С того момента, как вызвали ключевого свидетеля, началось самое настоящее представление. Сначала мы наблюдали роль жертвы: патетика, возмущение и обида. Я даже пару всхлипов расслышал, а может, и показалось. Затем нам показали праведный гнев, ну и куда же без оскорбленной невинности на закуску.

Лишь после того, как зачитали официальные признания из «послужного списка» прошлых жертв, записанные при свидетелях и задокументированные таким образом, что не придерешься, его запал иссяк. Бланкара словно подменили: речь стала тише, фразы короче, но емче, все по делу и без попыток выгородить себя.

Стоило дать почувствовать слабину, как в Николя вцепился мертвой хваткой наш адвокат и начал выпытывать честные ответы на интересующие нас вопросы. Когда до приглашенных журналистов дошло, что не только мою личную жизнь дадут рассмотреть под микроскопом, но и жизнь Лоренса, а еще разберут по нотам и тот скандал, связанный с его прошлой деятельностью — сделали стойку, словно борзые.

Хотелось верить в то, что бывший Лоренса — воплощенное зло. Но как только он понял, что вытаскивать в этот раз его некому, да и не дадут уйти от ответа, зло превратилось в нечто, что вызывает недоумение и брезгливость. Как вот это могло разрушить жизнь и работу других людей? Каким образом ему поверили? Почему с его слов Лоренса вычеркнули из попечителей, бизнеса и навесили ярлык насильника в самом худшем его проявлении? Удивительные метаморфозы наблюдали сейчас присутствующие.

Слушая тихую речь того, кто так уверенно выступал передо мной в гримерке и противно тянул «Лорани», что хотелось его ударить, я не нашел в себе сил на праведный гнев, который ранее полыхал, а сейчас исчез, оставив горькое послевкусие. Как можно было поступить с тем, с кем был близок? Фальшь стала второй натурой? Кожей, с которой сросся и не можешь сбросить до последнего? Нет, мне просто не понять — слеплен из другого теста?

— Господин Бланкар, скажите, — вкрадчиво начал адвокат после небольшой паузы, — сколько вы получили за снимки, сделанные вами же и подтверждающие вашу интимную связь с месье Русселем? Оно стоило того?

— Протестую! — Сиплый возглас защитника резанул слух паникой, но ему даже не дали закончить, резко оборвав:

  — Протест отклонен.

  Строгий голос судьи и привкус обреченности в воздухе со стороны оппонентов. Команда Раньи проигрывала по всем фронтам: они не успевали закрыть одну брешь, как рядом появлялась другая. Та давняя история сейчас показывалась во всей красе — белые нитки торчали со всех сторон, крича о том, насколько легко, при должном умении и связях, обойти системы и получить желаемый результат. Подозреваю, что следующее дело будет не менее громким, но уже по поводу превышения полномочий и получения взятки должностным лицом.

  Слушая негромкий голос бывшего любовника Лоренса, осознавал, что в его глазах все гораздо более ярко и эмоционально, то есть совершенно не так, как выглядит со слов свидетеля. Николя говорил об их отношениях довольно сухо, как о работе, что собственно было недалеко от истины. Ему дали задание, озвучили сроки и условия с оплатой, а он выполнил. Простой… исполнитель?

  А вот Рен был тогда поглощен происходящим, как и сейчас — оценивал все с точки зрения чувств, влюбленности и увлеченности человеком, который выдавал себя за того, кого в нем хотели видеть. И как ни печально, но факт, роль он сыграл отлично — Лоренс не видел никого и ничего, кроме Николя. Поэтому ждать от него трезвой оценки ситуации и относительного спокойствия бесполезно.

  Сумма, в итоге названная Бланкаром, не была запредельной, практически мой стандартный гонорар за выступление в рамках общего концерта. И я поймал себя на том, что в глубине души снова вспыхнула едкая злость — Лоренса оценили так дешево? Оценили бриллиант по цене стекла. Хотя, опять же, с какой стороны посмотреть.

  Неприятным стал факт наличия и наших с Реном фотографий. Этот ушлый Раньи подсуетился и снова решил действовать проверенным способом: отправил на охоту своего цепного пса, чтобы иметь дополнительный рычаг воздействия и грязную аргументацию в споре со мной. К счастью, сделанные снимки просто подкрепили к делу и не дали в руки журналистам, со стороны которых даже послышался недовольный стон и тихая ругань о несправедливости по отношению к прессе и упущенной премии от руководства за эти кадры.

  — Неужели там есть на что посмотреть? — негромко интересуюсь.

  — Поверь мне, есть.

  — Где хоть нас поймали? — смеюсь чуть слышно и склоняю голову, закрываясь прядями волос, чтобы скрыть неуместное веселье.

  — Не поверишь, на виноградниках.

  — Когда? — пытаюсь понять, как нас смогли увидеть и отснять.

  — Когда ты дегустировал вино, а я тебя.

  Провокация в чистом виде среди белого дня и в зале суда, полного людей. Нервно сглатываю и шумно втягиваю ставший вязким воздух. Вот как ему удается? Только что нервничал и переживал, а сейчас бессовестным образом провоцирует и вынуждает думать совершенно не о том, зачем мы здесь.

  — Ты в своем уме? — шиплю ему на ухо, склонившись максимально близко.

  — Хотел бы быть в твоем, чтобы понять, о чем думаешь. Но, раз не могу, то хотя бы полюбуюсь.

  — На что?

  — На то, как ты реагируешь и… предвкушаешь?

  Сердце гулко ударяет изнутри, шум в ушах оглушает. Мысленно вернулся в тот день, на виноградниках, когда я пытался изобразить сомелье, но с поставленной задачей не справился. Воскрешаю в памяти легкие поцелуи Рена, нежность, шутливый тон серьезных признаний и десятки ароматов, которые кружили голову не хуже вина.

  — О чем ты думаешь с таким выражением лица? — задумчиво шепчет Лоренс, буквально выдыхая свой вопрос мне в шею.

  — О вине.

  — Какое коварное вино…

  — Не коварнее тебя. — Пользуясь ситуацией, быстро мазнул губами по его лицу и резко отстранился во избежание последствий.

  К сожалению, это не осталось незамеченным и буквально в ту же секунду, как я выпрямился на своем месте, мне в спину прилетело гневное шипение от матери.

  — Нашли место!

  Молча отмахиваюсь, раздраженно дернув плечом, и вновь обращаюсь в слух, пытаясь уловить происходящее в зале суда. Радует, что за время нашего короткого разговора никаких существенных изменений не произошло.

  Опрашивать продолжали Николя, который отвечал едва слышно, и его часто просили повторять свои ответы более четко и внятно для протокола, который вел судебный секретарь. Бланкар делает это с явной неохотой, но с ощутимой обреченностью — наконец приходит понимание, что жизнь тасует карты, но играть ими нам. От того, как сыграешь, зависит конечный результат.

  Когда объявили очередной перерыв, я вдохнул полной грудью. Близилась развязка, и, что радовало, ни в чьих интересах не было затягивание процесса, разве только Раньи. Но он, что удивительно, даже не думал вновь подходить и угрожать. Логичное затишье, надеюсь, не перед бурей. Это уже позади?

  Хотелось верить, что вся пляска вокруг нас завершится и мы сможем вернуться к привычному течению жизни. Хотя, с учетом всех обстоятельств, в привычном будет много новых элементов. Но меня волнует только один вопрос, на который я боюсь получить не тот ответ, какой хочу.

  — Ну что, мальчики, — легонько хлопнула по плечу подошедшая Алекс, — еще немного и можно быть свободными?

  — Ты слишком оптимистична, — рассудительно заметил Лоренс, осаживая взбудораженную подругу.

  — А ты у нас главный пессимист? — игриво спрашивает та.

  — Видимо. Придется взять эту роль на себя, раз тут все такие…

  — Несерьезные! — грозно рычит родительница, подходя вслед за Алекс. — Нашли место и время, где миловаться.

  — Ты повторяешься, — огрызаюсь в ответ и начинаю заводиться.

  — И правильно делаю, что повторяюсь и напоминаю вам о приличиях. Завтра уже этот кадр из зала суда будет на первых полосах изданий. А ты все в облаках витаешь. Лоренс, Юлиана необходимо вернуть с небес на землю. Еще ничего не закончилось.

  — Разве что с земли на небеса, мама, — вредничаю в ответ, поддавшись не улегшемуся в крови адреналину после собственной выходки.

  — Оставь это для спальни! — на грани слышимости рявкает она и уходит, печатая шаг.

  — Юли! — Укоризненный тон Лоренса можно на хлеб вместо масла намазывать, настолько он густой и ощутимый.

  — Да брось, — легкие угрызения совести заталкиваю в самый дальний угол сознания, — это привычное наше с ней состояние.

  — Хочется верить, что исключительно в положительном ключе.

  — Надейся, — не разубеждаю его я и с удовольствием принимаю горячий кофе, который мне буквально впихивает в руки расторопная Алекс. И где с такой скоростью его раздобыла?

  — В общем и целом, — протянула подруга задумчиво, — мы на верном пути. Правда, одним заседанием мы все же не отделаемся.

  — Сколько?

  — Скорее всего два, Юли. Пусть мы и ускорили, как могли, но не всесильны. Если же возникнет форс-мажор, то и этим количеством слушаний не ограничимся.

  — Юли, Лоренс! — окрик родительницы откуда-то со спины. — Перерыв окончен.

  — Уже идем.

  Лоренс уверено переплетает свои пальцы с моими и ведет меня обратно, под умеренные шепотки за спиной, в которых то и дело слышно «Так это правда?», «Все-таки они вместе!» и «Я так и знала!». Довольно нейтральные в сложившейся ситуации и не агрессивные, что действовали бы на нервы и добавляли ненужного сейчас негатива. Несильно сжал ладонь Рена и, отбросив отвлекающие мысли, отправился за ним, куда бы он меня ни вел. И сейчас и в будущем.

  Когда вечером мы добрались до номера в отеле, чувствовал себя выжатым как лимон. Ситуация сама по себе неприятная и непростая, пусть и необходимое зло во благо. Вот только до этого блага еще добраться надо, через дебри, так старательно выращенные руками Раньи и его подельниками. Разочаровывали люди, к которым испытывал до этого если не уважение, то хотя бы умеренную симпатию. Они как актеры — сбрасывали маски, вот только не под овации, а осуждение окружающих. Слишком грязные методы они использовали для достижения своих целей.

  Забыта была уже история с Алекс, отошла на второй план, и та гонка за женитьбой не представляет интереса, как те, кто оказался замешан в финансовых махинациях с благотворительностью — еще один аспект, который мне не понять. Насколько надо понизить планку себе и своей человечности, внутренним качествам, чтобы замарать руки в подобном?

  — Юли. — Лоренс подошел со спины и положил ладони на плечи, от которых все еще слабо тянуло вишневым запахом табака, разминая мои затекшие мышцы. — Ты слишком близко все воспринимаешь. Так нельзя.

  — С чего ты взял? Уже настолько хорошо меня успел изучить?

  — Не надо, — не обиделся он на мой выпад, — я тебе не враг. Просто у тебя все на лице написано крупными буквами, да и выглядишь ты не очень-то спокойным.

  — Куда уж тут спокойным, — откидываю голову назад, опираясь на него затылком. — Вся эта грязь, которую в данную минуту щедро разносят по новостным каналам и трубят на каждом углу, откровенно злит и бесит. А то, что эти твари еще и тебя попытались утопить, в очередной раз подтасовывая факты, вывело из себя.

  — Да я уж видел. Еле удержал тебя от глупостей. Представь, что было бы в утренних заголовках, ударь ты того идиота?

— Но он же откровенно нарывался! — взрываюсь я эмоциями и вскакиваю с места, разворачиваясь к Лоренсу.

  Но разойтись он мне не дал: уверенно обхватил шею, притянул к себе ближе и несильно прикусил нижнюю губу, сбивая мое дыхание и пресекая дельнейшее возмущение. В кровь брызнул адреналин с немалой дозой эндорфина, воздух острыми гранями оцарапал сведенное горло, а место укуса вспыхнуло огнем.

  — И почему мне кажется, — сипло шепчет Лоренс, — что стоит направить твою энергию в иное русло?

  — Ненормальный!

  Вцепляюсь в его предплечья и дергаю на себя, не боясь рухнуть на пол — за спиной мягкий диван гостиной, где мы после ухода наших дам пили, расслабляясь после сложного дня, терпкий коньяк. Вкус которого я вновь ощущал, агрессивно исследуя губы Рена. Он мягко мне уступал, позволяя выплеснуть первую волну эмоций, поддаваясь напору.

  — Съешь же, — со смешком сказал Лоренс.

  — Хочу съесть…

  — Ну раз хочешь, кто я такой, чтобы возражать? Вот только ты легко не отделаешься, Юли, — угрожает этот невыносимый мужчина и жалит очередным укусом в области шеи.

  Вздрагиваю всем телом от прошившего молнией удовольствия. Отпускаю его руки, перехватываю за бедра и тяну сильнее, буквально опрокидываясь назад. А он и не сопротивляется, позволяя вести эту партию, но до поры до времени. Все же Лоренсу не свойственно подчиняться, да и меня приводит в трепет его жесткое, бескомпромиссное, но при этом уверенное доминирование. Идеальный.

  — Безрассудный, вспыльчивый, но скрытный… — бормочет он мне в губы.

  Терпкий вкус коньяка, нотка кориандра, тягучая сладость ликера и едва заметная вишневая горечь табака. Все это я слышал в его голосе, которым он колдовал над моим слухом, хрипло ругая за мои сегодняшние выходки. Вот только какие именно? Те, что я творю сейчас или нет?

  Чуть прикрыв глаза от удовольствия, потянул носом, стараясь объять необъятное, добавив его образу еще больше черт, углубив тот набросок, что рисовало мое воображение. Хм, а вот еще едва уловимый шлейф можжевельника, за ним притаилась легкая сладость цитруса и острая горчинка меда, которую я украл, коснувшись языком напряженной шеи. В ответ чистой нотой прозвучал его стон, пронзив своей низкой вибрацией.

  — Ты даже не представляешь, насколько ты притягательный, — неловко признаюсь я, утыкаясь ему в плечо. — Никак не могу остановиться, перебирая вкусы и запахи.

  — Хм. — Довольный смешок в мою макушку, и широкая ладонь обводит мои бока и ныряет вниз, уверенно обхватывая бедро. Вторая же неспешно путешествует к моему затылку, собирает пряди в горсть и ощутимо стягивает, запуская волну мурашек по всему телу.

  — Может, стоит собрать коллекцию специй и поселить ее на кухне в доме?

  — В каком? — нежась в чувственной дымке, спрашиваю, не вслушиваясь в вопрос, о чем мгновение спустя жалею, испугавшись, что ослышался.

  — В том, где ты будешь чувствовать себя дома. Будешь со мной, а не с кем-то другим.

  — Сможешь ставить свои кулинарные эксперименты дальше, используя меня всеми возможными способами, а еще иногда устраивать для меня частные выступления. В идеале без всего, кроме смычка в твоих руках и виолончели между твоих широко разведенных ног. Что скажешь?

  Внезапная откровенность умелым вором выкрала кислород из легких, лишила голоса и на мгновение слуха. Первая мысль — я сошел с ума и брежу наяву. Но нет, не сошел. Напряжение было осязаемым, а ожидание Лоренса давило на все органы чувств; оно безмолвно кричало, требуя немедленного ответа.

  — Это будет тебе стоить дорого, — пересохшими от волнения губами выдаю я.

  — Да?

  — Уверен, что готов заплатить такую высокую цену? Для многих она неподъемна.

  — Назови ее.

  — Твое сердце и… свобода, — шалею от своей наглости и замираю в ожидании его ответа. Словно трепетная девица, но мне плевать. Это то, что я думаю, и то, чего я хочу.

  — Ты того стоишь. Забирай, — ни минуты не раздумывая, спокойно говорит Лоренс, обнимая не только руками, но и улыбкой, которую я четко слышу в его уверенном голосе.