С момента нашего разговора прошло два дня. Позавчера была отыграна потрясающая репетиция, которая прошла ровно и гладко, несмотря на эмоции, ураганом бушующие внутри. Запланированная вчера встреча с возможными спонсорами была отменена. Открывшиеся обстоятельства не позволяли свободно разгуливать по городу в ожидании неприятностей. О’Нил, конечно же, рвал и метал, но меня это волновало меньше, чем подавленное настроение Алекс. Ее я оставил в своем номере отеля, велев носа не показывать на улицу и не отвечать на незнакомые номера, пытаясь хоть как-то исключить возможную диверсию.

Идея, которую озвучила подруга, отдавала легким безумием. Заключение союза между нами — не выход, и мы оба это понимаем в глубине души. Но Алекс видит в этом единственно возможный вариант защиты, а я — ловушку для всех.

Сегодня очередной прогон перед выступлением, до которого осталось всего два дня. И столько же до встречи с Лоренсом, мысли о котором я все это время нещадно гнал от себя. Как не печально, но прогнать их не вышло, поэтому пришлось договариваться. Насколько продлится это мирное соглашение со своим вторым «я», не знаю, но чувствую — недолго.

Все два дня Алекс тоже ходила погруженная в свои мысли, не отвлекаясь на мое состояние. Часто ловил себя на какой-то неправильной ревности, которая буквально кричала о том, что необходимо встряхнуть подругу, чтобы переключить ее внимание на себя. Но я никогда не был эгоистом, и эти новые для меня ощущения слегка пугали. Списывал это на неуверенность в своем поведении при встрече с объектом моих дум.

В какой-то момент, возвращаясь после разговора с О’Нилом в номер, я услышал беседу подруги с моей матерью. Подслушивать, конечно же, не стал, но специально шуметь, оповещая о своем приходе, не решился.

— О, не беспокойтесь, все будет хорошо. Я за ним присмотрю, обещаю. — Небольшая пауза и едва различимый голос матери на том конце. — Да, конечно. Не переживайте, выясню. Даже если и так, то, думаю, вам стоит уже принять это. Просто пожелайте сыну счастья, неужели за столько лет одиночества он его не заслужил? — Последовавший после этих слов крик матери мог услышать даже глухой. — Прекратите, прошу. Это не делает вам чести. — Снова пауза и уже более спокойный ответ с той «стороны». — А что я? Я его люблю и не делаю из этого тайны. Он все знает, но также знаю и я. И не считаю себя в праве на чем-либо настаивать. Он такой, какой есть, и я не хочу ничего менять. — Звук несильного удара и всхлип, пойманный в кулак. Видимо, задела кофейный столик возле дивана. — Мадам Брилль, спасибо вам, но это не первый наш разговор, и, в очередной раз, он не приобрел иного смысла. Ничего не изменится, потому что нечего менять. Я искренне желаю вам увидеть это. — Пауза — и поток маминых слов с вопросительной интонацией. — Нет, но я обязательно перезвоню вам, как будет возможность. Всего доброго.

Стараясь не привлекать к себе внимания, я замер у входа, лишь слегка прикрыв дверь. Хлопну ею и все — момент, в котором так нуждалась Алекс, чтобы выдохнуть после непростого разговора с несостоявшейся свекровью, будет упущен. А это ей сейчас необходимо, чтобы расслабиться и немного прийти в себя.

Напряженно вслушиваясь в ее суетливые шаги, силком загонял желание подойти и стиснуть в объятиях, как можно глубже. Ей не нужно сочувствие: она мне этого не простит. И так было всегда — с того момента, как она осознала, что я ей не безразличен. Ее смех часто скрывал слезы, которые она умело прятала. Словно искусный фокусник, она отвлекала внимание, а само действо происходило где-то за кадром, оставляя снаружи искрометность вовремя натянутой улыбки.

Дав ей пару минут и неловко переминаясь с ноги на ногу, наконец сделал уверенный шаг вперед и прикрыл дверь. Нарочито спокойно, чтобы создавалось впечатление, что я только что вошел. Неторопливо разулся, отодвинув мокасины в сторону, и направился в ванную — сполоснуть руки.

Все мои передвижения по номеру сопровождались настороженной тишиной и крадущимися шагами, которые с каждым разом были ко мне все ближе.

— Ты решила меня напугать? — легко спросил, выключая теплую воду и находя полотенце, которое положил специально на правую часть раковины.

— И не думала. — Уже более отчетливый топот и несвойственно крепкое объятье за талию. — Скажи… Только честно скажи, ладно?

— Хорошо, — вздохнул, сразу понимая, о чем пойдет речь.

— Ты слышал?

Ее дыхание замерло буквально на пару секунд, пока она напряженно ждала ответа. Ей было неприятно, что в очередной раз я вижу ее чувства обнаженными — такими, какими она старается их не показывать. Лишь в моменты слабости или совершенно случайно — вот как сейчас.

Мое затянувшееся молчание, пусть едва заметное, пришлось ей не по нраву, натянув и без того готовые лопнуть от напряжения нервы. Затылком чувствуя неприятности, я поспешил исправиться и затараторил, довольно неумело оправдываясь:

— Да, слышал, но не хотел прерывать ваш разговор. Подслушивать не планировал — оно вышло само по себе. И да, не шумел, поскольку не хотел выдавать себя. Знал ведь, что не обрадуешься.

— Да брось ты, не части, тебе не идет. Услышала, приняла и простила.

Эта невозможная девушка боднула меня между лопаток головой и рассмеялась.

— За что простила-то?

— За игры в шпионов.

— Было бы за кем шпионить! — фыркнул я.

Весело передразнивая друг друга, мы отправились в гостиную дожидаться заказанного чая с плюшками.

— Юли, как прошел разговор с О’Нилом? Этот ушлый менеджер уже успел предложить себя в качестве гарнира к основному блюду?

— Фу, как тебе не стыдно? Твое ехидство можно ложками есть и не надо будет дожидаться столь лестного предложения от моего менеджера.

— То есть предложения на его тушку еще не поступало?

— Дорогая, у тебя слишком хищный интерес проснулся, я смотрю. Может, стоило заказать что-то более существенное, чем выпечка?

— О нет, не стоит. Здоровое ехидство и смех сжигают достаточно калорий, чтобы не отказывать себе в сладком. — Едва уловимый смешок и звук хорошего по объему глотка кофе.

— Не подавись! — улыбаясь, предупредил я.

— Не дождешься, милый. Итак, о чем это я? Ах да! Что О’Нил?

— Все в рабочем режиме. Отказ от вчерашней встречи не критичен, но в дальнейшем подобное нежелательно. Ну и плюс к тому: звонок от нашего общего знакомого и, по совместительству, моего добродетеля — Раньи.

— Что ему нужно? — игривый тон вмиг сменился настороженным и агрессивным.

— Интересовался, не видел ли я тебя.

— Он не подумал о том, что видеть меня ты-то как раз и не можешь?

— Алекс, я уже все воспринимаю иносказательно, не придирайся к словам.

— Прости, нервы.

— Ну так вот. Он активно интересовался твоей персоной, поскольку на связь ты не выходишь довольно давно. А на мой закономерный вопрос о вашем знакомстве, мне скормили приторную сказку в духе слезливого романа: увидел на мероприятии загадочную мисс и был очарован.

— Статус мисс он особо подчеркнул? — горькая ирония, которая ощутимо вяжет язык.

— Не накручивай себя. — Мягко приобнял девушку за плечи. — Я не акцентировал внимание на тебе, свернув разговор в привычное нам русло, чтобы не выглядеть подозрительным. Он не должен понять, что ты отсиживаешься здесь.

— Да, не должен. Хотя бы до того момента, как я найду способ выкрутиться из этого дерь…

— Алекс! — спешно перебил подругу, чтобы она не скатывалась до ругани, которая плохо влияет на ее эмоциональное состояние. — Мы придумаем. Мы, а не ты. Ясно? Нас двое, как минимум, и мы та сила, с которой стоит считаться.

Успокаивая ее, в глубине души понимал, что отчасти лукавлю и пока ничего путного еще в голову не пришло. Избавить от этого бремени подругу я был сейчас не в силах, хоть и искренне этого хотел.

Очередной прогон в потрясающем своей идеальной акустикой зале, и волна прекрасных звуков, сопровождающих мою солирующую виолончель. Я был в своей личной нирване, которая мягко обволакивала меня, выталкивая прочь из реальности.

Музыка расслабляла, помогала течь мыслям легко, не заостряла внимание на деталях. Моменты напряжения были связаны лишь с кульминацией, к которой постепенно подводила звуковая динамика. В такие мгновения все мышцы, до мельчайших сплетений, натягивались струной, готовые в любой момент со звоном лопнуть. После мягкого завершения они расслаблялись, и в кровь впрыскивалась невероятная по своим объемам доза эндорфина, которая с головой окунала в музыкальный экстаз.

Мои запястья, кисти и пальцы жили своей особенной жизнью. Проворно двигаясь, они приглашали смычок на незабываемый танец; итогом его всегда были глубокие и чувственные звуки, которыми дрожа звенели струны.

Когда я играл с ребятами из сопровождающего оркестра, моя изящная подруга не терялась на фоне их вылизанных инструментов. Наоборот, она приобретала изысканную неповторимость, плавясь от музыкальных переходов на пике произведения. Перетекая из формы в форму, парила над залом, касаясь мелодией каждого, завлекая в свою обитель. Иногда это была игра, иногда трагедия, но чаще это была страсть.

Не имело никакого значения, что изначально, если речь шла о классике, автор произведения говорил о двух мальчишках, плещущихся в пруду на фоне понятной пасторали. Виолончель игриво опрокидывала их в пруд, окунала с головой, смывая то, что казалось напускным, небрежным, и впрыскивала больше ярких красок, добавляла глубину и резкость.

В итоге уже два прекрасных юноши томно млели, наслаждаясь теплом и лениво брызгая друг друга нагретой на солнце водой. Но, спустя терцию, моя своенравная подруга требует больше огня, вынуждая и меня скользнуть за ней глубже, мягко выдохнув более насыщенную звуком палитру.

И вот перед нами уже двое, что наслаждаются не только природой, но и собой, играя совершенными телами на зависть чуткому зрителю. Гладкие тельца с рельефом гармоничных мышц словно просят о касании, чтобы смахнуть заманчивые капли, скользящие по телу сверху вниз.

Чувственные звуки медленно наполняют возникшую картину жизнью, учат дышать, опаляя своим дыханием сидящего в зале, медленно увлекая в чувственную игру, в конце которой не будет проигравших.

Это непередаваемо: дарить слушателю картину из тех ощущений, чувств и эмоций, которыми ты бредишь, задыхаясь эйфорией, накатывающей на тебя, словно волна. Она то ласкова с тобой, то нетерпеливо дергает за волосы, привлекая внимание и увлекая в глубокий поцелуй, оставляя чувственное послевкусие.

После подобных, хорошо отыгранных репетиций, я прихожу в норму дольше обычного, выдавая себя подрагивающими руками. Алекс наметанным глазом быстро улавливает мое состояние и спешит оставить наедине с собой. Мама в таких случаях менее тактична и настоятельно рекомендует посетить психолога, ратуя за мое психическое состояние.

В этот раз Алекс дополнила мое одиночество ароматным чаем и миндальными эклерами, сделав его более уютным. Моя тихая благодарность вылилась в нежный поцелуй легко захваченной кисти. Тонкая рука вздрогнула в моих пальцах и мягко высвободилась, оставив привкус сожаления о несбыточном.

День перед концертом встретил меня затекшей шеей и онемевшими ногами, которые сложились в неизвестную фигуру, когда я заснул, сидя в кресле. Вчерашняя репетиция настолько вымотала меня, что я даже не соизволил перебраться на кровать.

Втянув воздух, отметил, что кофе не пахнет и, возможно, для него еще рано. Мои внутренние часы уверенно сообщали о том, что утро наступило, и предположение о ночном пробуждении я спокойно отмел.

Размяв затекшие части тела, направился в спальню, в надежде застать спящую подругу. Крадучись подобрался к кровати и дернул на себя край одеяла. Ожидаемого мной крика или ворчания, на худой конец, не услышал, чему был сильно удивлен. Отбросил от себя одеяло и зашарил руками по кровати, в надежде наткнуться на теплую со сна Алекс. Надежды не оправдались: постель кусала за пальцы прохладой простыней, которая просто кричала о том, что здесь никто этой ночью не спал.

Накатившую было панику я послал пешим маршрутом в эротическое путешествие, призвав на помощь свою рациональную часть. Первым делом отправился на поиски телефона, который, по устоявшейся привычке, находился на тумбе при входе в номер.

Секунды на голосовую команду набора номер — и вот я вслушиваюсь в длинные гудки. Трубку подруга не берет долго, явно ожидая выговора с моей стороны, но все же отвечает на звонок.

— Не рычи, прошу. Это было необходимо, — с ходу оправдывая свои действия, сказала она.

— Просто скажи, что с тобой все в порядке и ты скоро будешь.

— Все хорошо, правда.

— Где ты? Скажи, и я приеду на такси; это займет совсем немного времени. Тулуза не настолько большой город, чтобы тебе пришлось долго меня ждать.

— Не надо, я сама буду у тебя минут через пятнадцать, может, чуть больше.

— Ты не ответила на вопрос.

— Я у Сен-Сернен, в кафе.

— Ты одна?

— Нет, но не стоит об этом. Приду, и мы все обсудим. Люблю тебя.

— И я тебя. До встречи.

Пятнадцать минут ожидания показались вечностью. За это время мне успели принести ароматный кофейник с крепким кофе, а к нему круассаны и нарезанные фрукты. Чашку бодрящего напитка я осушил залпом, фактически не чувствуя обжигающих ноток терпкого напитка. Откусил мучное изделие, не уловив и тени неповторимого аромата и нежного вкуса, присущего правильной французской выпечке. Я мерил шагами доступное мне пространство и сходил с ума от беспокойства за свою ненормальную подругу. Какого черта ее понесло на встречу с кем-то?!

— Юли, это я!

Долгожданный голос раздался внезапно для меня. Хоть я и находился в напряженном ожидании, все же пропустил появление Алекс на пороге номера.

— С кем ты была?!

— Не строй ревнивого мужа, прошу, — подозрительно легкомысленно отмахнулась она, заставив меня насторожиться. — Я встречалась с отцом.

— Ты дала согласие и подписала бумаги? — спокойно спросил, но внутри вмиг заледенел от множества предположений — одно хуже другого.

— Все прошло замечательно, и, да, я дала согласие.

Все во мне просто взорвалось яростью, когда я услышал откровенную фальшь и грубую ложь в ранее чисто звучащих нотах ее родного голоса. Замерев где-то рядом с диваном, я затаился, дожидаясь, пока она подойдет ближе, чтобы получить сполна за столь обидный подлог. Алекс не заставила себя долго ждать.

— О, ты уже выпил почти весь кофе!

Нарочито громкий, режущий мой тонкий слух, давящий на психику акцент искусственной восторженности фразы заставил поморщиться и получить «контрольный» в голову:

— Ты будешь шафером на свадьбе. Она состоится через неделю.

Я не выдержал. Дернул стоящую около столика и справа от меня Алекс на себя. Сжал запястья, натянув до предела руки, фактически впечатывая их в ее бедра. Наклонившись, приблизился к ее лицу, неловко стукнувшись лбом. Зашипев, чуть отстранился.

— Ты невыносимая маленькая идиотка! Я чуть не поседел, пока ждал тебя!

— Так не жди! — выкрикнула она мне в лицо, дернув руки в попытке освободиться.

— Больше не буду! — повысил тон в ответ, давая долгожданную свободу и тут же захватывая в плен лицо.

Секундная заминка и сбитое дыхание. Мое. Пытаюсь понять, что меня остановило, отматывая ощущения на доли секунды назад. С ужасом задерживаю вдох, чтобы не сорваться на лексикон портовых грузчиков.

— Кто он? — рычу я, сдерживая клокочущую ярость и желание растерзать этого ублюдка.

— Юли, все это уже неважно, поверь.

Слабое лепетание Алекс только подливает масла в огонь. Нежно, как только умею, касаюсь припухшей скулы, обводя место удара. Поднимаюсь пальцами немного выше, нащупывая набухающую шишку, которая еще умело прячется за линией роста волос. Последним штрихом становится разбитая губа, еще сочащаяся теплой кровью, которую старательно слизывает Алекс.

— Как у него рука поднялась ударить тебя?

Свистящий шепот — это единственное, что в состоянии сейчас выдать сведенное спазмом горло. Но и это дается мне с трудом. Сглатываю, но сухость во рту такая, будто сутки не пил.

— Я прав? Это отец? — намеренно заставляю себя сипеть, выясняя имя смертника.

— Он мне не отец, Юлиан.

— Ты сама это сказала.

Силой вынудил беснующегося внутри зверя затаится до нужного часа, чтобы сейчас уделить все возможное внимание пострадавшей подруге.

— Еще повреждения есть?

— Нет, повреждений больше нет, если не считать моей гордости, которая тоже зализывает раны.

— Он, что, сделал это прилюдно?!

Моя затухающая ярость вновь подняла голову, испытывая неимоверное желание вцепиться в глотку этому уроду, которого по ошибке Алекс называла отцом. Но она тут же испарилась, с шипением убегая от ее тихих рыданий, которые наконец-то прорвались наружу.

— Юли, это было так ужасно… — всхлипнула она, споткнувшись на последнем слове. — Он бил наотмашь четко по лицу и так, чтобы это попало в кадры сидящих здесь же представителей прессы. Мало того, довольно громко говорил о том, как я его опозорила, бросив у алтаря своего жениха…

— Он все просчитал и прекрасно знал, где тебя искать и чем тебя выманить из отеля. Кстати, чем?

— Он извинялся и обещал не наставить на браке.

— И ты поверила. Не удивлен. Ты слишком доверчива в последнее время. Надо это исправлять. Сейчас ты успокаиваешься, выпиваешь бокал глинтвейна и идешь спать. Утро вечера мудренее. В ближайшие дни мы все решим.

— А как же пресса?

— Опровержение или какую другую информацию дадим после концерта.

— Юли, неужели ты?..

— Молчи. — Мотнул головой, отмахиваясь и от нее, и от своей внутренней неуверенности заодно. — Просто иди и отдыхай. Глинтвейн сейчас закажу, а ты приведи себя в порядок, хорошо?

Почувствовав ее согласное пожатие, отправился выполнять задуманное. Шум воды, тихие всхлипы, которые я прекрасно слышу, и мои сжатые кулаки. Прибью сволочь! Как он дошел до этого? Неужели эта мифически-затратная сделка настолько нетвердо «стоит на ногах», что он опустился до дешевого спектакля с гиенами в роли жадных до зрелищ зрителей? Что-то надо делать и срочно.

Наметив примерный план действий, я, подхватив глинтвейн, совершенно не стесняясь зашел в ванную и аккуратно подошел к Алекс, тихонько плещущей ладошкой по воде.

— Одно из преимуществ моей слепоты — заходить куда и когда хочу, – усмехнулся краешком губ. — Ваш напиток, мисс.

— Ты неисправим, Юли. Спасибо.

— Всегда пожалуйста. — Аккуратно позволил забрать напиток и направился на выход из ванной.