Она заглянула в медотсек, столовую, главную батарею и даже в свою каюту на всякий случай, прежде чем нашла его на смотровой палубе. Скрестив ноги и немного сутулясь, в обычной армейской турианской куртке и штанах, Гаррус сидел на полу, игнорируя ряды удобных диванчиков, и смотрел в окно — иначе этот огромный иллюминатор и назвать было нельзя. За окном полыхала всеми оттенками радуги туманность, сквозь которую неслась «Нормандия», оставляя позади себя шлейф цветного газа. До ближайшего ретранслятора оставалась пара часов.

─ Как ты? ─ услышал он её голос.

Шепард, переодевшаяся в армейские брюки и толстовку с эмблемой N7, подошла к нему и села рядом. На её лице красовалась парочка свежих пластырей.

─ После того, что со мной сделала банши? ─ Гаррус издал хриповатый смешок. ─ Откровенно говоря, дерьмово. Доктор Чаквас наговорила мне очень много страшных медицинских терминов. Если же ты ждёшь мой собственный диагноз, то у меня болят даже те места, о существовании которых я не подозревал.

Пусть Гаррус и не был специалистом, но общее представление о работе биотики имел. Множественные микроразрывы мышечной ткани и капилляров, мелкие трещины в костяных пластинах… Попадись ему банши посильнее, она бы просто разорвала его на мелкие кусочки.

— После того, как Чаквас вколола мне стимуляторы, Шепард, у меня один вопрос — откуда у людей такая нелюбовь к собственным задницам?

Ни привычного смешка, ни подколки в ответ. То ли шутка была не такой уж удачной, как звучало в голове, то ли она просто прошла мимо. Гаррус обернулся к Шепард. Она сидела, невидящим взглядом уставившись в пол и поджав губы. Тонкие пальцы непроизвольно мяли ворот кофты.

— Гаррус, я… — она запнулась. 

Заправив за ухо выбившуюся из причёски прядь волос — больше для успокоения самой себя, чем потому, что она ей действительно мешала, — Шепард продолжила:

— Когда я увидела, как банши держит тебя… И как потом ты лежал, не двигаясь… Я очень испугалась за тебя, Гаррус.

На его имени её голос дрогнул и надломился.

Шепард подняла голову и взглянула в его лицо. В её глазах вперемешку с волнением плескался доподлинный, нескрываемый страх, но главное — в них не было больше прежнего багрянца. Теперь это были действительно её глаза.

— Отлежусь — и буду как заново родившимся. Не стоит так волноваться за меня, — пожал плечами Гаррус.

Она схватила его за руку. Может, слишком резко, может, слишком грубо, но он физически ощущал, как сильно ей сейчас нужны были его прикосновения. Как сильно нужно было ощутить, что он действительно рядом. И действительно живой.

— Я так не боялась за тебя ни даже когда мы лицом к лицу встретились с Сареном, ни когда отправились прямо в логово Коллекционеров, абсолютно точно зная, что любой из нас мог быть навечно похоронен в обломках их базы... Даже когда тащила тебя на руках, подстреленного ракетой и истекающего кровью, до "Нормандии". У меня всегда была уверенность в том, что, чтобы не случилось, ты будешь первым, кто после падения вновь поднимется и ринется в бой. И... что ты всегда будешь рядом.

Шепард переплела его пальцы со своими.

— Я впервые так сильно испугалась за тебя. Впервые поняла, что могу вернуться на "Нормандию"... и обнаружить помещение главной батареи совсем пустым, — продолжила она больше небольшой паузы. — Мы столь многое пережили, но, видимо, я только сейчас осознала, что могу тебя потерять. Знаешь... Я уже и не могу вспомнить, каково это — жить, не зная и не видя тебя. И я не хочу узнавать это заново.

В груди возникло странное чувство из смеси радости и горести, укололо прямо в сердце. Никто никогда не был с Гаррусом настолько искренен — и он не знал, как реагировать на подобную исповедь.

Преодолевая ноющую боль во всём теле, он притянул Шепард к себе и обнял.

— Я здесь, Шепард. И я поднимусь после любого падения, и пойду в бой за тобой. Только скажи.

Она обняла его в ответ, обвила руками шею.

— Когда это ты успел стать таким правильным турианцем, следующим каждому слову своего командира?

— Ради тебя я готов стать даже кроганом.

Шепард улыбнулась, чуть прищурив глаза, и поцеловала Гарруса в покрытую шрамами скулу. От лёгкого прикосновения нежных тёплых губ у него всегда пробегали мурашки по спине. В ответ он потёрся носом о её мягкую щёку. Гаррус знал, что подобное Шепард нравилось гораздо больше поцелуев. И ему тоже. Есть в этих околокошачьих ласках что-то гораздо более интимное и особенное. Может, потому что это не было похоже на обычные межчеловеческие и межтурианские нежности. Может, потому что они были друг для друга особенными.

В условиях жестокой, ежеминутно уносящей миллионы жизней войны ─ в особенности, когда ты, один в поле воин, сражаешься против самой могущественной силы во всей галактике ─ нет времени думать о любви, лишь бежишь, стреляешь и бежишь снова, пытаясь успевать дышать, есть и спать в редкие моменты передышки. Нет времени даже думать, все мысли ─ армейские отчёты да приказы командования. Нет времени вспомнить о том, каково это — быть любимым.

Но на войне нет времени и на любовь. При большой удаче найдётся лишь время на случайный, быстрый, хаотичный секс, который скорее является не актом любви, а попыткой надышаться перед смертью. Он лишь ненадолго успокоит тело ─ но не сердце.

Рядом с Шепард сердце Гарруса было спокойно. И он надеялся, что и её сердце тоже.

─ Шепард, за всеми этими, несомненно, безумно приятными нежностями, я совсем забыл спросить, как ты сама себя чувствуешь, — сказал он, немного отстранившись.

Высвободившись из его объятий, Шепард вновь села рядом с ним на пол и повернула лицо к окну.

─ Мне не пыталась сжечь нервную систему банши. Так что я в порядке.

─ Я спрашивал не совсем об этом.

Она подтянула колени к груди и уперлась в них подбородком.

─ Да всё то же самое, Гаррус. Сначала саларианцы и кроганы с их давними тёрками, теперь ещё и “Цербер”... Видимо, Призрак так и не понял, что гибель человечества, а теперь уж и всей остальной жизни в галактике ─ плохое время для реализации своих амбиций.

Она вздохнула и опустила голову на сложенные на коленях руки.

— Мне начинает казаться, что только я волнуюсь о нашей судьбе. Как будто мне одной это надо. Как будто я одна хочу выжить и увидеть рассвет на своей родной планете.

─ А помимо этого...Чего бы ты сейчас хотела, Шепард?

─ Если я скажу, что хотела бы бросить всё и улететь куда-нибудь в Магелланово Облако, насколько жестоко это прозвучит? ─ ехидные нотки в её голосе не скрыли разбавленной печалью злости.

─ Крайне жестоко, ─ Гаррус усмехнулся одной лишь интонацией голоса. И тут же вновь стал серьёзным. ─ Нет ничего постыдного в том, чтобы хоть иногда себя жалеть, Шепард. Нет ничего постыдного в желании отдохнуть. Ты заслужила отдых больше кого-либо другого в галактике.

— Каждая секунда моего отдыха стоит миллионов жизней людей, прямо сейчас гибнущих от рук Жнецов. Ну, или от щупалец, или что там у них... Именно я должна собрать всех вместе, чтобы противостоять Жнецам. Я должна бегать по всей галактике и уговаривать каждого помочь мне. И мне кажется, что я бегу недостаточно быстро. То, что такая ответственность ужасно давит, ещё мягко сказано.

Поднявшись на ноги, Шепард подошла к окну и облокотилась на стекло плечом. Она старалась не смотреть на Гарруса. И ему не нравилось, что она вот так вот словно бы прячется от него.

— Раз у нас тут такой вечер откровений, Гаррус... А, плевать, пусть это прозвучит жестоко, — она пнула пяткой стенку корабля. — Когда я смотрю на все эти мелочные тёрки... мне действительно становится всё равно, победим мы Жнецов или нет. Мне хочется улететь отсюда как можно дальше и больше никогда не слышать ни о политике, ни о старых войнах и обидах, ни о самих Жнецах. Мне надоело, что на меня сваливают ответственность за всю галактику. Надоело, — она снова пнула стену, на этот раз сильнее. — Я просто хочу, чтобы от меня все отвязались, я хочу покоя и отдыха. Я устала заботиться обо всех вокруг и хочу, чтобы кто-нибудь уже позаботился обо мне. Я, чёрт возьми, устала!

Пнув стену опять, но на этот раз со всей силы, что металлическая обшивка загудела, она скрестила руки на груди и уставилась куда-то в сторону на книжные шкафы.

Если кричать достаточно громко и долго, то кто-нибудь в конце концов выглянет, чтобы разобраться, в чём дело. На удивление Гаррус докричался достаточно быстро и успел сделать хоть что-нибудь, чтобы защитить Палавен. Шепард так никто и не услышал. Все те, кто мог сделать хоть что-нибудь для защиты Земли, предпочли закрыть уши и притвориться, что ничего не происходит.

Шепард имела полное право злиться.

Вот только со временем злость начинала безжалостно выжигать всё внутри.

С трудом, преодолевая боль, Гаррус всё же поднялся и подошёл к ней, обнял за талию, ткнулся носом в её лоб.

─ Я не хочу утешать тебя ложными надеждами, Шепард. Я знаю, что никто в галактике не сможет вздохнуть спокойно, пока мы не уничтожим Жнецов. Или пока… Пока не останется никого, кто мог бы вздохнуть. Но это не отменяет того, что ты держишь в себе слишком много всего. Иногда всё же просто стоит “выпускать пар”.

Шепард прижалась к нему, запустив прохладные руки под куртку и заставив волну мурашек пробежаться по спине. Всё же так мало им удавалось побыть наедине, а потому каждое прикосновение до сих пор казалось в новинку.

─ Гаррус, без обид, но ты сейчас далеко не в форме, я к банши доделывать их работу не нанималась. Да и мне... Совершенно не до этого.

─ Я не… Духи. Извини. Я не хотел сказать, что меня даже в такой момент интересует только… Я люблю тебя, и хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо, — Гаррус погладил её по волосам. — Выпустить пар можно и отмутузив кого-нибудь, даже того же Вегу, он никогда не бывает против. Также... Я читал, что людям становится легче, когда они, ну, знаешь... Поплачут.

— Я уже и не помню, когда плакала последний раз. Не уверена, что смогла бы заплакать, даже если бы сильно захотела.

— А ты бы захотела?

Шепард пожала плечами.

— Люди плачут, когда им больно и плохо. Но иногда люди плачут, когда их переполняет множество радостных и счастливых эмоций. Вот по этой причине я заплакать совсем не прочь.

— Шепард. Посмотри на меня.

Она послушно подняла голову. Гаррус взял её лицо в ладони, огладил щёку большим пальцем.

— Когда всё это закончится, я обещаю — я сделаю всё, чтобы ты была самой счастливой женщиной в этой галактике. Или даже во всей видимой вселенной.

Шепард улыбнулась, притянула его к себе, поцеловала в мандибулу, губы, нос. Гаррус фыркнул. Это было немного щекотно.

— Хочешь увидеть, как я плачу? — спросила она.

— Только если от радости, — ответил он, прижимаясь своим лбом к её.

Остаться бы здесь навеки. Чувствуя свет разноцветных всполохов газа туманности на лицах. Чувствуя тепло друг друга.