-Жак, — он даже задачки стоя решал…

…Бекс решает задачи стоя или на ходу. Зубрит французские слова, качая пресс или кружась на стуле Джей-Джея, если каким-то чудом небесным на него сел. Он не может остаться на месте, даже если сидит. То, что Бекс не очень нормальный, невооруженным глазом заметно, конечно. Но то, что он не может ни секунды удержать беспокойную задницу на месте — немного сюрприз.

— Бекс, а ты любишь читать?

— Да, люблю читать. — Бекс делает литературный разбор, сидя в полушпагате и, кажется, выдыхает с облегчением, будто рад отвлечься на разговор и подобрать ноги. — Несколько раз на день могу. Когда в автобусе, и когда еда, и перед спать. Иногда если не заснуть, но это уникальный случай.

Вот бы спросить, читает ли Бекс так же хреново, как разговаривает, но так можно нарваться, а упражнение по химии нужно доделать кровь из носа, так что Джей-Джей стравливает смешок.

— А что читаешь?

— Про фигурное. Технику, историю, всё. Школьную тоже, всё нравится, «Над пропастью во ржи» нравится.

«Ну конечно. Можно было и не спрашивать», — Джей-Джей хмыкает, возвращается к задачке, а Бекс достаёт монетку и крутит её между пальцев левой, останавливаясь, когда делает пометки правой.

У Бекса всегда с собой эспандер, резинки и монетка, чтобы крутить и вертеть их в руках, перекидывать между пальцев, и играть в орёл-или-решка. Он чуть не делает в штаны от радости, когда Джей-Джей дарит ему крохотный пенни борд для пальцев.

Ходить по улице с Бексом просто опасно. Ему нужно «срезать путь». Через овраг, через кусты, через забор. Нет ни одного дерева от школы и до катка, на которое не забрался Бекс, чтобы снять застрявшего кота или спасти выпавшего из гнезда птенца. Маленького желторотика он называет «слёток» и пересаживает на ветки «чтоб не достали кошки».

Ну, а если никто не нуждается в спасении, то всегда можно залезть на вон ту «крутую ветку», чтобы «размяться».

Не то чтобы Джей-Джей не любит лазать по деревьям. Просто это для детишек.

И мама ругает за порванные сучками свитера. Бексу хорошо — у него родители за океаном, они его драных свитеров не видят. Он просто штопает их, как придётся, и так и ходит.

Однажды его куртку зашивает мама. Бекс долго смотрит на аккуратный и красивый шов, потом на маму, и говорит очень вежливо и почти правильно:

— Большое спасибо, миссис Натали. Вы не могли бы не брать мои вещи без спроса?

Мама извиняется, Джей-Джей в кулак хихикает, а Бекс натягивает куртку и выбегает из дома, буркнув «оревуар», и если глянуть в окно, то можно увидеть, как он «срезает путь» к остановке через ограду парка.