— Дагэ, дагэ, что же они с тобой сотворили?..

Не Хуайсан сделал еще один стежок, и мертвец в его руках дернулся и издал рык — не громкий, но ощутимый.

— Тише, дагэ. Потерпи еще чуть-чуть.

Не Минцзюэ вновь попытался встать, но талисман, что Хуайсан заранее прицепил к его торсу, не дал ему вскочить сей же миг.

— Посреди города стоит большой храм, они все там... Да что я рассказываю, ведь ты и так учуешь.

Хуайсан закрепил последний стежок и оборвал нить зубами. Для этого ему пришлось наклониться к самой шее Минцзюэ, и он не смог не задержаться так хотя бы на миг.

Мертвец никак не отклинулся — все так же порывался встать и броситься в битву с врагами, рычал и вертел новообретенной головой.

— Дагэ, ты помнишь Вэй Усяня? Раньше ты его все время стыдил за то, что он не носит меч. А теперь он вместе с Лань Ванцзи сделал то, чего не смог твой непутевый брат. Постарайся их не задеть...

Не Хуайсан оглядел свое творение: все идеально — где срослось на затаенной злобе, где пришито. Дагэ вновь оказался цел и даже теперь, будучи лютым мертвецом неимоверной ярости, хорош собой. Весь он был Хуайсану знаком и привычен. Та самая шея, которую он целовал. Руки, что обнимали его. Могучий торс, к которому он льнул.

Когда действие талисмана постепенно начало сходить на нет, Не Минцзюэ рванулся с удвоившейся силой, угрожая разнести весь этот темный подвал. Но Хуайсан стоял над ним и не мог отвести глаз.

«Это просто тело, — заверил он себя. — Души давно нет, только гнев и жажда отмщения».

Но не так-то просто было забыть о том, как вот этими пальцами дагэ перебирал его волосы, как держал его за запястье, проводил по щеке...

Ничего из этого больше не повторится. Ни с дагэ, ни с кем-либо другим. Хуайсан обрекал себя на одиночество — он не сможет довериться больше никому.

В невидящих глазах трупа полыхала первобытная, животная ярость.

— Дагэ, — прохрипел Хуайсан. — Дагэ, ты меня узнаёшь?

В глубине души он питал надежду на то, что брат обернется на его зов — пусть даже не узнав его, но смутно припомнив.

Но мертвец не подал ни единого знака того, что понимает, кто перед ним — как не понимал этого в тот раз, когда его охватило безумие от искаженной ци. Он порыкивал и шевелил ноздрями, пытаясь учуять запах своего убийцы — своей будущей жертвы. Но рассудок в нем погас давно.

Что ж, так даже лучше. Все же это не его брат: настоящий Минцзюэ теперь должен обрести покой, удовлетворив жажду мести. А значит, расколотая на части душа скоро сможет родиться вновь.

— Мне пора, дагэ. Я буду там с тобой... — Взволнованный голос Хуайсана задрожал и соскользнул на высокие нотки: — Иди и убей его!

Он в последний раз оглянулся на лежавшего Не Минцзюэ, в котором не было ничего человеческого, вытер глаза рукавом и вышел наружу.