Их разлука продлилась целых, как говорил Вольпе, и всего-то, как шутил Никколо, делавший все возможное, чтобы сократить этот срок вдвое, шесть лет. Это были ужасно странные годы, наполненные по большей части неопределенностью и опасностью, когда как хорошие события можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Почти все эти годы они прожили в непрерывной обороне. Никколо сбился со счета пережитых покушений где-то на пятнадцатом, Вольпе — на двадцатом. Но они запоминали всех, кого были вынуждены тайно устранять в целях самозащиты. Подобных нападений и вынужденных проступков было бы больше. Но грамотные действия Никколо и Марио довольно скоро дали плоды, и уже на второй год они начали перевозить к себе близких и друзей.

Первыми Италию покинули Джованни и Мария с детьми, хотя по плану должны были сделать это в последнюю очередь. Огромную роль в их скором переезде сыграл случай, которого они все ждали и боялись. Пожилой мессер Аудиторе, отец Марио и Джованни, неожиданно умер вскоре после своего возвращения в родной дом. Как сказали врачи, слабое сердце не выдержало радости от появления нового внука. Его похороны, как и ожидалось, посетило немало людей. И едва ли треть из них не принадлежала ни к ассассинам, ни к тамплиерам, ни к еще какой-нибудь непростой организации. Разъехались гости почти что сразу же, как кончились поминки, но «скорбящих» наследников было не обмануть. Все они понимали, что начало борьбы за титул — вопрос времени.

И так, освободившись от гнета отцовских амбиций, Джованни наконец получил долгожданную свободу. Они с Марией рассчитали слуг, распродали существенную часть имущества, включая родовое гнездо и большинство домов по всей стране, расплатились с долгами семьи и, наняв в итальянские отделения банка хороших управляющих, улетели. Марио, получивший работу в полиции и взявший хороший двухэтажный дом с четырьмя спальнями в ипотеку, перевез их к себе.

Вольпе не успел попрощаться с ними в аэропорте — дата вылета совпала с юбилеем Тэтча, который Вольпе никак не мог пропустить. В глубине души он был этому искренне рад. Вольпе ужасно скучал по опекуну и не знал, когда еще ему представится подходящая возможность навестить его и всех остальных. Да и видеть, как покидают родину его лучшие друзья детства, Вольпе не слишком-то и хотелось. Он был рад, что они уехали в более безопасное место, но даже его немного загрубевшему сердцу была не чужда сентиментальная ностальгия.

Паола, выздоровевшая физически, но медленно поправлявшаяся морально, уехала на третий год. Теодора решила поехать с ней.

— Мне так не хочется оставлять тебя здесь одного, дорогой, — сказала она, обнимая Вольпе перед вылетом. — Особенно, с этими мрачными ребятами, Антонио и Бартоломео…

— Ну, насчет Антонио не поспоришь, — усмехнулся Вольпе, отстраняясь. — Но Бартоломео… Я думал, вы нравитесь друг другу.

— Ну, мы встречались пару раз, но не более того, — Теодора пожала плечами. — Он в целом ничего, но рядом с Антонио превращается в какого-то придурка. Да и… звезд с неба не хватает, откровенно говоря. Он со мной намучается, а я с ним заскучаю.

— И то верно. Лучше поехать куда-то с хорошей подругой, чем с парнем, которого не выносишь.

— Это да. Только вот я за нее ужасно волнуюсь, — они оба повернулись в сторону Паолы, сидящей на лавке и сверлящей безжизненным взглядом противоположную от нее стену. Теодора тяжело вздохнула и покачала головой. — Сейчас ей уже получше. Она уже не плачет и не кричит по ночам, стала лучше спать. Даже флиртовала с мужчинами на улице пару раз, когда мы гуляли.

— Значит, она поправляется. Что же тебя тревожит?

— Она мечтает о новом браке когда-нибудь в будущем. И о ребенке, само собой. Только вот… детей она больше завести не сможет.

— Даже с помощью?

— Даже с помощью. Если только из приюта возьмет.

— Черт, паршиво. Выходит, она еще не в курсе? Ну, иначе стала бы мечтать об этом…

— Я не уверена, Вольпе. Я была в лучшем случае на половине приемов после выписки, и при мне никто ей об этом не сообщал. Однако, ей могли сказать еще в интенсивной терапии. Возможно, она не поверила. Возможно, забыла. В любом случае, ей будет трудно принять эту правду, и не так уж важно, откуда она узнает.

— Так что будет лучше, если рядом будет кто-то близкий, — кивнул Вольпе. — Я понимаю. И я рад, что это будешь именно ты. Я взрослый мальчик, Теодора. Я справлюсь. Буду посылать тебе отличные открытки.

Объявили посадку на самолет, и они снова обнялись.

— Эй, родная, — сказал Вольпе, присев на одно колено перед Паолой, чтобы обнять ее, и отстранившись после этого. — Я рад, что ты с нами, ты ведь это знаешь?

Он не ожидал, что Паола ответит. Однако, ее взгляд обрел осознанность и медленно сполз со стены на Вольпе.

— Знаю, — совершенно бесцветным голосом ответила она. — Потом я тоже буду рада. Наверное. Просто сейчас мне слишком плохо. Это дерьмо ведь однажды кончится, да?

— Все дерьмо рано или поздно кончается, — хоть и побаиваясь возможных последствий, честно ответил Вольпе. — И затем начинается что-то хорошее. И так по кругу Закон равновесия, все такое.

Больше они ничего друг другу не сказали. Теодора взяла Паолу под руку и увела ее к стойке регистрации. Через двадцать минут Вольпе, добравшийся до огромного панорамного окна, выходящего на взлетные полосы, провожал взглядом их взлетающий в небо самолет.

На четвертый год Вольпе, почти запершийся в своем венецианском доме, начал отчаиваться. Ему было ужасно одиноко в городе, где больше не было ни Никколо, ни Теодоры, ни Джованни, ни еще кого-то достаточно близкого, и редкие визиты Антонио и Бартоломео чаще раздражали его, чем помогали. Даже письма Никколо порой казались ему издевательством, как бы не старался Никколо наполнить их утешающими признаниями. А праздничный настрой горожан — в этом году его день рождения совпал с ежегодным карнавалом, — и вовсе казался предпоследним гвоздем в крышке гроба его терпения.

Он старался не подавать виду, но, должно быть, Никколо что-то понял по его скудным ответным строчкам на свои длинные письма и к последнему, добравшемуся до Вольпе накануне дня рождения, добавил небольшую и загадочную приписку.

«Помнишь тот маленький и безлюдный участок пристани у Королевских садов? Тот, где случился наш первый уличный поцелуй? Я вспомнил его, когда ты упомянул карнавальный шум, и вдруг осознал, что могу кое-что сделать. Кое-кто из моих людей будет в это время в городе и оставит там подарок для тебя. Я знаю, ты не празднуешь дни рождения и не особенно-то и любишь подарки, да и прекрасно понимаю, что никакой подарок не сможет тебя утешить в такое-то время… Но все же, прошу тебя, дорогой, приди на это место вечером своего юбилея и забери этот маленький сюрприз. Я очень старался, устраивая это, и могу тебя заверить — оно того стоит»

Вызубрив эти строки и спалив к чертовой матери письмо, Вольпе тяжело вздохнул. Он и правда ужасно ненавидел свой день рождения — как можно было ему радоваться, зная, что эта ненастоящая дата была поставлена в его документах лишь потому, что никто не знал настоящей? Да и привычки получать подарки он за большую часть жизни так и не приобрел. Считал себя не заслуживающим таких знаков внимания и очень болезненно переживал получение каждого подарка, казавшегося слишком дорогим. И теперь, получив такую просьбу от Никколо, Вольпе разволновался. Он понимал, что даже такой маленький жест, как оставленный в условленном месте подарок, стоил Никколо огромных усилий и может обернуться большой опасностью в случае, если кто-то это отследит.

Однако, исстрадавшееся в тоске по Никколо сердце вскоре заставило голос разума заткнуться и вытолкало их обладателя из дома в назначенный день. Пробираясь сквозь вывалившие на улицы толпы туристов и горожан, разодетых в карнавальные костюмы и скрывших лица масками, Вольпе, и сам закутавшийся в длинный коричневый плащ с глубоким капюшоном, убеждал себя, что согласился на это безумие чтобы не подставлять Никколо. Однако, в глубине души он уже знал правду — он все же хочет этот дурацкий подарок. Хочет получить что-то, что еще недавно находилось в руках Никколо, впитало в себя немного его тепла, было настоящим доказательством его любви. Он с большим трудом сохранял спокойный шаг и старался не торопиться, не привлекать к себе лишнего внимания, однако, в безлюдных проулках все же срывался на бег.

Он добрался до места аккурат к началу танцев на больших площадях и широких улицах. Никколо оказался прав в том, что и сад, и пристань оказались абсолютно пусты в это время дня — местные жители либо спали, либо гуляли в популярных местах, что уж тут говорить о туристах. Так что Вольпе смог беспрепятственно осмотреться, и то, что он обнаружил, его сильно удивило. Ничего хоть сколько-нибудь напоминающего подарок Вольпе на пристани так и не нашел. В голове мгновенно возникло с десяток разных предположений, одно глупее другого. Вдруг Никколо поздно передал подарок? Или письмо задержалось на почте? Вдруг человек Никколо украл подарок? Вдруг Никколо и вовсе ничего не посылал, и все это было чьей-то глупой шуткой? Что если его и вовсе сюда заманили обманом со злыми намерениями?

Мучаясь этими ужасными предположениями, Вольпе расхаживал по пристани и то и дело оглядывался по сторонам. Вода шелестела своими призрачными воспоминаниями о прожитом дне, ежась в холодных объятиях каменного канала. Тарантелла, доносившаяся с ближайшей площади, обычно ему очень нравилась, но сейчас звучала неожиданным и неприятным издевательством, а современная песня, доносившаяся из открытого окна в жилом доме по другую сторону канала, вторила ей, прерываясь на помехи проигрывателя. Даже сквозь эти смешивающиеся один с другим звуки Вольпе смог расслышать, как кто-то, торопливо пробежав по дорожкам сада и выскочив на пристань, бежит в его сторону. Незаметным движением Вольпе вытащил нож, который всегда держал при себе, и, резко развернувшись, приставил его к горлу незнакомца.

— Вольпе, это я! — Никколо поднял руки, показывая, что не представляет угрозы. — Всего лишь я!

Узнав его по голосу, запаху и силуэту, немного непривычному спустя годы разлуки, особенно в вечерней темноте и желтом свете фонарей, Вольпе с облегчением выдохнул. Он торопливым и привычным движением спрятал нож и обнял Никколо так крепко, как только мог.

— Мой хороший, — прижимая его в ответ так же крепко, прошептал Никколо. — Мой милый лисенок, как же я по тебе скучал. Прости, что опоздал и напугал тебя… Рейс задержали… А с этим карнавалом на улицах тихий ужас творится, я боялся, что вообще не успею… Слава Богу, я успел и застал тебя… С днем рождения, милый!

Вольпе отвечать не торопился. Прижимаясь к Никколо и утыкаясь носом ему в плечо, он вдыхал родной, но немного подзабытый за время разлуки запах. Ему нужно было убедиться в том, что Макиавелли настоящий. Убедиться, что ему не чудятся крепко обнимающие руки, губы, целующие каждый доступный участок тела, это желанное живое тепло близкого, дорогого существа. Он обнимал Никколо как в последний раз, боялся, что тот исчезнет, едва появившись, и больше не вернется.

— Я не думал, что это будет так тяжело, — прошептал Вольпе, наконец, справившись со своими чувствами. — Не понимал, как плохо без тебя будет.

— Точно, — согласился Никколо, поглаживая его по затылку. — Я думал, что справлюсь, ведь твоя жизнь и безопасность важнее привычки находиться рядом… Но в последнее время навалилось слишком много всего. Оно и понятно, мы ведь с Марио, считай, на финишную прямую вышли. Работы стало в несколько раз больше, но теперь хотя бы видно конец. Думаю, что мы перевезем вас с парнями в ближайший год-полтора, два максимум. Я делаю все, чтобы сократить этот срок, но пока ничего не могу обещать.

— И все равно нашел время приехать? — искренне удивился Вольпе, совсем немного отстранившись. — Хотя был очень занят и понимал, что вот-вот закончишь?

— Конечно, — Никколо мягко усмехнулся. — Как я мог не приехать? Я не видел тебя четыре года. Постоянно отвлекался от дел, даже иногда задумывался бросить все и вернуться.

— Это было бы очень глупо.

— Знаю. Поэтому я придумал компромисс. Поменялся заданиями кое с кем. И по пути заехал сюда на одну ночь, чтобы провести с тобой это время и хоть немного наверстать упущенное. Днем я уеду. В следующий раз мы увидимся только в Штатах.

— Значит, нам нельзя тратить это время впустую.

Кто-то в стороне запустил фейрверки. Разноцветные всполохи искр разлетелись в разные стороны и, отразившись в воде, отбросили яркие тени на них, целующихся на пустой пристани.

— Помнишь, как нас пытались научить танцевать? — вдруг спросил Никколо, разорвав поцелуй.

Вольпе тихо засмеялся. Это было забавное воспоминание. Когда они учились на втором курсе, мисс Сартор загорелась идеей научить своих подопечных танцевать. Первое время ее затея успешно работала — парни охотно шли на контакт с миленькими девушками из женской частной школы неподалеку. Но уроки пришлось прекратить, когда нескольких девушек обнаружили не в самом приглядном виде в комнатах первокурсников, а Уильяма, Ахиллеса и, что всех ужасно удивило, Бена привели за руки смотрители общежития той самой женской школы, заставшие их за попыткой навестить подружек.

Им двоим эти уроки запомнились их первым эпизодом ревности. Несмотря на то, что Вольпе оставался абсолютно равнодушным и к танцам, и к девушкам, Никколо, замечавший возрастающее с каждым уроком количество желающих потанцевать с Вольпе, делался все более невыносимым. Все вот-вот должно было перерасти в крупную ссору или что похуже, но незадолго до отмены занятий Никколо сильно простудился. И Вольпе, обманув его сокровенные страхи, провел с ним все это время. Он отпросился с занятий и выхаживал Никколо до тех пор, пока тот не поправился. Они хорошо запомнили это время, ведь именно тогда Никколо наконец-то перестал в себе сомневаться и обрел уверенность, в которой так нуждался всю жизнь.

— Да, это было забавно, — усмехнулся Вольпе, припомнив это все. — Почему ты вдруг вспомнил об этом?

— Я хочу потанцевать, — прошептал Никколо. — С тобой. Сейчас.

— Черт, да ты издеваешься. Я ни одного танца не помню.

— Я тоже, но какая нахрен разница? Мы можем делать это как захотим… Ведь здесь и сейчас нас никто ни в чем ограничивает…

— Знаешь, ты очень убедителен, — Вольпе аккуратно поцеловал его в уголок губ. — Делай все, что хочешь, я доверяю тебе.

Взяв одну руку Вольпе в свою, Никколо обнял его за талию свободной рукой. Словно по волшебству, в одном из открытых окон в ближайших домах заиграла музыка, достаточно громкая, чтобы перекрыть карнавальную, но не привлечь к ним лишнего внимания. Никколо, улыбнувшись так, словно только этого и ждал, закружил Вольпе в танце.

Мягкая мелодия, сопровождающая нежный женский голос, волновала воду в канале и заставляла их сердца биться быстрее. Вольпе смотрел в глаза Никколо и наслаждался любовью, которую видел в них. Хотелось бы ему продлить этот момент, растянуть его в целую вечность и больше не расставаться, однако, это было невозможно. Никколо придется уехать, и они оба это знали. Так что они остановили свой танец стоило кончиться песне.

— Пойдем домой? — спросил Вольпе, прижимаясь к Никколо достаточно крепко, чтобы почувствовать его сильное желание.

— Пойдем, — ответил Никколо, поглаживая его по спине.

Дорога до дома Вольпе им почти не запомнилась. Ведь все, что началось, стоило им закрыть за собой дверь дома и поцеловаться уже в коридоре, было важнее и желаннее. Дрожащими руками Никколо скинул с Вольпе его плащ и большую часть одежды, прерываясь лишь чтобы позволить Вольпе сделать то же самое с ним.

— Я не дойду до спальни, — пожаловался Вольпе, на миг прервав поцелуй. — Хочу тебя.

— И я тебя, — усмехнулся Никколо. — Но подняться все же придется. Поверь, тебе понравится то, что я задумал.

Заинтригованный Вольпе все же отстранился и почти что поволок Никколо в спальню.

— Так что у тебя за идея? — спросил он, роясь в тумбочке.

Вместо ответа Никколо обнял его со спины и взял из ящика все нужное прежде, чем это сделал Вольпе. Устроившись на кровати, он занялся обычными приготовлениями. Только вот в этот раз готовил он не Вольпе, а себя.

— Я подумал, это немного нечестно… что каждый раз это ты, — усмехнулся Никколо, отвечая на немой вопрос забравшегося на кровать и нависшего над ним Вольпе. — В этот раз я хочу сам попробовать…

— Так вот какой подарок ты приготовил на самом деле? — Вольпе все еще не мог до конца поверить в происходящее.

— Да, вроде того. Ты же… не против?

Ответом ему послужили новый глубокий поцелуй и руки, пришедшие на помощь в подготовке. И то, как Вольпе это делал, мгновенно заставило Никколо потерять контроль. Все же, как бы он ни привык заниматься этим самостоятельно, сравниться с Вольпе в подготовке к проникновению он не смог. Вольпе был слишком чувствителен к чужим ощущениям, к интонациям, дыханию, он чувствовал каждую перемену в человеке напротив и мастерски этим пользовался. Он целовал Никколо именно там, где тот этого хотел, но не успевал попросить, готовил достаточно уверенно и вместе с тем мягко, не причиняя ни боли, ни дискомфорта.

— Ты это давно придумал? — спросил Вольпе, заметив, что Никколо слишком податлив и отзывчив для первого раза. — И подготовился?

— Совсем немного, — Никколо изогнулся, чутко реагируя на его прикосновение к быстро обнаруженному особому месту. — Времени не хватило…

— А по тебе и не скажешь. Ты словно всегда был готов…

— Возможно. В любом случае… теперь я понимаю, почему тебе так тяжело сдерживаться. Это лучше, чем я думал, — кивнул на свой колом стоящий член Никколо. — Я не знаю, сколько еще продержусь… Так что будь лапочкой, подвинься к стене.

— С удовольствием, — Вольпе вытащил пальцы, чем вынудил Никколо разочарованно выдохнуть, и сел так, как его попросили. Разобравшись с защитой и смазкой, Вольпе позволил Никколо оседлать свои колени и прикоснуться расслабленными мышцами к своему твердому члену, но не дал ему опрометчиво и торопливо продвинуться дальше. — Поначалу может быть больно или неприятно, так что не торопись, ладно?

— Ладно, — Никколо сделал глубокий вдох и двинул бедрами.

Вольпе оказался прав. Несмотря на хорошую подготовку, Никколо было больно и некомфортно, хотя и не так сильно, как он опасался. Возможно, с непривычки, возможно, из-за чувствительности, которой он раньше за собой не замечал, но он довольно отчетливо ощущал каждую мелочь в медленном продвижении по члену Вольпе вниз.

— Как ты? — спросил Вольпе, мягкими поцелуями и прикосновениями отвлекая его от неприятных ощущений.

— Нормально, — стоило лишь немного наклонить бедра, сменив тем самым угол проникновения, и прижаться к груди Вольпе, и дело пошло на лад. Никколо принял его полностью и ненадолго замер, привыкая к чувству наполненности. —  Мне просто нужно немного привыкнуть.

— Уверен? — Вольпе явно не терпелось перейти к активным движениям, но он, наученный опытом и знавший, как хорошо может быть, если сделать все правильно, не собирался идти на поводу сиюминутных желаний. — Если хочешь, можешь остановиться в любой момент.

— Ну уж нет, Гил. Я не собираюсь останавливаться, — Никколо обнял его за плечи и, прижавшись еще сильнее, втянул в короткий поцелуй с языком. — Тем более, что я давно хотел попробовать. Хотел понять, каково тебе. И пока что это ощущается довольно интересно. Ты-то сам как?

— Я даже не могу передать, как польщен твоим доверием, — погладив его пальцами по уздечке, Вольпе обхватил его член всей ладонью. — Ты никогда не позволял себе быть настолько уязвимым, никогда не отказывался от контроля над ситуацией, а сейчас... Сейчас ты позволил мне стать своим первым.

— Черт, ты же знаешь, я не совсем это имел в виду, — прошептал смущенный Никколо. Судя по тому, что в следующий миг он сжался вокруг Вольпе совсем иначе, так, как сам Вольпе сжимался вокруг него от испытываемого удовольствия, его тело чутко реагировало на каждое хорошее слово в свой адрес. — Надо было сделать это раньше.

— И лишить меня такого прекрасного подарка? — усмехнулся Вольпе, не удержавшись от соблазна потрепать Никколо за сосок, пусть и не такой чувствительный, как собственный, но сейчас достаточно возбужденный, чтобы откликнуться на прикосновение электрическим зарядом удовольствия, прежде, чем опустить руку ему на талию. — Это было бы ужасной жестокостью с твоей стороны, не находишь?

— Возможно…

— Вот и я о том же. Давай проверим, готов ли ты. Попробуй приподняться.

Вцепившись руками в плечи Вольпе, Никколо приподнялся на его бедрах и тут же запрокинул голову и издал едва ли не самый громкий и чувственный стон удовольствия в своей жизни. Он не знал, как передать это ощущение, но точно знал, что никогда прежде не испытывал ничего подобного.

— Вот черт, тебе и правда нравится, — Вольпе не смог сдержать своего восторга при виде окончательно растерявшего контроль Никколо. — Знаешь, наверное, ты прав, нам стоило сделать это раньше.

— Это всегда… вот так? — спросил Никколо, утирая предательскую капельку слюны, стекающую с уголка губ. — Всегда так хорошо?

— Обычно да. Но чаще всего лучше, — улыбаясь от уха до уха, Вольпе положил и вторую руку на бедра Никколо и в следующую секунду снова заставил его опуститься вниз, но уже быстрее и до конца. — Чувствуешь?

Ответ Никколо был неразборчивым, но красноречивым. Он снова застонал и уткнулся носом в свободный от собственных рук участок плеч Вольпе. В этот раз удовольствие сделало с ним что-то невообразимо прекрасное и непривычное, словно бы превратило на миг вечно собранного человека в импульсивного и отдающегося чувствам и эмоциям без остатка. Повинуясь необъяснимому позыву, Никколо двинул дрожащими бедрами вверх по члену Вольпе, снова опустился вниз и повторил все с самого начала. Еще раз. И еще. И еще. Никколо продолжил двигаться, поднимался и опускался снова и снова, будучи не в силах остановиться. Не сразу, но он все-таки заметил, что Вольпе двигается ему навстречу и придерживает его за бедра, сжимает их и время от времени даже впивается в горячую и влажную от выступившего на разгоряченном теле пота кожу аккуратно подстриженными ногтями.

— Тебе нравится? — спросил он на выдохе, протягивая руки к раскрасневшемуся от удовольствия лицу Вольпе.

— Да. Не останавливайся, — Вольпе, так наслаждавшийся происходящим, не мог даже стонать, лишь с присвистом выдыхал.

Он смотрел, как Никколо, обычно собранный и напряженный, планирующий все свои шаги и действия наперед, сейчас, повинуясь какому-то почти что животному инстинкту, стремительно двигается по его члену вверх и вниз, жадно принимая его в себя почти что целиком, и мечтал, чтобы это не заканчивалось как можно дольше. Не хотел разрывать этого пристального зрительного контакта. Не хотел выпускать из своих рук его сильное и горячее возбужденное тело. Просто не хотел расставаться. Вольпе все еще предпочитал быть на месте Никколо во время секса, однако, не мог не признать, что все происходящее ему ужасно нравится, и что он был бы не против повторить все это разок-другой.

Обычно они наслаждались друг другом гораздо дольше, энергичнее и осмысленнее, однако, долгая разлука, сильное возбуждение, долго не высвобождавшееся на волю подходящим образом, и накопившаяся усталость многократно ускорили подкрадывающийся конец. Но было в этом и что-то привычное, уже ставшее обязательной частью их близости. Они снова прижимались друг к другу там, где это было возможно, переплетались конечностями и отчаянно целовались, временами забывая даже вдохнуть достаточно воздуха, снова и снова метили друг друга засосами, маленькими царапинами и следами рук. Чувствуя приближающуюся разлуку, они никак не могли насытиться, и лишь накрывший с головой жар кульминации вынудил их остановиться.

Ночь закончилась, рассветом перетекла в утро. Плотная, почти черная синева стремительно белела, выгорая в лазурь. Сонное поголовье облаков ползло в холодную тень, обнажая остатки рассветного градиента — пурпурные мазки, всегда напоминавшие Никколо бледную тень глаз Вольпе, смешивались с солнечно-золотым кармином и едва заметной весенней зеленью растворялись в дневном однотонном небе. Первые солнечные лучи пытались заглянуть в их обитель через окно, но, натолкнувшись на глухо задвинутые шторы, разворачивались прочь.

Оторвавшись от губ Вольпе, Никколо грустно вздохнул.

— Все хорошо, — прошептал Вольпе, видя, как трудно Никколо заставить себя встать и покинуть его в последний раз. — Иди. Я буду ждать сколько надо.

— Обещаю, ты не пожалеешь, — таким же тихим шепотом ответил Никколо. — Я нашел чудесную квартиру в тихом районе. Там много зелени, все, как ты любишь. Квартирка небольшая, комната всего одна, но там все почти как в этом доме… Я специально искал что-то такое, чтобы…

— Нико, послушай, — Вольпе погладил его по щеке. — Я готов жить даже в самом убогом клоповнике, если потребуется, главное — чтобы ты был в порядке. Посуди сам. На кой черт мне хорошенькая квартирка без тебя?

Никколо, обычно привыкший к подобным признаниям Вольпе, сейчас был тронут до слез, хотя и сам себе не смог бы объяснить, почему. Он снова втянул Вольпе в поцелуй. Отвечая ему, Вольпе запоминал каждую маленькую деталь происходящего. То, каким мягким и приятным было тепло тела Никколо, обычно казавшееся легко замерзавшему Вольпе огненным. То, как руки Никколо держали его за лицо, поглаживая за ушами или зарываясь в его волосы пальцами. То, как смешивались запахи их тел с ароматом кондиционера для белья и тонким, едва уловимым лавандовым шлейфом, тянущимся от разложенных Вольпе под подушками травяных мешочков.

Чувствуя, что, если не сделает этого сейчас, то никогда не отпустит его, Вольпе отстранился и высвободился из рук Никколо.

— Я знаю, — Никколо вздохнул. — Мне и правда пора.

Никколо подполз к краю кровати и поднялся. Вольпе же подхватил край скинутого на пол одеяла и, затащив обратно на кровать, закутался в него с головой. Видеть, как Никколо снова уходит, было выше его сил. Поэтому все то время, что Никколо собирал по лестнице и коридору одежду и торопливо натягивал все на себя, Вольпе провел в постели.

— Эй, Вольпе, — закончив, окликнул его Никколо с первого этажа. — Проводишь меня?

Конечно, он не смог отказать в этой последней перед последним рывком просьбе и, так и продолжая кутаться в одеяло, спустился вниз. По пути Вольпе с удивлением обнаружил, что одежда Никколо продолжает валяться на полу. Свою же одежду он обнаружил на Никколо.

— Что это такое? — спросил он с притворным возмущением в голосе. — На тебе же все висит мешком.

— Не страшно, — Никколо легкомысленно пожал плечами. — Зато она твоя. Будет радовать меня до самого дня встречи.

— Бр-р-р, даже не хочу представлять, что с ней станет, если ты не будешь ее стирать все это время, — поежился Вольпе, поднимая со ступеньки красную водолазку Никколо только затем, чтобы надеть ее на себя. — Серьезно. Постирай. Я хочу иметь хотя бы один чистый комплект одежды в твоем доме.

Засмеявшись, Никколо распихал по карманам свои вещи — поддельный паспорт и еще кое-какие документы, бумажник с деньгами, несколько пар ключей. В руках его осталась только… маленькая коробочка, которую Вольпе даже не почувствовал накануне, хотя и довольно тщательно исследовал все его тело.

— Я хотел сделать это еще на пристани, — отчего-то смутившись, сказал Никколо, вертя коробочку в руках. — Но отвлекся и упустил идеальный момент.

— Идеальный момент для… ох, Нико, — Вольпе не сразу понял, зачем Никколо опустился перед ним на колено и, открыв коробку, вложил ему в руки. — Ты серьезно?

— Абсолютно, — Никколо мастерски сохранял внешнее спокойствие, однако, по его дрожащим рукам Вольпе сразу же почувствовал, как сильно он волнуется в ожидании ответа. — Я знаю, мы вряд доживем до момента, когда сможем это узаконить. Но все же, я слишком люблю тебя, чтобы этого не сделать. Гилберто, согласишься ли ты стать моим мужем?

Теперь дрожал уже и Вольпе — вопрос Никколо заставил его всего затрепетать от смеси стольких не поддающихся описанию чувств, что он не сразу смог прийти в себя. Он смотрел на лежащее на дне маленькой черной коробочки кольцо и не мог поверить в то, что это все происходит по-настоящему. Кольцо было самое обычное, мужское, широкое, но не слишком толстое, именно такое, какое бы Вольпе наверняка купил себе сам. Вольпе хотел было аккуратно взять его в руки, но, заметив ставшую различимой гравировку на внутренней стороне кольца, чуть скатившегося в угол коробки от его неловкого движения, почувствовал обжигающую влагу слез на глазах. Витиеватым бледным шрифтом на кольце были выгравированы их инициалы и дата первой встречи. Это и правда было предложение. Настоящее. Искреннее. Да, пусть и не делающее их женатыми или, по меньшей мере, помолвленными людьми для всего остального мира, но красноречивее любого другого подарка сообщавшее о том, кем они приходились друг другу.

— Замри. И только попробуй сдвинуться с места, пока я не вернусь, — сказал удивленному Никколо Вольпе.

Утерев слезившиеся глаза, Вольпе бегом бросился вверх по лестнице, в свою спальню и, благодаря всех богов и собственную лень, принялся искать кое-что очень соответствующее моменту.

К счастью, эта вещь обнаружилась там, где он ее оставил. Еще одно кольцо, тоже золотое, но гораздо более массивное, подмигнуло ему бликом отражающегося в крупном рубине света. Вольпе украл его давным-давно и уже не мог вспомнить где, но выкинуть или продать в час нужды так и не решился. Оно было единственной украденной вещью, которую он смог сохранить, и проделало весь долгий путь от рюкзака, купленного Мэри Рид, до угла верхнего ящика прикроватной тумбочки в доме, полученном в наследство от Рэниро. Что более важно для Вольпе, оно как нельзя лучше подходило Никколо, отображало весь его глубокий и яркий внутренний мир, сокрытый за острыми пиками недоверия и невозмутимым и порою даже мрачным обликом. Сжав кольцо в руке, Вольпе стремительно вернулся к все еще стоявшему на одном колене Никколо.

— Я стану твоим мужем, — сказал он, — только если ты станешь моим. И пообещаешь сделать такую же гравировку на своем кольце.

— Я еще не купил себе кольца, — растерянно пробормотал Никколо, не понимавший, радоваться ему или волноваться.

— И хорошо, — улыбнулся Вольпе, позволяя ему надеть кольцо на свой безымянный палец правой руки. — Потому что, оказывается, у меня всегда было идеальное кольцо… Как будто тебя и ждало.

Он заставил Никколо встать и, опустившись на одно колено, сделал для него то же самое. Кольцо село на безымянный палец так хорошо, словно было сделано именно для него, оно не скользило, не давило и, что более важно, скрывало чертов ожог, так ненавистный им обоим.

— Как оно у тебя оказалось? — прошептал Никколо охрипшим от переизбытка эмоций голосом, рассматривая кольцо.

— Я… его украл, — поднявшийся с колена Вольпе не смог ему солгать. — Незадолго до нашей встречи. И, если честно, не смог от него избавиться, сам не знаю почему. Оно было со мной все это время, хотя я об этом и не помнил до этого момента. Ничего страшного, если тебе оно не нравится, я найду другое…

— Не смей! — Никколо с притворным возмущением отдернул руку. — Оно действительно идеальное. И я обязательно сделаю такую же гравировку.

— Только не забудь, — усмехнулся Вольпе, целуя его в последний раз. — Я проверю сразу же, как сойду с самолета.

Никколо ответил на этот поцелуй с такой же мягкой, но горькой усмешкой. Они оба понимали, что истекают их последние минуты совместного времяпрепровождения. Никколо больше не мог задерживаться, если не хотел разрушить все, что с таким трудом построил за эти годы.

— Утро прохладное, — сказал Никколо, подняв с пола одеяло и закутав в него Вольпе прежде, чем уйти. — Не простудись, ладно?

Вольпе кивнул и проводил его, выходящего за дверь, взглядом. Осталось подождать всего лишь полтора года, повторял он слова Никколо в попытке себя утешить. Максимум два.

Утешить себя подобным образом в день вылета Бартоломео и Антонио Вольпе не смог, хотя отчаянно этого желал. Марио прислал им телеграмму с требованием прилететь ближайшим летом и передал через знакомых деньги на билеты. Провожать их Вольпе тоже не стал. Не смог себя заставить вытерпеть сияющую рожу довольного отъездом Антонио даже ради Бартоломео. Зная, что никто из них не расстроится, Вольпе, никого не предупредив, махнул на побережье и отдыхал в маленьком, малоизвестном курортном местечке. В холодную и промозглую серую Венецию он вернулся лишь в середине осени.

Дома он обнаружил неожиданный и оттого еще более ценный для его быстро захандрившей души сюрприз. Никколо, какое-то время не посылавший писем, наверстал упущенное. И вместе с одним из привычных длинных писем послал Вольпе несколько фотографий. Плотных, цветных, запечатлевших на себе именно тех людей, которых он чаще всего вспоминал помимо самого Никколо. Рассматривая фотографии, на которых семья Аудиторе праздновала шестой день рождения Федерико, а Паола и Теодора катались на колесе обозрения в открытом на какой-то большой пристани парке аттракционов вместе с сильно подросшим Эцио, Вольпе испытывал приятное тянущее чувство в груди. Он только сейчас понял, как сильно соскучился по ним всем. Фотографии же с самим Никколо он отложил отдельной стопкой и рассматривал дольше и тщательнее остальных. Почти на всех он был окружен их друзьями и казался относительно спокойным и довольным жизнью. Но для Вольпе не составило труда заметить у Никколо тот печальный и даже мрачный взгляд, какой замечал нередко у своего отражения в зеркале. Никколо определенно тосковал по нему точно так же сильно. И это безрадостное, но все же обнадеживающее напоминание о том, как тяжело это дается им обоим, помогло Вольпе дотерпеть до конца разлуки.

Единственную фотографию, где Никколо был совсем один, совсем маленькую и красивую в своей монохронной лаконичности, Вольпе брал с собой так часто, что она сильно истрепалась и даже кое-где порвалась. Вольпе обнаружил это спустя два года и один день со дня их тайной свадьбы. Он убирал переданные от Никколо деньги на билеты и, заметив, как изменилась за это время фотография, сильно удивился. А ведь они наверняка изменились так же сильно, как эта маленькая фотография, думал Вольпе, поднимаясь по трапу самолета.

Прошло шесть лет. Шесть долгих, тяжелых лет. Они все это время тяжело работали, выстраивали связи, создавали бизнес (как думали несведущие) и готовились к поискам артефактов (как думали члены ордена), и все только для того, чтобы начать с нуля новую жизнь. И если всем их друзьям этого было достаточно, то для Никколо и Вольпе этот переезд имел гораздо большее значение, чем всем вокруг казалось. Ведь они с самого начала хотели переехать в этот оплот свободы, где совсем недавно прошла сексуальная революция и отгремели бунты, сильно продвинувшие борьбу за права для таких, как они. В глубине души они все еще мечтали застать времена, когда смогут жить открыто без всякой угрозы и последствий, и то, что переезд наконец-то свершился, их сильно обнадеживало.

Теперь же, думал Никколо, нетерпеливым и озверевшим от тоски взглядом высматривая Вольпе в толпе только что прибывших пассажиров, им нужно наверстать упущенное. Они так давно не жили вместе, что теперь им предстояло чуть ли не новое знакомство. По крайней мере, таков был их обоюдный страх, который они заталкивали как можно дальше, не желая слушать его гнусную ложь. Казалось, это едва ли помогало, раз уж они боялись даже попросту не узнать друг друга. Однако, все их страхи, все застарелые сомнения исчезли сразу же, стоило Вольпе выйти из коридора в большой зал.

Ни долгая разлука, ни сильные изменения не помешали им узнать друг друга. Никколо со всеми своими ранними морщинами на лице и первыми седыми прядями, порой думал, что выглядит плохо. Однако, увидев осунувшегося от тоски по нему, вымотанного от постоянно сопровождавшей его в последнее время бессонницы и отощавшего от тревоги Вольпе, он передумал. Никколо не стал ждать, пока Вольпе подойдет ближе, и сам преодолел последние разделявшие их метры.

— Прости меня, — прошептал он, прижимая Вольпе к себе. — Я должен был забрать тебя раньше.

— Это уже неважно, — тихо ответил Вольпе, утыкаясь носом ему в плечо. — Главное, что у нас все получилось.

Никколо отстранился и, не выпуская его руки из своей, повел Вольпе за собой. Они вместе вышли на улицу. Вопреки ожиданиям Вольпе, Никколо не стал вызывать такси и подвел его к старому, но симпатичному и надежному внедорожнику. Это Вольпе очень понравилось. В письмах Никколо упоминал, что собирается купить машину, но почему-то Вольпе представлял, что это будет какая-нибудь дешевая рухлядь — знал, что все деньги уходили в проекты. Но то, что Никколо нашел баланс между постоянной работой и собой и научился не обделять себя, сделало его еще более привлекательным в глазах Вольпе.

— Знаешь, я сделал ремонт в квартире. Теперь там тепло, прямо как ты любишь, — сказал Никколо, когда они забрались в машину. — Вещи, что ты отправил, доставили утром. Я подумал… может, разберем их вместе? Если хочешь.

— Очень хочу, — Вольпе нежно улыбнулся, чувствуя, как рука Никколо привычным движением берет его руку. — И умираю от желания увидеть наше гнездышко.

От этих слов в уставших глазах Никколо загорелись те самые огоньки, что Вольпе так любил там видеть. Все вернулось на свои места.

Квартира Никколо оказалась еще лучше, чем Вольпе представлял ее себе, читая старые письма. Кирпичные стены со стороны выглядели ужасно холодными и грубыми, однако, к удивлению Волпе, оказались приятно нагревшимися от хорошо работающего отопления. Деревянный пол шашечкой казался старым и слегка поскрипывал, но Вольпе ни за что бы от этого не отказался, находя в этом какой-то своеобразный шарм. Кухонный гарнитур, вытянувшийся вдоль одной из стен, был самым простым, но удобным, словно бы идеально приспособленным под их нужды. Круглый высокий стол был именно таким, о каком они оба мечтали с тех пор, как увидели его в каком-то каталоге и пообещали себе разжиться похожим. Поглаживая его лакированную столешницу, Вольпе мягко улыбался, представляя, сколько усилий пришлось затратить Никколо на его поиски.

Осматриваясь дальше, он продолжал замечать с каким вниманием и заботой о них обоих подходил Никколо к обстановке в их новом доме. Их диван был тем самым, большим и мягким, какой они всегда хотели иметь. С него отлично просматривался тихий и безлюдный участок небольшого и непопулярного парка, на который выходили панорамные окна их нового многоэтажного дома. Деревья, растущие ближе всего, шелестели тихо и невозмутимо, и их мягкая колыбельная звучала довольно уместно даже днем. Раздав большую часть своих ярких лучшей соседним, более массивным зданиям, солнце заглядывало к ним мягко и расслабленно, и Вольпе влюбился в этот ненавязчивый подход. Кровать, стоявшая чуть в стороне от него, была очень похожей на кровать в доме Вольпе, единственный предмет мебели, который они там по-настоящему любили. По идеально заправленному белью Вольпе сразу же понял, что никто, кроме Никколо, их никогда не касался, и лишь ему он позволит наводить в кровати бардак.

Наконец, он добрался до рабочего стола Никколо в самом ближайшем к двери углу. Отделенный от всей остальной квартиры шкафом с множеством книг, стол был завален бумагами и фотографиями, а обе стены над ним и слева скрывались за картой и десятками фотографий и вырезок. В этом Никколо совершенно не изменился, и вид всех этих привычных вещей окончательно помог Вольпе расслабиться. Он пришел домой. Он наконец-то пришел домой. Это была лишь их территория. Их дом, их гнездо, в котором они могли быть сами собой.

Свою первую за это время ночь они провели за долгим разговором. Все болтали и болтали обо всем и ни о чем, о важном и совершенно бессмысленном, обо всем, что так давно хотели обсудить, но не могли. И лишь наговорившись где-то к середине ночи смогли уснуть. Вольпе проснулся первым в середине следующего дня. Он повернулся на бок и не отказал себе в удовольствии рассмотреть спящего Никколо. Во сне Макиавелли выглядел спокойным и счастливым, даже достаточно помолодевшим. Вольпе провел по его отросшим волосам рукой и обнаружил, что серебряных прядок в них в два раза больше, чем он заметил накануне. Даже разгладившись во сне, лицо Никколо сохранило свидетельства появившихся морщин. Подметив все эти изменения при дневном свете, Вольпе сильно расстроился. Им ведь едва ли исполнилось по двадцать семь. Даже не тридцать и не сорок. Они все еще были очень молодыми мужчинами, пережившими, однако, столько всего, что теперь выглядели много старше.

Причины произошедших с ними изменений надежд на совместную старость не внушала, и уже эта мысль откровенно расстроила Вольпе. Он снова вспомнил все, что им довелось пережить. Десятки нападений почти что на каждого, должно быть, кроме семьи Джованни и Теодоры и Паолы. До того, как снять эту милую квартирку, Никколо постоянно сталкивался с проблемами с жильем. Прилететь к нему Вольпе смог с четвертой попытки — его либо не пропускали, либо выводили из самолета за несколько минут от отправления. Такими темпами, думал Вольпе, еще не факт, что они оба доживут хотя бы до пятидесяти, и это было самое страшное. Он был готов сделать все, что угодно, лишь бы защитить Никколо, себя и их чувства, прекрасно понимая, что в будущем на них еще наверняка не раз нападут.

Никколо, словно почувствовав тяжесть, образовавшуюся в сердце Вольпе от этих невеселых мыслей, сразу же проснулся и потянулся к нему.

— Все в порядке? — спросил он, обнимая Вольпе за плечи.

— Я боюсь за нас, — честно ответил Вольпе. — Мы уже пережили столько дерьма, хотя едва начали…

— Теперь для нас это обычное дело, — Никколо нежно погладил его по щеке привычным движением, и только сейчас Вольпе понял, как сильно по этому соскучился. — Но теперь, когда мы вместе, мы непобедимы. Мы все преодолеем. Обязательно.

Вольпе улыбнулся, понимая, что Никколо действительно уверен в этом. Раз так, то они действительно справятся. Иначе и быть не могло.

— Кстати, Вольпе, — отвлек его от размышлений Никколо. Он коснулся руки Вольпе и что-то в нее вложил. — Я сдержал слово.

Еще до того, как поднять к глазам вещицу, Вольпе узнал в ней кольцо — слишком уж хорошо он запомнил форму вставленного в него камня и знакомое ощущение от теплого после руки Никколо металла. На внутренней стороне он увидел гравировку, идеально соответствующую гравировке на его собственном кольце.

— Я ни минуты не сомневался, — прошептал Вольпе, возвращая кольцо на полагающееся ему место. — Знаешь, я рад, что ты тогда это сделал. Я выдержал только потому что мог про себя назвать тебя… своим мужем.

— Невероятное чувство, да?

— Точно. Совершенно уникальное.

Они оба тихо рассмеялись и крепко прижались друг к другу. Как делали это раньше. Как хотели делать это в будущем.

***

Спустя неделю после переезда Вольпе и Никколо встретились с остальными в изолированном помещении для встреч в каком-то баре на другом конце города, специально для этого арендованном. Это был очень важный день, ведь именно тогда Никколо посвятил их в свой план от начала и до конца.

— Использовать науку для поиска артефактов? — задумался Марио. — Звучит интересно, но ведь среди нас нет ни ученых, ни бухгалтеров, ни прочих нужных сотрудников. Нужно будет арендовать или купить здание, это деньги. Как мы привлечем спонсоров?

— Я позаботился об этом, — Никколо разложил на столе документы. — Я воспользовался связями отца и ордена. Несколько местных университетов заинтересованы в создании крупного научного центра, где будут стажироваться их студенты и работать выпускники. Крупные клиники и исследовательские компании также заинтересованы в инвестициях в подобный центр. Одним нужно реализации ресурсов, остальным — источник разработок, чертежей и изобретений. В конце концов, в этом центре заинтересовано государство. Спонсоров и помощников у нас достаточно. Нам это, естественно, на руку. Мы будем исследовать не только то, что у нас попросят, но и то, что нам нужно.

Завязалось обсуждение. Марио, Бартоломео и Антонио что-то уточняли, пытаясь убедиться, правильно ли все поняли.. Вольпе, равнодушный к нуждам ордена, вокруг которых крутился разговор, чертил какие-то каракули на листе бумаги. Он был нужен здесь только как общий друг всех присутствующих и посвященный в дела ордена, в детали он не углублялся по своей воле. К счастью, всех этого устраивало.

— Хорошо, пусть так, — согласился с этим Бартоломео, когда Никколо исчерпывающе ответил на все их вопросы. — Кто из нас будет за что отвечать?

— Как я уже сказал, ученых мы наберем из числа выпускников и студентов университетов. С офисными и прочими работниками мы поступим точно так же. Поскольку вы понимаете важность информации, которая должна остаться в стенах нашего центра, я предлагаю именно вам стать людьми, которые будут отвечать за безопасность.

— Мне все равно, за что отвечать, — пожал плечами Бартоломео. — Я согласен.

— Согласен заниматься чем угодно, кроме сбора информации, — сказал Антонио.

— Я кроме драк и перевозок толком ничего не умею, так что это по мне, — согласился с этим планом Марио. Джованни и Вольпе остались единственными, кто ничего не произнес. Марио перевел взгляд на брата. — Джованни?

— Я отказываюсь, — растягивая слова, сказал Джованни. — Не только от конкретной должности, но и от работы в центре как таковой. Если мы все будем работать в одном центре, то вызовем у врагов подозрения. Хотя, не буду лгать, я принял бы такое же решение, не будь у нас врагов вовсе. Я планирую начать свое дело и с его помощью оказывать вам незаметную финансовую поддержку. Но выполнять прежнюю работу для ордена я отказываюсь. Меня есть кому заменить.

— В этом… есть смысл, — не скрывая своего недовольства, сказал Марио. — Но мы так не договаривались. Нам нужно держаться вместе!

— Марио, оставь это, — вздохнул Никколо. — Джованни прав, нам не нужны подозрения. К тому же, у Джованни есть полное право отказаться от этой работы, ему есть, что терять, в отличие от нас. Так что здесь все решено.

— А что ты, Вольпе? — спросил Бартоломео, заметив, что он единственный не обращает внимания на разговор. — Не передумал часом?

— Нет, — четко сказал он. — В орден не вступлю. Быть может, найду себе пару занятий. Одно нормальное. Другое чтобы оказывать поддержку. Но не более.

— Это не смешно, — Марио злился все сильнее и сильнее. — Мы жопу рвали, чтобы перевезти сюда и тебя, а ты выкобениваешься. Меньшее, что ты можешь сделать в благодарность — стать частью ордена и включиться в работу.

— Марио, хватит, — Никколо сказал это так строго и жестко, что Марио пришлось затолкать свое недовольство куда подальше. — Мы это обсуждали. Вольпе и правда нужна работа, не привязывающая его к ордену, но способная открыть и для него, и для всех нас много возможностей. Осталось подобрать что-то подходящее.

— Может быть, Вольпе стоит заняться здесь тем, чем я занимался в Италии? — предложил вдруг Антонио. — Стать информатором?

Все остальные перевели любопытные взгляды на Вольпе. Он же задумался. Конечно, он предпочел бы избежать сотрудничества с орденом, однако, идея о превращении в информатора показалась ему весьма заманчивой. Ему всегда нравилось наблюдать за людьми, слушать разговоры, анализировать все, чему он становился свидетелем, использовать это себе и близким на благо. Так что, возможно, эта работа подходила ему как нельзя лучше.

— Попробуем, — немного равнодушно фыркнул он. — Посмотрим, что получится.

Все, кроме Никколо и Джованни заулыбались и явно расслабились. Джованни явно раздумывал о чем-то своем и не был готов возвращаться к этому разговору. Никколо же смотрел на Вольпе взглядом, красноречиво спрашивающим — уверен ли он? Вольпе склонил голову и пожал плечами. Он был уверен лишь в том, что выберется из любой передряги, если рядом будет Никколо. А что до всего остального… Время покажет.