Небо и Земля поменялись местами несколько раз, пока Цзинь Гуанъяо изворачивался, нападал и оправдывался — чтобы вновь усыпить бдительность и атаковать. Не осталось ничего, во что Лань Сичэнь теперь мог бы сразу поверить, не стало никого, к кому он не смог бы проникнуться подозрением. Он полагал, что хорошо знал Гуанъяо — пока тот не схватил его, вознамерившись затащить с собой в могилу.

Лань Сичэнь правда готов был умереть вместе с Яо. Он уже тогда понял — жить с грузом знаний и раскрытыми глазами будет невыносимо. И не через тринадцать, ни через сто лет никто не воскреснет, чтобы подарить ему второй шанс и все объяснить.

Ему стоило забрать этого человека в Облачные Глубины, забрать и спрятать. Тот бы, конечно, не захотел укрыться в безопасности, ведь на самом деле Гуанъяо ценил лишь положение, влияние и...

…Своего эргэ?

Самообман ли это, Лань Сичэнь не знал — и не узнает уже никогда.

Он жил с убеждением, что настоящие чувства нельзя сыграть, нарисовать на лице как маску. Яо держал его ладони в своих и ронял слезы по дагэ, просил никогда не оставлять его одного. Шептал, как много значит для него эргэ, как он любит его и тоскует без него. Яо посвящал его в свои тайны, нелицеприятные и иногда страшные, но неизменно находил оправдание каждому своему шагу.

Лань Сичэнь слушал его — и понимал, что все это правда, потому что такие глаза не могут лгать.

Он рассказал Вэй Усяню историю своих отца и матери в надежде, что тот поймет, каково пришлось Лань Ванцзи. Как безнадежно брат полюбил исчадие ада, на которое ополчился весь свет. Как рисковал, вступаясь за Старейшину Илина. Сколь многим пожертвовал — чтобы не получить ни взаимности, ни горстки праха, ни осколка души.

Тринадцать лет назад Ванцзи не слушал ни разумных доводов, ни воззвания к чувству долга и родства, и его брат сам устыдился того, как когда-то пытался подружить их с Вэй Усянем. И все эти годы Лань Сичэнь пресекал любые шепотки за спиной Цзинь Гуанъяо и слухи, казавшиеся один нелепее другого.

В храме Гуаньинь он рассказал, какая это огромная ошибка — любить злодея. Чтобы Вэй Ин понял, чего стоит одно лишь его пребывание подле Ванцзи. Голос Лань Сичэня чуть ли не сочился ядом, и слова о чужих слепоте, избирательной памяти, оправдании и прощении пороков так легко слетали с его уст.

И только теперь он понял, что сперва должен был поведать все это самому себе.