— Твои фанатки довольно постоянны. Мне это нравится. — Староста подаёт влажные салфетки.

— Знаешь, на что способны фанатки? Одна крутая девица согласилась прилюдно опозориться на сцене с трешовой панк-группой, чтобы известный юниор, не будем называть имен, сводил её потом погулять в парк.

— Звучит неприлично.

— Так и было. Пойдём потом поедим вместе?

— Я уже договорилась с друзьями

Джей-Джей кивает, он понимает, чего тут непонятного? У всех же есть друзья.

Он смотрит на милую улыбку и длинную прядь волос, всё время падающую на лицо. У старосты открытый взгляд, светлые ясные глаза и длинные ресницы. У неё много друзей, целая весёлая компания.

Староста улыбается Джей-Джею:

— Пойдём с нами? — спрашивает она, а потом смотрит задумчиво на трибуны и на каток. — Думаю, это можно продать.

— Я пойду, — радостно соглашается Джей-Джей. — Что продать?

— Твой Джей-Джей стиль. У тебя есть фанатский клуб? Я вступлю.

У Старосты хоккейные коньки, спортивный пистолет и железная хватка.

— Изабелла.

— М?

— Поедешь со мной на финал Гран-при?

В финале Джей-Джей поднимается на пьедестал вместе с Джакометти, вместе с Никифоровым! Бронза в дебюте финала Гран-при! Вот так, сходу!

Это и есть Джей-Джей стайл!

У него настоящая взрослая медаль, у него фанатский клуб, новые друзья, планы и задумки, у его ног весь необъятный мир и целая жизнь впереди!

Всё это пьянит сильнее шампанского на банкете. Не так сильно, как шампанское опьянило Кацуки, конечно, кто бы знал, на что способен скромный японец из Детройта, когда немного поддаст. Сегодня он и Джакометти показывают настоящий класс, отжигают по-взрослому.

Джей-Джею, может, тоже стоило побольше выпить, но он так взволнован, он ищет Лео, ищет Никифорова.

Но Лео уплыл куда-то с Гуанхуном.

Поговорить с Никифоровым тоже не удаётся, зато вот Плисецкого посмотреть очень даже получается.

Глаза у него вовсе не как бутылочные стёкла. Бирюзовые.

***

На доске почета фото короля Джей-Джея почти в середине — рядом с фотографией старосты.

Джей-Джей приглашает её на школьные танцы.

На танцах светомузыка, ёлка и мишура и новая гордость директрисы школы: миниатюрный диджейский пульт.

С Бексом за ним.

Рядом две девчонки в серебристых платьях. У них ни слуха, ни голоса, они ничего особо не делают, даже не поют: повторяют отрывисто какие-то слова под ненапряжный альтернативный мотивчик, да и всё.

Ладно, допустим, они делают это нормально.

Беск миксует их голоса, и прищелкивания пальцев тоже вполне удовлетворительно — никто не жалуется, все танцуют.

Водка-кола, тайком пронесённые на этот праздник жизни, уже сделали голову лёгкой, освободив от ненужных мыслей.

Джей-Джей залпом допивает и ставит пустой стакан на стол.

— Это что, румба? — староста прямо в ухо кричит и почти прижимается.

— Похоже на то.

Джей-Джею смешно просто. Румба — что может быть тупее? Он наклоняется и тоже в ухо говорит:

— Не могу поверить, что Бекс на это подписался!

— Отабек? Ему в рекомендации напишут общественную активность, для новой школы.

Джей-Джею нужно остановиться и поговорить о чём-то более романтичном.

Староста весь вечер смеётся и сама уморительно шутит. Настолько смешно, что Джей-Джей думает официально предложить ей встречаться. Все и так про них думают, что они уже.

Он фокусирует уплывающий взгляд на ярко-красных губах, и рассуждает:

— Он же ни с кем не общается, откуда у него столько знакомых берётся? Девчонки эти не из его класса даже…

У старосты голые спина и руки, белые, как лебединые крылья. Тонюсенькие блестящие бретельки поблёскивают, как новогодние гирлянды, когда она пожимает плечами.

— Я с ними общаюсь, они суперские! Познакомлю! С Отабеком вместе на музыку ходят. Уже третий год.

— М-м-м. И что говорят про него?

— Говорят, что он милашка, если разговорить. Это он с ними музыку написал. Пойдём танцевать?

Они идут.

Джей-Джей танцует великолепно, он в курсе. Все фигуристы хорошо танцуют. Почти все. Все, кроме одного.

Милашка, если разговорить. Ничего они не знают. Бекс какой угодно, только не «милашка, если разговорить», что за бред?

Они даже не знают, что он плохо играет на гитаре. Что он ведётся на любую провокацию и смеётся, как придурочный опоссум. Что он зануда. Они даже не знают, как он смотрит, когда любит.

Да что они знают вообще?

Бит глухо стучит прямо в груди вместо сердца, голова гудит, всё нормально — тело само двигается.

Староста улыбается, танцует, плечи сверкают в такт музыке, её лопатки под ладонями Джей-Джея приятно прохладные, гладкие, пальцами скользнуть под бретельками — в танце всё можно, если уметь.

Девушки со сцены шепчут, предлагают расслабится и танцевать. Они говорят, что нужно успеть потанцевать, потому что всё закончится ещё раньше, чем началось, и это совсем какая-то белиберда. Они всё повторяют и повторяют:

— Релакс, релакс, релакс-релакс, ре-ла-ксре-ла-к-сс.

Музыка меняется — сначала ударные бьют жёстче, затем врываются смычковые, мы что в филармонии? Бекс всё время что-то выдумывает, будь, как все, Бекс, сколько можно? Девушки даже не шепчут уже, только резко выдыхают и рычат, вплетая голоса в странный первобытный мотив. Это полный сюрреализм, но толпа колбасится. Староста укладывается в поддержки, будто всю жизнь этим занималась, выгибается красиво и почти ничего не весит.

Бекс лажает.

Нужно бы выдернуть его из-за пульта, вытащить на улицу, остудить, устроить ему хорошую взбучку и сказать.

Сказать, что вообще-то так не может быть, что ещё рано.

Что это ещё не всё, пусть это ещё не всё. Он ещё не закончил. Ему ещё не надоело. Он не готов.

Сказать, а потом целовать за школой, пока Бекс задыхаться не начнёт в его руках. Или пока Джей-Джей не начнёт задыхаться, всё равно.

Но Бексу ведь нужно всё усложнять.

Всегда.

Стоны и визги инструментов выпирают из музыки, пилят-пилят-пилят по ушам, по венам, по натянутым струнами нервам, отпиливают пьяные мысли Джей-Джея пластами, оставляя единственное желание — целоваться за школой.

Джей-Джей целуется, стонет, получает удовольствие от каждой секунды, даже мороза не чувствует, кайфует с каждого вздоха, как будто в последний раз. Староста на вкус, как кола с водкой и косметика. На ощупь она мягкая, волосы гладкие. Так здорово сосётся, и не пускает руки Джей-Джея ниже шеи. Шея тонкая, хрупкая, с нежной-нежной кожей.

Она тонкими пальцами уверенно ныряет под ворот его рубашки. Вытаскивает за шнурок золотой крестик.

— Ты католик. Я католичка. Никакого секса.

— Но целоваться можно?

Она жмёт плечами, укутанными в красную куртку Джей-Джея, и отвечает:

— Об этом в Книге ничего не написано. Вроде бы.

Староста классная. Она лучше с каждой секундой, такая красивая, умная, охрененно весёлая, родителям нравится. Это не любовь, конечно, но влюбляться Джей-Джей всё равно больше не собирается никогда в жизни. Ни-ког-да.

Староста улыбается и прикуривает сигарету, огонёк зажигалки освещает блестящие глаза и размазанную помаду. Аромат сигаретного дыма перебивает дух хвои, снега и гвоздики, царящий повсюду. Староста, блин. У неё же красивое имя — Изабелла. Иззи. Белла. Белз.

Звенит.

Джей-Джей прислоняется лбом к её лбу, гладит пальцами щёки.

— Белз, ты чё такая классная, а?

Белз отдаёт сигарету Джей-Джею и прикуривает себе ещё одну.

— Тебе идёт моя помада, малыш.

— Белз. — Джей-Джей затягивается и идёт ва-банк: — Может, у тебя есть не только табак?