1.

Под конец того дня оказалось, что он приложил недостаточно сил, теряя всё окончательно, и даже годы спустя Синдбад не мог собрать мозаику воедино.

И пусть Барбаросса был убит в том сражении, пусть Серендине в самом деле удалось не без его помощи и совета привести Партевию к процветанию, выставив жениха в самом черном свете, вырастив из своего брата достойного правителя, а не жалкую марионетку, пусть Синдрии удалось обойтись без единой жертвы — но Джудар в тот день не сумел вернуться сам. Его тело вернул Юнан, сбивчиво рассказавший, не желая выдавать слишком много деталей, что рядом с Барбароссой они наткнулись на кое-кого совершенно неожиданного, и душу черного маги, который был едва в состоянии стоять на ногах из-за разрывающей сознание головной боли, призвал к себе хозяин Священного дворца.

Он так и не поделился, с кем они там встретились, и до сих пор больше ни разу не попадался на глаза.

Синдбад, спустя несколько дней ожидания поняв, что душа Джудара не вернется обратно в его тело, тихо спросил у Юнана, находится ли Джу сейчас в Великом потоке рух, просто чтобы получить подтверждение обещанию черного маги и, скрепя сердце, ждать, пока они не встретятся вновь. И то, с каким удивленным видом взглянул на него блондин, объяснив, что маги после смерти в него не возвращаются, что-то в нем сломало.

Син наконец выучил урок, который раз за разом пытался преподать ему Джудар, не став препятствовать Мадоре, позволив Серендине использовать на нем Зепара, не помешав напасть на Барбароссу на коронации, наврав с три короба, чтобы обманутый юноша чувствовал себя лучше и не так тоскливо жил дальше.

Нельзя доверять никому кроме себя. На самом деле даже самому себе не стоит доверять.

Он хорошо помнил то, чем поделился с ним маги в самом начале их знакомства, не зная, к чему оно приведет. Что однажды в этом мире появится человек, обладающий властью над душами погибших, и Синдбад ждал его, отчаянно надеясь, что этот человек сможет вернуть ему и Джудара.

Не захочет? Уговорит. Заставит. Сможет.

Он продолжал собирать мозаику, в красках узнав лично от Шахерезады, как проходило лечение черного маги, изучив язык Торан и разыскивая подсказки повсюду, проходя подземелья одно за другим, не доверяя никому другому получить силу джинна. Порой не зная, что страшнее, — то, что душа Джудара навсегда останется в этом неизвестном Священном дворце, о котором он вскользь узнал от Юнана только название, или то, что тот мог уже переродиться, потеряв воспоминания и свою личность, как рассказывала Шахерезада, и его невозможно будет найти.

Каждый из этих исходов был ужасен, и Синдбад попросту не находил себе места, продолжая искать, становиться сильнее, укреплять свою страну и союз семи морей, с редко искренней улыбкой меняя мир к лучшему, порой ухватывая крупицы драгоценных знаний и понимая, что их далеко не достаточно, что в конечном итоге ему остается только ждать и надеяться.

У него ушло почти десятилетие на то, чтобы в экономической войне прижать варварскую Коу к ногтю, но это того стоило даже с учетом того, что, как выяснилось, Коэн с неожиданным послушанием уничтожил книгу с воспоминаниями Джудара. Ничего страшного, его собственных о ней, скупо отмеренных и выбранных с величайшей осторожностью лишь ради спасения родной империи, было вполне достаточно. Так Синдбад узнал, например, что тот, кого он дожидался, был тем же самым человеком, которому маги наказал передать тот посох, и что его до его появления оставалось не так уж и долго.

Жизнь бежала вперед, и он старался не оставлять себе времени на горькие раздумья, заполняя каждый свободную минуту работой, политикой, тренировками, путешествиями, а вино и приятная компания друзей вечерами не давали ночами места невозможности заснуть и раздумьям над тем, о чем думать не хотелось совершенно. Но в тот момент, когда в Ракушо Синдбад с удивлением встретил юную огневласую и густо краснеющую при его виде принцессу, время словно остановилось, давая вспомнить былое.

Он знал, что императорская семья, не видя проблемы в разнице в возрасте, пыталась выдать за него одну из своих дочерей, эту или другую, которая пришлась бы ему по вкусу. Но стал бы король связывать себя узами брака сейчас, хотя в свое время отказался жениться даже на Серендине, несмотря на все преимущества подобного союза?

Вместо соблазнительного очарования, чтобы закрепить ее нежные чувства, Синдбад лишь тепло улыбнулся и, помня, как яростно Джудар ратовал за то, чтобы он не приставал к принцессам Рэн, разрушил ненужную атмосферу, заметив, что Когёку так сильно выросла с их последней встречи, что он ее почти не узнал, и припомнив какой-то особенно неловкий момент из того времени, когда юношей играл с малышней.

Принцесса зарделась пуще прежнего, но уже по совершенно другой причине, и королю удалось ее добродушно разговорить и узнать, что все, о ком в ее семье заботился маги, поживают замечательно.

Если Джудар всё же мог наблюдать за ними, то наверняка был доволен тем, как складывалась жизнь его подопечных. Синдбад мог поспорить, что им самим тот был отнюдь не доволен, — узнав, что маги не гнушался давать ему обещания, которые не мог выполнить, хоть и прекрасно знал об этом, король не горел желанием выполнять свои.

Джудар мог злиться сколько угодно, если ему удастся вернуться. Он был совсем не против.

Иногда Синдбад, заглядывая в зеркало, не узнавал себя. Воспоминания о детстве были потертыми, словно старая кожа, но ему казалось, что он с годами становится всё больше похожим на отца, хотя откуда бедному рыбаку было накопить денег на сосуды для всех семерых джиннов и роскошные одежды, которые он теперь считал чем-то не выходящим из ряда вон, само собой разумеющимся.

Мама рассказывала, что он унаследовал от отца свое улыбчивое лицо и привычные для Партевии золотой цвет глаз, что она влюбилась в искрящееся в них веселье. Иногда Синдбад закрывал их и представлял себе, что родители рядом с ним, поддерживают его, и ощущение их ладоней на его плечах казалось почти реальным.

Открывая глаза, он всякий раз оказывался один.

Один-единственный раз Синдбад, сбежав из-под бдительного надзора Джафара, навестил родные места. Застыл на холме, откуда раньше частенько смотрел на деревню, и без удивления увидел на ее месте только пустырь после пожара. Это было почти не грустно, в Синдрии у него был новый дом, новая семья.

Почти.

Иногда он переставал верить в то, что произойдет что-то хорошее.

Когда почил его наставник, Синдбад прибыл в Балбадд, чтобы поприсутствовать на церемонии коронации его наследника, с тяжелым сердцем отгоняя мысли о своей собственной, произошедшей так давно. Рашид выбрал преемником своего младшего сына, с которым у короля Синдрии после нередких встреч сложились весьма дружественные отношения, и пошел этим против многим традиций своей древней страны, вызывая немалое возмущение. Теперь была очередь главы альянса семи морей поддерживать юного правителя и словом, и делом, не давая оппозиции даже шанса. Когда Алибаба перед тем, как его короновали, кинул на Синдбада неуверенный взгляд, но быстро собрался, успокаиваясь, мужчина, кажется, улыбнулся совершенно искренне.

Он много путешествовал, редко задерживаясь на одном месте, проводя в своей стране лишь самые неблагоприятные времена года, и не было такого захудалого края, в котором не слышали историй о его приключениях и где не было бы его информаторов, настойчиво разыскивавших не только ценные для политики слухи и сведения, но и загадочного Аладдина.

Ожидание уже не утомляло, а просто превратилось в рутину, в саму жизнь, но Синдбад даже слышать не хотел те истории, которые в тавернах рассказывали о нем и Джударе. Потому что они все были несколько героическими, напыщенными, неправдоподобными, а самое главное, законченными, и от этого хотелось утопиться даже в самом поганом вине.

Заботы о юном короле вновь и вновь забрасывали его в Балбадд, город, в которым он был счастлив когда-то очень давно, и Синдбад в сопровождении Джафара и Масрура не один раз замирал перед зданием, в котором располагалась его компания до переезда на остров и которое бурлило жизнью других людей, и позволял себе ненадолго представить, что он мог зайти в него, пройтись по знакомым коридорам и обнаружить Джудара спокойно дремлющим где-то в закутке. Решал, что нужно будет выкроить время и навестить маги у Шахерезады, охраняющей его тело от разложения и слабости из-за отсутствия движений.

Во время таких неспешных прогулок по городу его нередко узнавали. Кто-то просил разрешения пожать руку, тихо благодаря за всё то, что глава альянса сделал для поддержания мира и процветания, вызывая невеселую улыбку, кто-то с сияющими глазами хотел от него автограф, но подобное тому, что происходило сейчас, случалось впервые.

 — Синдбад? — спросил его какой-то крохотный незнакомый мальчонка, наткнувшийся на них на улицах Балбадда, едва достававший ему до пояса, крепко сжимавший в руках дудку и доверчиво глядевший большими синими глазами. — Вы ведь дяденька Синдбад, верно?

Лицо короля немного перекосилось, когда он впервые осознал, что в самом деле уже достиг того возраста, когда его можно было бы назвать дядей. Что бы на это сказал Джу… наверняка беспощадно бы рассмеялся, подтверждая, что его возлюбленный теперь очень старый, слишком неудобно высокий и вообще из него песок вот-вот посыпется.

 — Да, это я… — неловко посмеиваясь, подтвердил король, мягко улыбаясь ребенку. — Лучше просто Синдбад. Или Син.

Глаза того загорелись ярко-ярко, и мужчина со снисходительным вздохом решил, что это еще один маленький фанат его историй. Мальчик с крайне радостным видом протянул приветственно руку, улыбаясь от уха до уха.

 — Меня зовут Аладдин! — счастливо заявил он, и Синдбад застыл, не в силах совладать со своим выражением лица, хотя только этим и занимался последние годы. — Джудар просил передать Вам привет!

2.

— Так значит, ты можешь связаться с Джударом? — подвел Синдбад итог объяснениям не самого красноречивого ребенка, проголодавшегося после долгой дороги и поисков настолько, что пришлось привести его в лучшую таверну в городе и накормить.

Аладдин искал… его самого.

В ответ на его вопрос мальчик радостно закивал так, что чуть не разбросал свою долгожданную еду, похлопав по столу рядом со своей флейтой, и король успокаивающе поднял ладонь, уговаривая не спешить.

С помощью этой флейты Аладдин мог связываться с неким Уго, который мог в свою очередь передавать слова Джудара, с которым они находились в одной таинственной комнате, где все трое жили вместе столько, сколько мальчик себя помнил, до недавнего времени, когда попытались выбраться наружу, но получилось только у Аладдина. Уго остался там, а маги не мог покинуть того места без него. Синдбад с легкой улыбкой, кивая, слушал его полный противоречий рассказ и не верил ни единому слову.

Точнее говоря, он верил в то, что ребенок искренне, не пытаясь обмануть, повторял то, что ему рассказывали, но… Этому Уго, который, должно быть, и являлся тем самым хозяином Священного дворца, забравшим у него душу маги и не отпускавшим его, он не верил ни на каплю.

Еще и эта связь через несколько посредников, каждый из которых при желании мог изменить что-нибудь в словах Джудара или добавить что-то от себя, не вызывала большого доверия.

Но при всей скептичности, с которой Синдбад относился ко всей этой ситуации, получив вместо человека, способного исполнить его самое сокровенное желание, наивного ребенка, сердце в груди билось с таким нетерпением, которого он не ощущал весьма долго.

 — Джудару есть… что мне сказать? — надеясь, что Аладдину не удалось заметить той паузы, из-за которой его генералы обменялись быстрыми тревожными взглядами, настороженно спросил король с мягкой улыбкой, складывая руки на груди.

Мальчишка закивал головой, улыбаясь чумазым ртом, и схватился одной рукой за флейту, пачкая ее соусом.

 — Уго сказал, что Джудар сказал… — воодушевленно начал Аладдин и ненадолго замер, вопросительно наклонив голову. — «Хватит напиваться как не в себя, идиота кусок»?..

Синдбад застыл, незаметно сжимая пальцы одной руки в кулак, стискивая в них ткань одежды, и на несколько секунд закрыл глаза, по привычке подавляя чувства, не зная, зачем делает это сейчас. Ребенок передал язвительные слова невинным детским тоном, ничуть не похожим на хрипловатый наглый скучающий голос маги, но король вполне мог представить, как Джудар ему это говорит, со злостью и раздражением прищурив алые глаза.

Это и в самом деле… был он.

 — Джу… видит?.. — спросил Синдбад, стараясь держать голос ровным, но словно бы чувствовал на себе чужой внимательный взгляд. Горячо. Стыдно немного.

 — Да! — довольно подтвердил Аладдин, одним-единственным словом впечатывая в землю короля, наивно надеявшегося на то, что маги не будет свидетелем его постыдных слабостей. — Мы могли наблюдать за людьми со всех уголков света с помощью таких… штук, которые сделал Уго. — Синдбад измученно вздохнул, чуть съезжая вниз по стулу. — Но Джудар обычно смотрел на Вас. А Уго мне почему-то часто закрывал глаза и уши.

Весьма неудивительно. Он и сам понимал, что редко представлял из себя образец порядочного человека, которого можно было бы показывать детям. Не только этот Уго, маги и сам наверняка частенько, ворча, отпихивал ребенка, чтобы не смотрел на бабника, пьянь и интригана.

 — Надеюсь, я сумел весельем скрасить его скуку, — тоскливо рассмеявшись, вскользь заметил король, отводя взгляд в сторону, и мысленно тонул в понимании, что Джу где-то очень далеко, недосягаемо далеко, но есть.

 — Уго сказал, что Джудар сказал… — вновь начал свою скороговорку Аладдин. — Что ему от этого ничуть не весело.

Синдбад пропустил вздох, не замечая, насколько внимательно на него смотрит ребенок, и опустил взгляд, прикрывая глаза, сквозь ресницы глядя на свои сложенные на груди руки.

Маги… смотрит на него и сейчас.

 — Джу… — выдохнул он привычно слетевшее с языка имя. — Ты вернешься?..

Ко мне.

Повисла долгая пауза, и король, не скрывая горечи, успокаивающе улыбнулся Джафару, обеспокоенно опустившему ладонь на его плечо.

 — Уго сказал, что это не невозможно, — сообщил Аладдин, и Синдбад был готов собственными руками раскрошить сосуд каждого из своих семи джиннов, лишь бы превратить это «не невозможно» в «обязательно случится». — Но у него ушло много времени на то, чтобы восстановить его рух после Ша… Шахере…

 — Шахерезады, — закончил за него король, избавляя от страданий из-за незнакомого длинного имени. — Его рух была… повреждена?

 — Она… не слишком сведуща в строении рух… — не отрывая взгляда от флейты, усердно проговорил Аладдин, повторяя. — Нельзя просто взять и размножить одну и ту же рух, в их взаимодействии есть определенная структура?.. От этого потеря самосознания, согласованности воспоминаний, головные боли… Уго, ты слишком быстро говоришь…

 — Тогда почему невозможно вернуть его прямо сейчас? — с непривычным воодушевлением осторожно спросил Синдбад, которому казалось, что больше не должно было быть препятствий. Душа восстановлена, такая же язвительная, как и прежде, тело в сохранности, ребенок, который предоставит связь, здесь. Так и хотелось схватить его в охапку, призвать покров Баала и рвануть в Рэмано.

 — Но у Джудара только половина души, — доверительно сказал ему Аладдин, глядя прямо в глаза. — Без Уго она начнет рассыпаться вновь.

 — И где же вторая половина его души? — с заминкой спросил король, силясь вспомнить, что об этом говорил когда-то сам Джудар. Вроде бы лишь то, что эту рану он нанес себе сам.

 — Там, откуда он родом.

Вот так. Да вернуть его просто-напросто невозможно. Во-первых, как найти тот самый мир, в котором раньше жил Джу? Во-вторых, как с ним связаться? В-третьих… Слишком много причин, из-за которых ничего не могло получиться.

Сил верить и просто ждать уже не осталось.

 — Уго уже ищет, у него обязательно получится! — подбодрил его Аладдин, и Синдбад через силу улыбнулся ему. Заставлять незнакомого ребенка за себя волноваться, что за унижение.

Если маги не вернуть, то можно пытаться думать над тем, как самому до него добраться.

 — Уго сказал, что Джуда… А… — мальчишка остановился, словно его перебили, удивленно хлопая глазами, а затем медленнее продолжил. — «Не улыбайся, когда не хочется».

Король удивленно застыл, теряя слова, а затем всё же растянул губы в невеселой улыбке.

Поскольку от этих слов ему в самом деле было немного легче на душе.

3.

— Весьма жестоко, — отстраненно заметил Синдбад, замерев взглядом на том экране среди множества других, на котором был виден Джудар, застывший, обнимая теряющее тепло тело Хакурю. Казалось, маги вот-вот впадет в истерику, войдет в раж и помчится мстить за свою потерю, но этого не происходило, и мужчина хорошо знал этот растерянный и опустошенный взгляд. Он у него самого частенько случался.

Стоило, наверно, быть из-за этого злорадным. После всего, что натворил Джудар, без капли сострадания, без оглядки на других, без сожалений. Но Синдбад просто смотрел и уже ничего не чувствовал.

 — Вы и в самом деле жестоки, — холодно отозвался находившийся рядом Хакурю, совсем недавно присоединившийся к Великому потоку рух и пока что бывший не в состоянии придать своей душе примерно ту же форму, что имело его тело при жизни. Ничего, научится.

Мужчина удивленно чуть прищурился.

 — На самом деле я говорил о тебе, — заметил он без капли злости. — Заставлять его обещать, что обязательно выживет, — и зачем? Он в любом случае вскоре к нам присоединится.

Синдбад скользнул взглядом по другим экранам. Во всем мире погибали люди, счастливо протягивая руки к слугам Священного дворца, несшим им желанную смерть, и лишь в некоторых местах еще горело сопротивление. Но люди устают, люди совершают ошибки — скоро они все будут вместе, здесь, где никому не придется волноваться о нищете, голоде или войне.

 — Вы еще не выиграли, — упорно ответил Хакурю, и король лишь пожал плечами, уже не понимая, к чему такое упрямство в таких обстоятельствах. — Лучше скажите, почему не пытаетесь прикончить его, пока это так просто.

Это было бы в самом деле просто. Джудар, уничтожив слуг Священного дворца из того отряда, что Синдбад послал, чтобы убить их двоих, ринулся к своему избраннику, подставившемуся под удар, чтобы его защитить, и после смерти Хакурю, которую не смог предотвратить своими ужасными навыками в магии лечения, просто застыл на месте, словно не веря в случившееся. Казалось, он не сможет сопротивляться и проиграет одному-единственному сопернику, который в разы его слабее.

Надо было воспользоваться этой возможностью, чтобы не допустить дальнейших потерь в своих рядах. Так маги бы сразу воссоединился со своим кандидатом, и королю не нужно было бы раз за разом при взгляде на него с застывшим сердцем понимать, что Джудару было действительно больно, что он в самом деле дорожил Хакурю. Синдбад знал, что принц привязался к своему оракулу, привязался так сильно, что даже постороннему было видно, как страдал после его ненастоящей смерти юноша, но он никогда не предполагал, что это чувство взаимно.

Это была сторона маги, которую он предпочитал бы не видеть и продолжать считать, что ее попросту не существует.

Хотелось отвернуться.

 — Всему свое время, — спокойно ответил он, переключая внимание на другие, более важные задачи.

Тот же Хакурю мог сколь угодно яростно отрицать, что ничуть не рад встретиться со своей почившей семьей, но Синдбад ему ни капли не верил. Он видел, он наблюдал, он чувствовал — каждый, кого в свое время столь болезненно разлучили с родными, с близкими, с любимыми, заполнял дыру в своем расколотом сердце, наконец встретившись с ними вновь. Старшие братья бывшего императора, его отец, смотрели на него с такими гордостью и пониманием, что Хакурю, кажется, совсем терялся, ему не удавалось сдерживать что-то, напоминающее слезы.

Джафар, наконец встретившийся со своими родителями и услышавший от них, что они в самом деле его любят.

Хинахохо, сумевший поговорить с женой и сестрой, погибшими в синдрийской бойне.

Все те, кого король потерял тогда, больше пятнадцати лет назад. Мистрас, Виттель, Махад, Дракон и многие, многие другие…

Отец Синдбада сначала поучающе стукнул сына по макушке, качая головой, а затем они с матерью обняли его, и он дрожал.

Всему свое время.

Оно бежало, один день сменял другой, и король, занятый множеством дел и изредка бросавший взгляды в сторону маги, был нисколько не удивлен тем, что тот, израненный и измученный, яростно выполнял свое обещание выжить, борясь с подступающей смертью изо всех сил, уничтожая всех, кто приходил по его душу.

Джудар очень упорный. Синдбад это, возможно, знал лучше многих. Тот приходил раз за разом, незванный, нежеланный, словно не слышал решительных, полных отвращения отказов. Не знал ни меры, ни такта, не понимал, что такое чужое личное пространство, и король проснулся в одной постели с черным маги однажды утром, после вечера в компании с вином, которое не слишком справлялось со своей задачей притупить боль от очередной наступившей годовщины бойни в его первой Синдрии.

Не то чтобы в этот день ему становилось особенно плохо, плохо ему было всегда. Но вид памятника погибшим словно призывал определенные мысли, от которых хотелось позорно скрыться.

Джудар тогда… просто попал под горячую руку, пришел в неподходящий момент. Говоря честно, подходящих моментов для него у Синдбада никогда не было, и предоставлять их он и вовсе не собирался. Король тогда ожидал, что после первого раза, который, несмотря на абсолютное согласие маги, больше походил на изнасилование, и утра после него, когда того буквально выкинули в окно, надоеда наконец обожжется, затаит обиду и бросит любые попытки понравиться, но его надежды не сбылись.

Джудар пришел вновь через пару недель, такой же наглый и прилипчивый, и почти сразу полез туда, куда не просили, и Синдбад, не сумев его проигнорировать, раздраженно спросил, в самом ли деле тот склонен получать удовольствие, испытывая боль. Никогда ведь раньше за ним подобного не замечал.

«Разве испытывать при этом боль — это не в порядке вещей?», — удивленно спросил тогда маги, и король, чувствуя, как на сердце тяжелеет, застыл, как был, крепко перехватив, сдавив слишком сильно, отводя от себя чужую вездесущую руку. Он заглянул серьезно в алые глаза, но не нашел в них в кои-то веки желаемой насмешки, лишь недоумение из-за подобной реакции.

Синдбад даже знать не хотел, почему подросток был уверен, что во время занятия любовью обязательно должно быть больно, — и он ни о чем его не спрашивал.

Синдбад, не зная, на что даже надеялся, принял решение научить его нежности, надеясь этим что-то изменить, — и он провалил каждую из попыток.

Оглядываясь назад, король понимал, что глупо было думать, что ему удалось бы закопать всю ту ненависть, что он чувствовал при одном лишь упоминании Аль Сармен, не говоря уже о том, чтобы разыгрывать перед их маги чувственного любовника.

Но всему свое время. Вся рух мира постепенно исчезала, и без нее Джудару, последнему кусочку мозаики, вовсе не выжить — он присоединится к потоку и из него уже не сможет сбежать.

В один день маги, кажется, наконец оставив свои бесплодные попытки разыскать выживших в этом опустевшем мире, принялся вычерчивать концом своего посохом на земле пещеры магический круг, оставляя магией жара глубокие борозды. На его бледное, осунувшееся и всё такое же упрямое лицо без слез было не взглянуть, но у Синдбада, готовившегося к следующей битве с теми, кто стоял выше, не было ни времени, ни желания сочувствовать ему. Его беспокоила только одна мысль, и он позвал Давида, чтобы тот взглянул на дело рук Джудара.

Маги Альма Торан застыл, разглядывая круг с задумчивым видом, и вскоре у экрана столпилась целая кучка волшебников, с жаром обсуждавших, что именно затеял последний живой человек.

Никто не понял, что тот делал, — а Синдбад от этого, наоборот, успокоился. Значит, маги не пытался воспроизвести ту магию из другого мира, что позволяла одаренным любовью рух наносить себе увечья.

Ну и пусть калякает там себе что-то. Хоть какое-то развлечение волшебникам, пытающимся разобраться.

Не до добродушного смеха ему стало в тот момент, когда они с волнением сообщили ему, что Джудар уничтожает собственную душу.

4.

— Почему ты паникуешь? — спросил Джафар, в отличие от него совершенно спокойный. — Тебе настолько нужен этот мальчишка?

 — Он мне не нужен, — отозвался Синдбад, только после этого вопрос в полной мере осознав, что находился не в самом уравновешенном положении духа. — Но…

Среди множества душ в потоке ему уже довелось встретиться с родителями Джудара, с его братом и сестрой, которые подтвердили историю, рассказанную маги в притворных слезах, в которую король так до конца и не мог поверить до этого момента. Неужели этот идиот готов пожертвовать самим собой и единственным шансом встретиться с родными, лишь бы сбежать от него?

Какое еще обещание выжить? Да Джудар явно успел свихнуться за эти дни, раз был готов сжечь свою душу без остатка!

Слуги Священного дворца не успевали добраться до него, и Синдбад, который, как и все остальные, уже не мог покинуть поток, с подергивающимся уголком рта наблюдал за тем, как одна за другой вспыхивают черным пламенем рух нерадивого маги, оставляя после себя только пепел, который, взмывая вверх, растворялся в воздухе.

Не прислушиваясь к волшебникам, спорившим над тем, имеет ли хоть какой-то смысл начертанный на земле магический круг, он сверялся с тем, где находятся его слуги.

Успевают? Нет. Джудару, видно, претило подчиняться чужим законам и неизбежности. Чертов мелкий падший.

Успевают? Да. Крохотные черные птицы перестали сгорать каждые несколько секунд. Маги, должно быть, был совершенно истощен и попросту не мог завершить начатое, позволяя Синдбаду возликовать.

Всё изменилось в одно мгновение. Резкий оглушительный грохот, сотрясший и землю, и небо, заставил его на мгновение, опасаясь нападения неизвестного врага, настороженно отвести взгляд, а когда он вновь перевел его на Джудара, тот уже безжизненно падал на землю, даже не выставляя руки, чтобы смягчить удар.

Черной рух маги не было, не осталось ни одной крохотной птицы.

 — Что произошло? — выходя из себя, спросил Синдбад, и его разум, всё еще не оставивший память о физическом теле, дал ему вдоволь прочувствовать, как холодеет в груди.

Никто не смог ответить тут же. Просто в один момент Джудар еще был в относительном порядке, а в следующий его оставшаяся половина рух пропала, словно ее никогда и не было.

Никто не смог ответить и позже. Все лишь невнятно мямлили, что тот спалил половину своей бесценной тысячелетней души маги, заполучив невероятное количество энергии, чтобы убраться из этого мира в другой, и король молча слушал, оставляя свои недоверчивые замечания при себе.

Он мог поверить в то, что в этом мире, в котором почти вся рух была собрана в Великий поток, граница с параллельными мирами стала размытой. Но чтобы Джудар создал нечто, что не могли до конца расшифровать ученые Магноштадта, лишь сходясь во мнении, что это усложненный подробнейший телепортационный круг?

Ладно, черт с ней, со второй половиной души, исчезнувшей в мгновение ока. Но что насчет первой?

Синдбад, сопровождаемый Давидом, мягко приземлился и, хмурясь, огляделся. В самом деле поганое место. Ноги увязали в черном песке, каждая крупица которого кричала об несправедливости и отчаянии, пытаясь утянуть за собой в грехопадение всё вокруг, лишь бы не страдать от одиночества. Древнему маги Альма Торан всё было нипочем, а король незаметно поморщился, сочувствуя всем, кому не повезло окончить свой путь подобный образом.

Это была вечно следующая с жадностью за Великим потоком огромная тень, отделенная от него законами Священного дворца, чтобы не допустить пагубного влияния на мышление людей. Говоря более приземленно, это была свалка человеческих душ. Любой, расставшийся с жизнью, будучи подверженным грехопадению, оказывался здесь, обреченный вечность стенать в рассеянном состоянии.

С этим нужно будет что-то сделать, когда будет покончено с сотней других, более важных дел, ведь им еще предстояло добраться до оказавшихся в ловушке душ из Альма Торан, но…

Жертвы войны, убийств, предательств, изнасилований, проклявшие свою судьбу, жившие в последнюю тысячу лет, все они были здесь. И прах их черной рух уже давным-давно перемешался, не давая понять, кто кем был.

 — Раз тот малыш маги не вернулся послушно в Священный дворец, то должен быть здесь, — заметил Давид, и Синдбаду не нужны были разъяснения, чтобы понять, насколько безнадежно положение.

Он присел на одно колено, пропуская сквозь пальцы прах, при прямом прикосновении ринувшийся было в попытке очернить его душу, но столкнувшийся с противником, обладавшим слишком сильной волей. Даже если бы вся эта рух собралась, чтобы напасть на него, всё равно бы не справилась.

 — Не пачкайся, — сказал его маги, и король, стряхнув прах, показал свою белую руку.

Глупо было думать, что нечто подобное может на него повлиять.

Давиду вовсе не обязательно было составлять ему компанию, но всё же он был здесь, к счастью, оставляя свои замечания при себе, и внимательно наблюдал за Синдбадом, который, следуя привычно неясному зову рух, шел по темному потоку, останавливаясь каждые несколько шагов, чтобы присесть и пропустить сквозь пальцы крупицы черных душ.

У него было не так много свободного времени, но и тратить его, прохлаждаясь, пока мог изменить что-то к лучшему, он не мог.

Спустя целую вечность молчания, наполненного стенаниями погибших падших, которые, прочно засев в его голове, будут звенеть в ней и после возвращения в поток, король нашел то, что искал.

Всего одна крохотная песчинка на большой ладони, шептавшая, что не понимает, почему всё это должно было случиться именно с ним, заставляя хмуриться.

Без сомнения, это он. Синдбад слишком долго был с Джударом слишком близок, чтобы не узнать его душу.

 — Частица его рух? — с долей интереса спросил Давид, нагибаясь, разглядывая, и его король задумчиво кивнул. — Соберешь еще с десяток тысяч таких от одной и той же птицы и сможешь ее воссоздать.

 — Одной и той же, да… — обреченно выдохнул тот, пытаясь прикинуть, сколько в среднем у одного человека было рух.

 — Брось это, — посоветовал ему маги. — Оно того не стоит.

Синдбад, сжимая песчинку в кулаке, кинул взгляд на простиравшийся перед ними темный поток, казавшийся бесконечным. Давид определенно был прав.

 — У нас впереди целая вечность, — тем не менее вскользь заметил он. — Должно же у меня быть какое-то увлечение.

***

Фразой про увлечение король отбивался от чересчур любопытствующих и настойчивых на протяжении, казалось, целых столетий, и со временем некоторые личности стали язвительно и непонимающе оборачивать ее против него.

«Зачем ты это делаешь?», — спрашивали его снова и снова.

Просто увлечение. Не самое обычное, не поспорить, но не больше.

«Зачем ты так сильно стараешься?», — продолжали некоторые, не удовлетворенные ответом.

Просто хотел… с ним поговорить.

 — Твое увлечение наконец собрали по кусочкам, и оно очнулось. А ты до сих пор здесь? — бесстрастно спросил его Джафар, спокойно наблюдая. — Разве ты не хотел с ним поговорить?

Да что же такое…

 — Мне очень сильно… нужно работать, — выдавил из себя Синдбад, углубляясь в отчеты магов по устройству их мира. Они еще столь многого не понимали…

 — При жизни тебя было не заставить усесться разбирать бумаги, а что теперь? Так усердно трудишься, — заметил бывший ассасин, своими словами словно уронив тому на голову булыжник, заставив дернуться, нервно посмеиваясь.

Всё ведь он понимал, его ближайший помощник…

 — Зная Джудара… Он набросится на меня и попытается придушить, если я пойду туда сейчас, — ответил Синдбад, чуть улыбаясь, представляя себе это. — Пусть немного привыкнет. Всем сначала было нелегко.

На лице Джафара было написано «Как знаешь». А еще «Ты редкостный придурок, Син». Но разве это так плохо? Последний кусочек мозаики наконец присоединился к Великому потоку рух, воссоединена последняя разбитая семья, которой он был в силах помочь.

Король не был уверен, что хочет встретиться с Джударом. Он слишком многое прочувствовал, напрямую прикасаясь к его душе. Он впервые за очень долгое время даже не знал, с чего мог бы начать разговор.

Он так и не успел придумать никакой тема для беседы к тому моменту, как черный маги через некоторое время без предупреждения ворвался к нему, распахнув дверь ногой, и бесцеремонно уселся, закинув ногу, на его письменный стол, который, как и все остальные предметы, здания, пейзажи, были созданы обитателями потока, отказывавшимися жить в пустом белом мире, словно их жизнь закончилась.

Синдбад, вскинув взгляд на ухмыляющегося Джудара, мысленно со вздохом признал, что у него не было ни одного приличного воспоминания о нем, начинавшегося бы так же.

Будет первое.

Но всё же мысли его целиком и полностью занимал тот факт, что маги выглядел так себе. Одно дело было слышать об этом от других, и совершенно иное — видеть собственными глазами.

Как бы долго король ни искал, в тени потока рух он сумел обнаружить лишь половину его души, вторая и в самом деле словно испарилась куда-то из этого мира. Из-за этого присутствие Джудара было словно лишь частичным — даже невнимательный человек мог сразу же заметить, что он словно бы прозрачен и размыт. Будто бы мог исчезнуть в любой момент.

 — Любуешься делом своих рук? — насмешливо поинтересовался маги, вскинув подбородок, и Синдбад натянуто улыбнулся, мысленно похвалив его за то, что сумел не забыть в этой форме о своей тенях для лукавых глаз.

 — Да, — просто ответил он, уже раздумывая над тем, у кого оказался слишком длинный язык, хоть и было приказано ничего Джудару не рассказывать.

Было бы, пожалуй, прекрасно, если бы он мог думать, что его душу разыскал его ненаглядный император. К сожалению, Хакурю не удавалось в этом помочь, несмотря на неоднократные попытки.

 — И зачем же ты это для меня сделал? — обыденно поинтересовался маги, не утруждая себя светскими беседами.

Синдбада скорее интересовался, зачем каждый спрашивал его об этом. Тем не менее… Он помнил, как чужая рух раз за разом повторяла в своем крике, что нужно терпеть, выжидать и улыбаться, и уже не получалось воспринимать Джудара так же поверхностно, как и прежде.

 — Я мог это сделать, поэтому и сделал, — просто ответил он. — Я приглядываю за каждым в этом мире. И за тобой в то числе.

 — Избавь меня от этого. Извращенец, — поморщился тот, отворачиваясь, не обращая внимания на усталый вздох, и застыл, прикусывая губу, раздумывая, стоит ли спрашивать. — Скажи, ты когда-нибудь… жалел о том, что сделал со всеми нами? У меня, между прочим, была прекрасная жизнь, которую ты разрушил. Глупый король.

Ни разу не сожалел. Но черному маги еще предстояло привыкнуть к новой жизни, лишенных земных страданий и боли, поэтому Синдбад лишь медленно кивнул. Он сожалел лишь о том, что из-за его нерешительности тогда Джудар смог присоединиться к ним только сейчас.

 — Ясно. Тогда спасибо, — коротко сказал тот. — Я не думал, что ты сделаешь для меня хоть что-то.

Неудивительно. Синдбад и сам понимал, что раньше они были невысокого мнения друг о друге, но теперь это не имело значения. В этом их новом безумном мире маги мог подружиться даже с Джафаром, и никто бы не посчитал это чем-то странным.

Джудару просто нужно было время, чтобы привыкнуть, как и им всем когда-то очень давно.

Время шло, но Синдбад, заглядывая в его алые глаза, видел только тоску, лишь изредка сменявшуюся искрами других эмоций.

Удивления, когда король, скрепя сердце, извинился за то, как поступал при жизни.

Веселья, когда сыграл над ним какую-то коварную шутку, опозорив перед всеми собравшимися.

Смущения, когда Синдбад упоминал какие-то из его неловких промахов.

Боли, когда маги ровным голосом признался, глядя на Хакурю, милующегося с Моржанной, что просто не может ни с кем делиться чем-либо. Что еще при жизни чувствовал, что больше всего его возлюбленного тянет не к нему, а к кому-то другому.

И вечная тоска. Казалось, если бы семья, друзья и король не навещали его, Джудар так бы и не сдвинулся с места, отказываясь принимать новую действительность, упорствуя в своем упрямстве до бесконечности.

Поэтому когда до них каким-то чудом, через множество посредников, дошло сообщение из другого мира, утверждавшее, что половина беглой рух у них и что вторая им совершенно необходима, Синдбад застыл, вспоминая всё.

Его длинные светлые пальцы, которыми тот, черт побери, пребольно дергал его за хвост, смеясь, когда проходил мимо.

Его ленивая кошачесть, с которой тот устраивался где угодно, бросая на собравшихся скучающий взгляд, так и требовавший, чтобы его наконец развлекли.

Его скрытый за чернейшими длиннейшими прядями хитрый профиль с неизменной улыбкой, словно вновь задумал что-то нехорошее.

Король отрешенно подумал, что им понадобится невероятное количество энергии, чтобы отправить туда это тоскливое создание, и, закрыв глаза и взлохматив напоследок волосы ничего не подозревающему Джудару, со вздохом мысленно отпустил его.

В некоторых случаях не хватило бы и бесконечности.

***

Джудар, лежавший в постели, возле которой пытался бодрствовать Син, медленно открыл глаза.