Бекс пишет: «Джей-Джей, пойми меня, мне очень надо», а Джей-Джей отвечает «Без проблем, ты прощён», — и приглашает на вечернюю тренировку Кристину, потому что она давно строила глазки.

В автобусе Кристина смеётся над шутками Джей-Джея и очаровательно флиртует, Джей-Джей тоже флиртует весьма очаровательно. Бекс смотрит в окно.

— Бекс, ты чё потух?

Бекс ведёт плечами и достаёт смартфон — столько прокатов ещё не посмотрено на сто десятый раз.

После вечерки Джей-Джей провожает Кристину, а когда возвращается, Бекс на дереве на пути к дому, так что приходится делать крюк и домой заходить с задней двери. В телефоне неотвеченный звонок и непрочитанное сообщение.

***

— Бекс, я тетрадки принёс.

Стопка тетрадей шлёпается на скамью, рядом с джинсами и полотенцем. Джей-Джей уже переоделся, а вот Бекс ещё голый стоит — беззащитнее человек только когда программу катает при тыщах зрителей.

— Джей-Джей…

— Да не напрягайся так, мы же ничего друг другу не обещали.

Бекс одевается быстро-быстро, надев толстовку и джинсы, говорит тихо:

— Вообще-то обещали.

— Ой, умоляю, я недавно признавался в любви бутерброду с огурцом, помнишь? — Джей-Джей легкомысленно машет рукой. — Ты же меня знаешь.

Глаза эти растерянные, господи, да что с тобой не так, парень? Можно подумать, это Джей-Джей тут предатель, улетает в Казахстан, так торопится, что до конца сезона потерпеть не может, так спешит, что и предупредить забыл. Или решил ничего не обсуждать, потому что, ну, а что такого особенного — держать в секрете что-то очень важное для обоих? А потом сообщить, так, между прочим, между туалетом и матаном.

— Знаю, — выдыхает Бекс, убирает спортивки в сумку.

— А ты никому не признавался.

— А я никому, — соглашается, затягивает шнурки на кроссовках, путается с узлом, смешно даже, забыл что ли, как это делается?

— Бекки, только не говори, что сдержал обещание ни с кем не целоваться.

Вообще-то он не только это обещал. Всё время обещал, но словами-то не говорил, и что теперь ему предъявлять, порывистые прикосновения и трепетные взгляды, господи прости?

Как это должно звучать?

«Подсудимый Отабек Алтын, тебе предъявлены обвинения в невыполнении обещания вечной любви, данного тем страстным минетом в раздевалке. Ты признан виновным в употреблении слов: «Жан», «Жаным» и «Джей-Джей» с придыханием. Властью, данной мне самим себе, приговариваю тебя к тысячелетней обиде и званию «лживый мудак». Приговор вступает в силу три года назад или ещё раньше».

Джей-Джей усмехается своим мыслям. В конце-концов, чего он вообще ожидал? Чего они оба ожидали, а?

— Мне кажется, ты слишком серьёзен, Бекки. Подумай сам, нам просто по пути было до катка и не было времени общаться с другими людьми. Мы неплохо развлеклись и всего-то.

Бекс задумчиво натягивает ветровку.

— Бекс, мы сегодня в кино идем с друзьями, го с нами?

Джей-Джей придумал друзей, нет никаких друзей. Но они обязательно будут.

Бекс смотрит незнакомым взглядом.

— Я не хожу в кино, Джей-Джей.

***

— Не тухни, Бекс.

В автобусе нет народа и можно сесть. Бекс у окна любит.

Взгляд снизу вверх, когда Джей-Джей подходит, чтобы занять место рядом.

В ясный день они не чёрные вовсе. В ясный день под зрачками два тёплых солнца.

— Джей-Джей…

— Ты плоховато выглядишь, заболел? Видел мой триксель, даже лучше, чем раньше, в этом сезоне разнесу всех в пух и прах, правда, разосрался с новым тренером, но раз ты бросаешь мистера Сальвадорку на произвол судьбы, я, пожалуй, подберу его, хоть на переправе коней не меняют, но ты же меня знаешь, я уже поговорил с ним сегодня, он мне обещал феерическую программу победителя к Миру, я подумал, что раз он даже тебе ноги из жопы вытащил, то…

— Джей-Джей, я не могу остаться, я тогда не стану лучше себя, понимаешь? — заглядывает в глаза Джей-Джея, то в один, то в другой, неуж не насмотрелся за три года? Красивые, правда? Нравятся?

— Джей-Джей, если я останусь, то опять проиграю тебе. А я хочу соревноваться с тобой на равных. Всегда хотел.

На равных.

Джей-Джей потирает переносицу. Какого чёрта? Этот разговор не выходит, само его наличие нелепо и смешно. Бекс просто бросает его, потому что ему шлея под хвост попала. Потому что он хочет на равных быть. Сколько он вызревал эту мысль, целуя в губы, как будто навсегда, на самом деле прощаясь?

Он рассказал бешеному пердуну, но не Джей-Джею. Принял решение, не спросил, не обсудил, ни слова не сказал!!!

Скрывал, чтобы вот так лживо целоваться с Джей-Джеем подольше.

Ха. Он ведь никогда и не говорил, что тут навечно — перед законом чист. Он им ни шанса не оставил этим своим враньём, а теперь вдруг хочет объяснить, обсудить. Поговорить словами через рот. Офигеть, не встать.

На равных он хочет.

Вот просто так, на кураже хочет соревноваться не с кем-нибудь, а с ним, с Джей-Джеем.

На равных.

Джей-Джей даже ничего не отвечает, просто хмыкает и улыбается.

Видимо, эта улыбка получилась, как надо, очень говорящая, потому что зрачки Бекса сужаются до острия иглы, Джей-Джей спешит додавить:

— Бекс…

— Ты всегда так думал? — Бекс смотрит в глаза очень внимательно.

— Бекс, ты, конечно, вырос как фигурист…

— Я понял. — Бекс отворачивается в окно, ещё немного — и смартфончик с фигуристами достанет.

—…просто пойми ты, что есть вершина, и на ней буду…

— Завали, Джей-Джей.

—…а ты выпрыгнул из какого-то неизвестного никому Казахстана, не спорю, там ты самый лучший и единственный в своём роде, но здесь…

— Ты что, назвал меня выскочкой? — Бекс совершенно спокойно спрашивает, даже отстранённо, и возит пальцем по стеклу.

— Прости, Бекки, но тебе пора подрасти и посмотреть уже правде в глаза. — Джей-Джей обещает: — Я тебя размажу.

— Меня зовут Отабек. — Бекс встаёт с явным намерением выйти, но Джей-Джей не двигается и не пропускает. Тень падает на радужки глаз, гасит янтарный свет, и они снова чёрные.

Джей-Джей почти слышит, как с железным лязганьем запирается сейф. Как мост романского замка рокочет цепями, поднимаясь, как рвы шумно наполняются водой.

Аккаунт закрыт. Вы добавлены в чёрный список. Абонент недоступен.

Бекс в глаза смотрит сверху, равнодушно, как на незнакомца. Взглядом лениво бросает перчатку в лицо, выбирай оружие, от которого пойдёшь нахрен, Жан-Жак Леруа.

— Я нагну тебя на следующем чемпионате, потом на следующем и ещё раз. И ты подавишься крошкой с моих коньков, король Джей-Джей.

— Ладно, Отабек, — Джей-Джей улыбается, вызов принят, — но если нет? Кто выигрывает, тот и сверху?

— Пропусти.

Акцент у Бекса всё ещё смешной, хоть и выглядит он так, будто вот-вот даст в зубы.

— А если нет? — Джей-Джей передразнивает: — Все-чёшь ми-не?

Бекс перешагивает ноги Джей-Джея, неловко, неуклюже, цепляет коленом, переволакивает через него сумку и идёт на выход, на две остановки раньше.

Джей-Джей в спину кричит:

— Эй, Отабек! На вечернюю вместе пойдём?

***

Бекс остаётся до конца полугодия. У него есть шанс на финал Гран-При и возможность собирать оценки и ачивки для новой школы.

Джей-Джей ходит на каток с Кристиной, с Евой, с Маликой… Он делает лутц, делает татуировку, делает селфи.

Бекс ни строчки, ни слова, ни одного неотвеченного звонка. Только «нет» на любое предложение погулять и робкое красное сердечко под фото с татуировкой.

Ну и ладно.

Женская грудь оказывается на ощупь очень приятная.

Между орами и криками на Бекса мистер Сальвадорка стенает мистеру Алану, как старая клуша, что птенчик, мол, готов выпорхнуть из гнезда. Что канадская школа его ограничивает, что ему нужна, несомненно, Америка или Швеция, что всё, что он может, это подсадить желторотого слётка на ветку, чтобы не достали кошки, то есть поддержать морально.

Теперь мистер Сальвадорка орёт ещё и на Джей-Джея.

Разворот. Мах. Толчок.

Бекс справа. Делает сальхов.

Мистер Сальвадорка берётся крепко. Он строит Джей-Джея, точно возводит небоскрёб.

— Выше, Джей-Джей! Давай, пробивай свой потолок!

Ему всё мало, хоть до неба прыгай.

Разворот. Мах. Толчок.

— Быстрее! Собирай свои культяпки быстрее! Да что с тобой не так?! Ты слышишь вообще?!

Капли пота падают на лёд. Культяпки, как же. Да он бы и счастлив ещё укоротить сантиметров по десять, если бы это только помогло.

— Слышу, мистер Ноа!

Разворот. Мах. Толчок.

— Леруа, может, тебе ещё с юниорами поколбаситься годик-другой? Что ты делаешь? Ты вот с этим собираешься выступать? Там спортсмены будут, а не полировщики. Никифоров! Джакометти!

«Бекс вон тоже нагнуть собирался».

— Что ты им покажешь? Пальчики? Давай ещё раз. И зад подбери.

Разворот. Мах. Толчок.

В школе Бекс сидит с тетрадочками на подоконниках.

Джей-Джей берёт конспекты у старосты.

У неё всё ещё ключи от выхода на крышу.

— Ты дополнительный год возьмёшь?

Волосы старосты ерошит резкий ветер и засыпает их мелким снегом.

— Да, возьму. — Джей-Джей смотрит на чёрно-белые парк, баскетбольную площадку, мусорные баки. Жаль, что Бекс курить бросил. — Потом универститет. А ты?

— Я ещё в прошлом году хотела в колледж поступать, но родители говорят оставаться в школе до конца.

— Да, ты бы смогла.

— Пф. Конечно, смогла бы. — Староста ловко выбивает сигарету из мягкой пачки, и прикуривает бензиновой зажигалкой Зиппо, лякнув крышкой, шоркнув грифилем. — Зря я горбачусь, что ли, как ослица?

Голос у неё звонкий и громкий, пальцы прикрывающие мечущееся пламя, тонкие и идеально-белые, уверенно зажимают фильтр сигареты; на фильтре след блестяще-розовой помады. Джей-Джею становится поразительно не до конспектов. Он просит затянуться.

Староста смотрит немного насмешливо.

— Золотой мальчик Джей-Джей.

Джей-Джей хитро щурится, затягиваясь из фильтра в тонких пальцах.

— Правильная девочка Изабелла.

Разворот. Мах. Толчок.

Прыгнуть выше. Пробить свой потолок.

— Отабек больше не заходит, поссорились?

Мама кладёт стопку постельного белья на угол кровати.

— Нет, не ссорились.

— Это потому что он уезжает?

Джей-Джей стелет простыню, вдевает одеяло в пододеяльник сам, залезая в него с головой.

— Сыночек, ты же понимаешь, он должен был когда-нибудь уехать.

В пододеяльнике пахнет порошком и ничего не видно, только разноцветные машинки на голубой ткани. Бекс всегда смеялся над цветными пододеяльниками с мишками и машинками.

— Знаешь, можно дружить и на расстоянии. Вы будете встречаться на соревнованиях, я до сих пор дружу с одной фигуристкой из Швейцарии, а ведь раньше не было интернета и…

— Ма, мы не ссорились, и я не хочу об этом говорить.

— Я знаю, он твой лучший друг, терять друзей тяжело, не закрывайся от чувств, если ты захочешь поплакать, это нормально…

— Да не буду я плакать, ма! Мы всё ещё друзья. — Джей-Джей выбирается из душного плена. — Я хочу нормальные пододеяльники! Куплю с призовых.

— Хорошо, сынок. Но если захочешь поговорить…

— Я понял, ма! Плакать нормально, и можно поговорить с тобой или с папой, если сломаю ноготь или чихну с соплёй. Всё, я спать. Можешь не называть меня «сынок», господи, что за детский сад?!

— Спокойной ночи.

Мама выключает свет, перед тем как выйти из комнаты, Джей-Джей включает ночник.

Разворот. Мах. Толчок.

Толкайся сильнее, Джей-Джей. Прыгай выше.

Первый этап Гран-При порадовал бронзой, на кубок Ростелекома отличные ставки: ни одного достойного соперника, главное — не налажать.

Разворот. Мах. Толчок.

Мир узнаёт о короле Джей-Джее.

Джей-Джей выходит в финал Гран-При, обскакав Отабека во втором этапе легко и просто, как и всех остальных. Укладывает на лёд обеими упрямыми острыми лопатками.

— Уговор, — подмигивает Отабеку Джей-Джей, стоя на пьедестале.

— Я ни о чём не договаривался с тобой, — увиливает Отабек.

— Тебе же исполнилось восемнадцать?

— Отвали.

Джей-Джей обнимает его для фото, улыбается в камеры. Тело под костюмом так знакомо, каждый изгиб под ладонью, как свой.

Рука Отабека еле касается середины спины.

У Отабека лицо удивительно спокойное. Он с серебром, но в финал не проходит по счёту.

— Ничего-о-о, Алтын, ничего-о… — хлопает по плечу Сальвадорка и долго обсуждает, отсюда не слышно что именно, но наверняка это очередной феерический провал.

Бекс приходит на следующий день, после возвращения с этапа Гран-При.

Он просто заходит в комнату, щёлкает замком, раздевается и помогает раздеться Джей-Джею. В комнате холодно, Бекс пахнет уличным морозом, наступающим Рождеством, горячей кожей. Наваливается сверху, согревает собой, упирается руками в матрас, чтобы снять часть веса, но этот вес правильный и нужный; Джей-Джей тянет его за спину на себя.

— Я не отпускаю тебя, Бекс, — шепчет Джей-Джей в зубы Бекса. — Ты мой навсегда.

— Не отпускай, — соглашается Бекс, — твой навсегда.

Солнце садится, беспардонно заглядывая в окно, обжигает взглядом два тела. Они ёрзают, ищут ещё больше точек соприкосновения, теряются в обрывках перегретого дыхания.

Ловят руки и губы друг друга, сплетают пальцы.

Джей-Джей рыскает по телу руками, режет ладони о наждачку бритого затылка, собирает горстями пряди волос — это всё для Джей-Джея. И руки, и плечи, и волосы. И глаза тоже.

— Это всё моё, Бекс!

Джей-Джей Бекса метит зубами, ногтями в спину, мстит болью за боль. Шипит Бексу, что он знает это тело, каждая его часть Джей-Джею принадлежит и что он своё не отдаст.

— Ты никогда меня не забудешь, ведь да? Обещай.

— Никогда, — клянётся Бекс, прежде чем оставить на шее очередную фиолетовую метку на память.

Слова горят на губах и панически-красный закат рвётся в окна, красит их своей ржавой кровью, свидетельствуя и скрепляя обещания.

Джей-Джей шепчет Бексу: «Ты проиграл, Бекс», — переворачивает его на живот.

Притирается между ягодиц, массажное масло на тумбочке так кстати.

От первого движения Бекс шипит, выкручивает покрывало, подбирается всем телом, а ведь Джей-Джей ничего ещё и не сделал почти — не войти, так крепко сжаты мышцы. Бекс весь каменеет внутри и снаружи.

Джей-Джей целует царапины на мокрой спине, размазывая холодный пот.

— Расслабься.

Бекс только сильнее сжимает кулаки до белых костяшек.

Лучше не становится, он отпускает на секунду, чтобы тут же снова болезненно сдавить.

Джей-Джей медленно входит, по чуть-чуть, каждый следующий сантиметр с трудом. Толкается как можно легче и не на всю длину. В Бексе горячо и тесно. Он сам не двигается, не останавливает, молчит, покорно опустив голову, но внутри всё сопротивляется Джей-Джею.

Бекс не разжимает кулаки и не расслабляет плечи, даже когда становится мягче.

— Больно?

Бекс не отвечает.

Далбоёб, какой же долбоёб, что за тупой вопрос вообще?!

Джей-Джей выходит аккуратно, пытается успокоиться, уткнувшись Бексу между холодных лопаток.

Плачет ли Бекс когда-нибудь? Джей-Джей только раз видел, тогда, в коридоре с мистером Сальвадоркой. При Джей-Джее никогда. И Джей-Джей тогда больше не будет.

Джей-Джей роняет на спину горячие капли, дышит ртом: нос от слёз заложило.

— Прости, я не хотел, Бекс, я не хотел.

Хотел вообще-то, просто не так.

В порно всем было хорошо и никому не больно.

Он отпускает Бекса, когда тот тянется за салфетками с тумбочки и вытирает себя. Использованные в карман джинс прячет, как преступные улики. Полумрак в комнате остывает с каждой секундой, пробирает морозом и тишиной.

Джей-Джей тянется, скрипнув кроватью, обнимает, хочет ещё сказать «прости» пару тысяч раз, но сам не понимает за что именно «прости». За всё, наверное. Хоть за что.

И что Бекс сможет ему ответить?

Прощаю?

Иди ты нахер?

Всё в порядке, забей?

Всё не в порядке. Всё очень не в порядке, потому что Бекс уходит навсегда.

Бекс одевается молча и не смотрит.

Ворота романского замка закрываются, последние заклёпки доспеха щёлкают металлом, молния воображаемого сценического костюма тихо жужжит, соединяя два куска глухой ткани, скрывает от посторонних глаз все царапины и следы поцелуев, все до последнего позвонки, подвес останавливается под линией роста волос.

Фразы путаются, толкаются в голове Джей-Джея, и сильнее и громче всех бахает вместе с сердцем отчаянное, но слишком тяжёлое, неповоротливое и банальное про любовь. Сейчас всё, что угодно прозвучит банально, Джей-Джей сам назвал Бексу цену своих слов. Но дешёвые слова всё равно рвутся, лезут из горла, на скорость, кто быстрее, их не удержать в себе, только заменить другими:

— В Токио лучше получится.

А потом закрытая белая дверь, и больше ни одного тебе лайка в соцсетях.