— Знаешь, мне нравится Мария, — признался как-то Джованни. — Я… хочу ее на свидание позвать.

Они сидели на берегу Арно погожим днем позднего лета. Гилберто, разглядывавший в темных глубинах что-то неведомое и так его интересующее, бросил это занятие и переключил внимание на друга — ведь сейчас это было важнее.

— Позови, — спокойно повторил Гилберто то, что уже не раз говорил другу. — Это не проблема.

— А если она откажет?

— С чего бы? Она все уши Паоле протрындела насчет тебя. Все выспрашивает, не болтаю ли я там что-нибудь насчет твоих намерений. Она же очень ждет, что ты ее позовешь. Так что не тяни с этим. Девчонки, знаешь, такие… поспрашивают, а потом перестанут.

— Да, пожалуй, ты прав, — Джованни вздохнул. — Сегодня и позову.

Гилберто пожал плечами и снова опустил руки в воду. Но на отражение не смотрел — предпочитал наблюдать реальность напрямую.

Затихли дневные птицы, унеся с собой в гнезда или уютные уголки яркость дня на усталых крыльях и уступив вахту вечерним сверчкам. Но солнце не торопилось покидать небосклон и смешивало свои золотые лучи с темными оттенками крадущихся сумерек. Это был идеальный момент для возвращения домой, подумал Джованни, взглянув на наручные часы.

— Пойдем? — позвал он друга.

Без лишних слов Гилберто встал и взглядом предложил другу пробежаться наперегонки. Джованни вздохнул:

— Опять? Да ты издеваешься. Ты же опять выиграешь.

— А ты слишком много думаешь, — Гилберто закатил глаза. — Это не соревнование.

— Сделаю вид, что поверил. Догоняй! — Джованни засмеялся и вдруг сорвался с места, бросившись к проулку между домами.

Гилберто улыбнулся и побежал за ним. Он был лучшим бегуном в компании, самым быстрым, ловким и проворным. Без всяких усилий Гилберто быстро преодолевал большие дистанции, и друзья ни разу не замечали, чтобы он при этом хоть на секунду запыхался. Все, кто пытался соревноваться с ним в беге, неизбежно проигрывали и сдавались на половине пути. Джованни, соревновавшийся с другом чаще всех, знал это как нельзя лучше, и сам постоянно оказывался в числе проигравших, но все же никогда не мог отказать Гилберто в очередной гонке.

Вот и сейчас Гилберто побеждал. Азартный в своей любви к очищающей мысли скорости, Гилберто, как и всегда, наслаждался адреналином и приливом сил. В считанные секунды он обогнал Джованни. Встретившись с ним взглядом, Гилберто усмехнулся и на миг замедлился. Азарт азартом, но дружба была ему важнее, ради такого дела он позволил себе уступить. Вот так и вышло, что до нужного дома они добежали почти что с одинаковой скоростью.

— Ты поддался! — воскликнул Джованни, остановившись у дверей и, тяжело дыша, опустившись на каменное крыльцо. — Знаешь, уж лучше бы обогнал. Все же честно проиграть приятней, чем победить только оттого, что тебе поддались.

Ответом ему послужила улыбка Гилберто. Когда Джованни пришел в себя и поднялся, они вошли в дом.

За прошедшие шесть лет они с Джованни выросли в двух лучших друзей, безоговорочно друг другу доверявших. Выросла и вся их компания. Из маленьких детей и угловатых подростков они быстро вытянулись в молодых людей, страстно желающих вкусить взрослой жизни, но едва ли готовых к ней. Аннетте, сестре Паолы, недавно исполнилось пятнадцать, Гилберто с Джованни и Марии было по семнадцать лет, Паоле Марио, Бартоломео и Антонио — по девятнадцать. Жизнь их только начиналась

В жизни приюта, в котором рос Гилберто, также все переменилось. Отец Джованни и Марио действительно позаботился о сиротах — добился увольнения недобросовестных работников. Он стал попечителем приюта и взял на себя заботы обо всех их нуждах. Из полуразвалившегося аварийного дома, который уже давно собирались снести, дети переехали в новый хороший дом в нескольких кварталах от центра города.

Однако, не для всех сирот переезд стал постоянным. Младшие дети прожили в новом доме совсем недолго — семья Аудиторе пристраивали их в приемные семьи, так что с каждым месяцем и годом их оставалось все меньше. Вот так и вышло, что шесть лет спустя дом оказался почти что в полном распоряжении старших детей. Они жили там почти как взрослые — сами себе покупали еду и готовили, занимались домом, учились и помогали друг другу. Рэниро навещал их каждые два дня и помогал там, где они не справлялись сами. Но чем старше становились сироты, тем меньше они нуждались в постоянном присмотре дворецкого или еще кого-то из взрослых.

Внутри Гилберто и Джованни застали всех остальных сирот. И если Джованни не обратил на это никакого внимания, то Гилберто удивился. В последнее время Паола и Антонио, их старшие, постоянно оставляли их с Аннеттой дома совсем одних. Они не говорили об этом ни друзьям, ни Рэниро, зная, что старшие не простят им такого предательства, но оба были недовольны всем происходящим. И выражали это недовольство младшие ребята по-разному.

На кухне, первом помещении, куда попадали все входящие в дом, Гилберто и Джованни обнаружили Аннетту. Как и всегда, она занималась своим любимым делом и готовила ужин на большую компанию жильцов и их друзей. Эта застенчивая и молчаливая девочка, стеснявшаяся незнакомцев и пугавшаяся каждого громкого звука, кардинально преображалась, стоило ей оказаться на кухне. Она почти как фея порхала туда и сюда с разными ингредиентами или заготовками, мурлыча себе под нос порядок действий или тихим шепотом отсчитывая нужное количество специй. Все привыкли видеть ее именно такой и иногда приходили на кухню только чтобы понаблюдать за тем, как она готовит.

Однако, сегодня они застали Аннетту в дурном расположении духа, что было еще большей редкостью, чем присутствие в доме всех сирот разом. Аннетта разделывала мясо на гуляш так усердно, что, казалось, орудует молотком, а не острым ножом. От силы, с которой она кромсала несчастную, мертвую уже птицу, дрожали доска и даже столешница и стоял ужасный шум. Обсуждать причину своего состояния Аннетта была пока что не готова. Она так сильно ушла в свои мысли, что даже не заметила появления Гилберто и Джованни.

Ее старшая сестра, Паола, обнаружилась тут же. Она невозмутимо красилась за кухонным столом и даже не отвлекалась на шумно проживающее что-то внутри себя сестру, явно считая, что не должна вмешиваться, пока Аннетта сама ее о том не попросит. Гилберто хотел было заговорить с Аннеттой сам, но, как обычно, задержался поглазеть на первую красавицу в доме. А ведь именно в такую девушку выросла Паола. Длинные, почти что до самых колен, каштановые волосы были ее поводом для гордости и предметом зависти всех ровесниц по соседству. Паола часами ухаживала за ними — тщательно вычесывала, вымывала и смазывала чем-то, заплетала в чудные прически.

Сегодня она решила не укладывать их во что-то сложное и просто заплела в длинную косу, украсила лентами и позолоченными подвесками и колокольчиками. Они тряслись и звенели каждый раз, стоило ей пошевелиться, а шевелилась Паола довольно активно. Джованни, уставший наблюдать за ее марафетом, похлопал друга по плечу и отправился искать свою первую любовь на второй этаж. Гилберто же остался на кухне. Он понял, что должен поговорить с сестрами, и терпеливо дожидался момента, когда они позволят ему себя отвлечь.

Паола заметила его раньше Аннетты и поприветствовала теплой улыбкой. Она уже заканчивала краситься и теперь могла разговаривать без опасения отвлечься и все испортить. 

— Ты снова пойдешь к этому мужчине? — без обиняков спросил ее Гилберто.

Парню не очень нравились отношения подруги с каким-то богатым взрослым мужчиной. Паола не торопилась знакомить его с сестрой и друзьями, но Гилберто видел их вместе несколько раз и, как всякий порядочный названный брат, принялся следить, как бы мужчина не навредил его сестренке. Убедившись, что этот человек все-таки порядочный и Паолу не обижает, Гилберто перестал за ними следить, но со своей тревогой ничего поделать не мог.

— Да, — ответила Паола, вытирая излишки помады с уголка губ. — Знаешь, думаю, он женится на мне.

— Ну а тебе-то что с этого будет?

— Достаток, дом, семейная жизнь, — Паола пожала плечами. — Он меня любит, знаешь.

Гилберто криво усмехнулся.

— А ты его любишь?

— Думаю, да, насколько это возможно.

— Да он счастливчик!

— И не говори. Все, хватит вопросов, мне пора, — Паола убрала косметику в непрозрачную серую сумочку. — Вернусь утром или днем. Если придет Рэниро, прикроешь меня?

— Куда я денусь? — вздохнул Гилберто. — Будь осторожна.

— Я всегда осторожна, — улыбнулась девушка.

Она поднялась, поцеловала сестру и Гилберто на прощание и ушла. Аннетта тяжело вздохнула вслед закрывшейся двери. Вот в чем было дело, понял юноша. Аннетта тоже переживала за сестру и даже ревновала ее к этому мужчине. Боялась, что, выйдя замуж, Паола избавится от нее так же легко, как родители много лет назад.

— Она тебе что-то рассказала? — спросил Гилберто, пытаясь придумать, как ей помочь.

— Все, — честно сказала девушка. — У них ничего плохого не происходит. Но я боюсь, что она и правда за него замуж пойдет.

— Если у них действительно все нормально, то что в этом страшного?

— Нас ведь так мало осталось, — подойдя к плите, где теперь крутилась Аннетта, Гилберто увидел катившиеся по ее лицу слезы. — Я не хочу, чтобы мы все разбегались кто куда.

— Рано или поздно это все равно произойдет, — Гилберто равнодушно пожал плечами. — Но вряд ли нас это изменит. Наша связь никогда не прервется.

— Ты правда в это веришь?

— Ну да, а ты разве не веришь? — удивился Гилберто. — Сама подумай. Мы все сбегали и уходили на разное время, и что? Все равно потом возвращались. Мы ведь семья, это не изменится даже если мы расстанемся.

Аннетта не выдержала и заплакала, и Гилберто, тяжело вздохнув, обнял ее. Аннетта часто плакала и не всегда по делу. Однако, сейчас она была права. Все уже менялось, но не все обитатели компании были готовы это признать открыто. Пока что Аннетта и Гилберто были единственными, кто беспокоился вслух.

И если Аннетта пока что была поглощена лишь страхом потерять Паолу, то Гилберто волновали также и все остальные. Он находил странным то, что Антонио перестал проводить с ними время и начал где-то пропадать вместе с лучшими друзьями, Марио и Бартоломео. Даже Джованни вдруг начал упоминать, что его брата с друзьями куда-то регулярно увозят с собой отец и Рэниро. Когда эти жалобы участились, Гилберто тайно принялся наблюдать за друзьями.

Он стал чаще покидать дом ранним утром или по ночам, чтобы следить за их домом и палаццо Аудиторе. И вскоре правда начал замечать, что друзья куда-то частенько уезжают по утрам в компании Рэниро. Они возвращались поздно вечером, а то и вовсе несколько дней спустя, уставшие и вымотанные, и на следующее утро снова куда-то уходили. После нескольких месяцев подобных наблюдений Гилберто не выдержал и пошел расспрашивать Рэниро. Дворецкий, само собой, отчитал его за нарушение правил, но заверил, что все в порядке. Отсутствие старших детей и их усталый вид Рэниро объяснял подготовкой к поступлению в колледжи и университеты, но почему-то Гилберто верил ему все меньше с каждым днем.

Так или иначе, Гилберто не знал, как это все исправить. Он уже не знал, какие слова могли бы успокоить Аннетту — за последние месяцы он, казалось, произнес уже все возможные их сочетания, а она вызубрила их наизусть. Однако, они оба понимали, что уж Паола ни за что не бросит Аннетту. Она всегда была замкнутой во всем, что касалось проявлений любви, но сестра с самого детства была источником всех ее радостей. И даже выйдя замуж, не важно, по любви или по расчету, Паола не расстанется с сестрой, своим первым близким человеком. И тихим шепотом произнесенное напоминание об этом чудесным образом решило проблему. Аннетта тут же перестала плакать и удивленно воззрилась на Гилберто своими оленьими глазами с мокрыми от слез ресницами. Гилберто улыбнулся ей и, потрепав по макушке, пошел прочь из кухни. Сейчас и ему, и Аннетте стоило побыть наедине с собой.

Гилберто поднялся по лестнице на второй этаж и свернул к спальням. Своим появлением он спугнул воркующих на диване под коридорным окном голубков. Едва завидев его, Джованни и Мария метнулись на разные углы дивана с самым целомудренным видом. Голубки полагали, будто их гляделки и обжимания при любой возможности остаются незаметными для окружающих. Так стесняясь проявлять чувства открыто, они не понимали, что все друзья были на их стороне, а родители уже откладывали деньги на свадьбу и обсуждали приданое и рабочее сотрудничество. Но с каждым днем скрываться им становилось все труднее и труднее, и они и сами начали задумываться о своем будущем. Должно быть, поэтому Джованни едва ли не впервые обсудил сегодня с лучшим другом свои чувства к Марии. Предчувствуя скорые изменения и в жизнях этих двоих, Гилберто оставил их и пошел дальше.

В гостиной Гилберто столкнулся с чем-то недовольным Антонио. Старший курил в открытое окно и качался на старом скрипучем стуле, который уже давно стоило бы выкинуть. Гилберто удивился, увидев его, ибо привык, что Антонио, обожавшего пропадать в доках в свободное от поездок с Рэниро время, было не загнать домой. Но он явно просидел в гостиной достаточно долго, чтобы в обычно пустой и блестящей стеклянной пепельнице, стоявшей на подоконнике для красоты, скопилась внушительная горка окурков, и это наблюдение поразило Гилберто еще сильнее.

Решив оставить Антонио переваривать свое недовольство наедине, Гилберто хотел было уже уйти в свою комнату. Но какой-то объемный серый предмет у самых ног Антонио вдруг привлек его внимание. Гилберто присмотрелся и с ужасом узнал свою коробку-тайник. Там он прятал свои сокровища, вещи, которые, иногда поддаваясь старым привычкам, крал у случайных людей, хотя давно должен был перестать этим заниматься.

В прежние времена, до того, как Аудиторе стали их покровителями, воровство кормило весь приют. Антонио и Гилберто, его лучший ученик, промышляли этим все свободное время. Большую часть украденного они дарили друзьям или относили в комиссионки на краю города, где всем было плевать на происхождение вещей. Какие-то вещи, тем не менее, Гилберто прикарманивал исключительно для себя и прятал самые ценные из них в этой самой коробке. У него были и другие тайники, но перед переездом их все нашел Рэниро. Дворецкий забрал все лежавшие там вещи, после чего устроил Гилберто взбучку. Одну только коробку ему удалось оставить себе, но лишь как напоминание о данном Рэниро обещании не воровать. На несколько лет Гилберто и правда оставил это постыдное занятие, но недавно, повинуясь необъяснимому порыву, снова вернулся к нему. Коробка снова наполнилась до краев.

Ему долго удавалось сохранять это в секрете, и до этого момента никто не видел этих вещей и не имел возможности вернуть их хозяевам. Недовольный тем, что тайна стала явью, Гилберто молча подошел к Антонио и поднял с пола коробку, после чего предпринял попытку уйти. Но его остановила прытко вцепившаяся в локоть рука Антонио.

— Ты обещал перестать воровать.

— Когда такое было? — огрызнулся Гилберто, крепко прижимая коробку к груди.

— Прости-и-и-и, Рэниро, я так больше не бу-у-уду, — передразнил Антонио, припоминая ему скандал, после которого Гилберто лишился всех своих тайников, и намеренно надавливая на самое больное место парня — его привязанность к Рэниро. — Ну и трепло же ты. Зачем клялся тогда, раз не собирался держать свое слово?

— Тебе-то что? Не у тебя беру, так что не твое дело, — Гилберто предпринял попытку освободиться. Ему не нравилось, что дело принимало такой оборот.

— Да даже если б у меня брал, все равно нельзя так.

— Ты считал иначе, когда учил меня по карманам шариться.

— Это было в плохие дни, иначе нам было не выжить. Сейчас у нас все нормально, больше не нужно воровать, чтобы прокормиться. Наши попечители о нас хорошо заботятся, попроси, что нужно, и получишь.

— Ну и дальше что?

—  Ты должен перестать красть. Хотя бы потому, что обещал Рэниро.

— Тебя забыл спросить, что должен делать. Отвали.

Наконец вырвавшись из захвата Антонио, Гилберто шустро выскочил из гостиной, прижимая к груди коробку.

— Говнюк ты, слышишь? — крикнул ему вслед Антонио. — Говнюк! Я расскажу ему!

Игнорируя вопли Антонио, Гилберто стремительно промчался по коридору, напугав «голубков», и по черной лестнице взбежал на пустующий чердак, на котором прятался каждый раз, когда хотел побыть в одиночестве. Убедившись, что Антонио не пошел за ним, Гилберто уселся на пол в крохотном закутке между деревянными ящиками с вещами и стеной, спрятавшись таким образом от чужих глаз, и прижал к груди коробку. Фанера, из которой она была сделана, затрещала, грозя сломаться, настолько сильно он прижимал ее к себе. Волосы, достававшие ему до плеч, упали на лицо и спрятали слезы, которые, игнорируя всяческие желания парня, текли по его бледным щекам с выступившими на них красными пятнами. Почему-то эта ситуация задела его гораздо сильнее, чем ему показалось поначалу.

Гилберто еще никогда не чувствовал себя настолько плохо. Естественно, он прекрасно помнил все эти рассказы о том, что воровать неправильно, что жизнь в тюрьме, куда попадают воры, отвратительно, и что будущего у преступников нет. Но почему-то воровство было потребностью для него, пусть и пагубной, но потребностью. Это выходило случайно и автоматически, парень мог легко обчистить человека так, что кошелек останется при своем хозяине, но содержимое перейдет к нему. Парень мог просто пройтись по рядам рынка и выйти с него с полной сумкой вещей. Это было единственной вещью, в которой он и правда был хорош, и в глубине души Гилберто даже гордился собой.

Узнавший об этом Рэниро был в ужасе. К чему он только не прибегал, чтобы избавить любимчика от этой привычки. Гилберто возили на разговоры к психологам и прочим специалистам, даже в полицию, и, казалось, это возымело эффект, но не тот, на который рассчитывал дворецкий. Вместо того, чтобы отучиться воровать, Гилберто научился скрывать свои истинные намерения. Не то, чтобы он не был благодарен людям, которые ему помогали, не то, чтобы мнение Рэниро не имело для него совершенно никакого значения, но… почему-то он просто не мог с собой ничего поделать.

Кто-то коснулся его руки, привлекая к себе внимание, и Гилберто дернулся и крепче прижал к груди коробку. Убрав мешавшие глазам волосы и подняв голову, он увидел, что рядом с ним сидит Джованни.

— Антонио сказал, ты взялся за старое.

Гилберто не собирался отрицать очевидное.

— Я не прекращал.

— То есть ты соврал Рэниро и всем остальным?

— Да. Только не читай мне лекций.

— Я и не собирался, — Джованни пожал плечами. — Я просто хочу помочь. Ты слишком хороший для тюрьмы.

— Но слишком плохой для вас, — Гилберто отвел взгляд, и челка снова закрыла собой его глаза. — Все поменялись. Всех мелких разобрали. Паола больше не общается с кретинами, Аннетта больше не клянчит у прохожих сладости или деньги. Ваш дворецкий даже Антонио отучил воровать, хотя это Антонио научил меня всему, что я умею. Но со мной это почему-то не сработало. За это время один я нисколечки не поменялся.

— Я, кажется, знаю, почему, — Джованни пожалел о том, что сказал, стоило ему увидеть бешеный блеск под каштановыми прядями. Но раз уж он начал, то стоило договорить. — Знаешь, Рэниро с самого начала знал, что ты не сдержишь обещания. Он как-то раз сказал… что невозможно бросить то, в чем талантлив.

— Это как? — не скрывая своего удивления, спросил Гилберто.

— Я сам не до конца не понимаю, как это, — Джованни был озадачен не меньше друга. — Но Рэниро сказал, что ты умеешь проворачивать эти дела у всех на виду, но при этом оставаясь незаметным. Сказал, что не научи тебя Антонио, ты бы сам этому научился. И что навсегда ты бы все равно не смог остановиться.

— Ну отлично, — поморщился парень. — И что мне с этим делать?

— Не знаю. Надеюсь, что мы сможем что-нибудь придумать. Но мне почему-то кажется, что Антонио действительно нажалуется отцу и Рэниро на тебя, — вздохнул Джованни.

— А ты?

— А что я?

— Ну, как это, что? Не собираешься им говорить?

— А я должен? — Джованни улыбнулся. — Нет, не собираюсь. Во всяком случае, пока меня об этом не спросят. Это ведь наше дело, и нам не обязательно посвящать в него всех.

— Спасибо, — тепло улыбнулся Гилберто.

Джованни улыбнулся в ответ, и Гилберто в очередной раз порадовался тому, что у него есть лучший друг. И то, что он не собирался стучать на Гилберто, хотя воспитание и прочие обстоятельства требовали от него обратного, не могло не радовать. Страшно было представить, как бы ему жилось, если бы друга не было.

***

Гилберто так и не смог рассказать остальным о случившемся. Просто не смог признаться кому-то кроме Джованни. Всю следующую неделю он провел в тревожном ожидании неотвратимого наказания и полностью замкнулся в себе. Друзья никак не могли взять в толк, что же происходит с обычно спокойным и невозмутимым Гилберто и попытались его разговорить. Но ответа не добились ни от него, ни от молчавшего из чувства солидарности Джованни. Молчал даже мрачный и озлобившийся Антонио. Рэниро запретил ему цепляться к Гилберто и рассказывать о его проступке прежде, чем ему назначат наказание. Атмосфера в доме накалялась, и был лишь один способ ее разрядить.

На восьмой со злополучной ссоры день Рэниро в компании непривычно притихших и чем-то опечаленных братьев Аудиторе, Бартоломео и Марии пришел в дом подопечных. Велев старшим сиротам присоединиться к своим юным сопровождающим на кухне, Рэниро, бледный, мрачный и серьезный, поднялся в комнату Гилберто.

— Собери вещи. Только быстро. Бери лишь самое необходимое, — строго сказал он воспитаннику. — Я буду ждать тебя внизу.

Никогда прежде Рэниро не был таким отстраненным в общении со своим любимчиком, никогда не говорил с ним холодным тоном, не допускающим возражений, еще никогда не уходил вот так резко, без тени улыбки. Гилберто, пребывая от всего этого в ужасном состоянии, покидал свои немногочисленные пожитки в старый чемодан и поплелся на кухню.

Его там уже ждали. Рэниро собрал на кухне всех его близких, и по их скорбным лицам Гилберто понял — они уже все знают. Однако, поговорить с друзьями у Гилберто не вышло. Рэниро жестом призвал их к молчанию и, подавив тяжелый вздох, заговорил:

— Шесть лет назад все жители этого дома пообещали мне бороться со своими недостатками и до сих пор держат эти обещания. Все, кроме одного. Гилберто, мне стало известно, что ты продолжил воровать. Это правда?

— Да, Рэниро.

— Мы с господином внимательно наблюдали за тобой все это время и замечали, как усердно ты сопротивляешься своему недостатку. Поэтому нам было очень трудно прийти к согласию в вопросе твоего наказания за ложь и воровство. Оно покажется тебе жестоким. Но иначе нельзя. Попрощайся со всеми, Гилберто. Сегодня ты покинешь Флоренцию.

Аннетта расплакалась и уткнулась в плечо побледневшей сестре. Мария обняла стыдливо отвернувшегося к окну Джованни, Марио и Бартоломео топтались рядом, опустив глаза в пол. Усевшийся на кухонной тумбе Антонио был единственным, кто обрадовался этой новости. Он не простил Гилберто его ошибки и грубости в свой адрес и теперь откровенно злорадствовал, чем раздражал всех остальных.

К счастью, Рэниро оказался достаточно мудр и предусмотрителен, чтобы не дать всем окончательно раскиснуть и перессориться. Он отправил Антонио помогать прислуге в доме Аудиторе и велел не появляться дома до самого вечера, Паолу, Джованни и Марию он попросил убраться в комнате Гилберто, а Марио — взять на прогулку все еще плачущую Аннетту. Наконец, Бартоломео он отправил на почту с какой-то телеграммой. Только после этого они с Гилберто покинули дом.

Большую часть дороги они проделали в полном молчании. Гилберто не решался заговорить с дворецким — чувствуя его мрачное настроение, Гилберто боялся усугубить ситуацию. Но в какой-то момент юноша не выдержал этой пытки молчанием.

— Я знаю, я подвел тебя, Рэниро, — он говорил тихо, но знал, что дворецкий услышит. — Ты столько сделал, чтобы меня удержать, но я все равно сорвался… Меня невозможно перевоспитать.

Он не питал особых надежд на то, что Рэниро ответит. Ведь за годы общения с дворецким Гилберто успел узнать, что Рэниро может сутками молчать, если того захочет, и даже вытерпит многие ужасные вещи, ни звука не проронив, если задастся такой целью. Поэтому Гилберто искренне удивился, когда Рэниро все-таки заговорил.

— Я так не думаю, — Рэниро отвечал так же тихо. — Мы оба совершили ошибку, положившись на мои идеи. Несбыточные обещания еще никогда никому не помогали. Так что несколько недель или даже месяцев обучения у человека с похожей проблемой пойдут тебе на пользу.

— Я же вернусь домой? — спросил парень, бросив полный беспокойства взгляд на чемодан, который продолжал нести.

— Вернешься, — на обычно непроницаемом лице Рэниро на миг промелькнуло что-то похожее на грусть и даже печаль, и это еще больше напугало Гилберто.

— Рэниро, куда мы идем? — снова спросил он, но дворецкий не ответил.

Они в очередной раз свернули за угол и вышли на широкую улицу, упиравшуюся в здание железнодорожного вокзала. Сердце Гилберто птицей забилось в грудной клетке. Все слова Рэниро о возвращении домой вдруг показались запаниковавшему Гилберто попыткой дворецкого отвлечь его от страшной правды — на самом деле он едет не учиться, а в тюрьму.

— Рэниро, я не поеду! Не отправляй меня в колонию, не отправляй меня в тюрьму! — впервые за столько лет Гилберто проявил свои истинные эмоции и схватил дворецкого за руку. — Я обещаю, я больше не буду делать ничего подобного, я избавлюсь от всех этих вещей и больше не буду красть новые! Клянусь!

Побледневший Рэниро остановился и внимательно посмотрел воспитаннику в глаза. В них он увидел искреннюю готовность парня сделать все, лишь бы не уезжать, лишь бы доказать дворецкому, что он умеет себя контролировать, увидел искренние страх и чувство вины за то, что он сделал. Теперь Рэниро окончательно убедился — пока что они сделали для Гилберто все возможное со своей стороны. Оставалось лишь успокоить подростка, убедить его в том, что ничего плохого с ним не случится.

— Гил, — Рэниро, единственный, кому было позволено так называть подростка, положил руки ему на плечи и внимательно взглянул в его серьезные глаза. — Если бы я собирался отправить тебя в тюрьму, я бы позвонил в полицию. Но я ведь этого не сделал, так?

— Так, — кивнул Гилберто, не понимая, к чему клонит дворецкий.

— Я верю в тебя, Гил, — грустно улыбнулся Рэниро. — Я хотел бы стать человеком, способным научить тебя самоконтролю. Но, к сожалению, моя затея не сработала, и ничего другого я придумать так и не смог, как бы не старался. Поэтому… мне пришлось связаться кое с кем. В свое время этот человек тоже… воровал, но он изменился, и я верю, что он поможет измениться тебе. Он, должно быть, единственный, кому под силу обучить тебя честной жизни.

— И долго я буду у него учиться? — Гилберто хмурился, продолжая сомневаться, но Рэниро видел по его лицу, что юноша ему верит.

— Все будет зависеть лишь от твоих стараний, — ответил дворецкий. — Как только твой наставник решит, что тебе больше нечему учиться, я сразу же приеду забрать тебя домой. Ты мне веришь?

Гилберто разрывали противоречивые чувства. Одно из них, отчаяние, кричало, что Рэниро пытается таким образом обнадежить их обоих возможностью перемен в Гилберто, и что на самом-то деле никому и ничему не под силу его исправить. Но верность дворецкому напоминала Гилберто о том, что Рэниро всегда держал свое слово. Верность и вера в лучшее победили его сомнения в очередной раз. Гилберто кивнул.

— Да, я верю. Я… сделаю все, чтобы вернуться как можно раньше. Я буду очень стараться. Правда.

— Я знаю, — тепло улыбнулся Рэниро. — Ну все, пойдем.

Спустя полчаса прежняя жизнь Гилберто закончилась. Рэниро купил ему билет на поезд, довел до платформы и убедился, что они ничего не забыли. Прощаться было тяжело. Рэниро привязался к этому нелюдимому парнишке почти также сильно, как к детям, в семье которых он работал столько лет. В эти последние мгновения перед отъездом Гилберто Рэниро смотрел в его яркие глаза и видел в них скорые и серьезные изменения. Но предстоит ли юноше измениться в лучшую сторону, или же, потеряв близких, он продолжит катиться по наклонной, пока не окажется на самом дне, предвидеть у дворецкого так и не получалось. Зря они с хозяином это все затеяли, подумал Рэниро. Был бы у него еще один шанс…

Гудок подъезжающего поезда заставил его собраться с силами. Когда Гилберто зашел в поезд и уселся на нужное место, убрав перед этим чемодан на полку для багажа, Рэниро тяжело вздохнул. Он очень надеялся на то, что за эти годы Гил нашел для себя что-то, что даст ему силы пережить разлуку.

Гилберто не отрывал взгляда от платформы до тех пор, пока поезд не тронулся и не уехал с вокзала. Чем больше он отдалялся от Рэниро, от друзей и дома, тем сильнее укреплялось в его душе чувство одиночества. Чтобы отвлечься, он начал гадать — что же это за человек, к которому его отправили?

***

Поездка на поезде выдалась долгой, нудной и неприятной. Старый состав полз по рельсам настолько медленно, что Гилберто вскоре его возненавидел. Стены и сидения жужжали и вибрировали как банка, набитая рвущимися на свободу осами, и от этого вскоре у всех начинала болеть голова. Тормозил поезд резко и грубо, с противно бьющим по ушам скрипом колес, и лишь благодаря сноровке юноше удавалось не падать и не толкать попутчиков. Поздней ночью движение состава отчего-то стало более плавным и ровным, и убаюканный перестуком колес Гилберто заснул, прислонившись щекой к окну.

Он проспал почти что до самого позднего вечера и пропустил бы свою остановку, если бы не делавший обход контролер. Увидев одиноко спящего юного пассажира, контролер принял его за беспризорника и принялся будить и требовать показать билет. Перепуганный спросонья Вольпе все ему показал и заметался, пытаясь понять, пропустил ли он остановку. Но контролер обнадежил юношу — через две остановки ему уже выходить, — и пошел по своим делам.

Гилберто перевел взгляд на окно и попытался разглядеть проплывающий за ним пейзаж. В темноте он разглядел лишь зелень деревьев да что-то светло-голубое, сливавшееся с горизонтом. Протерев глаза, Гилберто с восторгом понял — он видит море, пусть пока что как тонкую странную полоску, в которой отражалось ночное небо, но все-таки — настоящее море. Это было единственным положительным моментом его путешествия.

Проехав несколько маленьких городков, Гилберто вышел на станции того из них, который ему подсказал контролер. В воздухе ощутимо пахло морем, и этот запах немного успокоил парня. Он вышел из здания вокзала и огляделся. Рэниро не сказал ему, как найти человека, к которому его отправили. Неизвестность и новизна ситуации заставили Гилберто занервничать. Перспектива ночевать на улице незнакомого города без денег, еды и связей в случае, если новый учитель его не заберет, юношу не прельщала. Но его страх и волнения не успели перерасти во что-то более серьезное — кто-то окликнул его.

— Эй, парень. Ты — Гилберто?

Гилберто повернулся на голос и увидел его обладательницу. Девушка сидела на высоком бортике каменной клумбы, обильно засаженной цветами. Никого больше поблизости не было. Он кивнул и подошел к девушке, рассматривая ее из-под падающей на глаза челки. Девушка чем-то напоминала ему самого себя. Тоже носила странную мужскую прическу и одевалась как подросток, хотя была совсем уже взрослая. На лице ее Гилберто увидел несколько шрамов и удивился — как такая красивая девушка могла получить такие страшные шрамы. Видимо, все, кто видел ее впервые, думали об этом, потому что девушка понимающе-горько усмехнулась:

— Будешь хорошо себя вести — расскажу, откуда взялись шрамы. Меня зовут Мэри, меня попросили тебя забрать. Пошли, отвезу тебя к твоему наставнику.

Она отвела парня к грузовику, стоявшему неподалеку, отобрала чемодан и кинула его в кузов, после чего велела Гилберто залезать в кабину. Гилберто повиновался, стараясь не показывать, что происходящее удивляет его все сильнее и сильнее. Мэри завела грузовик и повезла его куда-то по едва освещенной дороге. Гилберто очень хотелось бы рассмотреть город получше, но для этого было уже слишком темно. Так что он оставил эту затею и решил расспросить Мэри о человеке, к которому она его везла.

— Почему этот наставник не приехал за мной сам? — поинтересовался он.

— Потому что он своевольный козел, вот почему, — не скрывая своего недовольства, ответила Мэри. — Но он предпочитает называть себя дьяволом. В сущности, это недалеко от истины — в дьяволе и правда слишком много от козла.

— Ясно, — пробормотал Гилберто.

Поведение Мэри доходчиво дало ему понять, что честных и прямых ответов больше не будет, и полагаться он отныне может только на собственные наблюдательность и прочие навыки выживания. Так что вопросов Гилберто больше не задавал, чем вызвал у Мэри еще одну улыбку, уже более теплую. Она прибавила газу и всего за несколько минут довезла Гилберто до какого-то большого дома и припарковала машину у ворот.

Гилберто выбрался из кабины и окинул взглядом кирпичный забор и высокие стены дома по другую его сторону. Теперь уже ему было некуда возвращаться, некуда отступать. Страх и волнение вернулись, но вместе с ними пришла и решимость. Гилберто был готов на все, лишь бы вернуть утраченное доверие Рэниро и заслужить право на возвращение домой.