Как и было обещано, Вивьен сидела в первых рядах в просторном зале. Заедание было открытым, журналистов, особенно после «скандальной» статьи о моих предпочтениях и партнере, вышедшей на днях, было более чем достаточно, чтобы эта история получила максимальный резонанс. Оставалось надеяться, что все пойдет как задумано. Правда была на нашей стороне, но Раньи был слишком уверен в исходе этого дела, что не преминул продемонстрировать при встрече.

— Юли, рад тебя видеть, — неспешно приветствовал меня он незадолго до начала слушания. — Надеюсь, ты уже озаботился своими драгоценными подругами?

— Не могу ответить тем же, к сожалению, — развожу руками в привычном и понятном жесте. — А вот девочки… Угрожаете?

— Ни в коем случае. Это, как любят говорить, не в моем стиле. Скорее просто выражаю обеспокоенность. Ведь в скором времени им предстоит длительное забытье, и лучше чтобы оно проходило в комфортных условиях, а не на задворках вашего дома. Ты со мной согласен?

— Не вижу особой разницы.

— И все же, на твоем месте я не был бы так спокоен.

— Начнем с того, что вы не на моем месте, — негромко отвечаю, осознанно понижая интонации. — Да и с чего решили, что я спокоен? Отнюдь.

— О, тогда не все потеряно. Разум тебе не отказал, и ты еще в состоянии отыграть назад, — довольно хмыкает Раньи.

— И этого я делать не собираюсь, да и настрой не располагает идти хоть как-то навстречу. Уже не в первый раз мы говорим на разных языках, увы. Сожалею лишь о том, что слишком поздно это увидел.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят и делаю шаг в сторону зала, куда нас пригласили пройти буквально минуту назад. Меня тут же подхватывает под руку Лоренс, который держался рядом, но создавал иллюзию приватности.

— Как ты? — В голосе слышно волнение.

— В порядке. — Несильно сжимаю его предплечье, пытаясь поделиться спокойствием. — Есть у меня чувство, что нам в ближайшее время светит длительный отпуск на необитаемом острове.

— Хорошо, если так, — отвечает не задумываясь и тут же одергивает себя: — Юли, а как же?..

— Переживу без сцены. И вообще, — нарочито небрежно отмахиваюсь от его тревоги, — у меня в планах работа над новым проектом, о каких выступлениях может идти речь?

— И почему я слышу об этом только сейчас?

— Потому, — звонкий голос Алекс врывается в диалог, — что он мастак сочинять на ходу. Но я не исключаю и того, что в отпуске, если он состоится, родится нечто особенно-романтичное! В тебе масса скрытых талантов, мой дорогой друг.

— Спасибо, — со смехом соглашаюсь я, радуясь ее безоговорочной поддержке.

— Соберитесь, — неожиданно сердито зашипела она, вклинившись между нами, — тут толпа жаждущих крови акул, да и противник явно не без козырей. Не о том думаете. И, Лоренс, оставь свои нервы где-нибудь… там! Самокопанием займешься на досуге, когда все это закончится. Юли, не расслабляйся. Знаешь же, как говорят? — И, дождавшись моего кивка, ушла вперед, негромко цокая каблуками.

Вопреки ожиданиям, с порога с вопросами на нас не кинулись, чего я откровенно опасался. Приглашенные журналисты вели себя в рамках и дистанцию не нарушали, но в воздухе кожей ощущалось общее нетерпение.

Когда в зале появился судья, украдкой выдохнул скопившееся напряжение. Сидеть в гордом одиночестве, адвоката в расчет не беру, было довольно неуютно. Тут всем было плевать на то, что я всегда старался держаться в тени и не акцентировать внимание на себе. Взгляды, направленные на меня, жгли затылок, а негромкие шепотки за спиной, в которых часто звучало имя Лоренса, также не добавляли спокойствия.

Голос судьи, как и секретаря, был довольно тихим, но приковывающим к себе внимание присутствующих. Сам процесс был мне незнаком, но я довольно быстро разобрался в происходящем и, когда меня вызвали для дачи показаний, был собран и сосредоточен.

Как мы и ожидали, Раньи пытался использовать прошлое Лоренса и тот случай, когда его отстранили от проектов, пусть и без особого шума в прессе. Тогда это сделали настолько ловко, что у общества не возникло подозрений и желания докопаться до причин такого решения. Ушел и ушел, главное, что дело не стоит на месте и работа продолжается. Вот только узкий круг заинтересованных лиц не стал молчать, и впоследствии Рена нигде не принимали и воспринимали не иначе как парией, предпочитая не иметь с ним никаких дел. Он стал персоной нон-грата.

Вот только в ответ наш оппонент не получил той реакции, на которую рассчитывал. Ни я, ни Лоренс даже ухом не повели, когда Раньи, смакуя подробности, начал рассказывать о том случае, который он и его коллеги замяли, решив не доводить до широкой общественности. Все, что он от нас услышал — спокойную тишину, а от судьи просьбу продолжать. И вот тогда он занервничал, не понимая причину нашего безразличия.

Речь моего «благодетеля» буквально била наотмашь эмоциями и довольно неискренним возмущением. Он перебирал прошлое, словно драгоценные камни, каждую грань которых смаковал с особым изыском и оглядкой на почтенную публику в надежде найти самого щедрого покупателя, а в нашем случае — благодарного слушателя.

Дошло дело и до свидетелей, тех самых, что были «узким кругом» посвященных в произошедшее, а на самом деле сфабриковавших все то, что пошатнуло и в итоге разрушило репутацию Лоренса.

Тот высокопоставленный господин, который хотел на пару с Лоренсом взять шефство над одним из учреждений, оказался ни много ни мало заместителем министра культуры. Для меня это стало откровением, ведь настолько детально ту ситуацию мы не разбирали, а я не придал значения словам о должности того, кто в итоге затаил глубокую обиду и решил возместить свои потери. Хотя какие? Смешно.

Деятель культуры говорил довольно сухо и отрывисто, при этом в его речи и ответах ощутимо не хватало аргументов, и, надеюсь, это заметил еще кто-то кроме меня. В непредвзятость и неподкупность правосудия я не верил ни раньше, ни сейчас. Оставалось уповать на то, что дело не спишут в «удобную сторону», поскольку оно происходило на глазах у немалого количества тех, кто владел словом и мыслью не хуже, чем председательствующий судья терминами и законом.

Момент, когда слушание свернуло в сторону от дела Лоренса и тех, кто его несправедливо обвинил, я упустил за своими размышлениями. В чувство привел родной до боли голос Ирмы, которая спокойно отвечала на вопросы и без патетики описывала мое детство и юность. Не приукрашивая, не преувеличивая, тем самым пытаясь добавить мне привлекательности в глазах присутствующих. Не товар на рынке, чтобы меня рекламировали. И это был глоток свежего воздуха, за что я ей сильно благодарен.

Расспрашивали и Алекс и мать, но недолго. А вот Лоренса выводили на «чистую воду» дольше всех, что, впрочем, и неудивительно. Вопросы поражали своей бестактностью, а сторона обвинения своей нахрапистостью. За время этого своеобразного диалога не раз ловил себя на желании потребовать прекратить этот фарс и издевательство, но останавливался, понимая, что нам это нужно больше, чем кому-то другому. Разбирательство наконец-то расставит все точки над «i» и откроет глаза на многое и многим. Хочется в это верить. Наивный дурак? Пусть так.

Когда Лоренса «отпустили», я выдохнул и чуть повел плечами в попытке расслабиться. Пальцы несильно подрагивали, а по спине холодными каплями скатывался пот. Не думал, что буду настолько бурно реагировать, ведь готовился морально и успокаивал себя, как мог, но на деле все оказалась иначе — мое хваленое хладнокровие и выдержка трещали по швам, когда речь зашла о близком мне человеке.

При этом, вспоминая ситуацию с Алекс, отмечаю иное восприятие, да и переживания в сравнении кажутся менее острыми и яркими. Признавать это было и легко и сложно одновременно. С одной стороны, мне дороги оба, но она вызывала совершенно другой спектр переживаний, чем он. Хмыкнул себе под нос, поймав на мысли, что мне обидно за Алекс. Дожил.

Эффект разорвавшийся бомбы произвел месье Шамо. Начнем с того, что Раньи его совершенно не ожидал увидеть и при его появлении громко выругался, что не осталось незамеченным. Мелькнуло сожаление, что не вижу его лица и той суеты, которая поднялась вокруг.

В попытках сгладить бурную реакцию адвокат той стороны упорно пытался переключить внимание присутствующих, но хочется верить, что безуспешно. Зал суда не то место, где легко манипулировать окружающими, тут находятся те, у кого уже выработался иммунитет на подобное: каждая мелочь имеет значение. Не всегда и не везде, но, надеюсь, здесь и сейчас.

Когда вопросы иссякают и появляется ощущение зыбкой безопасности, на сцену выходит наш защитник и рушит этот карточный домик одним вопросом:

— Месье Шамо, вы знакомы с господином Тьоззо? — вкрадчиво начал адвокат, имея в виду выступавшего недавно заместителя.

— Да, конечно. Не представлен лично, но мы буквально только что имели честь выслушать его показания, — позволяет себе допустимую вольность Шамо.

— А имя Николя Бланкар вам также знакомо?

В наступившей тишине был слышен резкий вдох с той стороны, где сидел Раньи и члены его команды. Я застыл в напряженном ожидании с колотящимся сердцем, что заполошно стучало где-то в районе горла.

Никогда не думал, что друг отца склонен к драме, но сейчас, будучи в центре внимания всех находящихся в зале, он выжал все что можно из каждого. И только тогда, когда гулким эхом его ответ разнесся по помещению, всех отпустило — коллективный выдох и жадное оживление не почувствовать было невозможно.

Мы превратились в толпу жаждущих крови и зрелищ, забыв о городском лоске и прилипшей к лицу маске нормальности, что так часто сдерживают внутренние порывы, заставляя каждого играть свою роль в угоду обществу. Так часто случается, что, когда один из нас тонет, другие вместо руки помощи приходят насладиться происходящим, а то и ускорить этот процесс. Мы звери, как ни крути.

Зал суда наэлектризовался и буквально искрил зашкаливающими эмоциями тех, кто участвовал и кто являлся наблюдателем. Прямая связь, на которую когда-то закрыли глаза, сейчас была выставлена напоказ, лишая возможности игнорировать очевидное.

Обделенный кушем чиновник подложил своего племянника, скандального журналиста, под того, кто посмел ему отказать. Схема, как оказалось, отработанная, поскольку всплывают еще пара имен тех, кто оказался неугоден власть имущему и его партнерам по бизнесу. Но у подставленных жертв не хватило духу, смелости и сил вынести это на обозрение общественности, добиться справедливости, распяв себя на потеху толпе.

К сожалению, даже если ты пострадавшая сторона, это не даст тебе гарантии того, что внимание окружающих пройдет мимо и превалирующими будут жалость, сочувствие, поддержка и понимание. Нет. Найдутся те, кто не захочет пройти мимо бесплатной славы и за счет пострадавшей стороны покажет себя, пусть и не с лучше стороны. Плевать. Главное — узнаваемость. А то, что это черный пиар, неважно.

— Ты о чем, Юлиан? — уточняет Лоренс негромко. Видимо, часть размышлений я озвучил вслух, чем привлек его внимание.

— Ни о чем, — качаю головой и вслушиваюсь в спокойные ответы Оноре, от которых, уверен, у Раньи нервные клетки отмирают одна за одной. — Я думаю о том, что по завершении стоит поехать в тихое место и как следует отдохнуть.

— Это будет нескоро, — с легкой горечью отзывается он, — ведь это только начало.

— Нет, Лоренс. Это — конец.

— Ты так уверен?

— Прислушайся, — усмехаюсь своей кровожадности, — разве не слышишь?

— Что именно?

— Первые аккорды реквиема прекрасны…

Кожей чувствую его острый взгляд, но не делаю попытки как-то объясниться или оправдать себя. Я никогда не был ангелом, но и не развеивал заблуждения окружающих на мой счет. Лоренсу я верю и не боюсь показывать себя с любой стороны, несмотря на глубинный страх, что он не поймет или не примет. Но быть с ним и скрывать, сдерживать, умалчивать я не смогу и не хочу, это ни к чему хорошему не приведет.

— Ты невозможен.

— Кажется, мы это уже обсуждали.

— И обсудим не раз. Ты разве против?

— Нет. — Тихонько смеюсь. — Нас ждет еще много открытий.

Когда объявляют перерыв, мы всей командой — Лоренс, Алекс, Шамо, Ирма, я, мама и адвокаты — выходим из душного здания на свежий воздух. Жадно втягиваю такой необходимый кислород, не выпуская из захвата пальцы ставшего мне родным человека.

На фоне раздаются щелчки камер, слышатся возбужденный гул неутихающих обсуждений и провокационные вопросы, которые мы оставляем без ответа. Мы молчим, но состояние это длится недолго. Первой, что неудивительно, не выдерживает Алекс.

— Мальчики! — восклицает эта неугомонная особа и третьей вклинивается в наши сцепленные ладони.

— Алекс, — недовольно шипит родительница. — Ты привлекаешь лишнее внимание.

— Да куда уж больше? — не выдерживает эта егоза. — В ближайшее время нам спокойствие не светит. Да и хватит уже его.

— Кого? — подключается к разговору Лоренс, видимо, витавший в своих мыслях до этого.

— Спокойствия. Тебе его хватило на десятилетия вперед. Или я не права?

— Безусловно, — безропотно соглашается он, аккуратно освобождая свою конечность из захвата, понимая, что с подругой спорить бесполезно. — Да и устал я от этого. Хочется…

— Приключений?

— Нет! — нервно открещивается Рен от такого предположения. — Это последнее, надеюсь. Во всяком случае, если и приключаться, то не так масштабно.

— Ну да, — с превосходством знатока выдает она, — приключаться надо с теми и там, где хорошо и в ответ не прилетит.

— Что не прилетит?

— Бумеранг!

— Мда, — веско роняет родительница. — Все время забываю, какие вы все еще дети. У вас суд, разбирательство, толпа прессы, а вы о бумерангах, приключениях и…

Не дает закончить внеплановую лекцию на тему норм поведения секретарь. Он объявил окончание перерыва и пригласил нас обратно в зал на продолжение слушания. Не спеша возвращаемся, рассаживаемся по местам, затем встаем, приветствуя председательствующего судью, и вновь садимся в ожидании объявления о следующем свидетеле по делу.

К сожалению, судебные разбирательства редко укладываются в одно заседание. Чаще всего это растягивается на месяцы, а то и на годы. Безусловно, все зависит еще и от сторон, от их умения договариваться и от опыта адвокатов, которые направляют процесс, умышленно затягивают или же наоборот. Конечно, хотелось бы решить все максимально быстро и забыть, как страшный сон, заняться делами более приятными — например, наладить быт, решить, как мы дальше будем и будем ли мы. Но…

— Следующим для дачи показаний приглашается Николя Бланкар, свидетель обвинения.

Ледяные пальцы Лоренса моментально оказываются на моем запястье.

— Ты чего? — шепчу, склонившись к нему и успокаивающе поглаживаю его ладонь.

— Не хочу, чтобы ты это слушал.

— Это — что?

— То, что между нами было.

— Прошлое не изменить. А вот остальное — в наших силах.