Концерт матушка получила на высшем уровне, пусть и в довольно кустарных условиях. Ее старые-новые знакомые пытались перещеголять друг друга в витиеватости комплиментов, сыпавшихся на мою несчастную гудящую голову. Приятно? Отнюдь. Не являюсь ценителем неприкрытого лицемерия.

День был более чем долгим и изрядно меня утомил, но я стоически продолжал сдерживать атаки на свое бренное тело. Этой стойкости немало поспособствовало присутствие как Алекс, твердой рукой руководящей творящийся вокруг локальным бедламом, так и Лоренса, который на протяжении этого экспромта находился рядом и тихонько предлагал произведения для исполнения.

Уж не знаю, каким образом, но он тонко улавливал мое состояние, требующее, даже скажу иначе —жаждущее крови после неоднозначного разговора с матерью, который был еще не закончен.

Лоренс уверенно предлагал именно то, что не давало искрам гнева угаснуть, при этом ограничивая возможность вспыхнуть и спалить все к чертовой матери, скатившись в банальный скандал, использовав любой малейший повод как предлог. Благо, обошлось без срыва и за время мини-концерта я смог прийти в себя.

Оставаться здесь дольше необходимого не было желания. Отозвав Алекс и обрисовав ей ситуацию, попросил организовать отъезд в максимально сжатые сроки. При этом по ее же совету — во избежание лишнего внимания и неудобных вопросов — отправился с Лоренсом в кабинет, который нам ранее любезно показала хозяйка дома. Комната располагалась таким образом, что давала некое подобие уединения для общения с агрессивно настроенным оппонентом в лице моей матери.

Неспешный шаг плечом к плечу с Лоренсом успокаивал, давая необходимое время и подготавливая почву для той беседы, которую я мысленно выстраивал у себя в голове. Не скажу, что в итоге разговор с родительницей прошел без сучка без задоринки — это была бы откровенная ложь.

Вся недолгая беседа сопровождалась тихим шокированным оханьем Алекс, которая никак не могла заново собрать тот образ матери, засевший в её голове за столько лет: слегка рассеянную и трогательную в своем эмоциональном расстройстве женщину, чью хрупкую красоту годы продолжают щадить.

Приступы, временами выбивавшие из колеи матушку, Алекс принимала за чистую монету, списывая их на травму — а зря. Ведь именно эти вспышки и являются настоящим лицом женщины, начиная с момента трагедии, произошедшей несколько лет назад.

Сейчас же родительница искрила насмешками и ненавязчиво острила, со злым азартом предвкушая предстоящую беседу. Она буквально выбивала из нас очередную дозу эмоционального допинга для дальнейшей насыщенной жизни, если, конечно, можно так сказать. Тонкий и умелый манипулятор, добивающийся нужного результата, зачастую не выбирающий средства и не считающийся с эмоциями окружающих.

Напоследок матушка не удержала себя в рамках, скатившись на оскорбления в мой адрес, чем спровоцировала встречные резкие высказывания со стороны выбитой из колеи Алекс.

— Я до последнего не верила в происходящее, надеясь, что это просто неуместный розыгрыш.

— Конечно, нет, — сочившаяся ядом усмешка четко расставляла акценты. — Ведь так удобно считать меня недалекой и не до конца оправившейся от горя истеричкой. Вот только не стоит забывать, моя милая, о том, что в моей профессии без подобных качеств иногда было просто напросто не выжить.

— Вы ошибаетесь, — с трудом сдерживая себя, ответила Алекс. — Это лишь ваше представление, и оно в корне отличается от моего.

— А может, ошибаешься ты?

— Хватит! — рявкнул я. — Это уже переходит все границы. Мадам, вы дали слово и будьте добры его сдержать.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю, — глухо отозвался, с трудом подавляя желание треснуть кулаком по столу и прекратить этот разговор сию же секунду. — У каждого свои рычаги давления.

— И на старуху найдется проруха?

— Именно, — согласно кивнул, выражая согласие с проснувшейся совестью матери.

— Я тебя услышала, — раздраженное понимание и вынужденное смирение. — Дай мне пару дней.

— В твоем распоряжении сутки, — жестко отрезал я. — Твоих связей достаточно для того, чтобы поставить на уши это болото и привлечь внимание к творящемуся беспределу. Если потребуется, то пусть твои акулы вывернут всю подноготную этого ублюдка и развесят на ближайшем заборе, чтобы все желающие могли увидеть это.

— Ты готова уничтожить его, девочка? — нарочитая мягкость и темный азарт в голосе прожженного журналиста.

— Да.

Твердый ответ и ни малейшего сомнения в голосе Алекс, жизнь которой буквально в шаге от полного краха.

— А как же те годы, что ты считала его отцом? — вкрадчивый тон и отрава под приторно-сладкой коркой застывшего меда.

— Ни один отец никогда и ни за что не продаст своего ребенка, какую бы выгоду ему не сулили.

— Запомни свои слова.

На этом матушка посчитала разговор оконченным и вновь вернулась к своей обычной манере общения, спрятав злость, агрессию и едкую натуру до следующего подходящего момента.

— Ну, что ж, детка, если мы обо всем договорились, то я пойду допью то великолепное вино, которое откупорил месье Марсо.

— Конечно, мадам Брилль. Хорошо вам провести время.

Вбитая с малых лет вежливость победила, и Алекс подхватила выбранный старшей женщиной тон легко и непринужденно, не задавая более ненужных вопросов. Был конфликт, а сейчас он исчерпан.

Когда стих звук шагов матери, я обессиленно опустился в стоящее рядом кресло, совершенно наплевав на то, как выгляжу со стороны. Запустив обе руки себе в волосы, громко выдохнул скопившееся напряжение.

— Мы сделали это…

— Ты сделал, — грустно сказала Алекс. — Но какой ценой?

— Не преувеличивай, прошу, — легкомысленно отмахнулся я. — Всего-то отыграл небольшой концерт для избранной публики — круга общения матери и приютивших ее коллег.

— Да уж, — вздохнула она. — А как же нервы?

— А им-то что будет?

— Говорят, нервные клетки не восстанавливаются. Разве не слышал?

— Ага, — покорно кивнул, все еще теребя непослушные пряди. — Мне они не нужны: больно их много, да, Лоренс?

Пусть и криво, но я нашел повод, чтобы обратиться к нему, поскольку его состояние меня настораживало. Все время, что мы говорили с матерью, он напряженно молчал, а это совершенно не вязалось с его образом и поведением до этого момента, и я хотел докопаться до причины, какой бы она не была.

— Наверное, — рассеянно отозвался он.

— Прости за эту некрасивую сцену, но без этого никак, — виновато развел руками.

— Все в порядке, не бери в голову, я и не такое видел.

— Уверен?

— Абсолютно, — глубокий вдох и совершенно другой тон. Вот только я научился хорошо отличать подделку от искренности. — Что по планам?

— Видимо, очередная гостиница, — с нервным смешком сказала Алекс.

— Не вижу в этом ничего страшного, но… — интригующая пауза и выжидающее молчание.

— Что — но? — первым сдался я.

— У меня есть вариант поинтереснее.

— Не томи, — взмолилась Алекс, в голосе которой явно слышалась усталость.

— Как вы смотрите на то, чтобы добраться до хижины старого отшельника?

— Ого! — воскликнул я, оценивая щедрость поступившего предложения. — Неужто ты решил пригласить нас в гости?

— С тобой неинтересно, — по-наигранному обиженно воскликнул Лоренс. — Но да, ты прав, я вас приглашаю к себе, чтобы провести ближайшие сутки в тишине и спокойствии, просто ожидая новостей. Ведь от нас больше ничего не требуется на данный момент?

— Нет, не требуется.

— Тогда в путь?

— Это далеко? — все же решил уточнить я.

— Пара часов езды, может чуть больше.

— Отлично, — тряхнул головой и резко поднялся на ноги. — У тебя отоспимся, а сейчас можно и отмотать пару лишних часов.

Грузились мы в машину довольно оперативно: Лоренс закидал сумки, предусмотрительно захваченные из отеля, бережно уложил виолончель в футляре под ехидные замечания Алекс и мое хихиканье, мама в это время строила из себя слегка расстроенную отъездом сына примерную родительницу, а хозяева преувеличенно громко сокрушались, уточняя наличие достаточного количества свободных комнат для гостей в доме Лоренса. Но нас это не остановило, лишь задержало на несколько минут для вежливого расшаркивания.

Создавалось ощущение нереальности происходящего: непринужденность, с которой Лоренс вписался в наш с Алекс дуэт, и то, с какой легкостью принимал участие в происходящем, поражали. На наводящие вопросы он отмахивался и говорил одно: «Интересно». Спустя несколько безрезультатных попыток я сдался и принял его присутствие как данность, не вдаваясь в подробности.

Если уж говорить откровенно, то я струсил. Моя неуверенность в себе и в его реакции на мой интерес настолько прочно засели в голове, что не давали спокойно дышать, выбивая воздух из легких каждый раз, стоило только об этом подумать.

По натуре своей я мечтатель, однако при этом сознательный и старающийся максимально рационально подходить ко многим вещам. Не склонен к напрасным надеждам — зачем себе душу травить? Как бы грустно ни было, но наши чаяния и реальность в большинстве случаев находятся по разные стороны баррикад.

Манера вождения Лоренса была спокойной: она давала время и располагала к вдумчивому самоанализу — уверенные, четкие повороты без резкого ускорения и плавное торможение без рывков; ненавязчивая и мягкая музыка на фоне, которая незаметно убаюкивала.

Алекс сдалась первой — ее сопение я услышал буквально сразу, стоило отъехать от дома четы Марсо. Сам же продолжал копаться в себе, перебирая, словно драгоценные жемчужины, моменты общения с Лоренсом.

— Я бы хотел извиниться, — негромко начал он, спустя какое-то время.

— За что? — мое удивление было неподдельным, поскольку в голове не возникло ничего, что требовало бы подобных высказываний.

— Хм, — протянул он, — за равнодушие, отсутствие поддержки, наверное.

— Смотрю, ты и сам не очень уверен в том, что говоришь, — немного ехидно замечаю я, стараясь говорить негромко, чтобы не разбудить Алекс.

— Допустим, — соглашается он и ненадолго замолкает. — Но одно другому не мешает.

— Твоя неуверенность извинениям? — на всякий случай уточняю я.

— Да.

— Если ты почувствуешь себя легче, то пожалуйста — извинения приняты.

— Не издевайся, тебе не идет.

— И в мыслях не было, — открещиваюсь я насквозь фальшиво.

Его скептическое хмыканье мог не услышать только глухой и я тут же стушевался, пытаясь сообразить, как выкрутиться из положения.

— Допустим, верю, — копируя мой недавний тон, говорит Лоренс. — Хотя, откровенно говоря, лгать у тебя складно не выходит. Во всяком случае, для меня.

— Прости, — вот и настала моя очередь извиняться, — ты прав. Думаю, виноваты нервы. Как бы я не хорохорился, разговор выдался на редкость мерзким и оставил довольно неприятный осадок.

— У вас всегда так? — после недолгой паузы уточнил он.

— Когда нет свидетелей — довольно часто.

— Мимикрирует, значит, — его вывод прозвучал довольно жестко и некрасиво, грубо, но, увы, против правды не поспоришь. — Прости еще раз.

— Не стоит. Ты прав, — понурое согласие и признание моего бессилия чего-либо изменить в этом вопросе. — Когда-то я старался это игнорировать и делать вид, что ничего нет, но в какой-то момент это перестает работать. В этой ситуации мне обидно только за Алекс: крушение иллюзий было довольно болезненным и неприятным, особенно с учетом всех обстоятельств.

— Не думаю, что в этом есть твоя вина.

— На твоем месте я не был бы столь уверенным, ведь предполагал такой исход, но не посчитал нужным найти иной способ решения. Вот только оправдываться не вижу смысла — что сделано, то сделано.

— Уверен, Алекс понимает.

— Она — да, но мне от этого не легче. Окружающие меня люди почему-то твердо убеждены, что я представляю из себя довольно спокойную и покладистую натуру. Видимо, в силу моей слепоты люди склонны навешивать ярлыки, которые отражают не действительность, а лишь их представление, не более того.

— Да? — легкое недоверчивое удивление. — Неужели люди настолько слепы? — замолкнув на мгновение, Лоренс негромко засмеялся. — Каламбур, не находишь?

— Есть немного, — со смешком соглашаюсь я. — Но мысль уловил.

— Не сомневаюсь. — Новая пауза и затем ненавязчивое давление в желании услышать ответы. — И все же — неужели вокруг одни слепцы?

— Лоренс, ты даже не представляешь, насколько, — устало вздыхаю, потирая переносицу. — Даже те, кто проработал со мной бок о бок не один год, иногда бывают не просто слепыми, но и глухими ко всему прочему. Ведь так проще. Так безопаснее — с дурака меньше спросу.

— В чем это проявляется?

— Ты решил мне устроить допрос? — пытаюсь отшутиться, чтобы уйти от неприятной темы.

— Не совсем. Скорее, я хочу понять, — упорно стоит на своем.

— Что именно? — откровенно провоцирую на так необходимую мне конкретику.

— Не что, а кого, — прозрачнее некуда намекает Лоренс.

Мое сердце пропускает удар, а надежда робко поднимает голову; логика напрочь отказывается комментировать происходящее, но вот эмоциям неймется: выдают сто и одну теорию — одна другой краше. Чтобы окончательно не погрязнуть в догадках, набираю побольше воздуха и, медленно сцеживая его сквозь зубы, задаю вопрос:

— Зачем?

Недолгое молчание, наступившее после моего вопроса, окутывает плотным кольцом, не давая нормально дышать. Пульс истерически бьется в висках, заглушая окружающие звуки; коротит так, что кроме своего сгорающего в агонии организма я ничего не слышу.

Когда до меня будто сквозь вату доносится голос Лоренса, не сразу понимаю о чем речь и нервно дергаю головой, в попытке прояснить подводящий не вовремя слух. Выходит довольно безрезультатно, и я не нахожу ничего лучше, чем переспросить:

— Что, прости?

— Я сказал — потому, что ты мне интересен.

— О, — слегка облегченно и в тоже время расстроенно выдыхаю я.

— Разочарован? — неприкрытая ехидца и провокация пробирают до мурашек. — Не стоит. Не знаю, готов ли кто-то из нас к откровениям, но я хочу стать к тебе ближе, чем это принято в «приличном» обществе. Пояснения еще нужны?