Алекс проспала фактически сутки. Нервный срыв во всей красе, о чем еще говорить? Горячая ванна, максимально душевный разговор — моя роль жилетки, судьи и оппонента в одном лице, — ну и глинтвейн, куда же без него, сделали свое дело. Жаль, не до конца. Спустя какое-то время Алекс разбудила меня тихими всхлипами сквозь сон. Надеюсь, это буду помнить только я. Давно не слышал столь отчаянного плача в тишине, самого пробрало до мурашек. Неужели я становлюсь настолько впечатлительным?

К обеду меня забросал звонками так нелюбимый Алекс О’Нил. Его искреннее беспокойство я могу понять: важное мероприятие, которое посетят сливки французского общества, должно состояться независимо ни от чего. Все должно быть на высшем уровне. Ну, не стоит забывать и о меркантильном интересе моего «распорядителя».

Стоимость билетов он озвучивал немалую, поднимая тем самым престиж и делая меня «недоступным» для публики попроще, создавая искусственный ажиотаж. Хотя, куда уж больше? С учетом всех факторов я довольно непринужденно обхожу своих коллег по количеству поклонников и числу проданных билетов на свои выступления. Этого, лично мне, более чем достаточно. Даже как-то царапает, поскольку создается впечатление, что не талант является причиной столь пристального внимания, а искусственная шумиха вокруг.

Но О’Нил тоже не зря ест свой хлеб. Его задача максимально популяризировать меня, преподнося каждое мероприятие под особым соусом, который ранее нигде не встречался. Публика довольно привередлива и непостоянна — ей с каждым разом сложнее угодить. Но это не касается тех, кто является приверженцем одного направления, жанра или артиста. Все познается в сравнении. На мой взгляд, главное — знать чувство меры.

Машина приехала за пару часов до начала, о чем меня заблаговременно предупредил менеджер. К этому моменту Алекс уже не спала и активно принимала участие в моих сборах, точнее донимала меня ненужными советами, поскольку нервничала больше, чем я. Абсолютно каждое выступление, которое начиналось фактически в ее присутствии, подруга мандражировала покруче заправского импресарио.

— Ты бабочку не забыл? — в который спросила она меня, непонятно зачем отряхивая мне тенниску.

— И не думал ее забывать. Я ее просто не взял.

— А? — отозвалась подруга, но довольно рассеянно и нервно, поскольку мысли ее явно не о бабочках.

— Алекс, милая, успокойся. Сегодня, как, впрочем, и всегда, концерт пройдет отлично — недовольным не уйдет никто.

— Да-да, конечно, ты прав, Юли.

— И о вчерашнем не думай, выбрось из головы. Выход есть, осталось просто туда шагнуть и оказаться за пределами происходящего. Еще несколько дней — и мы все устроим. Максимум неделя. Слышишь?

— Да, конечно.

— Ты играешь со мной в попугая? — попытка поддразнить вышла неудачной и, вместо ожидаемого смеха, я услышал такое же рассеянное:

— Да, конечно.

Раздраженно стряхнув ее руки, которые в десятый раз прошлись по плечам, перехватил их за запястья и прижал к себе, успокаивая — на этот раз обоих. Не хватало еще сорваться и нарычать на Алекс, которая до сих пор в прострации от произошедшего. Немного погладил подушечками больших пальцев тыльную сторону ладони с тонкими, едва ощутимыми, венками. Чуть сжал ее кисти и плавно отпустил.

— Увидимся на концерте. Ты должна быть в числе первых, кто займет свое место в зале. Я рассчитываю на тебя.

Воздушный поцелуй и разворот на сто восемьдесят. Путь до машины в сопровождении служащего отеля прошел гладко и без встречи с теми, кто до самого действа неожиданно решил пообщаться со мной с глазу на глаз. Уже были такие случаи, после которых в отель, заблаговременно, направлялось письмо с вежливой просьбой к администрации, заранее позаботиться о данном вопросе и не допустить появления подобных личностей. Особенно это касалось представителей братии желтого пера.

Первое время, когда мое имя начинало набирать популярность, а концерты собирали исключительно поклонников классики — без определенных предпочтений касательно сольного исполнителя, — на какие ухищрения пресса только не шла, чтобы подловить меня на «горячем». Эти умники плели такие небылицы, лишь бы вызвать мою ответную реакцию и посмаковать несуществующие скандальные подробности, которые поднимут им рейтинги. И зачастую не давали покоя набирающие популярность артисты и музыканты — так и тянуло чем-то насолить.

Предлагаемые ими истории, разумеется, были одна краше другой, но большую симпатию завоевала та, которая обвиняла меня во лжи, утверждая, что я зрячий, но скрываю это, дабы не потерять свою оригинальность. Но, увы, это была очередная «утка», хоть и хотелось бы обратного.

Не показывать слабости, не жалеть себя, не считать себя отличным от других, не унывать, не сдаваться, не останавливаться на достигнутом, не, не, не… Их было так много в моем прошлом. Безусловно, родители любили меня и их никогда не смущала моя слепота. Было необычно и непривычно воспитывать и учить меня, стараясь учитывать все особенности, привлекать к ряду вопросов специалистов, без которых ни один сколь бы то ни было любящий родитель попросту не справится, потому что не знает — как.

Меня вырастили, обучили, научили, где-то заставили и пересилили, но всегда любили. Пусть это чувство было подчас странным и не таким, как рассказывали другие дети, но оно было. Поддержка тоже была, но не та, в которой я нуждался. Мне, как и многим сверстникам, иногда просто хотелось прийти и молча «рассказать» все то, что угнетает меня и давит, не давая спокойно дышать. Но подобной возможности я был лишен.

«Не показывай слабости», — вот что твердил мне постоянно отец, предполагая облегчить мое взросление среди одногодок. Ты ошибся, папа. В слабости наша сила и это непреложный факт.

Очередная суета перед концертом: шум закулисья и немного режущие звуки инструментов, которые уже настраивали участники оркестра. Зрителей, в моем случае слушателей, в зале еще не было. Это не спектакль, где гостей пускали чуть загодя — после первого звонка. На концертах, которые организовывал мой расторопный менеджер, был свой порядок.

Первую вещь я начинал играть один, и уже в процессе ко мне присоединялись коллеги, вплетая каждый свое звучание. Флейта — звонкие переливы и трели; скрипка — тонкие душевные напевы; рояль — наполненные глубиной мелодии, которые объединяли то множество инструментов, что принимали участие в концерте.

Простые обыватели, не знакомые с подобной игрой и не вникающие в тонкости, не представляют себе, какое же на самом деле количество музыкантов-инструменталистов находится на сцене. Одна струнная группа порой доходит до шестидесяти единиц, не говоря уже об общем количестве многочисленных ударных, медных и еще множестве других, создающих гармоничное и объемное звучание музыкальных произведений.

Каждому нужно свое определенное место, дающее максимально чистый и правильный звук, идеально играющий в палитре. Рассадка сродни королевскому приему — не дай бог, ошибешься. Посему суета перед самым началом была объяснима и закономерна. Случая как-то переиграть это в дальнейшем не представится.

Нервные выкрики принимающей стороны, взвинченные ответы от прибывших, судорожная попытка найти золотую середину и сгладить все возможные конфликтные ситуации, которые неизбежны при таком масштабе. Самое забавное, что репетиции, проведенные накануне и не один раз, никоим образом ничего не меняют. Лично меня этот процесс по-своему забавляет.

Никогда не обладал повышенной восприимчивостью к такого рода суете, скорее наоборот — умел абстрагироваться и прислушиваться, получая эстетическое удовольствие. Часто пополнял свой словарный запас, поскольку участники диспута не стесняли себя в выражениях, считая выяснения отношений на повышенных тонах нормой.

Не менее интересной была и реакция окружающих на мое невольное подслушивание. Первое, что делали спорщики, — резко замолкали, после чего наперебой начинали рассыпаться в извинениях, при этом фактически крича, определенно решив наградить меня и глухотой, помимо слепоты. А на мой вопрос о том, зачем же оглушать своими сожалениями, затихали вновь, обдумывая ответ. Ставить в тупик людей в подобных ситуациях было весело, о чем я и оповещал диспутантов, начиная открыто хохотать, наряду с этим ничуть не желая их обидеть.

Многие не выдерживали подобного, поскольку это претило их «тонкой» натуре, о чем они позже сообщали так нелюбимому Алекс О’Нилу непременно в письменном виде и с просьбой дать какой-либо ответ на этот опус. Что-то вроде официальных извинений от зазнавшейся «звезды» в моем лице.

Все подобные жалобы зачитывались вслух, после чего добавлялись в коллекцию, которую менеджер кропотливо собирал и бережно хранил с мыслью рассказать внукам.

Как по мне, такое поведение спорщиков являлось показателем занятости человека. Не все могут позволить себе обижаться на столь грубое, на их взгляд, поведение. И где они его находят, для меня по сей день является загадкой. Мне вот, например, совершенно некогда добиваться эфемерных извинений от кого-то, кто когда-то решил посмеяться надо мной. Посмеялись? Подняли себе настроение? Молодцы, так держать. Не забудьте поделиться с окружающими своим весельем, не жадничайте.

— Юлиан! — этот голос я узнаю из миллионов других — истеричные нотки, приправленные наносной паникой и дрожью грядущих слез в случае, если ничего не изменится.

— Да?

— Все пропало! — с этого восклицания он всегда начинал, когда до выхода на сцену оставались считанные минуты.

Пронзительный фальцет и тонкие пальцы довольно ощутимо впились в мои запястья.

— Черт тебя возьми, О’Нил! Ты в своем уме?!

— Юлиан! — перешел на плаксивые нотки тот.

— Если ты так и продолжишь причитать, то я стану далеко не милым, это точно.

— Прости, — всхлипнул мужчина, — что-то нервы сдают. Эти растяпы, которые рабочие из транспортной, при перевозке повредили инструмент.

— Такое уже бывало раньше. Если мне не изменяет память, в последний раз это была скрипка Николет, верно?

— В таких вещах ты никогда не ошибаешься, ведь инструмент для тебя — все, — согласился со мной менеджер. — Но пару часов назад произошел вопиющий случай. Такого с нами еще не было.

— Знаешь, что мне интересно, мой друг. — Дождавшись согласного, но невнятного мычания, продолжил: — Как долго ты планируешь по крохам скармливать мне эту из ряда вон выходящую историю?! Стоит ли мне отменить концерт, чтобы выслушать тебя до конца и попытаться помочь?

Мое настроение стремительно катилось вниз, к отметке «холодное бешенство», чего не мог не заметить Колман и быстро сменил тактику: не останавливаясь, сплошным потоком вывалил на меня произошедшую накладку, рвано выдохнул и затаился в ожидании взрыва. Лучше бы он молчал и все это оказалось дурным сном.

— Какого дьявола?!

На этот раз именно я оказался на месте пресловутых диспутантов, активно пополняя словарный запас окружающих неблагозвучными эпитетами в отношении того, кто посмел повредить мой драгоценный инструмент. Радовало одно: их у меня несколько и все путешествуют со мной, а значит, замена есть, но все не так просто, как кажется.

Виолончели — все до единой — выполнены на заказ, с учетом нюансов и особенностей, которые определяют стиль и манеру моего исполнения, а, следовательно, обязывали мастера учесть и воплотить их в жизнь, не нарушив целостности инструмента, а также его звучания. И каждому концерту, точнее произведениям, своя виолончель. Никто же не играет рок-оперу на испанке? Вот в этом-то и загвоздка.

Вспоминая прошедший на днях незапланированный концерт в Перпиньяне, недовольно цыкнул, представив нынешнее действо, которое пришлось бы отыграть на «местном» стандартном инструменте, не вози я с собой всех своих девочек. Это был бы кошмар. Для тех, кто в зале, надо полагать, изменения были бы незаметны, но для других, находившихся рядом со мной и лично для меня, — ад в миниатюре.

Практически неуловимые фальшивые всплески на грани слышимости, набатом бьющие по восприятию. Поверхностность звука, когда так необходима сочная глубина на верхней ноте. Излишние формы, которые мешают рукам, сковывая движения, заставляя совершать более резкие движения, причиняя боль чувствительным пальцам. И как итог — полное разочарование от игры и концерта в целом. Разве я могу допустить такое? Нет.

В первую очередь — отыграть обещанное и сделать это с максимальной отдачей. Взять вторую свою девочку и предупредить оркестр о необходимых изменениях в формате звучания с поправкой на инструмент сольного исполнения. И в конце, получив громкие овации и удовлетворение от проделанной работы, найти этого умника из транспортной и оборвать руки, чтобы впредь знал, как необходимо обращаться с инструментом. Ну и выставить счет, куда без этого.

Оповестить оркестр было делом нескольких минут, поскольку они все находились на одном месте — сцене. Безмерно благодарный за отсутствие вспышки с моей стороны, О’Нил взял на себя труд предупредить о внесении корректив в программу. В последнем он разбирался более чем, и советоваться со мной не было необходимости, при этом первое произведение было всегда загадкой до самой первой ноты: что для меня, что для зрителей, чего уж говорить о коллегах.

Моя муза — спутница непостоянная в своих пристрастиях, капризная и своевольная. Бывает, предпочтет классику качественному эксперименту, а иногда — с точностью до наоборот. Ее не всегда прельщает нужная сдержанность нот и расписанный по секундам такт. Именно она выбирает ту композицию, что откроет мероприятие, и с ее подачи в программке на месте первого произведения стоит знак вопроса. Эдакая изюминка выступлений.

Двадцатиминутная готовность. В моих руках знакомый до мелочей футляр, в котором бережно хранится и перевозится одна из моих подруг. На замену классике, которую планировал изначально, выбрал более провокационное воплощение — электроверсию с изящным корпусом из углепластика.

Практически те же плавные линии и изгибы, что и у пострадавшей виолончели, но все же иные. Самое важное в ней — качественно другое звучание. Используя ее, умелый мастер сыграет и классику, и виртуозно исполнит мелодии известных рок-групп: та же Nirvana или Linkin Park потрясающе звучат в исполнении виолончели. Но сейчас меня совершенно не тянет играть что-то подобное, да и начинать с привычных сюит нет желания.

  Запустив руку в растрепанную шевелюру, чертыхнулся про себя. Последние репетиции, проходящие более чем, не могли надолго удержать меня в том состоянии, чтобы сейчас с легкостью отыграть в Halle aux Grains. Мысли о проблемах Алекс ни на минуту не покидали меня, и это сильно сбивало с нужного настроя. Как взять себя в руки, выдохнуть и сделать то, что я так люблю? Да еще и ситуация с инструментом не добавляет спокойствия.

Спасибо звонку, который буквально выдернул меня за уши из погружения в состояние близкое к панике, так не свойственное мне. Нащупав в кармане мобильный, принял вызов.

— Да?

— Юлиан?

О лучшем подарке я и думать не мог. Его голос ворвался свежим ветром в мою тяжелую голову, рассеяв скопившиеся тучи неприятных мыслей.

— Месье Руссель?

— Прошу, просто Лоренс. Понимаю, что так не вовремя, простите. Хотел поблагодарить за сопровождение. Меня встретили и вручили пригласительный.

— Я рад, что все прошло без заминок.

— Вы не против, если я дождусь вас после концерта?

— Нет, конечно. Только придется набраться терпения, поскольку меня… Ох, простите, Лоренс, — извинился я, услышав ругань О’Нила касательно моего несвоевременного разговора, — мне пора.

— До встречи, Юлиан.

— Наслаждайтесь.

Буквально выдернув телефон из моей руки, менеджер начал отчитывать меня, словно нашкодившего мальчишку: на звонки отвечаю не вовремя, не потрудился передать инструмент, чтобы вынесли на сцену, не привел себя в порядок и, что самое ужасное, не соизволил надеть смокинг.

— Черт! — в который раз ругнулся крепким словом, поминая свою рассеянность сегодня. — Совсем забыл!

— Чтобы ты без меня делал, Юли?

Расслышав сквозь небрежную фамильярность мурлыкающую нотку в голосе Колмана, поежился и решил не заострять на этом внимание. Но, словно назло, в голове насмешкой зазвучали слова Алекс о предложении его тушки как гарнира к основному блюду.

— Фу ты, господи! — не сдержался я.

— Юлиан?

— Не обращай внимания, Колман, я в порядке. Давай уже этот костюм и пора на сцену.

— Тебе помочь?

— О нет! Я сам! — Полностью скрыть несвойственную мне нервозность я не смог.

— Ты в порядке?

— В полном, просто нервы и неудачная ночь.

— Я могу чем-то…

— Да дай ты мне уже этот костюм! — взревел я, не желая выслушивать очередное предложение о помощи с привкусом вяжущей сладости на языке.

Как бы я не игнорировал предположения Алекс, даже с учетом пристрастий Колмана, тончайшие намеки на тень предложения в мою сторону, казалось, просто кричали о своем присутствии и это было невыносимо. Мне срочно нужно на сцену и выбросить эту чушь из головы.