— Знаешь, я думал, ты начнешь ныть, когда мы прилетим, — заметил как-то Тэтч. — Ну, мол, тут так сыро и холодно, а ты ведь дитя солнечного климата.

Вольпе, до этого времени читавший очередную книгу из старой библиотеки своего опекуна, на миг повернулся лицом к опекуну, чтобы скорчить гримасу. Тэтч, разгадав ее смысл, хмыкнул. Мало кто сможет с помощью мимики показать, что нет причин ныть и жаловаться на погоду, если на душе также погано, как за окном, либо настолько хорошо, что на это не обращаешь внимание, но у Вольпе это получалось с завидной регулярностью.

В доме Тэтча в Бристоле они жили уже полтора месяца. Лето закончилось, уступив власть над планетой осени, и то, какой выдалась ее середина на новом месте, Гилберто очень понравилось. В сыром воздухе уже появлялось что-то зимнее, освежающее и интересное. Холод лишь приятно освежал и бодрил, не въедаясь в кожу, иногда лишь давил на грудную клетку и легкие своей промозглой влажностью. Непривычный климат показался парню удивительно комфортным. Совершенно непохожий на родной, он приводил Гилберто в чувство и помогал не зацикливаться на том, от чего он сбежал из Италии.

По сравнению с тем, какой простой и скромной на события была его прежняя жизнь, первые недели в Бристоле прошли для него невероятно насыщенно. Самым запоминающимся событием, однако, по-прежнему оставался переезд в дом опекуна. Зная, что Тэтч много лет не бывал на родине, Вольпе представлял его дом заброшенным, неуютным и грязным, но вместо этого попал в уютную и красивую обитель.

В узеньком коридоре пахло какой-то вкусной едой, со второго этажа слышались отголоски громко крутившейся в какой-то из комнат музыки, а в комнате справа от парадного входа кто-то разговаривал и смеялся. Тэтч, небрежным движением отбросивший обувь в угол между стеной и комодом, развернулся к дверным проемам и громко рявкнул:

— Эй, сухопутные крысы, я вернулся домой!

На его голос начали выходить обитатели дома. Красивая рыжая женщина и угловатая девушка с длинной светлой косой вышли из кухни. Тэтч с улыбкой обнял женщину, которая была явно очень рада ему.

— Наконец-то явился, да еще и живой, — голос у женщины был очень мягкий и приятный, а ее улыбка, которую она подарила парню, стоило ей отстраниться, и вовсе была способна прогнать всю грусть из его сердца. — Знаешь, Эдвард, без тебя здесь было очень тихо и скучно, но теперь мы заживем! С возвращением домой!

Девушка с косой ничего не сказала, но позволила Тэтчу по-отечески поцеловать себя в лоб и обнять, после чего, нахмурившись, кивнула Вольпе. Смущенный происходящим парень не смог придумать ничего лучше, кроме как кивнуть ей в ответ.

— А ты, должно быть, Гилберто? — с очаровательной улыбкой поприветствовала его женщина. Вольпе не успел даже кивнуть, как оказался расцелован ей в обе щеки. — Меня зовут Энн. Мэри разве обо мне не рассказывала? Так и думала. Зато про тебя мне все уши прожжужала, когда звонила в последний раз. Чувствуй себя здесь как дома, хорошо?

— Хорошо, спасибо, — ответил Вольпе и смутился своего акцента. Но на акцент никто не обратил внимания, что немного успокоило взволнованного парня.

— Что за шум? — из комнаты справа, отделенной от коридора проходной аркой, вышли мужчины. Один из них, пепельноволосый мужчина в белой льняной рубашке, заляпанной чем-то непонятным, и жутко потрепанных брюках цвета хаки, был явно пьян. — Тэтч? Ты разве не утонул?

— Я живее тебя буду, Рэкхем, — съязвил Тэтч, явно недовольный таким состоянием по-видимому своего старого друга. — Как ты еще дом не пропил в мое отсутствие?

— Я пыта-а-ался, но мне не дали, — честно ответил Рэкхем, отсалютовав ему стаканом.

— Если бы ты знал, как он нас тут всех задрал. Все надеюсь, что каждый загул у него будет последним. Но у этого ублюдка девять жизней, как у кота, — тяжело вздохнул второй мужчина, одетый как рабочий, неопрятный и плохо побритый, обмениваясь с Тэтчем рукопожатием. — Рад, что ты наконец вернулся, может, хоть тебя он будет слушать.

— Знакомься, щенок, это мои товарищи, Чарльз Вэйн и Джэк Рэкхем, такие же пропащие люди, как и я, — представил мужчин Тэтч, и Вольпе, поздоровавшись с ними, поспешил скрыть улыбку. Плохо прикрытая радость опекуна от встречи с друзьями, которые явно ждали его как родного, передалась и ему. — А где Боннет? Снова ногами страдает?

— Он совсем плох в последнее время. Чертово слабоумие его в конец доконало, — закатил глаза Вэйн и кивнул на лестницу. — Дрыхнет под музыку, да иногда выходит прогуляться со своей монашкой.

— Это с которой? — мрачно поинтересовался Тэтч, вызвав у Рэкхема приступ хриплого лающего смеха.

— Ох, ну что вы за люди! — одернула их Энн. — Хватит вешать всем лапшу на уши. Эд, Стид и правда сдает по всем фронтам. У него что-то вроде маразма. Большую часть времени он ведет себя как обычно, но иногда лунатит и ходит по ночам, пугает всех. Устает еще быстро в последнее время, так что из комнаты почти не выходит. За ним присматривает сиделка, Теодора, которую прислали из больницы при церкви. Я писала о ней, но ты вряд ли помнишь.

— Что говорят врачи? — нахмурился Тэтч.

— Говорят, что это наследственное, и что они не знают, что с этим делать, — Энн была явно расстроена. — Поэтому лишь советуют давать ему снотворное и не оставлять без присмотра. Как бы то ни было, поднимись потом к нему, он будет счастлив. После твоего последнего звонка он был очень рад, все твердил, как будет здорово, когда ты вернешься.

— Бедняга Стид, не заслужил он этого дерьма, — Тэтч вздохнул, после чего наконец обратил внимание на то, что они так и не продвинулись дальше коридора. — Ладно, хватит тут толпиться, давайте уже пройдем куда-нибудь.

Через несколько минут хаотичных передвижений Вольпе обнаружил себя в столовой сидящим за большим обеденным столом. Вокруг него происходила какая-то вакханалия, первое время пугающая ее своим буйством действий и разговоров. Тэтч вполголоса пересказывал Вэйну события последних недель, Энн выпроводила из столовой Рэкхема и с помощью девушки, которую, как позже узнал Вольпе, звали Дженни, готовила им обед. Он сам же только сидел за столом и делал все возможное, чтобы не уснуть раньше времени.

Обед, которым его вскоре накормили, приятным теплом согрел все тело и помог проснуться. Восполнив запас сил, Вольпе почувствовал интерес к происходящему. Энн, закончившая все свои дела, уселась за стол напротив него.

— Расскажи мне, милый, как ты, — Энн улыбнулась, увидев его озадаченное лицо и пояснила. — Ну, какие планы, как себя чувствуешь.

— Чувствую себя… странно. Надеюсь, потом это пройдет, — Вольпе пожал плечами. — Планов пока тоже нет. Недавно задумался, что мне надо бы чему-то поучиться, но не понимаю, как, что и чего.

— Надо же, кто заговорил, — обратил внимание на их разговор Тэтч. — Энн, как тебе удалось?

— Что именно? — удивилась женщина.

— Да нам с Мэри чтобы этого сопляка разговорить, нужно было постараться, — Тэтч усмехнулся, — а тебе он все как на тарелочке выложил.

— Просто я не очерствевший наполовину сухарь, — Энн рассмеялась. — Да и что-то мне подсказывает, что ты попросту его ни о чем подобном не спрашивал.

— Есть такое, — вздохнул Тэтч. — Сам виноват, понимаю. Но раз уж речь зашла… что ты там еще надумал, парень?

 — Я… хочу быть кем-то в своей жизни, но не знаю, как это сделать, — тихо сказал парень, смущенный всеобщим вниманием к своей персоне. — Я смотрю на людей, которые чего-то хотят в своей жизни, и не понимаю, как это — хотеть чего-то. Я… запутался.

— Такое бывает, — Энн немного печально улыбнулась. — Но знаешь, в твоем случае это поправимо. Ты практически ничего не видел в своей жизни. Но это можно исправить, если добавить впечатлений и событий в нее.

— И как это сделать? — удивился Вольпе.

Взрослые задумались.

— Может, отдадим его в частную школу? — вдруг предложил Вэйн, чем немало всех удивил. — Ну, а что? Отличный способ. Получит образование, найдет друзей, поймет, чего хочет. Надо как-то же восполнить все пустые промежутки.

— Идея-то хорошая, — подумав, согласился Тэтч. — Что думаешь, парень?

— Мне кажется, это очень здорово, — Вольпе действительно понравилась эта идея. Не то, чтобы он любил учиться, но теперь ему почему-то очень этого захотелось. — Если такое возможно устроить, то это отлично!

Тэтч и Энн переглянулись, и Вольпе понял, что женщина знает о случившемся. Он было подумал, что она и все остальные присутствующие причастны к этому, но потом вспомнил о завуалированной в письме Рэниро просьбе доверять Тэтчу. Тэтч с самого начала был недоволен и орденом, и тем, что делают те, кто в нем состоит, а значит добровольно приводить его в место, где есть ассассины, он бы не стал. Парень даже понадеялся, что все здесь присутствующие разделяют точку зрения его опекуна. В любом случае, идея казалась ему отличной.

— В таком случае мы займемся этим, — закрыл на этом тему Тэтч. — Пока не найдем тебе хорошую школу, постарайся не выходить лишний раз из этого дома в одиночку. Ладно, если с кем-то из нас, но один не ходи, понял?

Вольпе кивнул, понимая, что Тэтч говорит ему это не просто так.

Первая ночь в новом доме прошла для него очень спокойно. Он попросил показать ему место, где он мог бы поспать, и Энн отвела его наверх. Поднявшись на второй этаж, Гилберто увидел четыре двери и узенькую лестницу на чердак.

— У нас тут, на самом-то деле, тесновато, — сказала Энн. — В одной комнате живу я вместе с девочками, Дженни и сиделкой Теодорой. Во второй — Тэтч и Вэйн. В третьей Стид Боннет, ты его еще не знаешь. Это за ним присматривает сиделка. Последняя комната — кабинет и библиотека, она общая. Рэкхем спит на диване в гостиной, это внизу. Ванная комната и туалет тоже внизу. Я не знаю, куда тебя положить… Тэтч вряд ли разрешит тебе спать с ними в одной комнате. К нам тоже нельзя. Стиду нужен покой, поэтому он спит один. Внизу с Рэкхемом ты скорее покалечишься, чем отдохнешь. Остается только… только чердак, там есть кровать, но… если что, ты только скажи, и мы устроим тебе постель где-то в другом месте.

— Мне все равно, — честно ответил Вольпе. — Я не против спать на чердаке.

— Ох, хорошо, — Энн внимательно посмотрела на него. — Но если что-то не так, скажи мне сразу, ладно?

Только когда Вольпе заверил ее, что будет в порядке, Энн повела его наверх. Привыкший к тому, что чердаки почти везде, где он бывал, использовались как вторая кладовка и были заставлены ненужными вещами, Вольпе с удивлением обнаружил, что в этом доме даже чердак был переоборудован в маленькую спальню, словно ожидавшую, что ее вот-вот кто-то займет. Железная кровать со скрипучей сеткой под толстым матрасом тускло блестела высокими спинками в желтом луче электрической лампочки на стене. Бледный лунный луч прокрался через маленькое слуховое окошко и устроился на пустом деревянном столе, а придвинутое кресло, явно перенесенное сюда из другой комнаты, напоминала своими изящными подлокотниками и зеленой обивкой спинки предмет мебели из какого-нибудь местного аристократического жилища.

Вольпе поставил возле большого комода на три ящика свой рюкзак и, осмотревшись еще раз, довольно улыбнулся. Это место ему нравилось даже больше старой комнаты в приюте, так что он был не против остаться тут надолго. Энн, приятно удивленная его словами, принесла постельное белье, одеяло и настольную лампу и помогла ему устроиться. Убедившись, что у парня всего в достатке, женщина по-матерински поцеловала его в лоб и, пожелав спокойной ночи, ушла. Вольпе же не стал больше ничего делать. Переодевшись, он выключил свет и сразу же улегся в кровать. Сон пришел мгновенно, и еще никогда Вольпе не спал настолько спокойно, как на этом новом месте.

Знакомство Вольпе с оставшимися жителями дома вышло своеобразным. На следующий день после приезда Вольпе проснулся раньше всех. Тихо спустившись по лестнице на второй этаж, он остановился и прислушался. В комнате Тэтча и Вэйна слышался мощный храп, по которому Вольпе определил, что они оба еще спят. В комнату девушек он не решился заглянуть, и поэтому не знал, кто из них спит, а кто нет. Через приоткрытую дверь комнаты Боннета он увидел, что в кровати на противоположной стороне комнаты кто-то лежит и тихонько похрапывает, и решил, что это и есть Боннет. Второй приоткрытой дверью на этаже была дверь в библиотеку, и Вольпе, недолго думая, решил зайти туда.

Библиотека была, как ему показалось, самым удобным местом в доме. Несколько высоких шкафов с большим количеством книг, три дивана, не сочетающиеся друг с другом и общей остановкой в доме, и несколько кресел, расставленные повсюду, гигантский пушистый разноцветный ковер в центре комнаты, большой белый камин с тлеющими в нем углями. Под единственным широким окном, наполовину скрытым тяжелой шторой, стоял письменный стол со всеми необходимыми принадлежностями для письма и не только.

На одном из диванов лежала красивая девушка примерно одного возраста с Вольпе. Ее темные волосы длиной до лопаток висели на подлокотнике, на который она положила голову. Темно-синий ободок не позволял им лезть в глаза и на лицо. Ее синее приталенное платье с расклешенной юбкой длиной до колен плотно облегало ее аккуратную, стройную фигуру, один из черных сетчатых чулок наполовину сполз с ноги, которой она болтала из стороны в сторону в процессе чтения. Скрип двери даже не отвлек ее от книги.

— Привет, — заставил себя сказать Вольпе, зайдя в комнату.

— Привет, — ответила ему девушка.

Как он потом понял, девушка даже не заметила бы его появления, если бы он не поздоровался. Она согнула уголок страницы, закрыла книгу и уселась на диване, и Вольпе смог рассмотреть ее лицо. Он был удивлен, поняв, что она на самом-то деле достаточно просто выглядит — симметричное овальное лицо, прямой нос, пухлые губы, под ровными и аккуратными от природы бровями — среднего размера глаза с насыщенным синим зрачком. Родинка на правой щеке придавала ей какой-то сдержанности. Но эти детали, которые казались простыми и неприметными по отдельности, вместе составляли очень приятную и даже красивую внешность.

— Ты теперь будешь жить с нами? — как-то чересчур спокойно спросила Теодора, даже не представившись.

— Ну да, вроде того. Знаешь Тэтча, ну, хозяина дома? — Вольпе усмехнулся, когда девушка кивнула. — Он мой опекун. Перевез меня сюда из Италии.

— Ох, это замечательно! — Теодора очень обрадовалась и сходу перешла на итальянский, чем приятно удивила Вольпе, порядком уставшего говорить на чужом и плохо знакомом языке. — Я тоже родилась в Италии.

— И что ты делаешь в Англии? — поинтересовался он.

— О, это смешная история. Отец решил, что во мне бесы и начал таскать по экзорцистам. Ясное дело, никого из меня они не выгнали, выгонять ведь некого. Вот он и разочаровался в экзорцистах с родины и потащил меня к местным монашкам.

— И что же тут смешного? — Вольпе чуть не подавился воздухом от возмущения.

— То, что они тоже ничего у меня не нашли. Правда отцу вернуть меня не успели. Он свистнул у них какие-то вещички и вместе с моими документами дал деру, — простодушно ответила Теодора. — Так что теперь я не могу вернуться к матери.

— Да уж, действительно, это отчасти смешно, — признал Вольпе, найдя в ее истории какую-то своеобразную иронию. — И что, ты теперь настоящая монахиня? Не сможешь уйти, когда захочешь, замуж выйти и все такое?

— Смогу, но через пару лет, — помрачнела Теодора. — Они разрешили мне остаться в монастыре и не принимать постриг, но мне придется как-то отработать деньги, которые они потратили на мои документы и обучение. При больнице есть школа медсестер, я там теперь учусь и работаю. Те деньги, которые я получаю, отходят к монахиням. Как заплачу им все, что должна — смогу уйти куда захочу.

— И как тебе… работать медсестрой? — поинтересовался Вольпе. — Не тяжело с этим Боннетом?

— Нормально, — Теодора пожала плечами. — Все подопечные до него были хуже, то буйные и злые, то извращенцы, то с семейкой дикой живут. А Стид безобидный. Книжки мне разрешает читать, учит меня, играет со мной в шашки. Он меня дочерью считает.

— Это хорошо, что он тебя не обижает, — Вольпе с облегчением выдохнул. Теодора понравилась ему, и он был рад, что ей повезло с пациентом, за которым ей нужно следить.

— А ты тут почему? — перевела тему Теодора. — Что с твоими родителями?

— Ну, — Вольпе поджал губы, — я их не знаю. Рос в приюте.

— Ох, прости, — Теодора смутилась. — Наверное, это здорово, когда тебя усыновляют и забирают в такое хорошее место.

— Да, Тэтч хороший, он забрал меня из ада, — иначе назвать место, где так обошлись с Рэниро, Вольпе назвать не мог. — Кроме него обо мне так заботился лишь один человек, но он… пропал. Я не знаю, что с ним сделали, где он сейчас, и жив ли он вообще.

— Жуть какая, — вздохнула Теодора. — Надеюсь, что вы встретитесь.

— Я сам на это очень надеюсь, — нащупав под рубашкой кулон, Вольпе сжал его и тяжело вздохнул. Потом, спохватившись, он представился. — Кстати, я Вольпе, но это не мое настоящее имя, поэтому не называй меня настоящим, если тебе его назовут, хорошо?

— Хорошо, — кивнула девушка. — Я Теодора.

Парень улыбнулся. Он был очень рад, что в доме, кроме нелюдимой Дженни, есть кто-то еще его возраста.

Вскоре они с Теодорой стали не разлей вода. В свободное от ухода за Стидом время девушка охотно общалась с новым другом. Они вместе читали одни и те же книги и потом тренировались в придумывании историй. Помогали Энн высаживать во дворе цветы и заниматься домом. Иногда Вольпе помогал Теодоре развлекать скучающего Стида. Боннет оказался полноватым светловолосым мужчиной, который безумно любил книги, цифры, сладости и коллекционирование насекомых. Обрадовавшись тому, что у него появился новый ученик, Стид с завидным энтузиазмом принялся обучать Вольпе разнообразным вещам, которые могли помочь ему с поступлением в хорошую школу. Он учил парня английскому, математике и помогал разбираться с литературой, показывал альбомы с репродукциями знаменитых картин. Эти занятия еще сильнее распалили интерес Вольпе к образованию, и заметившие это взрослые еще раз похвалили Вэйна за его идею.

С каждым новым днем жизни в доме опекуна Вольпе осознавал, что ему становится все легче. Пусть боль после расставания с Рэниро ушла не до конца, но вместе с тем в его жизни появлялись новые люди, события и желания, новые ощущения и впечатления. Тэтч, наблюдавший за ним с самого приезда, постепенно успокаивался. Видя, что в глазах замкнутого и практически впавшего в депрессию парня появляется какой-то огонек, зарождается желание к жизни, он убеждался все сильнее в правильности принятого им решения. Сближаясь с обитателями дома, Вольпе все отчетливее понимал, что впервые ему настолько комфортно общаться с людьми. Казалось, что у него с моряками и домохозяйкой не могло быть ничего общего, но еще никто и никогда не понимал его настолько хорошо, как они.

До этого Рэниро был единственным человеком, который понимал его, все его ровесники — друзья по приюту, братья Аудиторе, Мария и Бартоломео, — заботились о нем в меру своих способностей, но и у них самих в силу их возраста не было возможности дать ему того, в чем он нуждался. Вольпе, никогда не чувствовавший полноценной заботы только о себе, выросший вместе с такими же, как и он, людьми, которым приходилось учиться заботиться о себе самим и не ждать ничего хорошего от других, впервые оказался в месте, где его полностью принимали, и, ощутив на себе искреннюю заботу и интерес к своей личности, начал меняться. Он научился испытывать такие ощущения и чувства, которых, как он думал раньше, у него нет, — интерес к чувствам и мнениям окружающих, желание возвращать добро, которое для него делают другие люди, желание заботиться о ком-то кроме себя. Это не могло не радовать тех, с кем он жил рядом, и они, понимая, что это еще не конец, продолжили помогать парню всем, чем они могли помочь.

Энн учила его готовить и брала его с собой на рынок и на прогулки по городу, иногда с ними ходила Дженни, которая, однако, не стремилась общаться не только с парнем, но и с остальными жителями дома. Чарльз Вэйн учил Вольпе играть на губной гармошке, петь грубые матросские песни и карабкаться по стенам и деревьям, чем вызывал недовольство Энн. Тэтч на это лишь смеялся и разрешал парню делать все, что ему заблагорассудится, за исключением прогулок по городу в одиночестве. Но Рэкхема от общения и «воспитания» парня отстранили общими усилиями после того, как он умудрился напоить Вольпе. Это, однако, стало очень хорошим уроком для парня, благодаря которому он выяснил, до какого момента он может себя контролировать, будучи пьяным. Но наутро ему было очень плохо, и он узнал также и то, что злоупотреблять этим не стоит. Он учился всему и у всех, что не могло не радовать Тэтча.

— И все-таки там, где он жил, ему было тесно, — сказал он как-то Энн после того, как в очередной застал парня читающим в библиотеке вместе с Теодорой. Раньше такого за парнем он не замечал, и ему пришлось все объяснить удивленной его волнением Энн. — Флоренция пусть и дает возможности тем, кто рождается в ней, но ему ей было нечего дать. Он бы надолго сел, когда вырос, и это в лучшем случае. Чудо, что он к нашей встрече наркоманом не стал с его-то данными. Я рад, что забрал его оттуда.

— Я тоже очень рада этому, — Энн улыбнулась. — Он тебя тоже очень сильно изменил, причем к лучшему. Тебе идет человечность, Эд.

Тэтч ничего на это не ответил, а лишь грустно улыбнулся.

Благодаря насыщенной событиями жизни полтора месяца пролетели для парня со скоростью одного дня. За это время он в компании Тэтча посетил несколько школ, где за кругленькую сумму завершали обучение сидящих прежде на домашнем обучении богатых детишек и помогали им выдержать нужные государственные и не только экзамены. Вольпе, конечно, не чувствовал себя заслуживающим такого места, да и образование его и правда оставляло желать лучшего. Он держал экзамены с большим трудом, но, несмотря на это, все члены приемных комиссий и директора, к которым его позже отправляли на собеседование, были вежливы, доброжелательны и даже обходительны. Такое их отношение приободрило и обнадежило юношу настолько, что он с нетерпением ожидал положительного решения.

Но дни продолжали сменять друг друга, а новостей так и не было. Вольпе каждое утро поднимался раньше всех и ждал у дверей почтальона. Стоило тому только просунуть письма через щель в двери, и юноша тут же их подбирал. Спустя две недели он уже был готов сдаться, однако, именно тогда начали приходить ответы. И все отрицательные. Первые несколько раз Вольпе стоически выдержал, но отказы продолжали приходить.  

В доме повисла странная атмосфера. Все были опечалены этим обилием плохих новостей и пытались придумать как бы поддержать юношу. Сам же Вольпе, ко всеобщему удивлению, не показывал, что его это тревожит, ни словом, ни поступком, однако, внимательно наблюдавшие за ним взрослые подмечали, как каждое такое письмо заставляет тускнеть блеск надежды в его глазах.

Укрываясь в один из таких дней у себя на чердаке, Вольпе пытался пережить очередной горький отказ. Он размышлял о том, что же с ним на самом деле не так, и в конце концов осознал, сколь многого лишился, бросив школу. Пока он бегал по улочкам с друзьями и шарился по чужим карманам, его сверстники учились читать и считать, дружить и проявлять любовь, ссориться и мириться, создавали воспоминания и вкладывались в собственное будущее. Он же жил одним днем, ибо был убежден в отсутствии всяческого будущего у такого жалкого отброса, как он.

Раньше Вольпе и помыслить не мог о том, что его прошлое сотворило с ним что-то ужасное, но теперь стыдился его. Свободная и беззаботная уличная жизнь пусть и закалила его характер и научила выживать в самых непростых обстоятельствах, но сделала его совершенно неприспособленным к нормальной жизни. Он то так, то сяк пытался себя представить в обществе обычных подростков, живущих свою обычную семейную жизнь, посещавших школу и делавших то, что там обычно делают обычные подростки, но никак не мог. Словно не видел себя ни рядом с ними, ни, уж тем более, одним из них.

Наверное, поэтому, ему отказывают, решил Вольпе, вытирая предательские слезы с ресниц. Людей со стороны не обмануть, особенно таких умных, что заведуют всякими там школами. Кто в здравом уме допустит к благополучным деткам отброса вроде него? Даже всех денег мира будет недостаточно, чтобы купить ему место в мире нормальных людей. Он понимал это, как и все эти учителя и директоры, но то, что близкие упорно продолжали в него верить, разбивало Вольпе сердце. Момент, когда и они обнаружат его неполноценность, казался ему неизбежно-скорым и страшил даже больше того, что его так и не примут ни в какую из школ.

— Эй, щенок, — послышался с лестницы громкий голос Тэтча. — Спустись-ка. У нас к тебе дело.

Вольпе подавил тяжкий вздох. Вот оно. Должно быть, пришло последнее письмо, и сейчас он переживет последний и самый унизительный отказ из всех. И для всех взрослых в доме станет очевидным, что больше заботиться о нем бессмысленно, ибо он неспособен принести хоть какую-то пользу или радость в этот дом. Юноша с трудом заставил себя подняться и спуститься с чердака вниз, на кухню. Все уже собрались за столом. Ждали только его. Осмотрев всех жителей дома, даже отчего-то покинувшего комнату Стида Боннета, Вольпе с удивлением отметил их странные вытянувшиеся в незнакомом ему выражении лица и напряженные позы.

Это было что-то новенькое. Обычно для Вольпе не составляло труда определить, услышит ли он в серьезном разговоре плохие новости, ибо большинству людей было не под силу скрыть сопутствующие им эмоции до конца. Он знал, как распознать злость или гнев по сдвинутым бровям и движениям носа. Легче легкого было ему отметить ревность или обиду в том, как напряженно изгибались чьи-то губы. А уж о том, как проявляется каждый оттенок презрения, Вольпе мог бы написать внушительный научный труд, если бы обладал достаточным талантом для этого. Разочарование также не вызывало у него затруднений, и он уже успел запомнить каждую мелкую деталь его выражения у тех, с кем делил дом. Но сегодня все было иначе.

Сегодня Тэтч не хмурил свои кустистые брови и не жевал клок плохо подстриженного уса, а силился держать подрагивающие губы ровными, словно бы вот-вот собирался улыбнуться, но избегал этого.

Рэкхем, как всегда синий, похрюкивал и поднял свой стул на задние ножки под таким безумным углом, что с минуту на минуту должен был упасть вместе с ним, и Энн приходилось следить за ним. Обычно это не доставляло ей удовольствия, однако, теперь Вольпе обнаружил, что она таким образом ловко избегает его взгляда.

Вэйн чесал репу, явно чем-то озадаченный, и, как помнил Вольпе, такое поведение было свойственно угрюмому другу Тэтча либо при разгадывании сложных кроссвордов, либо в действительно серьезных ситуациях.

Беззаботный и легкий на подъем Боннет, как обычно, витал в облаках и мурлыкал себе под нос, но стоящая за его спиной Теодора смотрела на Вольпе очень странно, как будто хотела что-то сказать, но отчего-то не могла. Это, должно быть, далось ей тяжело, ибо они с самого начала обещались друг другу не хранить секретов, и Вольпе сделалось дурно от мысли о причинах, побудивших Теодору молчать.

Наконец, Дженни, вечно сидящая в самом дальнем углу и не имевшая привычки выражать чувств, единственная из всех присутствующих… улыбалась. Эта улыбка поразила Вольпе до глубины души. Он никогда не видел в своей жизни настолько равнодушного к миру вокруг от пережитого в прошлом горе человека, и едва ли мог себе представить, что такого могло заставить ее улыбнуться.

— Садись, щенок, — отвлек Вольпе от размышлений Тэтч, кивая ему на стул по другую сторону стола от себя. — Только что принесли письмо. Это из местной школы для мальчиков. Она маленькая, малоизвестная но серьезная. Туда отдают твоих ровесников, которым нужно позаниматься по усложненной программе перед университетом или достаточно продвинутого школьного курса для жизни. Я не водил тебя туда, потому что… они берут только по рекомендации выпускников или основателей каких-нибудь стипендий. И они хотят, чтобы ты пришел на собеседование с директором и учителями.

— Меня рекомендовали? — нахмурился Вольпе. — Но как такое возможно? Я никого оттуда не знаю.

— Ну, вообще-то, знаешь, — Энн достала из кармана домашнего фартука телеграмму и протянула ему. — На той неделе я обмолвилась обо всей этой истории со школами в разговоре с Мэри, и она похлопотала.

Вольпе не без труда прочел короткую и емкую телеграмму на все еще чуждом ему английском. «Позвонила тчк Будут рады встретиться тчк Перезвони тчк Вольпе привет тчк». Это было очень похоже на Мэри с ее отрывистой и резкой манерой разговора, и напоминание о ней заставило Вольпе улыбнуться. Пришедшее следом осознание довольно быстро стерло улыбку и заставило его задуматься.

— Она знала кого-то, кто там учился? — спросил он, нахмурившись.

Взрослые засмеялись.

— Как бы не так, — объяснил Вэйн причину смеха озадаченному Вольпе. — Она сама там училась.

— В школе для мальчиков? — подала голос Теодора.

— Так точно, — кивнул Тэтч.

— Но как такое возможно? — в один голос спросили Теодора и Вольпе, чем снова повергли присутствующих в состояние бурного веселья.

— Это останется ее маленьким секретом, — усмехнулась Энн, когда все поутихли. — В любом случае, с этой школой шансы гораздо выше, чем с остальными, хотя и они могут отказать после собеседования. Но у нас есть причины полагать, что они тебя возьмут. Там довольно неплохо, как я слышала. Уютное здание, учеников не слишком много, так что всем будет доставаться поровну внимания, но и не слишком мало, чтобы заскучать. Да и дом будет рядом, сможешь оставаться на выходных.

— Звучит отлично. Когда собеседование? — спросил Вольпе, стараясь не показывать, как его обнадежила эта новость.

— Послезавтра, — ответил Тэтч. Энн кашлянула, и Тэтч бросил на нее странный взгляд, словно намекая о чем-то умалчивать. Вольпе не успел спросить, в чем дело, когда опекун снова взглянул на него. — Но тебе стоит хорошенько подумать прежде, чем соглашаться туда идти. Эта школа непростая, с длинной и удивительной историей. Сейчас прием туда существенно упростили, хоть и оставили правило о рекомендациях. Однако, в прежние времена отдать туда отпрыска можно было лишь обладая определенным… положением в обществе и влиянием.

— Эдвард пытается сказать, — не выдержав, перебила его Энн, — что тебе будет непросто в этой школе со всеми этими… мальчиками… Ты привык, что нужно иметь дело с простыми ребятами, которых знаешь всю жизнь, а там… совершенно новый мир. Мы всего лишь волнуемся о тебе и хотим, чтобы ты позаботился о себе, когда будешь решать.

Взгляд взбешенного Тэтча встретился с ее возмущенным в немом споре, а все остальные принялись вздыхать и кряхтеть, словно устав от чего-то заезженного. К счастью, Тэтч и Энн быстро взяли себя в руки и вернули свое внимание Вольпе.

— Короче говоря, — Тэтч вздохнул. — Я свожу тебя на собеседование и позволю там учиться, если тебя возьмут. Но, врать не буду, я бы предпочел устроить тебя куда-то еще.

— Тогда я пойду, — сказал Вольпе, и его голос прозвучал достаточно твердо, чтобы убедить Тэтча.

Они еще немного поговорили, обсуждая грядущее собеседование, пообедали и разошлись по комнатам. На кухне остались лишь Энн, домывающая посуду, и Тэтч, курящий в окно.

— Ты должен был сказать ему, — тихо сказала Энн. — Он потеряет к нам всякое доверие, когда узнает, что это школа для ассассинских отпрысков.

— Невозможно ограждать его от них вечно, — так же тихо ответил Тэтч. — К тому же, я не мог и дальше смотреть, как он отчаивается с каждым новым отказом. Парню нужно учиться, и если эта сраная школа — единственное место, где он может это делать, я не имею права его останавливать.

— Мы ужасно рискуем.

— Я знаю, Энн, я знаю. Но он ничего не узнает. Пацанят с пеленок учили молчать о своей принадлежности к ордену. А Вольпе и не подумает спрашивать. У нас все получится, если будем молчать.

Энн снова тяжело вздохнула, но дальше спорить не стала. В конце концов, и она сама смолчала, лишь бы не разбить сердце вновь обретшему надежду и веру подростку.