Неделя. Генри неверяще считает дни, и выходит целая неделя. Адам находит его в городе каждый вечер, и Генри неизменно идет за ним, куда бы он не повел — приватные комнаты ресторанов или последний этаж многоэтажки у реки. Генри отказывается смотреть в глаза фотографии Эбигейл или Эйбу, которого в последние дни видит не так уж и часто.

Чаще они просто находятся рядом. Показательно не прикасаются друг к другу. Говорят. Говорят много. Они оба впервые нашли кого-то, кто действительно поймёт, а не примет как данность. Даже если Генри считает, что они на противоположных концах шкалы, измеряющей мораль. Адам на это его замечание обещает, что Генри однажды станет таким же. Генри уходит, хлопнув дверью, и возвращается следующим вечером обратно, словно ничего не случилось.

Он знает, что Адам лишь косвенно виноват в смерти Эбигейл. Понимает, что тот подставной преступник был плохим человеком, возможно, даже заслуживающим смерти. Но Генри так долго ненавидел Адама, что перейти хотя бы к принятию кажется невозможным.

Но каждый вечер они оказываются в одной квартире, и не всегда говорят.

Генри изучил Адама, как и Адам - его. Впервые они наравне, впервые они узнают что-то друг о друге вместе. Адам кусается и царапается, и у Генри все запястья в шрамах, которые исчезнут в следующий раз, как он умрет. Когда Адам прикасается к его ране - он забывает даже своё имя, оказываясь не в состоянии думать. Адам реагирует также, только по его лицу прочитать эмоции много сложнее, он прячется в тенях и закусывает губы, стараясь на издать не звука. Словно отстранен, словно на него их непонятная зависимость не действует.

Но каждый раз, как Генри прикасается к нему, из его взгляда пропадает пустота.

Когда они говорят, они говорят о вечности и о жизни. Адам ведет его по остальным этажам подъезда, также принадлежащих ему, и показывает сотни и сотни вещей, скопившихся за тысячелетия его жизни. Он показывает Генри картины и скульптуры, считавшиеся утраченными, и они говорят об искусстве, и не сходятся во мнениях от слова "совсем".

Но Адам украшает свою квартиру черными и белыми искусственными розами, и Генри чувствует, как то, что происходит между ними, становится крепче. Если в чем-то Адам прав — у них действительно целая вечность на двоих. И Генри может попытаться напомнить ему, что значит жить, пока Адам отчаянно ищет способ умереть.

Днём ранее Адам прислал букет колокольчиков. Они меньше, чем те, что он присылал в первый раз и означают другое. “Думаю о тебе”. Генри пытается понять, сколько иронии Адам вкладывал в послание. Отсылался ли на те годы, что он выслеживал Генри и буквально думал о нём каждую секунду? Или жест был искренним, повседневным?

У Адама Генри не спрашивает, зная, что не получит прямого ответа.

— Док, там Джон Доу, — после короткого стука, не дожидаясь разрешения в кабинет заглядывает Лукас. Он выезжал утром на место преступления по просьбе Джо, которая в последнее время обращается к Генри только в крайнем случае.

— Хорошо, уже иду.

Генри подхватывает сумку с инструментами и выходит в основной зал, накидывая на ходу халат. Белый цвет успокаивает своей привычностью и стерильностью.

Джон Доу, белый мужчина младше тридцати, лежит на столе в дорогом, сшитом на заказ костюме и с кровавой раной поперек горла. Генри в последнее время очень не любит перерезанные шеи у трупов.

Но он едва успевает перейти к вскрытию, как двери в морг распахиваются, и Генри не может поверить своим глазам, когда понимает, кто вошел.

Адам в белом халате поверх кашемирового свитера, рубашки и коричневых брюк. На шее болтается бейджик-пропуск, а на лице застыла вежливая улыбка, свойственная Льюису Фарберу.

— Адам? — неверяще спрашивает Генри. Лукас по правую от него руку издает полузадушенный писк и нервно поправляет одежду, но Генри не обращает внимания. Когда Адам решительно подходит к ним и всматривается в лицо трупа, Генри не может не спросить: — Ты?..

Но Адам не дает ему договорить, машет рукой и отвечает на латинском.

— Нет. Слишком неаккуратная рана. Присмотрись сам, если не веришь.

Генри послушно присматривается, заодно кидая взгляд на бейджик Адама. Там действительно написано имя Льюиса, и выглядит он вполне легальным. Генри возвращается к ране, смирившись, что ответов придется подождать.

Генри отвечает ему на английском, потому что умрет от стыда, если Адам, у которого латинский — родной язык, услышит его произношение.

— Тогда зачем ты пришел?

Адам раздумывает пару секунд, кидает мимолётный взгляд на Лукаса, и решает тоже вернуться к английскому:

— Он был… моим знакомым, — говорит Адам и Генри прекрасно понимает, что это значит: он был одним из тех людей, что задолжали Адаму слишком много и теперь расплачиваются выполнением различной нелегальной работы. Например, подделкой документов.

— Я Лукас, кстати говоря, — внезапно влезает в разговор Вол, и только тогда Адам наконец на него смотрит, вскидывая бровь в вежливом удивлении. — А вы — Адам, да?

— Что именно он знает? — спрашивает Адам на латинском.

Генри качает головой, давая понять, что ничего.

— Боже, нет, вас теперь двое, — стонет Лукас, разобрав наконец, какой язык использует Адам. — И я про вас слышал от Джо, которая детектив Мартинез, вы парень Генри, — выдает он на одном дыхании, и тут же осекается под тяжелым взглядом Генри.

А сам Генри не краснеет под насмешливым взглядом Адама.

Двери вновь распахиваются под нервное “господиспасибо” от Лукаса, и в морге появляется сама Джо.

Как и всегда в последнее время она заходит в морг хмурясь. Но стоит ей подойти ближе и заметить Адама, как она резко замирает и тянется рукой к пистолету. Адам холодно следит за этим движением, Лукас вскидывает руки, а Генри резко оббегает стол и встает перед Адамом, закрывая его от Джо.

Она тяжело дышит, а они уже привлекли слишком много внимания.

— Пожалуйста, можем мы поговорить в моем кабинете, — как можно настойчивее произносит он.

Джо очень медленно, не отрывая взгляда от Адама, опускает руки и кивает. Адам заходит в кабинет первым, за ним следом пробирается Лукас, которого Генри даже не пытается остановить, затем заходит он сам и Джо. Генри впервые жалеет, что на окне в его кабинет нет жалюзи, потому что все работники рассматривают их, почти не скрываясь.

Джо встает спиной к окну и близко к двери, отрезая пути отступления. Адам наглеет и садится за стол Генри, создавая дополнительное препятствие между собой и детективом. Генри встает рядом с ним, зная, что в него Джо стрелять не станет. Лукас мнется у двери, но в итоге неловко падает на стул, сам не веря, судя по лицу, что его еще не выгнали.

— Итак, Генри, — начинает Джо с ядом в голосе. — Что он здесь делает?

— Приятно познакомиться, детектив Мартинез, — с сарказмом произносит Адам.

— Не взаимно, — отвечает она.

Генри кажется, что он в каком-то ночном кошмаре.

— Адам, — перехватывает он инициативу разговора. — Кто этот человек? И почему ты здесь?

Адам смотрит исключительно на него, когда отвечает.

— Как я уже сказал, он один из моих знакомых. Работник банка, их семейный бизнес уже пару веков — следить за моими счетами. У него еще нет наследников, так что, как ты понимаешь, я его смерти не особо рад.

Джо хмурится:

— Настолько не рад, что лично пришел сюда?

Адам неопределенно пожимает плечами:

— У меня хорошие отношения с его семьёй. Его прапрадед был моим… другом, — Адам очень явно выделяет это слово. Генри становится некомфортно.

Лукас, про которого все уже забыли, издает какой-то странный звук, но тут же показательно захлопывает себе рот. Генри знал, что рано или поздно Лукас узнает — знал с тех пор, как рассказал Джо. Почему бы и не сейчас?

— Видишь, Джо, — с натянутой улыбкой произносит Генри, пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию. — По крайней мере теперь погибший не Джон Доу.

Джо неверяще смотрит на него, словно на глаз пытается определить, как давно и насколько сильно у Генри поехала крыша. Генри и самого интересует этот вопрос.

— Также его отец просил меня взглянуть на дело, — лениво добавляет Адам. — Могу лично устроить вам встречу, убедиться, что он расскажет все, что знает. Я предупрежу его, что Генри можно доверять. Можно ли доверять Вам, детектив Мартинез?

Джо возмущенно фыркает.

— Генри, я не подпущу к делу человека, замешанного в нескольких убийствах! — восклицает она. — Я вообще должна была арестовать его, как только увидела!

— Можно мы обойдемся без арестов? — устало спрашивает Генри, не представляя, как разрешить ситуацию.

— К тому же, — также лениво добавляет Адам, — я знаю достаточно много способов совершить самоубийство до того, как вы наденете на меня наручники и еще немало — сразу после.

— Преступник угрожает мне самоубийством, замечательно! — Джо, однако, убирает руку с пистолета и скрещивает их на груди.

— Хотя, вероятнее, сначала вы попадете в Генри, у него комплекс героя, он обязательно кинется меня спасать.

— Нет, не кинусь, — возмущается Генри, но Адам только вежливо вскидывает брови. — Это не относится к делу.

Адам коротко ухмыляется уголком губ и поворачивается к обратно к Джо.

— Можно вопрос? — нерешительно спрашивает Лукас, о котором опять все успели забыть. — Почему мы на полном серьезе сейчас обсуждаем, кто кого пристрелит?

Адам и Генри переглядываются, Джо только показательно вскидывает подбородок, мол, разбирайтесь сами.

— Потому что мне около двух тысяч лет, а Генри чуть более двухсот, — отмахивается Адам. — Смерть лишь досадное, временное недоразумение.

Лукас открывает рот, чтобы спросить что-то еще, потом передумывает и откидывается обратно на спинку стула, впервые на памяти Генри потеряв дар речи.

— А теперь, можем мы уже вернуться к убитому? — спрашивает Генри.

— Нет! — Джо всплескивает руками. — Не раньше, чем я выведу Адама за двери участка!

Адам раздраженно стучит пальцами по поверхности стола, затем поднимает взгляд на Генри и говорит:

— Я позвоню с твоего телефона.

***

Пятнадцать минут спустя Джо сбрасывает звонок от лейтенанта Риз, делает несколько глубоких вдохов, и как можно спокойнее произносит:

— Льюис Фарбер допущен к делу как независимый эксперт, который, судя по всему, имеет степень по всем наукам, связанным с медициной.

Генри вопросительно смотрит на Адама. Тот пожимает плечами:

— Впервые слышу, однако цель достигнута.

— Хорошо, — Генри собирает мысли. — Тогда мы осматриваем труп, пока Джо едет к…

— Нет уж, я остаюсь здесь, — прерывает она. — Он должен находиться под моим наблюдением.

— И что же вы сделаете, детектив? — Адам улыбается вежливой улыбкой Льюиса. — Убьете меня?

Со стороны Лукаса доносится смешок, и когда все поворачиваются к нему, он поспешно извиняется:

— Но это правда было забавно. Простите. Я молчу.

— Как и обо всём, что ты сейчас услышал, — добавляет Генри, и Лукас тут же послушно несколько раз активно кивает.

Джо первая выходит из кабинета, решительно подхватывает стул по пути и садится рядом со столом, на котором лежит их пациент. Она выразительно смотрит на них через стекло.

Лукас выходит следом, предварительно убедившись, что он остается на подхвате, но, пожалуйста, можно ему пять минут просто пойти подышать свежим воздухом. Они его отпускают.

— Я провожу вскрытие, — уточняет Генри.

— Развлекайся, — мягко отвечает Адам. — Но я оставляю за собой право комментировать.

Он встает и, обходя стол, словно случайно касается запястья Генри своими пальцами.

Генри его ненавидит.

***

Быстро становится понятно, что подпускать их к одному трупу — идея плохая.

Они замечают края надреза и три минуты спустя уже спорят о знаменитом убийце из тридцатых, который вообще никак не относится к делу. Генри берет в руки нож и через пару фраз они спорят об истории Франции, хотя оба там жили какое-то время в тот период, о котором спорят. Адам хватает его за запястья, благо, что они оба в перчатках. Чуть ли не попадает пальцами под скальпель, показывая, где именно хочет видеть надрез, словно Генри не знает сам. Они общаются на смеси не менее чем из пяти языков, и только это спасает их от разоблачения их тайны перед всеми.

Лукас и Джо бросают попытки вмешаться практически сразу. Рутинный осмотр неприлично затягивается, а просьбы быть потише от коллег становятся назойливым фоновым шумом.

Когда Генри начинает объяснять Джо свой вердикт, Адам вставляет комментарии к каждому второму его слову. Они обмениваются взглядами, колкими репликами и крайне очевидно забывают, что в мире существует кто-то еще. Что было бы бесконечно мило, не будь один из них серийным убийцей. К концу Джо выглядит так, словно готова встать и уйти, наплевав на безопасность и необходимость держать Адама в поле зрения.

Лукас как раз допивает свой кофе. Он, в отличие от Джо, улыбается, словно смотрит любимую серию любимого телешоу.

— Ладно, дайте мне и всем окружающим пять минут тишины, — наконец просит она. Генри и Адам согласно кивают и слаженно возвращаются к зашиванию трупа. На этот раз без споров, но с периодическим перебрасыванием парой фраз на любом языке, кроме английского.

Когда у Джо в голове перестаёт гудеть, она мысленно подводит итоги всего сказанного: Джон (не Доу, мужчину действительно звали Джоном) не болел ничем серьезным(здесь Генри и Адам начали спорили на тему того, что считать серьезным, и почему-то закончили спором об итальянских винах, Джо пропустила середину), не был отравлен и умер, очевидно, от перерезанного горла. По ране примерное описание преступника (рост, силу) составлял Адам, и тут Генри, ради разнообразия, решил не спорить, ограничившись коротким “развлекайся”, на что они обменялись улыбками и замолчали на целых три минуты.

Затем приходит Хэнсон, которого Джо предупредила про Льюиса Фарбера, и которого дружно решили держать подальше от их тайны. Генри первым же чуть всё не рушит, назвав по привычке Адама этим именем. Впрочем, Хэнсон только заявляет: “О, нет, теперь их двое”, и Генри кажется, он это уже слышал, но Хэнсон выкладывает перед ним фотографии с места преступления, и вскоре они с Адамом спорят о солнечных лучах, насколько сильный накануне был дождь и о ткани костюма.

— Как ты еще не сошла с ума? — спрашивает Хэнсон у Джо. Она качает головой, не зная, как правильно ответить, потому что ей кажется, что сошла. Адам перехватывает за запястье руку Генри (Адам вообще постоянно хватает его за запястья, как заметила Джо), и в этот раз они оба на секунду замирают, замолкаю, затем Адам резко отдергивает руку, и они оба возвращаются к спору.

— Не спрашивай, — наконец, решает она.

Хэнсон понимающе кивает.

Джо рассматривает двух мужчин, спорящих над фотографиями. Рассматривает лицо конкретно Генри, потому что знает его лучше. И знает, что какие бы чувства не начинали зарождаться между ними, уже не имеют значения. Потому что она не может больше доверять Генри. Потому что она не приняла его тайну сразу же и без вопросов. Потому что лет через семьдесят её уже не будет, а Адам, кажется, останется навсегда.

— Ладно, — поворачивается она к Хэнсону. — Что там с отцом убитого?

***

Они определяют убийцу к вечеру, но как его найти — та еще задачка. Они говорят с отцом убитого, мужчиной под шестьдесят в дорогом костюме и с сединой на висках. Адам на их глазах жмет его руку, тихо и покровительственно что-то ему говорит и уходит.

Генри стоит поодаль и ждёт. После Адама с мужчиной хотят поговорить Джо и Майк, они обещают, что убийцу поймают в ближайшее время, он точно где-то оставил след: кредитки или камеры в аэропортах. Мужчина поджимает губы и отвечает: “Не сомневаюсь”. Генри не нравится, как он это произносит, слишком уверенно, но он оставляет эту мысль.

Адам встает рядом, касаясь пальцами внешней стороны его запястья. Прикосновение легкое, и Генри чувствует только приятное тепло.

— Он был для тебя важен? — тихо спрашивает он Адама. — Прапрадед Джона.

— Он верил, что меня можно спасти, — горько усмехается Адам. — Пытался доказать мне, что я еще способен…

Он осекается, так и не договорив, но Генри догадывается, что он имеет в виду. Адам способен на множество сильных эмоций: страсть, жажда, собственничество, зависимость. Но способен ли он еще любить?

— Сегодня мы точно больше ничего полезного не сделаем, — говорит Майк, когда они спускаются в морг. Генри и Адаму надо забрать вещи, оставленные там утром, Джо всё еще следит за Адамом, а у Хэнсона что-то на уме: — Может, в бар? Тут недалеко. Доктор Фарбер, конечно, приглашается с нами.

Майк хитро смотрит на Генри, ожидая реакции.

— Нет! — восклицает Джо.

— С удовольствием, — одновременно с ней отвечает Адам, и добавляет: — Я столько слышал о вас от Генри, что было бы преступлением отказаться от вашего предложения.

Он лжет. Генри не говорил ему ни слова. Всё, что Адам знает — он раскопал сам. Генри не уверен, что хочет знать подробности.

— Джо? — переспрашивает Майк.

Она поджимает губы, обменивается с Адамом тяжелыми, почти угрожающими взглядами и нехотя кивает.

— Ладно.

По дороге к ним присоединяется Лукас, который смотрит на Адама с еще большим восхищением, чем на Генри, чем удивляет Майка. Адам рассматривает их всех взглядом, который Генри видел у него только в образе Льюиса: легкий, умеренно заинтересованный. Адам объяснял ему пару дней назад, что создание личностей для него — игра, тренировка в психологии и социальной инженерии. И всё равно, Генри знает Адама и поэтому Льюис ему неожиданно не нравится. Майк же заваливает его (а заодно и Генри) вопросами в духе “Как вы познакомились?”. Адам рассказывает историю из смеси фатов и выдумки, отыгрывая личность Льюиса превосходно. К счастью, присутствие Майка спасает их от вопросов похуже. От тех, что будут связаны со смертью и вечной жизнью.

Они сидят в баре, и Майк подкалывает, что Адам такой же аристократ, что и Генри, неудивительно, что они сошлись. В конечном итоге, даже Джо перестаёт держать руку у пистолета и задает пару своих вопросов, достаточно нейтральных, но с подтекстом, который понимают все, кроме Майка. Она вообще оказывается мастером в вопросах с подтекстом.

Генри и Адам уходят первыми. У Генри голова кружится от непонимания, как эти два мира так легко совместились. Адам и работа. Адам и его друзья. Почему он вписался так легко. Почему его в жизни Генри становится так много.

Он должен ненавидеть Адама. Тогда почему он его любит?

Генри замирает от этой неожиданной мысли, застывает посреди дороги.

— Что-то случилось? — спрашивает Адам. Его интонации снова становится древними, тягучими, завораживающими. Льюис остался в баре.

Генри кажется, у него сейчас случится паническая атака. Он думает, можно ли любить и ненавидеть одного и того же человека? Можно ли вообще любить человека, который причинил тебе столько боли?

Адам подходит близко, без спроса вторгается в его личное пространство, и Генри задыхается. Ему нужно прикоснуться к Адаму, прямо сейчас. Он кладет свои руки Адаму на плечи, наклоняется ближе и делает самое необдуманное, что только делал в своей жизни. Он целует Адама.

Адам отвечает мгновенно, кладёт руки ему на шею, забирается пальцами под шарф и касается пальцами кожи. Остатки мыслей вылетают из головы Генри, и он теряется в ощущениях, в охватывающем всё тело жаре.

Когда они отстраняются, жадно глотая воздух, у Адама совсем черные глаза и покрасневшие губы. За всю неделю они не поцеловались ни разу, и Генри не понимает, почему. Его зависимость переходит на новый уровень, отнимая жалкие остатки здравого смысла.

Адам улыбается самой хищной улыбкой из всех, что Генри у него видел.

— Тебе пора домой, Генри, — говорит он.

Смысл слов доходит до Генри слишком медленно. А когда доходит, он отшатывается, чувствуя болезненный укол в сердце.

— Сегодня? — не верит он. — Из всех дней ты отправляешь меня домой сегодня?

Адам пожимает плечами.

— У нас впереди целая вечность. Ты куда-то торопишься?

Одновременно со словами он поднимает руку, подзывая такси. Когда оно подъезжает, Адам, словно издеваясь, целует Генри в щеку: жест слишком легкий для всех чувств, что бушуют в душе.

Затем он уезжает. Генри смотрит ему вслед не понимая, какого черта только что произошло.

***

Утром их подозреваемого находят. В виде трупа с перерезанным горлом.

На этот раз Генри не сомневается, чья рука управляла ножом.