Бекс прилетает после квалификации, довольный, как мамонтёнок. На шею не вешается, целоваться не лезет. Ну и ладно. Не очень-то и хотелось, честное слово.
Он теперь музыкант и скоро станет рок-звездой, ему не до чужих разъездов и соревновашек. У него у самого скоро гастроли. Секс, наркотики и что там ещё в меню? Рок-н-ролл.
Бекс сначала всё молчит, про фигурное своё ни слова, только про рок-н-ролл. Джей-Джея слушает, слушает, слушает, но потом его прорывает всё равно, и он рассказывает взахлёб и даже за плечо Джей-Джея хватает, и чешет про Нанук, которая согласилась ещё поработать с Бексом следующим летом, и про то, что ему сальхов докрутить вот столько осталось, и про то, что он уже обе программы откатал на одном дыхании и прыгнул все каскады, ты же видел Джей-Джей, видел же, да?
Джей-Джей видел, конечно, смотрел в записи. Он улыбается, бодает Бекса в плечо.
Бекс пахнет летом, пережжёной солнцем землёй.
— Бе-екс.
— А?
— Я же говорил, что тебе моя стрижка пойдёт.
Джей-Джей смеётся над растерянным лицом, и переводит тему:
— Что за музыка была у тебя в той папке, а? Трэшняк, конечно, и нафталином тянет, но мне понравилось. Почему ты её спрятал?
— А?
— Твой ноут. Скрытая папка. Музло в ней. Я скопировал себе, помнишь? Я же сказал.
— А. Это моя музыка. — Отабек плечами жмёт. — Написал.
— Твоя, значит… — бормочет Джей-Джей, стискивая Бекса в дружеских объятиях — пусть задохнётся.
Бекс теперь смотрит задумчиво. Общупывает взглядом подробно всё лицо и иногда открывает рот, чтобы сказать кое-что.
Джей-Джей на готове.
Давай, скажи ты уже.
Спроси, например: «Джей-Джей, мы расстались?»
И Джей-Джей тут же ответит: «Что ты несёшь, глупый?»
Спроси: «Джей-Джей, ты со мной?»
И Джей-Джей скажет: «Конечно, дурачок»
Скажи: «Джей-Джей, я люблю тебя, будь со мной, прости меня, что я не мог быть с тобой этим летом, что я говорил с Джоном по-русски и улыбался на фотографиях Пхичита, я с Пхичитом даже не болтал и не дружил особо. Я прощаю тебя за то, что ты по три дня не отвечал на сообщения, прощаю за фото, на котором ты с засосом на шее, за то, что водил кого-то в кино, что запостил в Инстаграм, как лижешься с девчонкой на свой день рождения, ведь это игра в бутылочку была, это вообще не считается.
И мне жаль, что я не поцеловал тебя при встрече».
И Джей-Джей ответит Бексу, что это всё фигня, он прощает, и всё станет, как прежде, потому что Отабек классный, у него этот взгляд и ёжик волос на затылке, и одевается он теперь нормально, мрачновато, но всё же не как беспризорник. Но ведь дело не в этом. И даже не в низком тёплом голосе, который хочется слушать, и не в коже, которой хочется касаться.
Ему нужно всего лишь сказать.
Скажи уже, Бекс, ну так сложно, что ли?
Хотя бы по-русски скажи, Джей-Джей поймёт.
Но Бекс молчит или говорит, но совсем о другом.
Бекс иногда приходит на репетиции, смотрит с невозмутимым лицом. И даже немного помогает барабанщику, когда Джей-Джей просит:
— Ну ты же почти что музыку пишешь, Бекс.
Оказывается.
Бекс объясняет что-то, но барабанщик только хочет научиться эффектно подкидывать палочки.
На просьбу Джей-Джея позвать-таки профи с саксофоном, Бекс кому-то звонит. Потом ещё кому-то. За старые коньки — то было тогда. А теперь — коньки и ещё сводить её погулять. Сэлфи и автограф на бейсболке, и всё вот это вот прилагается. Нет, сводить должен будет Бекс, это его фанатка, а не Джей-Джея.
— Ах, твоя фанатка, — тянет лыбу Джей-Джей, — а зафига ей мои коньки?
Бекс пожимает плечами.
— Продаст, когда станешь знаменитым.
Саксофонистка — маленькая взъерошенная блондинка в красной майке. Она нескромно на Бекса пялится голубыми глазищами, и, конечно, не может не заметить, какие у него губы, она же не слепая. Она на них смотрит и смотрит, и Джей-Джей даже не может её винить, потому что они возмутительно порочные, особенно верхняя, Джей-Джей так вообще запретил бы их и всё.
Она приходит на две репетиции, выдаёт бешеные соляки, не разговаривает почти, только ха-ха-ха, смеётся над редкими шутками Бекса про панк-музыку.
А он ей. Улыбается.
На концерт она в красном платье является, блестящем, как все костюмы Бекса, коротком, потому что у неё дурацкие красивые ноги, которыми она выходит на сцену со своим дурацким золотым саксофоном, и встаёт чуть позади Джей-Джея, потому что это Джей-Джей звезда вокала и он тут главный, и все эти люди пришли сегодня в дешёвый молодёжный унылый клуб смотреть на Джей-Джея, какой он красавчик и молодец. И поёт, да.
Бекс на отшибе стоит, наблюдает за исторических масштабов музыкальным фиаско, невозмутимо и усердно хлопает после первой песни. Звуки одиноких хлопков эхом разносятся по небольшому танцполу перед сценой.
Не то чтобы Джей-Джей ожидал феерического успеха, да и люди не разогрелись ещё, это понятно, но он как-то не думал, что жиденькая толпа начнёт орать оскорбительные реплики громче гитары и что Бекс вступит с кем-то в неравную схватку и придётся спрыгивать со сцены, чтобы помочь этому тупице, которому непременно нужно было всё испортить.
Их выведет охрана, как каких-нибудь преступников, под виртуозное соло саксофона (Народ, кстати, соло слушает и не возмущается), а потом придётся провести несколько часов в отделении полиции, пока за ними не приедут уставшие родители и в превосходной степени красный мистер Сальвадорка. Им вернут телефоны и Джей-Джей узнает из соцсетей, что саксофонистка имела успех и аплодисменты. А дома будет пафосная лекция о репутации и плохих друзьях, такая длинная, что Джей-Джей успеет наковырять штукатурки из стены на целое ведро, не меньше.
Это, наверное, могло бы стать настоящим провалом всей жизни, но пока они сидят в дежурке, Бекс Джей-Джея целует, пачкая своей кровью с расквашенного носа. Подлавливает короткий момент, когда все отвернулись, и целует. Быстро, крепко и без спросу, а потом, когда инспектор проводит с ними беседу, Бекс так убедительно и с таким серьёзным лицом заливает в инспекторские уши, что Джей-Джей еле сдерживается, чтобы не расхохотаться, и чуть сам не верит в то, что всё это было чистейшей воды случайностью, и этот славный скромный парень перед нами совершенно невиновный, и всё произошедшее лишь трагическая череда совпадений, и больше, конечно, никогда такого не повторится, ведь ему проблемы не нужны.
— Мне нужен четверной сальхов, — устало вздыхает Бекс, когда их перестают мучить допросами и нотациями.
— Да, твой сальхов мягкий, как дерьмо.
Бекс пытается оттереть присохшую ко рту и подбородку кровь. А Джей-Джей добавляет:
— Это всё Сальвадорка твой виноват. Он всё неправильно говорит тебе.
Джей-Джей берёт пачку влажных салфеток, любезно предложенных полицейской, и помогает Бексу отмыть лицо, объясняя, как прыгать злополучный прыжок.
Бекс тоже салфетку берёт и аккуратно вытирает Джей-Джею губы и под бровью.
Стереть уже запёкшуюся кровь — та ещё задачка.
— Научи меня, Джей-Джей, — просит Бекс.
— Научи меня любому тройному, а? — фыркает Джей-Джей. — Я просто не могу, понимаешь? Мне ноги не собрать! Четырнадцать сантиметров за лето! Я — сраный феномен!
— Рост — это хорошо, — заключает Бекс, — лучше мах.
Джей-Джей хмыкает:
— Да, и на высоких прыжки смотрятся эффектнее, знаю. Но мне не сгруппироваться.
Бекс кивает, продолжает пытать:
— Вон, на Никифорова глянь. Джакометти и вовсе каланча, и ничего — скачет, как миленький. Красиво.
— Бекс, я теперь вес набираю, понимаешь? Это просто не поднять.
— Вес — это хорошо. Лучше разгон. Тебе нужна сила толчка, — кивает Бекс и добавляет, подумав: — ну ты же умел сальхов, Джей-Джей, помнишь? Научи? Мне до зарезу нужно.
Джей-Джей улыбается.
— У тебя хороший прыжок, Бекс, высокий, просто ты, когда толкаешься…
— Приходи на каток завтра вечером, Джей-Джей? Я буду, если мистер Ноа не накажет. Шайбу погоняем.
— Если ты пойдёшь со мной на Хэллоуин в костюме Робина. У меня костюм Бетмена, ну ты понял.
— Я не пойду.
— Я знаю, что у тебя день рождения в этот день. Когда ты собирался сказать?
— Вообще не собирался. — Бекс жмёт плечами.
Джей-Джей возвращает салфетки полицейской, галантно благодарит, он бы поцеловал руку, такая она милая, но в этих обстоятельствах это не было бы уместно. Бекс улыбается хитренько.
— Давай на каток, Джей-Джей. Если что, в парное уйдёшь.
— Хрен тебе. — Джей-Джей показывает средний палец. — Скажи, ведь я был великолепен сегодня? Если бы ты всё не испортил, как всегда…
Беск улыбается и тут же шипит — с разбитой губой лыбиться больно.
— Твои губы, Бекс. — Джей-Джей борется с желанием поцеловать Бекса ещё раз, прямо при всех. И, внезапно: — Я ревную, вообще-то!
— Что? — Бекс даже рот приоткрыл. Совсем чуть-чуть, но как раз хватит чтобы скользнуть языком внутрь.
Джей-Джей поверить не может, что он не специально так делает.
— Я ревную к каждому, кто смотрит на них!
Бекс ничего не понимает, конечно, где ему, и уточняет:
— И… что ты предлагаешь?
Кажется, пришло время поговорить, и Джей-Джей говорит:
— Предлагаю тебе целовать только меня! А с другими нельзя. Игра в бутылочку считается! Без языка считается! И с девчонками тоже! Обещай.
Бекс обещает.
Обещает и на Джей-Джея смотрит; медленно моргает, как будто хочет спать, или пьян, или его веки весят тонну, но он всё равно открывает глаза потому что Джей-Джей красивый и им нужно любоваться, несмотря ни на что.
***
Мистер Сальвадорка, конечно, Бекса наказывает, и на Хэллоуин Бекс не идёт, но Джей-Джей всё равно на каток приходит. Дарит Бексу максимально разноцветную толстовку, которую тот никогда не наденет, и учит его прыжку — всё объясняет нормально, а не как этот бешеный старикан. Заодно и сам вспоминает немного.