Домой Гилберто вернулся вовремя. Тэтч, встретивший юношу у дверей, поразился его спокойному и невозмутимому виду. Решив, что Рэниро составил удачное письмо, в котором смог успокоить привязанного к нему подростка, Тэтч даже обрадовался. Гилберто, которому было на руку отсутствие лишних вопросов, зашел вместе с ним в дом, как обычно поужинал вместе с ним и Мэри и направился в свою пристройку.

Забравшись на подоконник, он задернул плотную штору так чтобы его не было видно, и вытащил из-под рубашки круглый зеленый кулон на кожаном ремешке. Кулон был размером с его ладонь, холодный и гладкий, он плотно прилипал к груди, когда Гилберто прятал его от посторонних глаз. Смотреть на него было очень тяжело и даже больно, и, не продержавшись дольше пяти минут, Гилберто убрал его под рубашку.

Ему даже не пришлось прислушиваться, чтобы понять, что за стеной кто-то разговаривает. Тихие голоса, судя по всему, обсуждали его, и это бесило. Бесило еще и то, что он не знал, как быть дальше. Он пока что полностью зависел от взрослых, поступить куда-то и учиться он не мог — не знал, какую профессию выбрать, да и знаний у него было маловато. Денег тоже непонятно как достать. Гилберто чувствовал себя мухой, запутавшейся в паучьей сети так сильно, что кончина в качестве паучьего обеда становилась неминуемой. Собственное бессилие и непонимание раздражающим комариным писком били по барабанным перепонкам.

По ту сторону стены послышались тяжелые шаги Тэтча. Гилберто отдернул занавеску, но с подоконника не слез. Тэтч зашел в его пристройку и с каким-то странным лицом сел на тахту.

— Знаешь, щенок, — сказал он, и Гилберто вдруг заметил, как много в глазах Тэтча грусти, усталости и чего-то еще, ему незнакомого, — я думаю, нам стоит уехать отсюда подальше. Не знаю, как ты, а я устал от всей этой истории. Все эти манипуляции, тайны, ордена… я не хочу иметь с этим ничего общего. Что скажешь?

— И куда мы поедем? — удивился парень.

— Да куда угодно, весь мир у наших ног, — фыркнул Тэтч. — Но учти — я не настаиваю. Я же не монстр, везти тебя против твоей воли никуда не собираюсь. Хочешь — езжай со мной, хочешь — оставайся с Мэри, можешь даже вернуться к друзьям во Флоренцию. Я держать не буду.

— Не хочу тут оставаться, — недолго думая, ответил Гилберто. — И видеть тоже никого не хочу. Мне все равно, куда мы поедем, лишь бы подальше отсюда.

Тэтч грустно улыбнулся.

— Ну тогда собирай вещи, — поднявшись с тахты, пробасил Тэтч. — Через несколько дней мы улетаем.

Гилберто слабо улыбнулся и, дождавшись ухода Тэтча, сполз с подоконника. Впервые за последнее время он почувствовал надежду на хорошие изменения.

Перед отъездом у Гилберто обнаружилось много дел. И для начала пришлось разобраться с протестом хозяйки дома.

Мэри, крайне недовольная решением Тэтча, потратила несколько часов на попытки убедить их остаться, как каждого по отдельности, так и обоих за ужином. Тэтч же оставался непреклонен и отвечал доходчивым молчанием на ее попытки. Убедившись, что он не передумает, Мэри была вынуждена смириться. В качестве жеста доброй воли она принялась помогать Гилберто со сборами, чем сильно его удивила.

Перебрав всю его одежду, Мэри покачала головой и выкинула практически все, что у него было, включая древний чемодан, принадлежавший еще, должно быть, кому-то из почивших в прошлом веке слуг семьи Аудиторе. Из того, что Гилберто привез из приюта, он смог спасти от мусорки свою самую любимую рубашку — простую, длинную, с рукавами, которые Гилберто запрещал подшивать. Это был еще один подарок Рэниро, одна из его старых рубашек, которую он отдал парню. Нося ее, парень чувствовал себя защищенным. И поэтому он неохотно носил что-то другое. Он пожалел, что сказал об этом Мэри, потому что в ответ она скорчила ужасную гримасу, однако, позволила ему оставить единственную любимую вещь.

Закончив ревизию его одежды и прочих личных вещей, Мэри потащила Гилберто в магазин. Это было похоже на ад. Гилберто никогда не бывал в магазинах, особенно тех, где продавали одежду, и никогда не выбирал себе что-то самостоятельно. До этого одежду юноше подбирал Рэниро, и эти вещи всегда хорошо смотрелись на нем. Юношу никогда не смущало, что все было ношенное, ведь в приюте это было обычным делом, и ощущение чего-то нового, красивого и собственного было ему в новинку. Потому он сильно растерялся, оказавшись в магазине, чем заставил Мэри тяжело вздыхать и сетовать на его «инертность».

Ей пришлось помочь Гилберто с выбором. Она научила его определять свой размер одежды и отвела в отдел для подростков вместо отдела для взрослых мужчин, куда тот отправился, стоило ему увидеть вещи, похожие на то, что носил Рэниро. Там для Гилберто открылся целый мир. Чувствуя убранной в карман брюк рукой шероховатость нескольких купюр, выданных на покупки Тэтчем, юноша рассматривал полки с футболками и рубашками и вешалки с джинсами и брюками. Все было новое, простое и добротное, похожее на то, что носили Джованни и Марио. Оказалось, это все было не так уж и дорого, как всегда представлялось Гилберто, и он мог позволить себе многое из того, что видел.

Когда Мэри объяснила, что они с Тэтчем, вероятно, будут много путешествовать налегке, Гилберто обрадовался тому, что ему не придется таскать за собой кучу лишнего. Поэтому он выбрал две пары джинсов, к которым имел большую, но тайную слабость, и четыре запасные рубашки. Правда, две рубашки Мэри заставила его поменять на футболки. Она заставила его выбрать куртку и запасную пару обуви на случай плохой погоды. К удовольствию парня, практически все эти вещи уместились в большом рюкзаке, который Мэри разрешила ему выбрать самостоятельно.

В тот же рюкзак Мэри убрала для него прочие необходимые вещи вроде документов, маленькой аптечки и еще множества полезных мелочей. В собранном виде рюкзак начал выглядеть достаточно внушительным, но Гилберто, повесив его на спину, обнаружил, что сможет вынести его умеренный вес. Все эти покупки его вымотали, и, оставив рюкзак у самого выхода из пристройки, юноша завалился отдыхать на тахту. До отъезда оставалось еще три дня, и то, что Гилберто не знал места их назначения, почему-то не волновало его. Его уже совершенно ничего не волновало.

Но, как оказалось, что-то постоянно волновало его близких. Накануне отъезда Гилберто не мог заснуть. Он сидел на асфальте, прислонившись спиной к кирпичному забору, смотрел на пустую улицу и курил выпрошенные у Тэтча сигареты. Тэтч ни слова ему не сказал, давая решать самому, за что Гилберто был ему искренне благодарен. Услышав где-то за поворотом шум мотора, Гилберто удивился и посмотрел в ту сторону, откуда ехала машина. Новенький фиат черного цвета подъехал к дому и остановился. Гилберто с легким удивлением увидел вылезающих оттуда братьев Аудиторе.

— Ты куришь? — удивился Джованни, пышущий здоровьем и каким-то странным счастьем. Гилберто вздрогнул, вспомнив, что у него недавно был день рождения, и что Джованни теперь совершеннолетний. На безымянном пальце его правой руки сверкнуло кольцо, и Гилберто сразу понял, что это значит.

Гилберто неопределенно пожал плечами, и оба брата рассмеялись. Они казались такими счастливыми и довольными жизнью, что Гилберто испытал чувство, похожее на зависть. Видя их, живых и хотевших продолжать жить, парень еще раз убедился, что ему не место рядом с ними. Парни уселись рядом. Гилберто поделился сигаретой с попросившим ее Марио, дал ему прикурить и, убрав зажигалку, вздохнул.

— Отец сказал, ты уезжаешь с этим… Эдвардом Тэтчем, — сказал Джованни. Гилберто кивнул. — И надолго?

— Не знаю.

— Но ты ведь планируешь вернуться? — спросил Марио.

— Я… не знаю. У меня пока нет никаких планов, — Гилберто пожал плечами.

— Понятно, — Джованни вздохнул. — Жаль, но если тебе это нужно, то мы не будем тебя останавливать. Знаешь, я обручился с Марией, и был бы очень рад увидеть тебя на свадьбе, но что-то мне подсказывает… ты не станешь задерживаться.

— Прости, Джованни, — тихо сказал Гилберто. — Не думаю, что тебе нужно мое кислое лицо на празднике.

— Мне важно само наличие твоего лица на празднике, — усмехнулся друг. — Но я понимаю, что у тебя сейчас немного другие… потребности.

Гилберто слабо кивнул. На несколько минут они замолчали, слушая, как где-то вдалеке шепчет море.

— Вот так и закончилось наше детство, парни, — выдыхая дым, вздохнул Марио. — И ведь мы действительно разбегаемся. Паола выходит замуж, они вместе с Аннеттой переедут к ее мужу. Я должен буду занять место отца в банке. Антонио и Бартоломео собираются мне помогать. Джованни женится на Марии, и они оба собираются учиться. Ты уезжаешь. Рэниро ушел от нашей семьи и из ордена, не дождавшись нашего вступления. Теперь… все совсем по-другому.

При упоминании Рэниро сердце Гилберто пропустило удар, и он постарался скрыть все свои эмоции и волнения, которые могли отобразиться на его лице. К счастью, друзья ничего не заметили.

— Знать бы, к чему это еще приведет, — сказал вдруг Джованни. — Я даже представить не могу, какими мы станем лет через двадцать-тридцать.

— И не надо. Лучше вообще не заглядывать так далеко, — Марио поморщился. — Живы, здоровы, счастливы — и на том спасибо. Остальное — хрень собачья.

Гилберто кивнул, соглашаясь с Марио. Знать будущее ему совершенно не хотелось. Представлять — тем более. Представить что-то более удивительное, плохое и хорошее, после того, что с ним уже произошло, ему казалось невозможным. Парень перевел взгляд на чистое беззвездное небо и закурил новую сигарету. Он был жив и здоров, осталось только найти счастье…

Они просидели так до самого утра, пока из дома не вышел Тэтч со своей сумкой и рюкзаком Гилберто в руках. За ним вышагивала поджимающая губы Мэри, старательно сдерживающая свои эмоции. Гилберто и его друзья поднялись с земли, выкинули сигареты и отряхнулись.

— Вы уже уезжаете? — спросил Марио.

Тэтч кивнул.

— Через несколько часов у нас вылет из Пизы. Нам еще надо доехать.

— Так давайте мы вас отвезем, — предложил Марио, кивая на их фиат. Но Тэтч покачал головой.

— Спасибо за предложение, но Мэри уже вызвалась нас довезти. А вам пора возвращаться к отцу — он только что звонил.

— Вот черт, — Марио выглядел расстроенным. Он сдавил в своих медвежьих объятиях смущенного донельзя Гилберто и тихо сказал. — Не позволяй никому тебя поймать. Ты ведь выше этого.

— Хорошо, — также тихо ответил Гилберто. — Береги себя, Джованни и его семью, ладно? Я хочу вернуться и встретить вас живыми и здоровыми.

— Обещаю, тебе будет к кому вернуться, — с этими словами Марио отстранился.

Глаза у Джованни были грустные, а щеки — мокрые. Гилберто впервые за все время их общения видел друга плачущим. На миг ему захотелось остаться, но, вспомнив, чем обернулось его присутствие в жизни Рэниро для самого дворецкого, Гилберто ограничился одними только объятиями.

— Я буду скучать. Обещаешь не превратиться в книжного червя окончательно? — прошептал Гилберто, сжимая друга в своих объятиях.

— Не знаю, ведь там будет некому за мной смотреть, — всхлипнул Джованни, сжимая ткань его рубашки в своих руках. — Возвращайся, Гилберто. Мой дом — твой дом.

— Спасибо, — только силой воли Гилберто заставил себя отстраниться.

— Все, хватит телячьих нежностей, нам пора, — остановил все прочие прощания Тэтч, уже закинувший вещи в кузов машины Мэри. — Залезай в кабину, щенок.

Гилберто закатил глаза, пожал друзьям руки и забрался в машину, где уже сидела Мэри. Когда в кабину залез Тэтч, то братья Аудиторе, увидев лицо друга, засмеялись. В кабине трем людям было достаточно тесно, и только то, что парень был очень худым, спасло его от опасности быть задавленным. Мэри завела машину и повезла Тэтча и Гилберто в аэропорт.

Они приехали раньше, чем ожидал Тэтч, и около часа прождали самолета в чистом и аккуратном зале. Когда объявили посадку, Мэри крепко обняла и расцеловала на прощание Гилберто.

— Знаешь, сначала я была разочарована тем, что не буду тебя обучать, однако, теперь рада, что ты будешь свободен, — сказала она со слезами на глазах. — Спасибо, что был собой, Гилберто. Без вас с Тэтчем здесь станет очень скучно.

— Я не заслужил благодарности, — ответил Гилберто, разрываясь между чувствами искренней благодарности, смущения и все еще не прошедшей затаенной обиды на Мэри за то, что она стала одной из «судей» Рэниро. Тем не менее, он от всей души поблагодарил ее и обнял.

Мэри сказала еще пару слов Тэтчу и, попрощавшись с ними окончательно, ушла. Гилберто и Тэтч сели на специальные сидения для пассажиров, ожидающих объявления посадки, и парень откинулся на спинку.

— Так куда мы летим? — спросил он у Тэтча, который заметно нервничал.

— Ну, сначала в Англию, ко мне домой, а потом… посмотрим.

— У нас что, намечается кругосветка? — впервые за последние две недели искренне улыбнулся Гилберто.

— Возможно, — Тэтч усмехнулся, оценив шутку парня. — Во всяком случае, средства и возможности для этого у нас есть.

— И откуда это? — не удержавшись, поинтересовался Гилберто.

— А вот это уже не твое дело, — Тэтч с ехидным прищуром посмотрел на озадаченное лицо парня и засмеялся. — Но не боись, деньги на это я получил законным путем.

Этот ответ удовлетворил Гилберто, и он на какое-то время умолк. Рассматривая свой билет и документы, которые ему дал в руки Тэтч, Гилберто размышлял о том, что ему хочется изменить свою жизнь в этой поездке. Ему искренне показалось — что-то необходимо изменить прямо сейчас.

— Знаешь, я… ненавижу свое имя, — тихо сказал он.

Тэтч с удивлением посмотрел на него.

— Внезапное заявление, — заметил он. — И что мне дальше делать с этой информацией? Воспринять как просьбу сменить документы?

— Нет, думаю, это необязательно, — парень пожал плечами. — Мне просто не нравится, что меня им называют.

— Ну так придумай другое и представляйся всем им, проблема-то, — Тэтч вздохнул. — Можешь прозвище придумать. Никому же не обязательно знать, как тебя зовут на самом деле, если ты сам не захочешь представиться настоящим именем. Я так иногда делаю. Один мой хороший друг вообще думает, что я Титч. Но подумай хорошенько. Чем больше у тебя появляется имен, тем незначительней со временем становится твоя личность. Черт его знает, от чего это зависит, но то, что еще никого это до добра не доводило, — факт. Наблюдал такое не единожды. Тебе лучше до такого не доходить.

— Ладно, учту, — кивнул Гилберто, стараясь не показывать, что он не понял из замысловатой речи Тэтча ни единого слова.

Но насчет прозвища он серьезно задумался. Почему-то на ум пришло то прозвище, которым его иногда называл Рэниро — лис, лисенок. Для всех окружающих, знавших его фамилию, это была отсылка именно к ней. Ну подумаешь, директриса, выбирая фамилию очередному подкидышу, образовала ее от вида животного, так почему бы и не называть так ее носителя впоследствии — примерно так думали немногочисленные свидетели таких моментов, видевшие в таком обращении добродушную шутку.

Однако для Гилберто это прозвище из уст единственного, кто знал его лучше всех, имело особый смысл во многом благодаря их сходству и отношениям. Очень многие люди из окружения Рэниро считали дворецкого хитрым лисом с почти что звериной интуицией и редким чувством справедливости. То, как дворецкий мог избегать конфликтов или оборачивать неблагоприятные ситуации как в свою пользу, так и в пользу тех, кому это было нужно, попросту не получалось назвать ничем иным, как хитростью. Да и в его облике тоже было много от лисы — острые черты лица, серые глаза, светлые волосы, отливавшие не то медью, не то ржавчиной на ярком солнечном свете... Когда рядом с ним начали видеть костлявого подростка с мрачно блестящими глазами, густой шевелюрой, по-детски невинно-рыжей, но обещавшей окончательно потемнеть с возрастом, и вечно черными от беготни по улице ногами, то пошел добродушный слух — к взрослому лису приблудился лисенок.

Манеру называть Гилберто лисом со временем перенял и Рэниро. Вот только из его уст это прозвище звучало совершенно иначе — это было поощрение, это был стимул к действию, это был скепсис, осуждение, в одном лишь этом слове, произнесенном неповторимым голосом Рэниро только для Гилберто, было попросту все, что нужно было сказать. Порой одно только это слово было всем.

Положив руку на грудь, туда, где под рубашкой крепко прилипшим к коже висел кулон, подарок Рэниро, парень про себя произнес свое новое имя. Оно ему очень понравилось. Не слишком мягкое, но и не слишком твердое. Своеобразное имя, легко запоминающееся, но и не дающее тому, кто его услышит, больше информации о своем владельце, чем это нужно. Это имя полностью подходило тому, кем парень ощущал себя сейчас. Парень улыбнулся и, подняв голову, с каким-то радостным блеском в глазах посмотрел на Тэтча.

— Эй, Тэтч, — тихо сказал он, чем чуть не заставил пирата подскочить от неожиданности. Улыбнувшись удивлению Тэтча еще шире, он решил закончить свое преображение и представиться. — Меня зовут Вольпе.