Ненадолго застыв изваянием, одернул себя и продолжил изучение лица, которое предоставили в мое полное распоряжение. Не хочу сказать, что для меня это было легко, поскольку заинтересованность в сидящем рядом человеке далеко не та, как в простом собеседнике, а в разы сильнее, и это накладывало свой отпечаток.

Лоренс тревожил сердце, волновал душу и смущал мысли, приводя все в состояние беспорядка и неконтролируемого хаоса. Мои эмоции оголялись и наотмашь били меня самого, заставляя конвульсивно содрогаться в ответ на каждый удар. Это было каким-то наваждением, накрывшим с головой, в короткий срок изничтожив мою привычную размеренность и хладнокровность, которыми я так гордился.

Та жизнь, заполненная огромным количеством поездок по разным странам и городам, знакомств с различными людьми и общением с коллегами, отошла на зданий план, а точнее — с треском провалилась под лед в миг разлетевшегося самоконтроля, который панцирем сковывал мои желания. Все это было где-то за кадром — незначительное и размытое.

Все эти тысячи «не», намеренно прививаемые с детства обществом вкупе с ограничениями и предрассудками. Лишь недавние послабления в виде возможностей выбора и самоопределения дали спокойно вздохнуть подобным мне, да и то не везде. При этом публичного осуждения, пусть и в мягкой форме, никто не отменял, и это все равно разъедало изнутри. Тем более не во всех странах лояльно относятся к сексуальным меньшинствам, из года в год становящимся более весомой единицей от общего числа населения стран мира.

Все это сбитым клубком перепутанных нитей лежало где-то внутри меня и несильно волновало ровно до того момента, когда совершенно незнакомый человек просто взял и положил мои руки себе на лицо, одним жестом отрицая привычные рамки общества и нормы поведения в оном. Лоренс словно первооткрыватель, который смеется в лицо опасностям и плюет на общественное порицание, поджидающие его на этом нелегком пути.

Ну кто в здравом уме упадет на колени перед слепым калекой, которого случайно сбил с ног? Никто. Кроме него. И уверен: если таковые еще и отыщутся, то явно не в этой части планеты. Не бывает такого процента везения на одного конкретного человека, ведь я и так получил больше, чем мог мечтать.

Тот миг, когда прикосновения перестали его смущать, с головой выдали и дали почувствовать мышцы лица Лоренса: они ощутимо расслабились под моими пальцами, которыми я, совершенно забывшись, продолжал просто гладить и получать свою порцию эндорфина — лоб, брови, щеки, скулы, виски, подбородок, нос, и особенно — губы. С упоением обводил все кусочки этого пазла по несколько десятков раз, млея от такой сладкой вседозволенности.

Лоренс молчаливо давал добро творить все то, что взбредет в мою сошедшую с ума голову. Я захлебывался в нем, все глубже увязая в своих ощущениях и бьющих через край эмоциях. Он безропотно давал прорисовывать все свои черты: гладить, трогать, словно лепить их, чтобы запечатлеть в своей памяти, — и ни словом, ни жестом не проявлял своего возможного недовольства. Я зависим? О да, еще как, но как же мне это нравилось.

Последним аккордом этой безумной рапсодии оказались волосы Лоренса, в которые я жадно запустил обе руки, наплевав на потерянный где-то здравый смысл. Прошелся ото лба к затылку, пропуская неожиданно длинные пряди сквозь пальцы, смакуя их структуру и густоту.

Нынешняя мода и созданный fashion-индустрией образ настраивали на довольно короткую мужскую стрижку с более длинной челкой, зачесанной назад с использованием фиксирующих средств. Лоренс же, по создавшемуся образу, носил удлиненный вариант, то ли бросая вызов, то ли не имея желания следить за подобными тенденциями и позволяя шевелюре иметь довольно беспорядочный вид. Приятная небрежность вкупе с ощутимой ухоженностью привлекали.

В какой-то момент пропустил встречное движение рук Лоренса, которые отразили мои движения несколько минут назад. Теплые ладони плавно опустились на мое лицо, заставив вздрогнуть и судорожно втянуть воздух. Очередной пируэт сердечной мышцы, выброс адреналина и сиплый выдох через вмиг пересохшие губы.

Рефлекс, на то им и является, чтобы выполняться неосознанно, что я и сделал, немало этим себя смутив, — облизнул сухие губы, поймав на их влажную поверхность его тягучий выдох с нотками ликера. Этот акцент, характерный для Лоренса, всегда присутствовал фоном в его дыхании, когда мне удавалось это почувствовать.

Его пальцы рвано и дергано прошлись по моим скулам, несильно надавливая, оставляя некий знак, словно сообщая этим: территория в руках исследователя, не намеренного делиться своим открытием в ближайшее время. Реакцией на его бесцеремонное вторжение, к которому я был совершенно не готов, стал рывок его захваченных в плен волос назад, и Лоренс без сопротивления — покорно — откинул голову.

Есть такой понятный жест среди хищников — оголить шею и беззащитную брюшину, чтобы показать степень доверия или признать над собой право сильного. И сейчас именно это чувство захлестнуло с головой: захотелось доказать, кто здесь и сейчас сильнейший, поскольку как раз Лоренс подставил мне свое уязвимое место. Вот только вопрос заключался в физическом проявлении, а я был к этому не готов. Сдать себя с потрохами, чтобы потерять эту почти реальную иллюзию возможностей? Нет, не смогу.

И именно это привело меня в чувство. «Что я творю?» — молнией мелькнуло в сознании. Словно одичавший и одуревший от голода, накинулся на Лоренса, как на сахарную кость, и вцепился так, будто вот-вот отнимут; а это не самый лучший вариант развития нашего общения. Надо остановиться и перевести все в более нейтральную плоскость. Где это хваленое хладнокровие на пару со спящей рациональностью, когда они так нужны?

Действовать стоило неторопливо, стараясь придать происходящему налет обыденности и визуально принизить значение для себя лично. Медленно, словно боясь спугнуть, расслабил пальцы и выпустил пряди его волос, которые продолжал несильно тянуть до последнего момента. Было желание еще и отступить на пару шагов, но это попахивало бы откровенным бегством, а этого я делать не собирался.

Плавно отвел руки от его лица и опустил их вдоль своего тела, безвольно уронив в самом конце, сбрасывая остатки напряжения и оставляя пальцы дрожать после пережитого. Я не знаю, как внешне стоит выражать это чувство беспомощности и вины, которое накинулось на меня, пожирая заживо, когда ясность мыслей вернулась на свое законное место. Оставалось только находить причины и озвучивать их вслух, но так, чтобы не упасть в его глазах. Не сейчас.

— Лоренс, прости, я…

— Не знаешь, что на тебя нашло, так?

Молниеносно накрыв мои губы двумя пальцами, он хриплым голосом оборвал мою неуклюжую попытку извиниться и хоть как-то объяснить происходящее. Все, что мне оставалось в такой ситуации — быстро кивнуть.

— Скажи мне, Юлиан, ты хорошо меня «рассмотрел»?

Очередной согласный жест — и челка скрывает часть моего лица рассыпаясь, щекоча лоб и скулы. Возможности говорить меня лишили и твердо предотвращали любую попытку — надавливая сильнее. Вторая рука Лоренса уверенно обхватила за затылок, по пути небрежно смахнув так некстати упавшие на лицо пряди. Это было похоже на плен, где у меня не получалось ни пошевелить головой, ни сказать что-либо. Вот только пленение это было по-своему желанным, и я им искренне наслаждался.

Все органы чувств зашлись в истерике, выводя свои возможности на «высокие частоты», чтобы считывать информацию о происходящем максимально полно и всеми доступными средствами.

Я безостановочно и ненасытно втягивал воздух, раздувая крылья носа, буквально пропитываясь окружающей атмосферой: горчащая нервозность, легкий, тягучий привкус вины, нотка азарта и привлекательная капля интриги. В не меньшей степени напрягал слух, чтобы уловить малейшие интонации и незаметные в привычной обстановке нюансы голоса Лоренса, что покорял меня с каждым разом все больше и больше глубокой и богатой палитрой.

Из-за перенасыщения кислородом и испытываемых ощущений заметно кружилась голова, но я не прекращал изводить себя, изголодавшись по ярким впечатлениям и зашкаливающей эмоциональной встряске. Честно говоря, даже не хотелось думать о том, как воспринимает происходящее Лоренс: было просто страшно и разум отчаянно буксовал, отказываясь выдавать какие-либо версии.

Рука Лоренса, лежащая на затылке, сжалась, собрала мои волосы в кулак, чувствительно дернув, и заставила откинуть голову. Сейчас мы поменялись местами — мои мышцы все, до единой, вздрогнули от томления, волной прошедшегося по телу.

— Не люблю оказываться в столь двусмысленных ситуациях, — напряженный голос и волна горячего дыхания на моем лице. — Но здесь все зашло дальше, чем я предполагал, и сейчас не самое удачное время для расставления всех точек над «и». Надеюсь, ты поймешь меня правильно и дождешься того момента, когда мы сможем сесть и спокойно поговорить. — Легкий, жалящий и слегка колючий поцелуй в подбородок казалось померещился, настолько он был молниеносным.

— Если ты не против, — освобождая мои волосы из захвата и отступая от меня, сказал Лоренс, — нам лучше выспаться.

— Да, — сглотнул, все еще находясь в шоковом состоянии. — Ты прав.

Будучи совершенно дезориентированным, запустил руки в волосы в попытке совладать с состоянием тотальной прострации.

— Юлиан?

Сил как-то реагировать на его вопрос у меня уже не осталось: все было потрачено на взрыв, что произошел секунду назад, след которого слабо тлел на лице.

— Черт, Юлиан, — свистящий шепот и горячие ладони, вновь оказавшиеся на моем лице. — Скажи, что я не перегнул палку, ведь был уверен — ты поймешь.

Не получив внятной обратной связи от меня не в первый раз за этот долгий день, он чертыхнулся, дернул на себя и заставил принять вертикальное положение.

— Спать, Юлиан, — мягко сказал Лоренс, успокаивающе похлопав по спине. — Надо выспаться и новый день встретить во всеоружии. Нам еще журналистов зазывать, а это довольно энергозатратное мероприятие. Тебе нужно быть в форме.

— Буду, — буркнул я, пока переключившийся в режим наседки Лоренс укладывал меня на боковую.

— Вот так, — подбив подушку, сказал он. — А теперь давай закрывай глаза и спи.

— Да, мамочка, — логичное продолжение с понятной иронией — я просто не удержался.

— Юлиан! Не доводи до греха, прошу. Просто закрой рот и спи, — доброе раздражение с нотками понимания.

Сложно объяснить, откуда нарисовался этот дух противоречия, активно подбивающий провоцировать Лоренса, не давая тому спокойно уснуть.

— Что в твоем понимании есть грех, Лоренс? — задумчиво протянул, вытянувшись на спине и закинув руки за голову.

— Ты, — шумно выдохнув, признался он, — но я еще сам не готов это обсуждать, прости. Мое сегодняшнее поведение тому прямое доказательство.

— А когда ты будешь готов?

— Не знаю.

— Спасибо.

— За что?

— За честность — это редкость.

— Спи.

— Спокойной ночи, Лоренс.

— И тебе, Юлиан.

На удивление та встряска, которую получил, отняла немало сил, и спустя какие-то минуты меня сморил крепкий сон. Даже непривычное ощущение чужого присутствия со мной в одной постели не смутило: пара долгих вздохов — и я уплыл в объятия Морфея.

Я не знаю, да и никогда не было причин задумываться: какие сны смотрят те, кто видит окружающее их богатство цветным, ярким и объемным. Мои миры — как реальный, так и мир грез — построены на осязании, тактильных ощущениях, отголосках эмоций близких мне людей и, конечно же, на миллионах звуках вокруг нас. Именно эти вещи учат меня, направляют и объясняют то многое, что сложно понять самому с первого раза, зачастую переоценивая или недооценивая свои возможности.

Бесспорно, значительную часть мне дала Ирма, но то немногое, что выходило за рамки нашего с ней общения, черпал сам, используя все доступные средства. Ее труд сложно игнорировать — благодарю за него каждый раз лично и мысленно. Оценивая с точки зрения накопленного опыта по прошествии стольких лет, страшно представить, через что она прошла. Чего ей стоило вырастить трудного подростка без отца с нагрузкой в виде… нет, не слепоты, а истеричной и слабохарактерной матери.

Описать, что именно творилось тогда в моей голове, невозможно, но скажу одно — это был хаос: эмоциональные всплески, а если честнее — срывы, которые с трудом удавалось погасить; внутренняя борьба, прорывавшаяся наружу в виде ярого несогласия с установленными правилами; визуальное проявление внутреннего дискомфорта во всей красе.

Немаловажным фактором являлось и отсутствие друзей, формирующих первый круг внешнего социума, которого, в силу обстоятельств, был лишен. Если бы не присутствие Алекс в более осознанном периоде пути моего становления, сложно сказать в какого бы социофоба я превратился. И все же не зря говорят: все что ни делается, все к лучшему.

Утро встретило теплым дыханием в области шеи. Лоренс лежал так близко, фактически обернувшись вокруг меня, что между нами сложно было поместить даже ладонь. Его собственный, такой особенный запах с терпкими, тягучими нотами обволакивал и погружал в состояние дремы, нежно баюкающей на своих руках.

Затаив дыхание, всей поверхностью открытой кожи жадно впитывал царящую идиллию. Я не знал: сколько у меня в запасе времени до того момента, как Лоренс откроет глаза и решит отстраниться, разделяя наше общее пространство и делая его личным для каждого. Хотя и хотел бы обратного — одного на двоих, пусть и во временное пользование, но с будоражащими воспоминаниями в будущем.

Пойманный вздох — во избежание нарушения уютной тишины — и на грани слышимости выдох. Стук моего ускоряющегося пульса в ушах и ощутимые удары яремной вены, заходящейся в движении от быстро поднимающегося давления. Жар от кончиков пальцев до кончиков волос раскаленной змеей скользнул с такой скоростью, что я моментально вспыхнул, проецируя свое состояние внешнему миру через пылающие скулы.

Как бы ни старался уговорить самого себя, не смог сдержать физические проявления своего отношения и восприятия такой невероятной близости Лоренса. Мне до сих пор казалось, что я сплю и такого не может быть, но ощущение тяжести чужого тела и согретой его дыханием шеи кричало об этом.

Весь мой мир сейчас сконцентрировался на одном человеке, спавшем за моей спиной и в очередной раз переворачивавшем весь мой мир с ног на голову. И я был безумно рад тому, что все сложилось именно так: та нелепая встреча в ресторане, привычная до колик провокация матери, которая вывела меня из себя; мое неуклюжее падение после столкновения лбами, его желание извиниться и искренний порыв, что буду помнить еще очень долго, смакуя каждую секунду.

Ленивое продвижение заметил с опозданием, осознав неладное в тот момент, когда рука Лоренса добралась до шеи, уверенно скользя пальцами по открытому участку кожи, над воротом футболки. Замерев перепуганным зверем, затаил дыхание, наивно полагая, что умный здесь только я. Оказалось — наивный.

— Лежу и думаю о том, что ты предпочтешь: сделать вид, что ничего не было, и сбежать или же принять происходящее спокойно? — сонная хрипотца низким звучанием пронзила нутро, скручивая и покоряя. — Какой сценарий для тебя предпочтительнее?

То, как он молниеносно сменил положение, завораживало: легко перенес вес на одну руку, второй взял меня за подбородок, развернув лицом к себе, и навис надо мной, требуя ответа. Его дыхание было поверхностным и быстрым, выдавая скрытое волнение, которое являлось в этот момент обоюдным.

Я впервые оказался в ситуации, подобной этой: от меня требовали какого-либо решения, мягко направляя при этом в сторону того, которое хочет видеть второе действующее лицо. Не знаю почему, но появилось непреодолимое желание ответить провокацией, чтобы выбить его из колеи.

— И тебе доброе утро, Лоренс, — искренне рассмеялся я. — Хорошо спалось?..