Дни завертелись в бешеном ритме, и Вольпе вскоре ощутил искреннее удовлетворение своей новой жизнью.

Первое время учиться было действительно нелегко. Он многого не понимал, ошибался там, где все остальные справлялись играючи, но иногда умудрялся шокировать своих преподавателей наблюдательностью и громадным жизненным опытом. Однокурсники помогали ему как могли. Никто не смеялся над его ошибками, не указывал на них и не запоминал их, чтобы потом пошутить. И это помогло ему не только в короткие сроки понять и запомнить то, чему не могли научить его учителя в прежней школе, но и выучить много нового.

В первую очередь это была заслуга далеко не преподавателей, которые, однако, также приложили к этому немало усилий, а, как ни странно, Макиавелли. Угрюмый и апатичный подросток, которого недолюбливали все однокурсники, обнаружил в себе неиссякаемый источник сил и вдохновения, а также безграничное терпение, дар преподавания и ловкость рук, позволяющую ему отвешивать звонкие оплеухи и награждать многострадальный лоб нерадивого и нередко ленивого ученика щелбанами. На первый взгляд это казалось жестоким, но все в скором времени узнали, что на этом воспитательные методы Макиавелли не заканчивались.

Макиавелли ночами не спал, делая для Вольпе опорные материалы, дополнительные задания и прочие полезные и необходимые вещи. С его подачи и сам Вольпе нередко забывал лечь спать, настолько сильно они оба были увлечены обучением. Когда в конце первой недели Тэтч, обеспокоенный отсутствием обещанного звонка от подопечного, о котором они договорились еще перед его отъездом, приехал проведать его, то обнаружил и Вольпе, и его соседа по комнате крепко спящими. Они так увлеклись учебой, что уснули как были — сидя на кровати Вольпе и прижавшись боками друг к другу. Учебники вывались из их рук и сползли по коленям на пол, покрытый ровным слоем бумажек. Тэтч мягко улыбнулся и, не став будить их, ушел. Он понял — о возвращении парня домой на выходные не может речи до тех пор, пока его упорство не одержит верх, и он не нагонит упущенное. Зная Вольпе, он был уверен, что это произойдет в скором времени.

Его ожидания оправдались. Уже к Рождеству преподаватели решили вмешаться в этот процесс самообразования. Они сочли, что Вольпе достаточно восполнил свои пробелы в знаниях, а в чем-то даже перегнал своих сверстников. Так у него появилось свободное время, и Вольпе с удовольствием им воспользовался. Дважды Вольпе ездил на выходные в дом Тэтча, и оба раза брал с собой сопротивлявшегося было Макиавелли. Там им обоим оказали радушный прием. Вольпе наслаждался этими встречами от всей души.

А Макиавелли, видя, что общение с ним кому-то нравится, постепенно оттаивал. Он не бросил занятий с Вольпе, но теперь уже помогал ему обзаводиться интересами и даже находил нужные для них вещи. Узнав, что незадолго до поступления в школу Вольпе исполнилось восемнадцать, но он это никак не отпраздновал, Макиавелли купил Вольпе виниловый проигрыватель, которым тот грезил. Он копил на эту штуку неделями, откладывая большую часть своих карманных денег, и все равно смог позволить себе лишь очень старую и дешевую модель, что не шла ни в какое сравнение с навороченным монстром Джейкоба. Но для Вольпе этот проигрыватель стал бесценным подарком, на который он боялся даже дышать. Дело было даже не в деньгах, хотя, конечно, Вольпе нередко думал о том, что не может позволить себе ответного щедрого жеста. Нет, вовсе нет. Вольпе всего лишь не мог поверить в то, что Макиавелли ценит соседа достаточно, чтобы позволить оставить нечто настолько шумное, как проигрыватель, в спальне, его единственном тихом и безопасном месте. Но именно настолько Макиавелли его и ценил, пусть возможность это осознать представилась Вольпе далеко не сразу.

Общался Вольпе и с Джейкобом и его компанией. Они были теми, к кому он мог прийти с новой шуткой, а от их совместных розыгрышей школа ходила ходуном. Друзьям Джейкоба Вольпе очень нравился, они часто общались даже когда старшего товарища не было поблизости и находили его присутствие в компании глотком свежего воздуха. И, что нравилось Вольпе больше всего, они сблизились легко и естественно. После многих лет ходьбы по тонкому льду в отношениях с людьми, с которыми он был вынужден сосуществовать рядом, не имея при этом права не общаться с ними, это было приятным разнообразием.

Отношение Джейкоба же порою вводило Вольпе в ступор, и он долго не мог понять почему. Они явно нравились друг другу, и оба понимали, что эти новые приятельские отношения могут перерасти в крепкую дружбу. Вольпе учил нового приятеля итальянскому и хитростям уличной жизни. А Джейкоб, наследник богатой семьи, баловал Вольпе наравне со своими друзьями, приглашая их на выставки и музеи, чтобы развить их любовь к искусству и привить им высокий вкус, а порой и чуть сильнее, чем прочих. Он задаривал Вольпе маленькими побрякушками и делал это так аккуратно, что Вольпе, обычно не любивший подобного, не мог ему отказать. В какой-то момент такой легкий образ жизни увлек Вольпе настолько, что он даже забросил Макиавелли. Так за две недели до конца семестра в их отношениях произошла первая ссора.

— У тебя оценки ухудшились, — сказал Макиавелли, проверяя тетради Вольпе. — Нужно будет кое-что повторить. Ты меня слышишь, Вольпе?

Вольпе, увлеченно читавший модный подростковый журнал, что одолжил ему Джейкоб, не обратил внимания на его слова. Почитать журнал после Вольпе выстроилась целая очередь желающих из числа их с Джейкобом общих приятелей, и Уильям, следующий, кому журнал был обещан, ждал его к следующему утру. Само собой, для Макиавелли все их договоренности были пустым звуком. Он неделями терпел то, что Вольпе, обещавший хорошо с ним обращаться, уделял ему все меньше внимания и словно игнорировал весь прогресс соседа в том, что касалось дружбы и общения. Очередной день такого отношения стал для Макиавелли последней каплей.

Он встал из-за своего стола и, подойдя к развалившемуся на кровати соседу, выдернул из его рук журнал.

— Эй! — возмутился Вольпе и рывком подскочил. — Чего тебе надо?

— Мне нужно, чтобы ты пришел в себя, — Макиавелли говорил строго и невозмутимо. — Ты слишком расслабился. Не успел нас нагнать по учебе, а уже скатился.

— Прекрати вести себя как занудный кретин и верни журнал.

Вольпе попытался забрать у соседа журнал, но не смог — Макиавелли тщательно уворачивался от его рук. Наконец терпение Вольпе лопнуло, и он, толкнув Макиавелли на его кровать, выхватил журнал. Но не весь. Макиавелли сжимал дурацкий журнал так крепко, что у него в руке остались уголки нескольких страниц.

— Черт! Посмотри, что ты наделал! — со злостью сказал Вольпе, показывая ему испорченный журнал. — Ну что тебе стоило дать мне дочитать? Я же почти закончил, а потом сел бы за уроки. Как я его теперь Джейкобу верну?

— Ты дочитал бы быстрее, если бы правильно планировал время, — возразил сосед, поднимаясь и отбрасывая клочки бумаги на пол. — Джейкоб дал тебе его на прошлой неделе, но ты накопил много домашней работы, которую сделал плохо и второпях, лишь бы развлечься с новыми друзьями. И теперь ты рискуешь завалить экзамены и вылететь отсюда.

— Тебе-то какое дело, как я хотел свое время провести, — Вольпе впервые так сильно разозлился, что разбрасывался злыми и несправедливыми словами без задней мысли. — Так говоришь про мое общение с ними, словно ревнуешь или обижаешься, ждешь, что я только с тобой буду общаться.

— Да общайся ты с кем хочешь, Бога ради, — Макиавелли вернулся за свой стол. — Просто выходит, что ты мне наврал. Ты обещал, что дашь мне шанс, будешь хорошо обращаться и все такое. А в итоге повелся на уловки Джейкоба и бегаешь за ним как собачка. Думаешь, ты у него такой один был, новенький и восхищенный? Если бы. Он всегда так. Сначала привечает тебя, как хорошего приятеля, привязывает к себе, а потом превращает в своего мальчика на побегушках. Полшколы таких за ним ходит, в рот заглядывает, да ты и сам видел.

— Ты врешь. Тебе просто обидно, что он тебя в свою компанию не принял, — конечно, он знал, что это не так, но отчего-то не мог придумать аргумента получше.

— Когда-то так и было, — легко признал Макиавелли, чем немало удивил Вольпе. — Но потом я увидел, как он ведет себя с другими ребятами, и больше не расстраивался по этому поводу. Мне плевать, с кем там дружит Джейкоб, если начистоту. Но ты, Вольпе — другое дело. Ты мой друг, и я волнуюсь за тебя. Я помню, что ты поступил в эту школу за знаниями, и уважаю тебя и за это, и за то, как ты обращался со мной до недавнего времени. Но я не могу уважать человека, который, зная это, отвлекает тебя от твоей цели и никак тебе не помогает, но покупает при этом дорогими подарками твою привязанность. Не знаю, как ты, но я уже научен жизнью — такие люди редко делают это от чистого сердца.

Вольпе потупился и снова сел на кровать. Ему не нравилось это признавать, но в словах Макиавелли была доля истины. Джейкоб и правда почти не поддерживал его, Вольпе, в стремлении получить знания, которых ему так не хватало всю жизнь. И если Джейкоб мог себе позволить учиться спустя рукава — он обладал редкой способностью запоминать нужную информацию в кратчайшие сроки, высвобождавшей ему немало времени для развлечений, — то Вольпе нужно было много времени и усилий для подготовки. Он и правда под конец сильно расслабился и стал пренебрегать учебой ради прогулок и общения с Джейкобом. Да и с Макиавелли, раз уж на то пошло, они в последние недели общались уже не так хорошо и часто, как в самом начале, и Вольпе понимал, что это все по его вине.

Подумав еще немного, Вольпе взял попорченный журнал и вышел с ним из комнаты. Он шел по коридорам Нового в сторону Старого, тщательно прокручивал в голове все события последних месяцев и находил в них много того, что ему не нравилось. Макиавелли был прав в том, что Джейкоб завоевывает его, Вольпе, подарками, но ошибался в его мотивации. Не то чтобы Вольпе и сам был уверен на сто процентов, однако, он многого не рассказывал соседу. Не рассказывал, как, бывало, Джейкоб касался его руки самым недвусмысленным образом за обедом или довольно близко подсаживался в гостиной Старого, как оборачивался в его сторону каждый раз, когда кто-то шутил, словно хотел услышать его смех. Вольпе сам часто делал так с Рэниро и потому узнал эти и многие другие признаки зарождающегося влечения. Направляясь к комнате Джейкоба, Вольпе, тем не менее, надеялся, что ему показалось.

Он добрался до нужной комнаты и огляделся по сторонам. Это был тот удобный момент между концом свободного времени и отбоем, когда ученикам уже нельзя было собираться толпами в коридорах и гостиных, но запрет покидать комнаты до утра еще не вступал в силу. Так что им можно было отлучаться ненадолго и даже заглядывать друг к другу при условии, что повод был достаточно серьезным. Вольпе считал причину, по которой пришел к Джейкобу, достаточно серьезной, хотя и имел наготове несколько отговорок на случай очень маловероятного столкновения с кем-то из сотрудников школы. Он сделал глубокий вдох и постучал в дверь.

— Ты чего тут? — спросил Джейкоб, выглянув к нему из комнаты.

— Вернуть это и извиниться, что испортил. Готов возместить, — спокойно сказал Вольпе, протягивая журнал.

— Не страшно, — Джейкоб, увидев повреждения, лишь усмехнулся, но журнал все равно забрал. — Зачем на самом деле пришел?

— Журнал отдать.

— Очевидный предлог. Знал же, что можешь вернуть завтра, и что, если попросишь, я тебе его насовсем отдам. Так что?

— Поговорить надо. Личный вопрос.

Больше ему ничего объяснять не пришлось. Джейкоб сразу посерьезнел, вышел из комнаты и кивком позвал Вольпе за собой. Вместе они вышли в короткий и узкий коридор, соединяющий корпуса и не просматривавшийся из окон и с улицы.

— Завязывай с подкатами, — сказал Вольпе, стараясь не обращать внимания на бешеный стук сердца в груди. — Польщен твоим вниманием, но не заинтересован.

Он вдруг подумал, как же все плохо для него обернется, если окажется, что он ошибся, и на самом-то деле Джейкоб не имел в виду ничего такого. Но отступать было уже поздно.

— Понял все-таки, — Джейкоб улыбнулся, но совсем иначе, чем прежде. Мягко и по-доброму. — Я рад, знаешь. Ты первый, кто меня правильно понял. Но… неужели тебе совсем не хочется побыть с кем-то? Или хотя бы развлечься?

— Да не особо.

— А что нужно, чтобы захотелось?

— Ничего такого, что ты мог бы дать. У меня пока что совсем другие приоритеты в жизни.

— Это какие?

— Доучиться. И придумать, чем заниматься по жизни дальше.

— Наши цели не противоречат друг другу. Слушай, я понимаю, у меня опыта больше, а у тебя вряд ли кто-то был, так что тебе непривычно, — Джейкоб подошел так близко, что Вольпе смог расслышать его хрипловатое дыхание. — Но ты не знаешь, от чего отказываешься. Хотя бы попробуй, и уж тогда решай.

— Человек, с которым я был, много опытнее тебя и всех твоих ребят вместе взятых, — Вольпе запрокинул голову назад и смело посмотрел в глаза Джейкобу. — И я все еще его люблю. Так что ничего нового мне не надо. Я рассчитываю на твое благоразумие и надеюсь, что мы сможем общаться дальше как хорошие приятели.

С этими словами он развернулся в сторону Нового и уже сделал шаг по направлению к нужному коридору. Но далеко не ушел. Джейкоб, видимо, решив предпринять последнюю попытку, взял его за руку, развернул и поцеловал, глубоко и энергично. И Вольпе, сам не понимая, почему, не отстранился сразу, позволил ему этот обнадеживающий поцелуй.

Джейкоб и правда был достаточно опытным. Сохраняя за собой инициативу, он увлек язык Вольпе в мягкий и плавный танец, а одной из рук погладил по изгибу спины. Но этого было недостаточно, чтобы убедить Вольпе ответить взаимностью. Джейкоб даже не смог разжечь в его теле искру желания. Поняв это, Джейкоб разорвал поцелуй и отступил.

— Жаль, — искренне сказал он. — Ты ведь мне и правда нравишься.

— Я знаю. Но так будет лучше для нас обоих. Ты быстро найдешь кого-то другого.

— Другого — да. Но он не будет тобой.

— Тем лучше, — и так, с усмешкой, Вольпе продолжил свой путь в комнату.

Голос Джейкоба догнал его почти что в самом конце коридора:

— Не посылай больше своего соседа на разведку, раз сам умеешь вопросы решать.

— Он-то тут при чем? — Вольпе замер на границе, отделявшей связующий коридор от коридора Нового, но оборачиваться не стал.

— Он приходил ко мне на днях, просил не отвлекать тебя от учебы. Я его послал. Хочешь сказать, что не просил его?

— Нет. Но я рад, что он это сделал. Хоть одним настоящим другом в этой школе, считай, обзавелся, — мысль о том, что Макиавелли и правда о нем волновался, порадовала Вольпе. — Если что, я от своих слов не отказываюсь. Развлекаться с тобой не буду. Но дружить — всегда пожалуйста.

И так, не давая Джейкобу даже шанса что-то сказать, Вольпе вернулся в комнату.

За время его отсутствия Макиавелли ни на миллиметр не сдвинулся со своего места. Он, словно забыв о том, что между ними произошло, продолжал строчить на своих листках. Обычно Вольпе никогда его не отвлекал и сбегал в гостиные, пользуясь тем, что Макиавелли за своей писаниной ничего вокруг себя не замечал. Но не в этот раз.

— Эй, — Вольпе подошел к столу и перехватил руку, только занесенную Макиавелли над новой строчкой. — Хватит на сегодня.

— Сам решу, хватит или нет, — Макиавелли резким движением высвободил руку и поднял взгляд на соседа. — Чего тебе?

— Поблагодарить хотел, что ты мне мозги вправил. И извиниться, само собой, — улыбнулся ему Вольпе. — Ты был прав. Я реально расслабился и упустил из внимания много всего. Твое плохое состояние в том числе. Сколько дней ты не спал?

— Как ты понял? — смутился Макиавелли.

Вольпе снова взял его за руку, заставил подняться и подвел к зеркалу.

— К лицу твоему присмотрелся, — сказал он, взяв соседа за подбородок и развернув его лицо так, чтобы показать с другого ракурса. — Ты ведь бледный, как привидение. Глаза покрасневшие, уставшие. Под ними все черное. Руки еще дрожащие, все такое.

— Да все со мной в порядке, — Макиавелли, слегка покраснев от смущения, высвободился из его рук и сделал шаг в сторону. — Как прошло с Джейкобом?

— Как понял, что я к нему ходил? — Вольпе, не сводя с него взгляда, уселся на своей кровати и похлопал по одеялу.

— На твоем месте сделал бы точно так же, — опустившись рядом, Макиавелли издал тяжелый вздох.

Они немного помолчали, раздумывая каждый о своем. Вольпе слегка склонил голову и, рассматривая Никколо, вдруг понял — сейчас он видит перед собой совсем другого человека. И этот, другой, ему ужасно нравился.

— Так что?

— Ну, ты был прав и насчет него тоже. Он и правда кое-чего от меня хотел. Но больше не хочет.

— Главное чтобы темную тебе не устроил. У него ведь отец в педсовете.

— Не устроит. Я дал ему шанс остаться моим другом.

— Думаешь, воспользуется?

— Куда он денется. Он ведь не дурак, знает, что сам накосячил. Да и толку ему мне какие-то темные устраивать? Выпускник же. Насладиться не успеет.

— И то верно.

Отчего-то вся ситуация вдруг стала казаться им обоим ужасно комичной и дурацкой, и они не смогли сдержать смеха. Отсмеявшись, парни переглянулись.

— Спасибо, что поговорил с ним, — честно сказал Вольпе. — Я был счастлив, когда узнал.

— Правда? — Макиавелли был искренне удивлен. — Я думал, ты разозлишься.

— Нет, что ты. Как я могу злиться на своего крутого соседа, — Вольпе не смог сдержать улыбки при виде озадаченного выражения лица Макиавелли. — Только действительно крутой человек и настоящий друг мог пойти к кому-то, кто доставлял мне проблемы, и все ему высказать. Мне жаль, что я подводил тебя все это время. И я обязательно исправлюсь, если дашь мне шанс.

— Тебе не нужно обещать или просить об этом, — тихо сказал Макиавелли. — Я не сержусь. И не считаю, что ты меня подвел. Так что не надо ничего исправлять. С тобой же все в порядке. Просто… не отвлекайся больше на всяких кретинов, ладно?

— Только если ты начнешь спать по ночам.

— Обещаю.

Они еще немного поговорили, нагоняя все, что упустили за последние дни, и довольно скоро отправились готовиться ко сну.

— Эй, Вольпе, — тихо позвал Макиавелли соседа, когда они выключили свет и уже забрались в свои постели.

— Что?

— Я не был уверен, стоит ли поднимать эту тему, но… Джейкоб тебе ничего странного не предлагал?

— Ты о чем? — спросил Вольпе. Он сразу же понял, что имеет в виду Макиавелли, но все-таки хотел убедиться, что понял правильно.

— Он… иногда смотрел на тебя так, что мне казалось… а, впрочем, неважно, — видимо, Макиавелли принял его встречный вопрос за отрицательный ответ на собственный и успокоился. — Не бери в голову. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

В темноте послышалось умиротворенное сопение — Макиавелли, и правда уставший, моментально уснул. Вольпе же перевернулся на бок и, подложив руку под голову, окинул взглядом фигуру на соседней кровати. Всегда хорошо видевший в темноте, Вольпе обычно не пользовался этой своей особенностью, особенно если делил с кем-то спальню. Но сейчас он не смог себе отказать в этом маленьком нарушении правила.

Он не мог оторвать взгляда от плавно вздымающейся от каждого вздоха груди под обычным школьным одеялом, от расслабленно сложенных на груди рук, от выделявшегося своей бледностью лица. Даже не различая каждой отдельной черты лица соседа в темноте, Вольпе все равно был уверен, что помнит почти каждую наизусть. И это показалось ему удивительным. Как в столь короткий срок он сумел привязаться к этому угрюмому ровеснику так сильно, что, даже не стараясь, запомнил все о нем?

Устав размышлять об этом, Вольпе отвернулся лицом к стене и укрылся одеялом с головой. Кулон скатился по шнурку с его груди на простынь и тускло засиял. Время от времени такое случалось. Сначала Вольпе принимал это за обман зрения или просто отражение освещения в покрытии кулона, однако, заметив все то же самое в полной темноте, понял, что ему не кажется. С тех пор он часто смотрел на кулон по ночам и вспоминал о Рэниро. Иногда ему даже казалось, что кулон нагревается и слегка вибрирует в его руках. А в моменты полного отчаяния или всплесков сильных эмоций Вольпе сжимал его руками и словно перегонял их все в его успокаивающе-холодную поверхность.

В этот раз Вольпе заметил, что кулон блестит ярче обычного. Заинтригованный, он всматривался во вроде бы эмалевую поверхность до тех пор, пока не уснул сам. И впервые за несколько месяцев ему приснился Рэниро, возникший из ниоткуда под тем же самым одеялом. Он казался теплым, близким и почти что реальным, что Вольпе даже на миг ощутил его запах, такой знакомый и насыщенный, что закружилась голова.

— Я скучаю по тебе, Рэниро, — прошептал Вольпе.

— И я по тебе, Лисенок, — Рэниро улыбнулся ему редчайшей из своих улыбок. — Но я рад, что ты в порядке. Ты так далеко забрался, нашел друзей и семью. Ты так часто улыбаешься и смеешься от души. Вот такую жизнь я для тебя хотел.

— Без тебя она все равно никогда не будет полной. Однажды я разыщу тебя и познакомлю со своими друзьями, — Вольпе по привычке потянулся к рукам дворецкого, словно забыв, что он все-таки нереален, и никакого прежнего тепла от его тела уже не ощутить. — Вот увидишь, они тебя полюбят.

— Ты ведь знаешь, что я не нуждаюсь в чужой любви, — образ Рэниро начал бледнеть, становясь прозрачным. — Как и то, что не найдешь меня.

— Да, да, ты плод моего воображения и все такое, — пробормотал Вольпе, почти впав в уныние, но последние слова Рэниро быстро изменили его состояние.

— Я совсем не то, чем ты меня представляешь, Лисенок. И никогда этим не был, — Рэниро коснулся его почти что истончившейся прозрачной рукой, и Вольпе ощутил это прикосновение чертовски реальным. —  Ты чувствуешь мое присутствие только потому что сильно этого желаешь. Но даже твоей силы воли недостаточно, чтобы удержать меня надолго. Загадывай нашу следующую встречу с умом, Лисенок, ибо она будет последней.

Разумеется, Вольпе даже не успел спросить, что это значит. Медальон, обеспечивший их связь, погрузил Вольпе в темноту, лишенную снов и размышлений, и только после этого снова померк. И лишь много лет спустя Вольпе удалось их вспомнить и разгадать эту странную загадку.

***

Свои первые настоящие экзамены Вольпе выдержал гораздо лучше, чем этого ожидал. Он рассчитывал в лучшем случае на тройки и знал, что особых надежд на него учителя не возлагают. Однако, в день выставления оценок он подобрался к вывешенным на общей доске результатам и с удивлением увидел, что почти по всем предметам получил четверки с минусами.

— Я знал, что так и будет, — сказал Макиавелли, когда Вольпе вернулся в комнату и радостно потряс перед его лицом личным табелем успеваемости. — Ты хорошенько постарался.

— Ты собой ни капельки не горд? — насупился Вольпе.

— Я-то тут причем? Экзамены же ты сам сдавал.

— Я так хорошо справился только потому, что у меня был хороший наставник.

— Это несложно, если ученик хороший.

Эти слова целебным лосьоном пролились на душу Вольпе. Он прекрасно понимал, что даже обычными констатациями факта Макиавелли не разбрасывается направо и налево, а уж похвала из его уст была желанной и драгоценной в своей редкости. И то, как щедро он высказывал подобные вещи в адрес Вольпе, многое говорило о прогрессе последнего. У них наконец-то все было хорошо.

Выправились у Вольпе и отношения с Джейкобом и компанией. Джейкоб довольно быстро оправился от отказа и явно ничего никому не рассказал. Он правильно воспринял слова Вольпе и больше не мешал ему учиться. Даже сам время от времени занимался с ним и другими друзьями с младших курсов, объяснял им сложные темы. И, чем сильно удивил и даже втайне порадовал Вольпе, принял в свою компанию Макиавелли. Как-то раз Вольпе даже застал их шушукающимися в сторонке и подозрительно умолкавшими всякий раз, стоило остальным приблизиться. Он знал, ничего серьезного эти двое точно не планировали, и оттого совершенно не волновался.

Итак, семестр был окончен, и со дня на день ученикам нужно было сообщить в учебную часть о своих планах на каникулы. Вольпе, долго искавший способ отблагодарить Макиавелли за его заботу и помощь, не придумал ничего лучше, как пригласить его пожить на каникулах в доме Тэтча, и с энтузиазмом принялся все устраивать. С Макиавелли вопрос решился быстро. Оказалось, он собирался оставаться в школе на все каникулы и был бы рад сходить куда-то развеяться. Однако, позвонив Тэтчу спросить разрешения, Вольпе узнал неожиданную новость.

— Боюсь, тебе придется остаться в школе на все каникулы, щенок, —Тэтч звучал устало, мрачно и раздраженно. — У нас тут… дурдом. Нам с Вэйном и Рэкхемом придется уехать в Лондон по делам. Энн с Дженни я отправлю в гости к Мэри на все праздники — пусть отдохнут от нас, бедняжки. Так что дома останется только Боннет и его новая сиделка.

— Новая? — Вольпе так растерялся от этой новости, что выронил зажатую между плечом и щекой трубку и лишь чудом успел подхватить и снова к ней прижаться. — А что Теодора? Я так хотел получше познакомить ее со своим другом по школе и ждал каникул, думал, будем видеться чаще… Она же почти не заходила, когда мы у вас оставались…

— У нее там свои какие-то делишки с монашками, — Тэтч, явно куривший, закашлялся так громко, что Вольпе по привычке задержал дыхание, чтобы не вдыхать дым, и не сразу вспомнил, что они говорят по телефону. — Что-то там с документами, я не вникал. Они ее из-за этого присылать-то и перестали. Стид, ясное дело, от этого всего разнервничался, а как новую сиделку от монашек увидел — опять поплохел, бедняга. Вот я от их услуг и отказался. Подыскал контору и там нормальную сиделку нанял, само собой. Так что у Стида теперь совсем другая сиделка. Теодора навещает его по доброй памяти, но очень редко. Так что, сам понимаешь, в школе тебе будет явно повеселее, чем дома.

— Да уж, — вздохнул Вольпе. — Без вас все совсем не то. Я соскучился, Тэтч.

— Знаю, щенок. Дома без тебя тоже уныло стало. Так что будем ждать на летние каникулы. И дружка убеди у нас пожить с недельку, если родичи отпустят, — предложил Тэтч. Он хотел было сказать что-то еще, но отвлекся на чей-то голос в стороне. — Ладно, мне пора идти. Обещаю притащить сувенир в качестве подарка. Счастливого Рождества, щенок.

— Счастливого Рождества, Тэтч, — вздохнул Вольпе в ответ гудкам — Тэтч повесил трубку раньше, чем услышал ответное пожелание.

Так и получилось, что Вольпе и Макиавелли оказались в числе нескольких учеников, остающихся в школе на каникулы.

Все остальные довольно скоро начали разъезжаться. На несколько дней общежития погрузились в суетливые и шумные сборы. Ученики впервые на глазах Вольпе начали пренебрегать порядками школы — бегали по коридорам, громко включали музыку, часто засиживались в чужих комнатах и не спали допоздна. Ходить по коридорам даже при свете дня стало опасно. В самых неподходящих участках коридоров обнаруживались выставленные заранее собранные чемоданы, посылки с вещами, ожидавшие отправки по домам учеников, мощными горами возвышались на коридорных подоконниках и угрожающе кренились, готовые упасть.

От этого хаоса Вольпе и Макиавелли довольно быстро устали. Но и прятаться в комнате им надоело почти так же быстро. Они попытались отпроситься в город, но сотрудники учебной части, занятые помощью остальным ученикам, запретили им выходить пока все не разъедутся. Вольпе уже было совсем отчаялся и заскучал, однако, именно тогда светлую голову Макиавелли посетила отличная идея. Он вспомнил, что гостиная Нового даже в такие суматошные времена продолжает пустовать, и затащил туда Вольпе.

Не то чтобы у них появились новые занятия, однако, в большой и уютной комнате проводить время было гораздо приятнее, чем в маленькой спальне. Макиавелли, имевший склонность к графомании, занял один из двух письменных столов под свою обычную возню с бумажками. Как понял Вольпе, вот уже несколько месяцев Макиавелли работал над каким-то философским трудом собственного сочинения и описывал свои серьезные идеи в виде тяжелых для восприятия текстов, которые не давал никому читать. Вольпе же играл на губной гармошке мелодии, которым научил его Вэйн, создавая тем самым достаточно своеобразную атмосферу в комнате.

Именно за этими занятиями и застала их компания Джейкоба в один из холодных зимних вечеров.

— А вы неплохо обустроились, — присвистнул Джейкоб, разглядывая развалившегося на подушках, сброшенных с дивана к камину, Вольпе, и пиная ногой не долетевшие до ярко пылающего огня скомканные бумажки Макиавелли.

— Ага, нам тоже нравится, — улыбнулся Вольпе, поднимаясь и освобождая место остальным.

Салаи, Бен и Джейкоб развалились на подушках рядом с ним, Уильям выбрал диван, а Ахиллес забрался на подоконник.

— Какие планы на Рождество? — спросил Бен, протирая очки. — Мне придется остаться здесь. В круизе по Атлантике родители решили обойтись без меня.

— А я своим сразу сказал, что ноги моей дома не будет до самого выпускного, — усмехнулся Салаи. — Не то чтобы мне сильно рады дома, но я на всех этих застольях помру от скуки. Уж лучше хорошенько оттянусь на вечеринках, пока есть такая возможность.

— Я тоже не горю желанием возвращаться, — Уильям, как и всегда, хмурился. — Весь сочельник работать в поте лица на семейной ферме и потом с боем отвоевывать заслуженный кусок пирога — так себе перспектива, если честно.

— Не хочу оставаться на каникулы в школе, но и домой тоже не поеду, — Джейкоб улыбался. — В этом году приезжает сестра, мы планируем побывать на каждой вечеринке в городе, так что будет весело.

— Отлично, я с вами! — воодушевился Салаи. — Ахиллес, даже не думай отсиживаться в школе, натянешь свой самый лучший свитер из авторской коллекции твоей бабушки и зажжешь со мной!

— Если предлагаешь сжечь мне всю чертову коллекцию, то я только за, — закатил глаза Ахиллес.

Он, обычно миролюбивый и дружелюбный, испытывал крайнюю степень ненависти к подаркам родственницы, считавшей, что ее внук замерзает до соплей. Знавшие это парни разразились громким смехом и предложили свою посильную помощь в уничтожении злосчастных свитеров, на что Ахиллес ответил искренним согласием и благодарностью.

— А вы что будете делать? — отсмеявшись, спросил Джейкоб у Вольпе и Макиавелли.

— Я планировал читать, — ответил Макиавелли и закатил глаза, услышав, как взвыли все присутствующие. — Ну, а что, мне все равно больше некуда идти.

— И у меня, как назло, все разъехались, — грустно вздохнул Вольпе. — Хотел отпраздновать нормальное Рождество чуть ли не впервые в жизни, а тут такая подстава.

— Да уж, облом, — согласился с ним Салаи.

— Почему бы вам не пойти с нами на вечеринки? — предложил Джейкоб. — Ну, а что, не будете скучать здесь, но и абы где тоже шататься не будете. Заодно повеселитесь. Люди везде, где мы будем веселиться, проверенные, и на ночь будет где остаться.

— Звучит заманчиво, — заметил Вольпе. Он подхватил лежащий на полу комок бумаги и швырнул им в Макиавелли, снова погрузившегося в работу и потерявшего нить разговора. Улыбнувшись недовольному взгляду соседа, он спросил. — Пойдешь с нами веселиться все каникулы?

— Так спросил, будто у меня есть выбор, — снова закатил глаза Макиавелли. — Должен же хоть кто-то в отсутствие твоего опекуна проследить за тем, чтобы ты случайно не убился.

— Пока ты рядом — со мной точно ничего не случится, — Вольпе удовлетворенно улыбнулся. — Значит, решено! Мы проведем эти каникулы так, чтобы потом иметь полное право назвать их лучшими в нашей жизни!

Макиавелли вздохнул, но свое мнение по поводу этого предприятия решил не высказывать. Почему-то эта идея, несмотря на возможный плохой исход, понравилась частичке его души.