В коридорах и общих комнатах тишина, как и всегда между сменами. В школе сейчас лишь те немногие, кто остаётся на следующий заезд. Все тренеры разъехались по делам и отдохнуть, кто-то до следующей смены, а кто-то вернётся уже завтра к вечеру. Например, мистер Сальвадорка.

Удобно, наверное, когда нет семьи и можно сделать работу своей жизнью. И проследить, чтобы Бекс тоже сделал работу своей жизнью, но разве для этого требовалось за Бексом следить?

— Мы все идём к Джону и Гуанхуну, Бекс.

— Но я должен быть водой.

Бекс стоит на одной ноге, уложив вторую на колено и сложив руки у груди. Все углы тела прямые. К стене напротив приклеена полочка из картона, на полочке смартфон транслирует прокат одиночника бородатых годов.

Джей-Джей разглядывает бардак на подоконнике и обеих кроватях: Бекс не преминул воспользоваться дополнительной поверхностью, освободившейся от соседа, чтобы бросить туда ноутбук и Дюма. Джей-Джей усмехается, проводя по корешку книги — Дюма для французского, конечно.

Они могут быть вдвоём сколько хотят, но Бекс не спешит напрыгнуть на Джей-Джея. Он даже смотреть на него не спешит. Можно даже подумать, что есть что-то интереснее Джей-Джея и важнее, чем поцеловать его немедленно.

— Ты понимаешь, что их зовут Ноа и Нанук?

— А?

— Скоро они поженятся, усыновят тебя и назовут Нэхуель.

Бекс издаёт тихий смешок, и Джей-Джей облегчённо вздыхает: пациент скорее жив.

— Или Нахуяк. Эй, а разве ты не должен в это время медитировать?

— Я медитирую, — буркает Бекс, не отрывая взгляда от экрана.

— У тебя деньги есть? — болтает Джей-Джей. — Нужно скинуться на еду и бухло.

Джей-Джей подходит, встаёт прямо перед Бексом и наклоняется, чтобы глаза были на одном уровне.

— Нанук ведь на всю неделю уехала?

— Нанук дала мне график упражнений на неделю. Я камень. А должен стать водой, она сказала.

— Она тебя ещё тянет, да?

— Тянет. Спину и руки. Вращения усложнить хочу. Нанук говорит, я смогу, через пару лет.

Джей-Джей давит смешок и сочувственно кивает и касается губ Бекса своими. Не целует — просто подразнить. В губы врезается резкий выдох, и Джей-Джей улыбается. Бекс медленно разбирает свою позу и тянется вверх и вперёд, обнимает за шею, а Джей-Джей выпрямляется и задирает голову, чтобы тот не дотянулся.

— Не пойдём.

— Пф. Пойдём, конечно. — Джей-Джей отодвигает Бекса. — Хватит, сколько тебе нужно тренировок?!

— Вечером ведь? — Бекс снова тянется целоваться, Джей-Джей снова его отодвигает — фиг тебе теперь, а не поцелуи. Ну как, нравится, когда тебя не целуют, Бекс?

— Какой вечер? Прям сейчас и до утра! И мои джинсы надень, а то как лох.

Наказанный поцелуями Бекс растерянно хмурит брови от своей двери до двери в комнате Джона, где уже сидят Пхичит и Лео. Джей-Джей приветствует всех улыбкой и пальцы складывает в две «J».

В ответ на удивление Лео: «Не могу поверить, что ты смог притащить его», — Джей-Джей повторяет фирменный жест, улыбаясь ещё шире.

Бекс кивает всем, Джону пожимает руку и усаживается на полу у кровати, а Джей-Джей не садится рядом — пусть знает!

— Отабек, ты на всё лето?

— Он Бекс, — уточняет Джей-Джей.

Бекс не поднимет головы — залипает в экран смартфона, не отрываясь от кружащего фигуриста.

— Эй, да дайте ему кто-нибудь выпить! — умоляет Лео, по-южански растягивая слова, толкает Бекса в плечо, усаживаясь рядом.

— А? — растерянно поднимает глаза Бекc.

— Кто катает? — тянет Лео, заглядывая в экран.

— Ноа Бакли. Чемпионат Европы. — Бекс отрывает слова по одному. Он поворачивает телефон так, чтобы Лео тоже видно было.

Джей-Джей тут же втискивается между этими двумя, расталкивая обоих и немного расплескивая пиво на ноги Лео: «Упс, прости», — извиняется, но не от сердца — какого лешего он рядом с Бексом пристроился?

— Я думал, ты его прокаты наизусть знаешь! — хихикает Джей-Джей и суёт Бексу стакан.

— Знаю. — Бекс неохотно убирает телефон в карман и продолжает мило уничтожать английский своим произношением: — В этой произвольной он прыгнул тройной Аксель в конце программы и взял серебро. Исторический случай.

— Нужно глянуть Чао-Чао, — подсказывает Лео, тянет речь, как жвачку, и подмигивает Пхичиту: — Представьте, как он бильман делает. Мистер Чалдини и его знаменитый бильман! Исторический случай!

— Вот с таким нежным прогибом!.. — тайский выговор мелодичный, от него Пхичит говорит так, будто флиртует, наполняя привычное неожиданными интонациями. Он целится телефоном в Бекса, начиная фотоохоту: — Скажи «би-и-иль-ман»!

Бекс ничего не говорит, а Джей-Джей улыбается и выставляет пальцы, позируя Пхичиту и кричит:

— Чао-Чао-бильман!

— Мистер Чалдини не делал бильман, — говорит Бекс и осторожно отпивает из стакана, глядя на него, как на змею. Тут же проливает немного, потому что Лео толкает Джей-Джея и Джей-Джеем Бекса.

— Эй-эй-эй, — прерывает он, — хватит уже бильманов и прогибов! Никакой фигурки хотя бы пять тысяч секунд! Единственный прогиб от Чао-Чао, который я готов сегодня обсудить, это его прогиб перед старушкой Салливан. Вы видели как он стелется?

— О-о-о, — подхватывает Джей-Джей, — думаю, она уже беременна антихристом!

— Что он нашёл в этой адовой стерве?! — Джон тоже рвёт звуки, как Бекс, но делает это громче и бескомпромисснее. Рявкает.

— Думаю, огромный хлыст и пару наручников… — смеётся Пхичит — ему-то что, его дрессирует добрый Чао-Чао, а не злая Салливан.

— Готов поспорить, она предпочитает плётку, вы видели, Чао-Чао вчера ни разу не присел! Говорю вам — у него болит задница!

— Фу, Господи-Боже, задница Чао-Чао! Сотрите это из моего воображения!

— Кто сказал «задница»?! Я мистер Сальвадорка, и я научу вас манерам! — дразнит Джон, удерживая разноцветные усы из коктейльных трубочек верхней губой.

Они хохоча и перекрикивая друг друга обсуждают, как именно должны запутаться кудри надоевших хуже горькой редьки тренеров, и придётся ли им обоим бриться наголо и как они это объяснят, и другие подробности гипотетической аморальной связи, пока смех не теряет уже истерических ноток и они не успокаиваются: Пхичит отвалившись на подушки, Джон на стену, а Джей-Джей плечом к молчащему могилой Бексу.

— Джон, сыграешь?.. — напевает Пхичит и тянется, чтобы сделать с селфи с ним и его усами.

— Я ещё не в той кондиции, — бормочет Джон, роняя свои «усы» — где бочка? — он тянется за бутылкой пива и наполняет свой стакан.

— Я могу сыграть! — подпрыгивает Джей-Джей. И Бекс снова проливает себе на штаны.

— Гармонь за кроватью, — машет рукой Джон, — только аккуратнее, у тебя персты прокляты каким-то высокомерным дерьмом.

Джей-Джей показывает «JJ-style», достаёт из-за кровати гитару. Он дёргает струны и заводит нехитрое кантри, чтобы размяться. Музыка разбавляет болтовню о разном, щедро сдобренную акцентами, щебетанием и рычанием: типовая общажная комната наполняется жизнью.

— Эй, — Джон смотрит прищурившись, — а вы слышали про колченогого Билли?

— Что?! — Лео смеётся. — Какого ещё Билли?

— Колченогий Билли, — Джон чуть наклоняется вперёд, и заговорщицки понижает голос, так что все немного наклоняются к нему, а Джей-Джей даже струны трогает потише, и меняет мотив на зловещий.

— …когда школа только открылась, Чао-Чао оставил своего заместителя и улетел на соревнования. Замещающий тренер запер детей в лагере, морил голодом и заставлял крутить четверные, пока не сломают пару коньков, и вращения, пока не начнут блевать. И один мальчик Билли не выдержал и зарезал тренера коньком. А потом он исчез, и с тех пор бродит по лагерю, когда уезжает Чао-Чао. Он ходит в одном коньке, потому что второй — в руке, и его шаги слышно: топ-клац, топ-клац. Каждого, кто его увидит, он преследует, пока не догонит и не изрежет до смерти…

Джей-Джей издаёт нервное «трунь».

А в коридоре слышатся шаги.

И, Бог свидетель, они разные: топ-клац, топ-клац.

Все замолкают, Джон делает круглые глаза, Джей-Джей задерживает дыхание, вслушиваясь в жуткие звуки, которые всё ближе, и пытается угадать, что это может быть. Пхичит закрывает себе рот рукой, и даже плечо Бекса напрягается немного.

Шаги клацают и топают уже прямо перед дверью, но не уходят дальше, а останавливаются. Ручка двери неловко наклоняется, дёргается и ещё раз, чёрт подери, кто-то пришёл, а они бухают!!! Кто-то очень кривоногий и криворукий! Джей-Джей суёт свой стакан под кровать, Лео тоже, и Бекс, глядя на них.

Дверь медленно, с жалобным скрипом открывается…

В комнату неуклюже вваливается румяный и радостный Гуанхун и скромно сообщает:

— Я принёс. — Его руки заняты огромными и, вероятно, тяжёлыми пакетами. — Помогите.

— Дьявол тебя раздери, ты что, ахуел?! — верещит Лео и бросает в несчастного подушкой. — Я думал, это чёртова Нанук со своей палкой!

Джон хохочет держась за живот, а Пхичит радостно визжит и снимает всех на телефон.

Смеются все, даже Бекс смеётся, он первый встаёт и помогает совершенно растерянному Гуанхуну.

— Что у тебя с туфлями?

— Что? — растерянно переспрашивает Гуанхун. — Что-то с моими туфлями?

То, что он именно это сказал, можно только угадать. Гуанхун глотает примерно половину звуков каждого слова.

— Да у него набойка отпала на башмаках, — утирая слёзы, ржёт Джон, — ему железную поставили, а на вторую он денег… зажал! Карамба, вы бы себя видели!

Всё ещё посмеиваясь, Лео и Джон выгружают контрабандную еду на пластиковые тарелки, тарелки ставят прямо на пол, воздух пропитывается запахами жареной курицы и картошки, смехом и отчаянным бунтарским духом.

— А что, Кацуки не придёт? — интересуется Гуанхун.

— Да чего он к малолеткам попрётся? — беззаботно рыкает Джон, а Пхичит хихикает и игриво лопочет Джону:

— Ну ты же припёрся к малолеткам…

— Это моя комната, оло! — напоминает Джон.— Это вы припёрлись! А ну-ка, подайте мне эту дичь! — он указывает на тарелку с курицей, и Гуанхун, конечно, подаёт.

Джей-Джей набрякивает фальшивый, но весёлый мотив, напевая, что он малолетка, он весел и доволен, что Лео тоже малолетка, и Бекс, и Гуанхун, что не малолетки тут только Пхичит да Джон, но и они не так давно покинули юниорский состав…

Джей-Джей напевает, сочиняя на ходу, а Бекс совсем не обращает на него внимания — ни разу не взглянет и краем глаза.

Джей-Джей самозабвенно музицирует, пока Джон не вырывает из рук гитару.

— Как же ты задолбал, передавай гармонь.

Джон играет хорошо и поёт красиво. Не так душевно, как Джей-Джей, но всем нравится, и он умеет много песен.

Бекс наблюдает за Джоном с вниманием и интересом.

Джон выдаёт немного гаражного рока и британского панка — из того, что все знают, и что-то своё, русское. В песне все акценты иностранцев немного ближе друг к другу. Они смешиваются в какой-то неуловимый эльфийский, один на всех. Все поют, и Джей-Джей поёт.

Только Бекс молчит и не смотрит.

И что Джей-Джей в нём нашел, они же совсем не похожи?

Разве такие разные люди, как они, могут быть вместе?

Бекс даже не улыбнётся ему, он весь день глядит на всех, кроме Джей-Джея, может, ему вообще всё равно?

Джей-Джей незаметно касается мизинцем щиколотки, и затем голой стопы, а Бекс не убирает ногу. Как хорошо, что Бекс разувается в комнатах. Джей-Джей обводит пластырь на подъёме стопы, обхватывает щиколотку, сжимая немного.

Алкоголь замедляет сознание, Джей-Джей оглядывает всех, смотрит на пустые тарелки и упаковки, на дверь, на кеды Бекса у двери — валяются в обнимку со стоптанными ботинками Джона, шлёпками Пхичита и проклятыми туфлями Гуанхуна с одной набойкой. Разные туфли в паре — это нелепо и выглядит, и звучит.

Джей-Джей снова переводит взгляд на Бекса, а Бекс чуть двигает ногу ближе, чтобы было удобнее касаться, и чуть приоткрывает неприлично привлекательный рот. Джей-Джей теперь жалеет, что не поцеловал его сегодня, какая невероятная глупость была не поцеловать Бекса, о чём он только думал?!

Джон воодушевленно ударяет по струнам, заводит следующую, громкую, какую-то излишне яростную, а Бекс улыбается ему, переворачивает две пластиковые тарелки и долбает по ним вилками, как барабанными палочками, со всей дури, пока Джон орёт припев, до красного лица и вздувшихся на шее вен, и это зрелище не для слабонервных, но в лагере не так много возможностей поорать предоставляется, так что все радуются, хоть и не слова не понятно.

— А я знаю про тебя песню! — щурит глаза Джон, глядя на Бекса, и, отдышавшись немного, задаёт спокойную мелодию. Монотонный мотив гипнотизирует, как и отрывистые на выдохе фразы, которые Бекс вдруг подхватывает, вызывая улыбку у Джона. Бекс подпевает и это звучит совсем не плохо. Удивительно неплохо.

Бекс поёт вместе с Джоном меланхолично-дерьмовый припев, и всматривается куда-то далеко, наверное, прямо в родной Казахстан.

Пение незаметно искажается, превращается в рыканье и гавканье.

Они «гавкают» друг на друга, иногда растягивая звуки на припеве, и шипят слова. Бекс ползёт к Джону на четвереньках, и внезапно начинает выть собакой, а Джон тут же откидывает голову и тоже воет, низко, по-медвежьи, что ли. И Гуанхун тихонько выть начинает, за компанию, а Пхичит подвывает высоко, как пекинес. Джей-Джей смеётся, глядя на этот беспредел, и тоже воет, вместе со всеми, отчаянно, зажмурившись, и от этого очень странно в горле и в груди. Джей-Джей вспоминает свою собаку — самый первый друг. Лутц, когда был ещё маленьким, выл вот так же, если его оставить одного. Джей-Джей его одного часто оставлял.

— О чём эта песня, хоть? — спрашивает Джей-Джей, когда все замолкают. — О собаках?

— О неуместном человеке, — поясняет Джон, и тут же добавляет, обращаясь к Бексу: — Сорян.

Бекс равнодушно жмёт плечами, и садится обратно.

— Эй, вы видели, он вообще не пьёт, — обвиняюще тычет в него пальцем Джон, — явно время сыграть в «я никогда не»! Я никогда не пугался колченогого Билли!

Тут все, кроме Гуанхуна и Бекса выпили пива.

— Хочешь сказать, ты не испугался?

— Немного. Не Билли, конечно, а того, что нас запалят.

— Ну так пей, лопух, ты испугался и должен выпить, такие правила! Если не делал, то не пьёшь, а если делал — пей! Ты что не играл никогда?

Бекс говорит, что нет, не играл и неуверенно пьёт.

— Я никогда не целовался с девушкой! — весело сообщает Пхичит.

И Лео громко фыркает, а Джон и Джей-Джей пьют.

Все смотрят на Бекса.

— Ну, теперь ты Бекс, — подсказывает Джей-Джей, — чего ты никогда не делал?

— Я никогда не был в планетарии, — говорит Бекс.

Все, закатывают глаза, а Гуанхун пьёт.

Джей-Джей хохочет:

— Я никогда не был таким занудой! — заявляет он. — Пей давай!

Скоро они узнают, что Джей-Джей никогда не обманывал тренера, Джон никогда не был в гей-клубе, а был там из всех только Пхичит, что Бекс не водил байк и не нырял с аквалангом, впрочем, как и все остальные, что с мальчиками Пхичит вообще-то тоже никогда не целовался, а Бекс, Джей-Джей и Гуанхун пьют под улюлюканье остальных; Лео заявляет, что никогда не предавал друзей, и Джей-Джей пьёт, потому что он предал своего первого настоящего друга. Он пьёт до дна, под неловкое молчаливое осуждение остальных, и Джон наливает ему ещё.

Гуанхун разряжает ситуацию — он никогда не смотрел порно. Тут все выпили, даже Бекс.

— Я никогда не влюблялся, — признаётся Джон, надо же, какой не-романтик.

Пьют все.

Сердце у Джей-Джея трепещет всё быстрее, а сам он замирает и даже дыхание задерживает, когда Бекс медленно и неуверенно подносит стакан ко рту, рука чуть вздрагивает, и он делает малюсенький глоток, и смотрит прямо перед собой, даже глазами на Джей-Джей не покосился, не то что голову повернуть, может, даже и не увидел, что Джей-Джей тоже выпил. Но ему ведь и не обязательно видеть, так ведь? Джей-Джей-то уже признавался ему. Чтобы не взорваться, чтобы выпустить, наконец, то, что так распирало изнутри и рвалось наружу вместе с воздухом, и так совершенно по-дурацки сложилось в слова потасканные, пошлые и дешёвые, стыдно даже — такая пошлятина. Бекс не ответил тогда, а теперь вот пьёт, подтверждая, что ему не всё равно, что он тоже влюблён.

Но вдруг это не о нём?

Джей-Джей всё следит за Бексом украдкой, и вопросов не слышит, то пьёт рассеянно, то нет.

— А я никогда не занимался сексом… — торжественно сообщает Пхичит. — Что? Цель провоцировать и заставлять пить!..

Джон пьёт.

И Бекс пьёт.

— Что?! — взвизгивает Джей-Джей, и все смеются над этим, а уши Бекса краснеют ярче олимпийки Джей-Джея.

Мысли путаются тонкими нитками, Джей-Джей достаёт смартфон и набирает сообщение:

«Что? С кем?»

Все кричат Бексу: «Расскажи!» А Бекс достаёт телефон, смотрит на экран, и щёки вспыхивают, он отводит глаза, бурчит: «Отвалите».

Зато Джон рад поделиться своей историей. Вот только Джей-Джею нет дела, он не слушает, пишет сообщения одно за другим: «Ты про что? Ты про кого? Ты про нас? Мы же ничего такого не делали? Или делали? Это был секс? У нас с тобой?»

Не отправляет ни одного.

Бекс тоже что-то пишет, стирает, напрягается весь, отодвигается, чтобы не коснуться случайно плечом, и губы поджимает. И становится вдруг очень красивый.

Джей-Джей пишет ему: «Ты красивый», — а потом добавляет: «Ну почему ты такая козявка?»

Бекс читает и хмурится от первого, а от второго немного улыбается.

— Твоя очередь, Бекс, — напевает Пхичит, — чего ты никогда не делал? Не собирал мёд на пасеке? Удиви нас...

Бекс всё ещё красный, сжимает в руке телефон, и говорит вдруг:

— Я никогда не ел козявки.

И теперь щёки Джей-Джея горячее, чем даже у Бекса, и даже глоток пива не остужает их.

— Да я был маленький, да вы по-любому так же делали, а! — оправдывается Джей-Джей, а все смеются и называют королём козявок. Спасибо тебе, Бекс. Большое, блядь, спасибо.

В руке пиликает. Джей-Джей читает сообщение: «Прости, я же не знал».

Бекс глядит на него, и, чёрт его дери, смеётся, прикрывая подлый смех рукой с телефоном. Вот такой, ты, значит, друг, Бекс?!

Следующий ход Джей-Джея. Под всеобщий смех в голове проносится злобно и пьяно:

«Я никогда не был принцессой, я никогда плакал от ругани Сальвадорки, я никогда не дрочил на фотки лучшего друга!»

— Я никогда не занимал ниже седьмого! — объявляет Джей-Джей, может, немного громче, чем следовало.

Зрачки у Бекса сужаются, он хмурится и пьёт. Делает ещё глоток и неожиданно говорит:

— Я никогда не выходил в финал Гран-При.

— …эй, ход не твой!

— Я никогда не выходил в финал юниорского Гран-При, — повторяет Бекс с нажимом и смотрит как пьют все до одного. Заключает: — Мне пора.

Он встаёт, неловко пошатнувшись, протягивает Джону кулак, говорит: «Пока, Жень», — тот отбивает: «Пока».

Бекс кивает всем, идёт к двери, поднимает кеды и выходит, не оборачиваясь на выкрики и просьбы вслед.

— Странный он, — пожимает плечами Лео.

— Я провожу пойду, вдруг что, — говорит Джей-Джей.

— Да чё ему, пять лет? Он выпил-то стакана три всего.

— Не знаю, он обиделся вроде, и, может, вообще не пил никогда, — отвечает Джей-Джей и идёт к двери, — он же из мусульманской семьи. Наверное.

— Ты же вернёшься? Ещё светло за окном!

Джей-Джей показывает «JJ-style», вместо ответа.

Бекс стоит за углом в коридоре, опираясь на стену.

— Эй, ты в порядке? — Джей-Джей тянется обнять. — Прости, а. Я разозлился из-за…

— Мне не нравится, Джей-Джей, не нравится, не нравится, — бормочет Бекс ему в грудь.

— Плохо? Стошнит?

— Нет. — Бекс поднимает глаза. — Мне не страшно.

— Но… — улыбается Джей-Джей, — это же хорошо?

— Наверное… — отвечает Бекс. — Когда не страшно, можно очень сильно пиздануться.

— Но если бояться, то сальхов не прыгнуть, детка.

— Пойдём со мной, пожалуйста? — шепчет Бекс, — Или не пойдём, давай поцелуемся? Я весь день хотел.

Кеды на пол падают, Бекс целуется, весь кисло пропахший пивом, но всё равно сладкий, обнимает, виснет на Джей-Джее, а тот крепко сжимает в ответ, задирает олимпийку и футболку, гладит спину и потом живот, водит пальцами вдоль пояса джинсов с низкой посадкой, а Бекс такой непривычно расслабленный.

— Бекс?

— Мммм?

— Пошли?

— Пошли.

Джей-Джей поднимает обувь и Бекса за руку ведёт за собой в его комнату. В комнате не включает свет, разувается, как Бекс всегда просит. За спиной щёлкает замок.

— Бекс? — Джей-Джей отодвигает ноут и садится на кровать.

Вместо ответа тихо жужжит молния олимпийки. Шорох ткани, пальцы тянут, расстёгивают пуговицы одолженных джинсов, одежда мёртво падает на пол, утопает в глубоких тенях от жёлтых сумерек, жёстко обрисовывающих каждый излом тела; а Джей-Джей смотрит растерянно на бликующую пряжку ремня у ног Бекса.

Голый Бекс в раздевалке каждый день. Там он так же снимает футболку, штаны, и трусы.

Но в раздевалке разоблачающий свет люминесцентных ламп. Там Джей-Джей отворачивается в сторону и прячет руки в шкафчике в поисках полотенца. В раздевалке трогать нельзя и нужно отводить взгляд.

Джей-Джей касался Бекса много раз, но через ветровку, футболку, лайкру, хлопок; когда он запускал руки под одежду, то это было вслепую, а теперь всё не так. Джей-Джей не двигается. Сначала нужно посмотреть, погладить только взглядом горло и острые ключицы, спотыкаясь о редкие родинки, задевая вскользь два маленьких темных соска, в ямку солнечного сплетения и от неё по глубокой линии к пупку, чувствуя, как вздрагивают собственные пальцы и горят всё сильнее и как рот наполняется слюной с металлическим привкусом.

— Будешь пялиться? — спрашивает Бекс как-то тихо.

Джей-Джей сглатывает и тоже шепчет в ответ, улыбаясь:

— Да, хочу посмотреть.

И рассматривает, затаив дыхание. Ноги, на которых совсем немного волос и разбросаны синяки всех цветов и размеров, и сбитые, искалеченные спортом стопы в пластырях, и гладкие ещё руки, и член в спокойном состоянии, тропинка тонких волосков тёмной ниткой тянется к пупку — в Бексе всё красивое такое.

Искусственная беспечная улыбка сползает, Джей-Джей сглатывает снова. Он ничего не делает, а Бекс не торопит, и, оказывается, смотрит в глаза из-под колючих ресниц. Краска заливает Джей-Джею всё лицо, он с облегчением выдыхает: окно за спиной, и сам он, значит, в тени. В кармане пиликает сообщением телефон.

— Повернуться?

От этой спокойной покорности в груди что-то тонко ломается.

— Повернись, — на выдохе соглашается Джей-Джей.

Солнце, почти заходя уже, вспыхивает ярче, заглядывает любопытно в окно, тоже хочет рассмотреть в деталях: незаживающие шрамы на сухожилиях, крепкие икры и бёдра с этими пятнами ревнивых поцелуев льда и даже мелкий тёмный пушок, забирающийся с бёдер на твёрдые ягодицы, по которым вдруг рассыпаются мурашки, будто от пристального взгляда, и мелко бегут выше, вдоль линии позвонков, указывая Джей-Джею, куда ему смотреть, ведут по пояснице между симметричных ямочек, выше, к крыльям лопаток, на шею и к резко освещённому рыжим светом профилю, над плечом.

Когда Джей-Джей признавался, Бекс в ответ промолчал, только поцеловал ещё крепче, а теперь вот так выглядит его признание, он же словами не может никогда, и, похоже, дело не в языковом барьере. Джей-Джею будто больше всех надо.

— Скажи, что влюбился в меня.

—Джей-Джей… — подтверждает Бекс.

Хватает двух шагов, он сбрасывает футболку, прежде чем прижаться к холодной спине.

— Замёрз?

Джей-Джей вспыхивает от прикосновения кожа к коже, очарование разрушается, Бекс разворачивается и тянет железными пальцами к себе за шею, и целует, будто бьёт, и Джей-Джей срывается и тоже бьёт поцелуем в ответ. От Бекса несёт алкоголем, и Джей-Джей усмехается, крепче обнимает, согревая, а Бекс голый в его руках прижимается и толкает, ведёт Джей-Джея мимо кровати и другой, дальше, пока Джей-Джей не натыкается спиной. Бекс сам садится на подоконник, роняя гремящее и шелестящее на пол, и шепчет что-то красиво. Горький вкус пива на языке навязчиво напоминает, что это всё это очень неправильно, но руки, будто не свои, всё равно медленно ползут по дрожащему животу, а Бекс вцепляется в плечи и испуганно вздыхает даже раньше, чем ладонь смыкается, оценивая. Обрезанный, больше, немного загнутый к животу.

Бекс дышит быстро-быстро, Джей-Джей чуть разжимает пальцы, спрашивает:

— Слишком много?

Но тот не отвечает, только прячет лицо. Джей-Джей собирает на языке слюну, видит как капля, стягиваясь с губ на прозрачной нитке, медленно падает вниз. Он размазывает пальцами, слушая тихие неровные выдохи, сжимает сильнее, когда Бекс всхлипывает и сам тянется бёдрами вверх, в руку. Джей-Джей отводит взгляд, и Бекс горячей щекой в плечо, и даже солнце, пунцовое от стыда, отворачивается и больше не таращится в окно.

В кармане все пиликает сообщениями телефон.

Джей-Джей смотрит на свою ладонь, блестящую от спермы Бекса, расстегивает штаны другой рукой, медлит и сам не верит в то, что собирается сделать, но не останавливается, сжимает скользкими пальцами свой член и болезненно стонет в шею Бекса. Бекс и не думает ему помогать, тихо дышит, так и уткнувшись в плечо Джей-Джея, пока он не кончает, и потом ещё долго стоит так, обнимая Бекса и приходя в себя.

— Эй. Ты же спишь, — хмыкает Джей-Джей, — мне бы руку вытереть.

Бекс слезает, даёт футболку с пола и одевается в чистое, перед тем как лечь в кровать. Джей-Джей ложится рядом, обнимает Бекса со спины, так — полежать немного вместе, и просыпается от шёпота в ухо, перегретый и липкий от тесных объятий. На руке Бекса бликуют часы, но слишком темно, чтобы увидеть время, Бекс повторяет:

— Джей-Джей, я хочу ещё.

Джей-Джей широко улыбается, сердце стучит быстро-быстро, Бекс жмурится, вздрагивает и прижимается губами к губам, дышит прерывисто, почти не слышно, хватает за руки, а перед развязкой снова прячет лицо.

Джей-Джей тихо не может, он задерживает дыхание, кусает костяшки пальцев.

— Сильне, Бекс, ну… — просит он, — …как себе.

— Я не… — Бекс послушно сжимает, и ускоряется, затапливая Джей-Джея удовольствием, всё больше, пока оно не переполняет до края и через край.

— Бекс. — Джей-Джей вытирает свой живот полотенцем, которое тот суёт ему в руки. — Только не говори мне, что не дрочишь, а.

— Я не… — Бекс отводит взгляд, — Не так.

— Что? — Джей-Джей приподнимается на локте. — В смысле, как?

— Подушка или полотенце… иногда душем. — Бекс отворачивается к стене, голос тихий-тихий.

— Душем? Так можно кончить разве?

Бекс только плечами пожимает.

— Ты в курсе, что ты ненормальный, ага?

— Ага.

— Бекс. — Джей-Джей трогает за плечо. — Мне нравится… секс с тобой. А тебе? Понравилось со мной?

Бекс судорожно вздыхает.

— Понравилось. Уходи, Джей-Джей.

— Бекс…

— Уйди.

Джей-Джей одевается молча, задерживается немного перед тем, как выйти за дверь. В кармане жужжит и мигает телефон.

На дисплее всего-то час ночи. Чат переполнен селфи, которые шлют и Пхичит и Лео.

Все уже достаточно хороши, чтобы не придумывать убедительной причины, где Джей-Джей так долго шлялся, но не настолько, чтобы не говорить ничего вообще.

— Я укладывал Бекса спать, но уложился сам. — Широкая улыбка и никакого вранья.