Последние три дня Джованни не находил себе места от беспокойства и все никак не мог понять, в чем же дело.

На работе все было отлично. Он знал это хотя бы потому, что проводил там практически все свое время. Дома все тоже было нормально. Старшие мальчики радовали успехами в школе и кружках и в целом приносили много счастья и смеха в их жизни, а, Клаудия, их первая и единственная девочка, была маленьким лучиком солнца в эти трудные и серые времена.

У друзей тоже все было в порядке. Никто больше не донимал его делами ордена, наоборот, все вокруг лишь берегли их с Марией покой и защищали от внимания врагов. Разве что Марио, явно скучавший по прежним временам, когда они с братом были близки, продолжал вести себя как собственник. Он заезжал к Джованни дважды в неделю и возил его по местным барам или бильярдным, и Джованни позволял ему это. Он и сам порою скучал по старым денькам, когда они даже не подозревали о тяготах взрослого мира и жили свою беззаботную веселую жизнь.

Прокручивая в голове воспоминания об этих временах, Джованни неожиданно для себя обнаружил причину чертовой тревоги. На этой неделе Марио не то, что ни разу ему не позвонил — он не приехал забрать Джованни в бар или просто навестить племянников. И это, учитывая его постоянство и пунктуальность, было жутко странно. Однако, Джованни не стал торопиться с выводами и занялся своими обычными домашними делами. Помыл оставшуюся после обеда посуду, прошелся по комнатам и собрал разбросанные игрушки в один из стоящих по всему дому ящиков для игрушек. Поднялся наверх и проверил детей. Мальчишки играли в комнате. Мария уложила Клаудию на дневной сон в их с Джованни спальне и прилегла рядом сама. Все было в полном порядке, но все же тревога Джованни не отступала.

Он решил, что простой разговор с братом все исправит, и отправился к телефону, по памяти набрал номер участка, где работал Марио. Но вместо обычного «Да, на месте» и обещания передать Марио, что он звонил, Джованни услышал от дежурного нечто удивительное. Марио не было на работе уже два дня. Следом Джованни по очереди набрал номер бара, где работал Вольпе, надеясь, что друг что-то слышал о планах Марио, однако, не обнаружил на рабочем месте и его. Не нашлись на своих рабочих местах и Бартоломео с Антонио. Даже Никколо, что было хуже всего, на работе так и не появился. Это было уже не просто странно или тревожно. Это было откровенно дико.

Его последней надеждой стали Паола и Теодора, которых после переезда практически не не посвящали в дела ордена. По крайней мере, официально. Джованни знал, что простодушный и недалекий Бартоломео время от времени бывает в гостях у Паолы и ее мужа. Если кто и мог обмолвиться кому-то о планах брата или кого-то из остальных друзей, то именно он. Даже если это было что-то серьезное. К счастью, Паола сразу же подняла трубку и смогла прояснить ситуацию.

— Они ведь уехали в лес. Хотели посмотреть какие-то руины недалеко от резервации индейцев. Что-то там про первых людей и наследие и еще кучу всякой чепухи… Они тебе правда ничего не сказали? — удивилась Паола. — Бартоломео вчера завтракал у нас перед работой, пока к нам Марио не позвонил, спросить, не видели мы его. Мы по привычке не стали спрашивать Бартоломео о том, куда там его собирается увезти Марио, да он сам вдруг разболтался, не затыкался, пока Марио не приехал. Должно быть, они до сих пор там что-то исследуют…

— С такой-то погодой? — Джованни нахмурился, припомнив сильную и жесткую вчерашнюю грозу, прокатившуюся через весь город и затихшую в лучшем случае к рассвету. — Они давно должны были вернуться.

— Точно, а я-то и забыла об этом жутком шторме, — Паола тоже встревожилась, судя по тому, как изменился ее голос. — Надеюсь, они всего лишь где-то ошиваются и скоро объявятся.

— Да, я тоже. Если что-нибудь узнаешь, обязательно мне позвони, ладно?

— Само собой! Ты тоже. Пока

Когда Паола положила трубку, Джованни принялся набирать номер квартирки Теодоры, но не успел — в дверь позвонили. Он поторопился открыть дверь, чтобы незваный гость не созвал к дверям всех прочих жителей дома своим настойчивым звонком, и с удивлением обнаружил на пороге бледную Теодору.

— Вольпе пропал, — выпалила она, сжимая дрожащими руками лямку сумки.

— С чего ты взяла? — спросил Джованни, выходя на крыльцо и прикрывая за собой дверь.

— В последний раз мы виделись три дня назад. Сегодня договорились пообедать вместе, но он так и не пришел, — Теодора говорила немного сбивчиво, стараясь выбирать из огромного вороха информации ту, что поможет им разобраться в ситуации. — Я заглянула в бар, но его не видели с конца последней смены. Поэтому я поехала к Никколо… Вольпе… упоминал, что будет ночевать у него какое-то время, потому что меняет жилье, и я не знала, где его еще искать… Только вот… Никколо мне не открыл. Я знаю, он был дома, я видела свет, и в окнах была тень. Поэтому я стучала так долго, что выглянули соседи и пригрозили вызвать полицию… Я знаю, я, должно быть, совсем двинутая, если себя так веду, но… Я чувствую, что-то здесь не так, Джованни.

—Я тебе верю, — сказал Джованни. — Подожди. Я переоденусь и возьму ключи.

Он быстро вернулся в дом, оставил на кухне записку для Марии на случай, если задержится, и, накинув куртку с ключами и всем нужным поверх домашней одежды, вернулся к Теодоре. Вместе они уселись в его машину и выехали в сторону дома Никколо. Каждые несколько метров встревоженный Джованни то и дело прожимал педаль газа так, что превышал разрешенную скорость, но лишь силой воли заставлял себя вести машину нормально.

Все происходящее ему совершенно не нравилось. Сначала Марио, потом Вольпе — это явно не может быть совпадением. Они оба могли пропасть куда-то только по одной причине, и имя ей было Никколо. Конечно, он всегда был ужасно нелюдимым и редко приглашал к себе в гости кого-то кроме Вольпе, однако, и не прятался, если к нему заявлялись без приглашения. Тем страннее его было поведение в этот раз. Либо Никколо удерживал в своей квартире Марио или Вольпе (если не обоих), либо пытался скрыть все, что знает об их исчезновении.

Думая об этом, Джованни с каждой минутой злился все сильнее и сильнее. Раньше Никколо ему импонировал. Этот молодой человек, введенный в орден против его желания и придумавший хороший и, что важно, рабочий план противостояния, производил впечатление крайне умного, предприимчивого и перспективного. Марио прочил Никколо большое будущее в бизнесе или похожих сферах, однако, Джованни больше волновался о том, как Никколо обращался с его братом и Вольпе. Большей частью его все устраивало. Ведь завоевать признание и дружеское отношение таких несговорчивых, нелюдимых и угрюмых ребят, как Марио и Вольпе, нужно было еще постараться, и то, что они оба довольно сблизились с Никколо, много говорили в пользу последнего.

Однако, временами Джованни казалось, что Никколо уж слишком волнуется обо всем, что касалось Вольпе. Он тщательно оберегал их общего друга, порою, казалось, даже ревновал, если видел, как Вольпе уделяет кому-то повышенное внимание. Джованни долго не замечал этого, ведь, бывая за компанию с Вольпе в гостях у них с Марией, Никколо вел себя совершенно нормально. Он обожал их детей так же сильно, как и сам Вольпе, и частенько помогал другу выбирать подарки для Федерико, его крестника. Посылал Марии ее любимые гортензии на каждый праздник. Несколько раз даже помогал самому Джованни советами с регистрацией фирмы. И только случайно оброненное Марио сравнение Никколо с Рэниро открыло Джованни глаза. Рэниро и правда вел себя похожим образом порой, и теперь, зная, к чему привело его отношение, Джованни волновался за Вольпе. Он гнал машину вперед и представлял, что сделает с Никколо, если тот хоть пальцем тронет его лучшего друга. Он не знал, о чем думала молчавшая всю дорогу Теодора, но она явно волновалась не меньше.

Погода снова испортилась стоило им подъехать к дому Никколо. Это было типичное затишье перед бурей — наэлектризованный воздух давил на грудь тяжестью удушья, ветер набирал силу. Джованни и Теодора не успели ни из машины выйти, ни словом обмолвиться, как произошло что-то странное. Из окна, как они оба помнили, принадлежавшего Никколо, раздался страшный, леденящий кровь вопль, и в издавшем его голосе Джованни с ужасом узнал голос брата.

— Что за черт? — пробормотал Джованни, вылезая из машины.

— Я не знаю, — сказала Теодора, выбираясь за ним. — Но что-то мне это не нравится.

Они перешли дорогу, но в дом зайти так и не успели. Из подъезда выбежал бледный как смерть Вольпе. Выглядел он плохо. Ободранная одежда, царапины на каждом открытом участке кожи, испуганные глаза. На одной из его дрожащих рук болтались наручники, другой же Вольпе сжимал кухонный нож с окровавленным кончиком лезвия. Увидев друзей, Вольпе не сразу поверил, что они настоящие, но все же побежал в их сторону.

— Господи, Вольпе! — закричала Теодора, обнимая его за плечи. — Что случилось? Ты в порядке?

— Они собираются меня прикончить, Джованни, — Вольпе трясся и едва мог выговорить половину слов до конца. — Они отдали Марио приказ… Никколо тоже в опасности… Они казнят нас обоих как казнили Рэниро…

Джованни не смог ничего ответить — его отвлек очередной переходящий в крик боли стон, донесшийся из окна. Должно быть, верхушка приказала Марио за что-то убить Вольпе, и он, не умевший церемониться в таких ситуациях, был вынужден выполнить указание как привык, грубо, резко и с особой жестокостью. Вольпе же, очевидно защищавшийся, сражался за свою жизнь с яростью настоящего зверя и явно сильно ранил Марио. Неудивительно, что он так кричит, подумал Джованни, от греха подальше вытаскивая из рук Вольпе нож. По крайней мере, они оба живы. Пока что. Им пора было убираться прочь отсюда.

— Полезайте в машину, — скомандовал он Вольпе и Теодоре. — И сидите там тихо.

Пока Теодора отводила и усаживала Вольпе на переднее сидение машины, Джованни сбегал к находящемуся поблизости телефону-автомату и вызвал по адресу Никколо скорую. Он бросил трубку в ту же секунду, как диспетчер, записав адрес, попыталась спросить у него что-то еще, и вернулся в машину.

— Что случилось? — спросила Теодора, когда Джованни, закинув нож в багажник, сел на водительское сидение и повез их прочь.

— Я облажался, — бледный Вольпе с трудом произносил слова. — Джованни, я сплю с Никколо. Об этом кто-то... сообщил верхушке…

Джованни, поддавшись эмоциям, резко вывернул руль. Он сразу понял, что имел в виду Вольпе. Машину тряхнуло. Теодора и Джованни, пристегнувшиеся сразу же, как сели в машину, остались на своих местах, но Вольпе подпрыгнул и сильно ударился головой о крышу.

— Ты что, из-за этого напал на моего брата? — процедил Джованни.

— Я… не хотел, — стонал Вольпе, вертя головой из стороны в сторону и стараясь не смотреть на свои окровавленные руки. — Клянусь, Джованни, я не хотел… его ранить… или убить… Я пытался защититься… Я очнулся в доме Никколо и услышал, как Марио говорит по телефону. Верхушка ордена сейчас в городе… Никколо и остальные должны были показать им храм, который я открыл, но потом… Потом они узнали о нас с Никколо и вызвонили Марио… Теперь на меня охотится весь орден… Никколо или кто-то из его подчиненных должны убить меня, если хотят вернуть доверие верхушки… Поэтому Марио и… напал… Ему отдали приказ сверху… Но он сказал мне, что сделал бы это даже без приказа, пока искал нож...

— Вот же сукины дети! Совсем свихнулись на этой жажде власти и охоте за артефактами Предтеч! — Джованни ударил ладонью по приборной панели. — Неудивительно, что они ничего не говорили мне о своих настоящих планах, иначе я бы им непременно помешал. Не для того мы сюда свалили, чтобы снова наступить в ту же кучу. Я не позволю им тебя убить, слышишь, Вольпе? Ни за что. Ты не виноват в том, что эти дибилы не сдержали своего слова и полезли в это дерьмо. И мы обязательно тебя вытащим.

— Ты … не ненавидишь меня?

— За что?

— За то, что я такой же… больной псих, как и Рэниро, — Вольпе, уже неспособный сдерживаться, разрыдался подобно маленькому ребенку. — Я скрывал все эти годы, боялся, что вы и меня возненавидите. И теперь, когда все вскрылось, я покалечил Марио…

— Нет, Гил, что ты, я ни в коем случае на тебя не сержусь, — улыбнулся Джованни, чувствуя, что сейчас имеет полное право назвать друга настоящим именем. — Я… конечно, не был в восторге от того, что узнал о поступке Рэниро, однако… Его поступок — не то же самое, что было у вас с Никколо. Не буду врать, я подозревал что-то подобное и боялся, что он тоже может тебя обидеть, но лезть не собирался. И мне жаль, что все всплыло именно так. Вы оба этого не заслужили. Что до Марио… Этот придурок сам виноват. Надо было головой думать прежде, чем во все это ввязываться.

— Это точно, — Теодора просунула руку между креслом и дверью и крепко сжала плечо Вольпе. — Ты ни в чем не виноват, Вольпе. И ты поймешь это, когда успокоишься. Для этого тебе бы уехать в безопасное место. Только вот куда? Где вообще можно скрыться от ордена?

— Там, где никто из его членов и не подумает вас искать, — сказал Джованни, сворачивая в сторону аэропорта. — Я слышал, Тэтч вернулся домой, в Бристоль, где-то с полгода назад. Поезжайте туда вдвоем и затаитесь. Я дам знать, когда можно будет вернуться.

— Хорошая идея, Джованни. Спасибо, что помогаешь нам со всем этим, — искренне сказала Теодора. — Это ведь и для вас с Марией опасно…

— Не настолько, как для вас. Орден не посмеет причинить мне вред. Поэтому-то я и могу себе позволить защитить Вольпе.

— А как же Никколо? — тихо спросил Вольпе. — Он же будет в порядке?

— Никколо взрослый мальчик, Вольпе, он справится, — Джованни грустно вздохнул. — Да и вообще, после всего случившегося он последний человек, о котором тебе стоит беспокоиться. Лучше достань из бардачка бутылку воды и салфетки и отмойся от крови, пока мы едем. Мы же хотим, чтобы ты прошел досмотр.

Джованни позволил Вольпе заняться собой с помощью Теодоры и полностью переключил свое внимание на дорогу. До аэропорта осталось всего ничего, и ему хотелось хотя бы какую-то часть пути преодолеть без лишних нервов.

***

— Что случилось? — спросил Никколо, когда Марио наконец вышел из больницы.

— Твой бешеный членосос сбежал в самый разгар моего разговора с верхушкой, вот что случилось, — рявкнул Марио. — Посмотри, что он со мной сделал! Чертов ублюдок! Нужно было догнать его и добить…

Договорить Марио не успел. Взбешенный Никколо со всей силы ударил его кулаком в здоровую часть лица.

— Не смей его так называть, слышишь? — прошипел Никколо, склонившись к сгорбившемуся от боли Марио. — Ты сам виноват в произошедшем. Нужно было думать головой прежде, чем в открытую угрожать убить его! Еще и эти сраные наручники! Неудивительно, что он психанул! Кто угодно психанул бы при виде здорового мужика с ножом…

— Не перекладывай на меня свою ошибку! Не спровоцируй ты его своим обманом, он бы не психанул и не открыл Храм раньше времени. И Джейкобу не пришлось бы вытаскивать ваше с ним грязное белье, чтобы вывести тебя из игры, — прокашлявшись и выпрямившись, сказал Марио. — Так что мой слепой глаз — твоя вина, мудак ты заднеприводный.

— Черт, ты прав, прости, — Никколо снова опустился на скамейку, на которой он ждал друга все это время. — Если бы я вернулся раньше, ничего бы не произошло. Одного только не понимаю. Зачем Джейкоб ждал так долго? Он знал все с самого начала и давно мог рассказать.

— Джейкоб тоже с пеленок в ордене. Он все эти штучки неплохо освоил, — Марио уселся рядом. — Да даже будь он, как и ты, из присоединившихся, все равно бы что-то на эту тему выкинул, чай не дурак. История Рэниро ведь на слуху у всего ордена была. Грех не воспользоваться. Мол, посмотрите-ка, еще один ассассин соблазнился тем, кого не смогли завербовать.

— А ведь он уже не в первый раз меня так подставляет, если подумать. Тогда, после посвящения, отцу тоже прислали свидетельства наших отношений. Я был так напуган, что даже не понял, что это Джейкоб сделал. Хотя должен был, больше ведь некому, — Никколо наконец-то осенило. — Джейкоб хоть и умный, но меня плохо знает. Он думал, я сам захотел стать членом ордена и буду бороться за титул. Вот и пытался меня с самого начала устранить. А я, дурак, даже на него не думал… Мне, как постороннему, и в голову не приходило, что он всегда мечтал о титуле и уже в школе начал готовиться. Окружил себя всеми этими парнями, тоже потомственными и присоединившимся. Они у него все бешеные. Даже этой шлюхе Салаи, его любимчику, палец в рот не клади — руку по локоть откусит.

— В любом случае, уже не важно, почему он это сделал, — сказал Марио. — Важно лишь как мы выпутаемся из этой передряги. Если мы хотим исправить положение и сделать тебя Гранд-Мастером, мы должны действовать решительно. Охотиться на Вольпе, ясное дело, мы не будем. Даже если найдем его и убьем, верхушку это не убедит. Да и вообще… Вольпе, конечно, пидор и мудила, но все еще наш друг. Друзей не убивают. Ранят, может быть, но не убивают, ты же знаешь.

— А ты знаешь, как это, когда за дорогого человека, неважно, брата или любимого, даже лучшего друга на куски порвать готов. Так что, боюсь, я вступился бы за Вольпе, тронь любой из вас его хоть пальцем, — признался Никколо, чем впервые за это время вызвал у Марио понимающую усмешку. — Где он вообще?

— Не знаю, но, судя по всему, уже очень далеко. Для нас всех сейчас будет лучше побыть порознь.

— Черт, это паршиво, — Никколо пнул стоящий рядом мусорный бак. — Я должен его вернуть, пока он не усугубил ситуацию.

— Нет, не должен, — осадил его Марио. — Сейчас ты должен сожрать ту кашу, которую заварил, и не подавиться при этом. С Вольпе ты всегда успеешь разобраться.

Никколо нервно кусал губы. В словах Марио был смысл. Своими действиями он уже разрушил все, что было между ними с Вольпе. И восстановить хотя бы часть их прежних отношений он сможет только тогда, когда уничтожит человека, из-за которого все и началось.

— Действовать решительно, говоришь, — пробормотал он. — Как думаешь, Марио, устранить конкурента в честном бою равных достаточно решительно?

— Сойдет, — Марио усмехнулся чуть шире. — В конце концов, Джейкоб что как кандидат, что как ассассин, что как человек в целом — то еще говно. Мы окажем всем большую услугу, убив его.

***

— И давно ты страдаешь графоманией? — поинтересовалась Теодора, смотря на количество исписанных мелким почерком Вольпе листов бумаги, которые тот с большим трудом пытался запихнуть в маленький бумажный конверт.

— Нахватался от Никколо почти что за пятнадцать совместно прожитых лет, — мрачно ответил Вольпе, наконец, справившись с конвертом и протянул его Джованни. — С кем поведешься, все такое.

— Жутковато видеть тебя таким, знаешь, — заметил Джованни, усмехаясь и убирая конверт в карман куртки.

— Неудивительно. Я ведь таких дел наворотил, — Вольпе потянулся вперед и уткнулся лбом в плечо Джованни. — Прости меня, если сможешь, Джованни.

— Тебе не за что извиняться. Все нормально, — Джованни обнял его. — Просто поживи немного для себя. Пусть они разгребают это дерьмо самостоятельно. Я отправлю это письмо Никколо, когда получу сигнал от тебя, как и обещал.

— Спасибо. Ты даже не представляешь, как много это для меня значит.

Они немного помолчали. Теодора и Вольпе, переодевшиеся в наспех купленные в местных бутиках шмотки, отводили свои опустевшие от тревоги взгляды в сторону, а Джованни, явно собиравшийся сказать что-то еще, волновался.

— Слушай, Вольпе, — наконец, Джованни решился. — Я знаю, после всего тебе это будет ужасно странно услышать, однако… Есть во всей этой истории с Предтечами и Храмом кое-что, что тебе нужно узнать… Это касается нас двоих… Я узнал совсем недавно и не был уверен, что это стоит обсуждать, но, услышав всю твою историю целиком, понял, что должен. Боюсь, что в произошедшем есть часть и моей вины.

— Джованни, что ты такое говоришь? — искренне удивился Вольпе. — Как ты можешь быть в чем-то виноват, если единственный держался в стороне все это время?

— Это… очень сложно объяснить. Давайте отойдем. Такие вещи лучше не обсуждать рядом с кучей людей.

Только оказавшись в укромном и безлюдном уголке, не попадавшим в поле зрения камер, Джованни смог продолжить говорить.

— После нашего переезда я начал изучать все, что отец собирал про Предтечей. Книги, свитки, кодексы, что только. И среди прочего я обнаружил кое-что странное. Вот, посмотрите.

Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз старый пергамент и протянул его Вольпе. Развернув лист, Вольпе и Теодора увидели что-то похожее на генеалогическое древо. Огромный список людей, явно приходившихся друг другу родственниками, тянулся от одного края листа до другого.

— Перечень Пророков из рода Аудиторе и их Проводников? — прочитала Теодора заголовок в самом верху листа. — Что это? Кто такие пророки?

— И что в этом перечне забыли твой отец и… Рэниро? — удивился Вольпе. — Черт возьми, ты тоже там есть…

— Кажется, рядом с именем Джованни кто-то написал имя его «проводника», но потом попытался стереть. Смотри, — Теодора постучала ногтем по месту, где некогда было что-то написано. — А контуры-то остались… И очень похоже на имя… Гилберто? Это разве не твое имя, Вольпе?

— Оно там и правда было, как я понял, — сказал Джованни. — Мой отец, должно быть, попытался стереть его с листа после твоего отъезда. Из-за всех прочих проблем он, должно быть, не нашел времени все объяснить. С Марио, судя по тому, что его в этом перечне нет, он и вовсе говорить не собирался. Учитывая это и смерть отца и Рэниро, я был вынужден искать другой источник информации об этой штуке. Я месяцами переписывался с лучшими историками ордена и только недавно начал получать содержательные ответы.

— И что ты выяснил?

— Не знаю, говорил вам об этом кто или нет, но… в жилах каждого потомственного ассассина из семьи вроде моей течет кровь Предтеч, — Джованни стоило больших трудов признаться в этом. — Ведь орден ассассинов изначально был основан теми из полукровок, детей союза обычных людей и Предтеч, что не желали бороться со своими создателями. Благодаря своему уникальному происхождению, уравновешивающему божественное и человеческое, они смогли остановить противостояние между людьми и Предтечами. Последние увидели в этом надежду на спасение не только человечества, но и всей вселенной, и решили довериться ордену. В том самом Храме, что вы нашли, они оставили нечто… Не знаю, как описать. Это можно назвать последним шансом. Тайным оружием, к которому можно будет обратиться лишь тогда, когда вселенная окажется на грани вымирания. И лишь избранные ассассины, те, в чьих жилах сохранилось достаточно божественной крови, чтобы пробудить унаследованные от Предтеч способности, смогут воспользоваться этим оружием. Этот перечень Пророков и есть список таких людей.

— А что Проводники? — спросила Теодора. — Кто они вообще такие? И почему к ним причислили Рэниро и Вольпе?

— О них известно очень мало.В основном то, что это обычные люди, не имеющие особых способностей, — вздохнул Джованни. — Большинство из тех, с кем я переписывался, сходятся на том, что Проводники были… кем-то вроде помощников Пророков, спутников, если так можно выразиться. Кто-то, разделяющий взгляды Пророков на мир и будущее, но принадлежащий обычному миру. Кто-то достаточно важный для Пророков, чтобы уравновесить их человеческую половину и не позволить божественной погрузить их в безумие через долгий контакт с артефактами Предтеч.

— Почему ты уже сейчас думаешь, что это все же связано со мной? — спросил наконец Вольпе. — Ведь… не должен ли это быть кто-то имеющий отношение к ордену?

— Потому что… я долго пытался понять, почему Рэниро всегда выделял тебя на флорентийской ферме, и почему ему позволяли поступать с тобой иначе, — ответил Джованни. — И только сейчас начал понимать. Рэниро, будучи Проводником отца, чтобы это ни значило, знал, как нужно определять и Пророков, и других Проводников. Когда я пробудил Орлиное Зрение и еще кое-какие способности Предтеч, они с отцом, должно быть, и записали меня в Пророки… А тебя, моего первого настоящего лучшего друга, выбрали в Проводники.

— Когда ты вообще пробудил эту штуку? — удивился Вольпе, припомнив, что Марио уже упоминал Орлиное Зрение в лесу. — И когда собирался рассказать мне про нее?

— Я пробудил ее лет в десять или около того, но рассказывать не имел права, сам понимаешь, — Джованни выглядел ужасно виноватым, хотя и знал, что Вольпе не злится на него. — Да я и не пользовался ни ей, ни еще чем-либо, раз уж на то пошло. Я умел, понятное дело, отец ведь меня учил, но мне всегда было плевать. Я не хотел всем этим заниматься, ты это знаешь. Иначе я бы сотрудничал с Никколо и братом.

— Да, и то верно. Только одного понять не могу… почему ты считаешь себя виноватым?

— Это объяснить труднее всего, — сглотнув, Джованни договорил. — Несколько недель назад я нашел остатки наследия Рэниро, которое тот мне оставил. Его… дневники, записки, много всего связанного с моим обучением. Я ничего этого не читал до этого момента, просто не мог себя заставить после того, как узнал, что он с тобой сделал. Но в этот раз открыл и прочитал. Рэниро в подробностях описывал то, как работает связь Пророков с их Проводниками, словно хотел передать мне эти знания в надежде, что в будущем я воспитаю новое поколение правильно. Если верить ему, узы Пророков и Проводников незримые, но очень сильные, они прочнее кровных уз, долга, дружбы и любви и работают в обе стороны. Связанные этими узами Пророк и Проводник не только разделят похожие взгляды и принципы, но и смогут знать друг о друге то, что никто больше не знает. Если их узы будут достаточно сильны, они смогут ощущать отголоски эмоций друг друга, предчувствовать угрожающую опасность и переживать боль второго так, словно бы испытываешь ее сам. Смогут даже слышать мысли друг друга, неважно, сколь велико разделяющее их расстояние, знать самые сокровенные секреты и предугадывать желания. Узнав об этом, я сразу понял, как ужасно с тобой обращался…

— Джованни, даже если и так, ты не сделал ничего плохого…

— Нет, дослушай, Вольпе. Дело в том, что я не сделал ничего, хотя мог и должен был. Все эти вещи правда, и мы оба это понимаем. Эта связь уже давно у нас была, просто мы не догадывались и не пользовались ей. Ты ведь всегда знал обо мне больше, чем о других людях, а я всегда видел твои чувства и секреты, хотя и не должен был. Если бы я узнал об этой связи вовремя, то укрепил бы ее и обязательно все рассказал тебе. И смог бы защитить тебя от Рэниро. Смог бы защитить от Никколо и Марио… Ничего из этого не произошло бы…

Казалось, Джованни сейчас расплачется впервые за долгие годы, и Вольпе не мог этого допустить. Он крепко обнял лучшего друга и похлопал его по спине.

— Ты ни в чем из этого не виноват, Джованни. Правда, — тихо сказал он. — Ты был ребенком и имел право прожить свою спокойную жизнь. Ты не обязан жертвовать собой ради меня, неважно, Проводник ли я или еще кто. Все беды в своей жизни я навлек на себя сам. И я благодарен, что ты оставался моим другом все это время и помогал, когда у тебя была такая возможность.

— Прости, что не сказал раньше, — Джованни, немного успокоившийся, отстранился и вздохнул. — Ты заслуживал знать правду.

— Может, и хорошо, что ты и сам не знал многих этих вещей, — заметила Теодора, наблюдавшая за ними со стороны. — Посуди сам, Джованни. Смог бы ты тогда удалиться от дел ордена со спокойным сердцем? Вряд ли. Ты прожил бы ужасно тяжелую жизнь и никогда не узнал бы счастья. А сейчас у тебя все хорошо настолько, насколько это возможно с учетом обстоятельств.

— Теодора права. Ты поступил правильно, — согласился с ней Вольпе.

— Надеюсь, что так, — грустно улыбнулся Джованни. Он снова осмотрел друга с ног до головы, проверяя, не нужно ли изменить что-то в его облике прежде, чем они с Теодорой пойдут на досмотр перед регистрацией, и вдруг обратил внимание на помолвочное кольцо на его руке. — Слушай, Вольпе, я знаю, это прозвучит странно. Но я переживаю, что это кольцо будет напоминать тебе о Никколо, обо всей этой ситуации… Так что… если хочешь, я могу сохранить его для тебя до тех пор, пока ты не решишь… как относишься к его дарителю…

— Как ты понял? — Вольпе отдернул руку в сторону и даже спрятал ее за спиной, словно на миг испугавшись, что Джованни может отнять кольцо силой. — Это все… эти штучки Пророков, да?

— Выходит, что так, — Джованни выглядел немного виноватым. — Я часто ощущал, что с тобой что-то происходит, просто не понимал, пока не начал изучать это все… И за два года до твоего переезда я ощутил нечто очень сильное, похожее на то, что я чувствовал, когда обручился с Марией. И вскоре ты переехал в Америку, но уже совсем другим человеком. И я начал наблюдать за тобой, искать все изменения в тебе. И заметил. Это кольцо, то, как ты себя вел в присутствии Никколо… Да и он изменился незадолго до твоего переезда… Постоянно улыбался, все такое. Вдруг начал носить то здоровое кольцо. Вот я сложил два и два, но спрашивать не решался. Зря, наверное. Надо было спросить. В любом случае, если тебе неприятно смотреть на это кольцо, я могу забрать и хранить его сколько нужно.

Вольпе вздохнул, понимая, что Джованни по-своему прав. Это кольцо… и правда много значило для него. Это было не просто украшение. Это был самый ценный подарок Никколо из всех. Одно из немногих материальных подтверждений их любви и взаимно данных клятв верности. Не то чтобы Вольпе собирался их нарушать или планировал ввязываться в новые отношения в будущем, однако, ложь Никколо и то, что он предпочел уехать к верхушке и Храму, а не остаться с ним, просто поговорить и честно извиниться, стали для Вольпе поводом задуматься об их отношениях. Но кое в чем он был уверен — он не хочет отдавать кольцо. Все же… безотносительно своего отношения к поступку Никколо, Вольпе все еще слишком сильно его любил.

— Спасибо, что предложил, — тихо сказал он. — Но нет. Я… не могу. И не думаю, что когда-либо смогу от него избавиться.

Они не успели поговорить о чем-то еще — по громкой связи объявили регистрацию на нужный самолет. Им пришлось попрощаться. Крепко обняв друзей, Джованни передал Вольпе увесистую сумку с его новым паспортом, суммой денег на первое время и еще какими-то вещами — как потом обнаружил Вольпе, теми самыми тетрадями Рэниро, — и ушел из аэропорта. А Вольпе и Теодора отправились проходить регистрацию.

Только когда самолет оказался в воздухе, Вольпе смог хоть немного расслабиться. Теодора мягко улыбнулась.

— Это так странно. Возвращаться туда, где нам было так хорошо.

— Пожалуй, это было лучшее время в моей жизни. Хотел бы я вернуться в те беззаботные годы и снова пережить эти вещи, — тихо сказал Вольпе. — Жить в доме с тобой, Тэтчем и остальными, учиться. Тогда все было проще. Тогда… я хотя бы чувствовал себя счастливым.

Теодора промолчала — она была согласна с Вольпе, но не знала, как это выразить, поэтому лишь сжала его руку и положила голову ему на плечо.

— Как думаешь, чем все эти годы занимался Тэтч? — спросил Вольпе, когда самолет уже подлетал к Великобритании. — Мы ведь давненько не виделись.

— Не знаю. Чем угодно, полагаю, — пожала плечами Теодора. — Это же Тэтч, великий и непредсказуемый. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту.

Вольпе улыбнулся и кивнул, соглашаясь с ней. Он совершенно забыл о нраве своего опекуна. Все, чем бы ни занимался в это время Тэтч, было бы совершенно нормально в его случае.

Бристоль встретил их сыростью, серым небом и промозглым холодом. Вольпе и Теодора, одетые не по погоде, переглянулись. Они покидали Америку в спешке, улетели как были и взяли с собой только документы и деньги. Мельком взглянув на свое отражение в ближайшем окне, Вольпе понял, что в таком виде они и часа не выдержат на улице.

— Сначала мы поедем в какое-нибудь хорошее место и приведем себя в порядок. И только потом отправимся к Тэтчу. Не хочу и дальше выглядеть оборванцем в его глазах, — тихо сказал он. Теодора поджала губы, но согласилась.

Быстро скользнув из здания в первую припаркованную на участке для таксистов машину, Вольпе назвал водителю улицу с хорошими магазинами и пристегнулся. Машина медленно сдвинулась с места, и Вольпе отвернулся от окна, в котором видел свое отражение.

— Слушай, Вольпе. Деньги, что тебе отдал Джованни… откуда они?

— Зарплата, кое-какие накопления. Почему ты спрашиваешь?

— Как-то слишком много у тебя денег для простого бармена. Даже по блату столько не платят.

— Я и не думал, что ты заметишь. Раз такое дело, думаю, я могу сказать. Я уже давно не простой бармен, а информатор. А бар я выкупил у мужа Паолы почти сразу, как мы познакомились. Теперь получаю с него доход, работаю за стойкой, если есть настроение…

— И ты оставил его в такое неспокойное время? — Теодора была искренне удивлена. — А если кому-то из твоих бешеных дружков приспичит его отобрать или разрушить?

— Не приспичит. Они не знают. У них у всех есть свои углы, в которые остальным доступа нет. Это — мой угол. В мое отсутствие там ничего не случится.

— Хорошо, ладно уж. Надеюсь, так и будет.

Вольпе грустно улыбнулся.

Быстро выбрав в первом попавшемся магазине одежду, Вольпе с удивлением обнаружил, что управился быстрее Теодоры. Она выбирала еще один комплект вдобавок к четырем уже выбранным, и, судя по всему, не собиралась останавливаться.

— Скажи, тебе правда нужна вся эта одежда? — не удержавшись, спросил он.

— Хочешь сказать, я не могу себе этого позволить? — ехидно полюбопытствовала Теодора, весело смотря на него поверх стенда с одеждой.

— Конечно, можешь. Просто… я никогда не придавал значения тому, насколько реален этот стереотип про то, как долго женщины покупают одежду.

— Во всяком случае, мне этого надолго хватит. А тебе бы не помешало что-нибудь с собой сделать. Хотя бы подстричься или просто уложить волосы немного иначе.

— И что мне это даст?

— Чувство свежести. Обновление. Время от времени всем стоит это делать. К тому же, мы с тобой теперь в розыске, если можно так сказать. Новый имидж собьет со следа немало ищеек.

— Звучит неплохо. Я попробую, хотя и не люблю, когда мои волосы трогают.

— Но ведь тебя же раньше кто-то стриг?

— Никколо. Иногда отрезал лишнее, что ниже плеч, — Вольпе заметно помрачнел, и Теодоро вздохнула.

— Придется привыкать, что тебя трогает кто-то кроме него. Мы зайдем в парикмахерскую, и ты без возражений просидишь до конца. Обещаешь? — потребовала она.

— Я не маленький. Я умею терпеть, — съязвил Вольпе. — Так что будь по-твоему.

Теодора поцеловала его в щеку и ушла в примерочную. Спустя еще час, за который Вольпе выдержал экзамен «Помоги женщине определиться с костюмом», они наконец отправились в парикмахерскую. Испытание стрижкой далось ему еще труднее. Он привык иметь волосы одной длины, и чем короче его стригли, тем сильнее Вольпе казалось, что у него отнимают что-то важное и родное. Конечно, он понимал, что все дело в привычке, но не мог с собой ничего поделать. Поэтому Вольпе закрыл глаза и терпеливо позволил парикмахеру делать с собой все, что тому заблагорассудится.

Закончив, парикмахер отряхнул его от лишних волос и снял защитную накидку, подал маленькое зеркальце, чтобы Вольпе мог развернуться спиной к большому и рассмотреть прическу с разных сторон. Вольпе покрутился, осмотрелся и с удивлением понял, что ему нравится его новый внешний вид. И хоть большую часть волос ему подстригли довольно коротко, а челку, тоже изрядно укоротившуюся, уложили так, чтобы она открывала его лоб и не мешала глазам, в этом было что-то интересное. Он словно стал новым человеком, оставаясь при этом собой, и это ему понравилось.

Вольпе оставил своего парикмахера подметать пол возле кресла и заглянул в женский зал проверить, как там дела у Теодоры. К его удивлению, она тоже решила кардинально преобразиться и выбрала прическу каре. Наблюдая за тем, как парикмахер наносит на ее обесцвеченные волосы какую-то краску, и рассматривая длинные темные локоны, сонными змеями свернувшимися вокруг ее стула, Вольпе отчего-то испытал странную грусть. Ему было очень жаль всех этих прекрасных волос, которые Теодора отращивала сколько они друг друга знали. Он не мог объяснить, что в этом зрелище опечалило его так сильно, и поэтому поспешил уйти к диванам, чтобы подождать Теодору там.

— Ну, как я тебе? — спросила Теодора, выйдя к нему где-то спустя полтора часа. Из брюнетки она превратилась в платиновую блондинку, и, хоть Вольпе и нашел это непривычным, ему это ужасно понравилось.

— Тебе очень идет, — улыбнулся он. — Тебе самой-то нравится?

— Очень, — она улыбнулась в ответ.

На этом с прическами было покончено. Они, расплатившись, вышли из парикмахерской, но далеко не ушли. Парикмахер, работавший над прической Вольпе, выбежал за ними и задержал своего клиента. Как оказалось, он забыл рассказать Вольпе об уходе за волосами и всучить пробник геля для укладки. С большим трудом Вольпе удалось отделаться от этого маленького смешного человечка.

— Вольпе, милый, это было что-то с чем-то! — Теодора смеялась так, что не сразу смогла пойти вперед. — Бедняжечка, у тебя до сих пор глаз дергается. А какой ты теперь милый стал с этой прической…

— Черт бы побрал мою сговорчивость! — проворчал Вольпе, смущенный ее реакцией. Он взял Теодору под руку и повел ее вниз по улице. — Ни за что больше не подстригусь. Я же теперь выгляжу как гребаный мафиози!

— И звучишь примерно также — твой акцент ужасен, Вольпе!

— Ну спасибо на добром слове. Теперь я окончательно убедился в том, что выгляжу как полный урод.

— Ох, ну хватит быть таким занудой, милый.  Ты очень красивый с любой прической и знаешь это, просто нам нужно привыкнуть к этой. Посмотри на себя, — они остановились возле витрины очередного магазина, и Теодора заставила Вольпе опять осмотреть свою новую прическу. — Выглядишь на свой возраст, но при этом не кажешься слишком старым. Убрать бы эту раннюю седину с висков, да нарастить немного жира и мяса поверх твоих худых ребер, и все перед тобой штабелями укладываться начнут.

— Я похож на человека, которому нужна толпа поклонников?

— Они тебе точно не помешают. Ты годами ничего нового не пробовал. А надо бы, ради разнообразия.

— И кто тут из нас теперь зануда…

— Да, да, дорогой, как скажешь. Но знаешь, я рада, что твои глаза теперь видно. Они — твоя изюминка. Зачем ты их прятал?

Вольпе вздохнул. В том, что касалось его внешности, Теодора была права, как бы ему не хотелось это признавать. Его золотые годы едва начались, а он уже выглядит как пожилой старик. Все еще очень худой — потребность в постоянных телодвижениях постоянно побеждала детскую привычку наедаться до отвала или кусочничать при любом удобном случае и не давала ей и шанса прибавить мягкости, сопутствующей набору веса, его телу. Тщательно причесанные и приглаженные каштановые волосы, придавленные к скальпу гелем, все еще были густыми и живыми, но некоторые пряди на висках уже начинали заметно седеть. Лоб без укрывавшей его челки теперь казался до омерзения огромным, а цвет глаз — чересчур заметным. Вольпе расстроился, поняв, что теперь ему придется скрывать радужку за очками с цветными стеклами.

Вспомнив, что Теодора все еще ждет ответа, он заставил себя сказать ей правду.

— Чтобы меня реже спрашивали.

— Вольпе, но ведь они очень красивые.

— Они привлекают слишком много внимания. Мне это не нравится.

— А зря.

Поняв, что Вольпе не настроен и дальше говорить о своем внешнем виде, Теодора взяла его под руку. Большую часть пути до дома Тэтча они проделали в полном молчании, раздумывая каждый о своем. Свернув на нужную улицу, они испытали странное ощущение чего-то родного и близкого при виде маячившего впереди знакомого каменного ограждения.

— Ты тоже это чувствуешь? — тихо спросил Вольпе, зная, что Теодора его поймет. И она поняла.

— Я скучала по этому ощущению, — сказала она, сжимая его руку. —  Так хочется верить, что нас там все еще ждут.

— Думаю, так оно и есть, — Вольпе улыбнулся дрожащими губами. — Это последнее место, где нас ждут.

Они подошли к калитке, но не стали ее открывать и перелезли через забор, как Вольпе делал это в прежние годы. Заметив горящий в окнах свет пока поднимались на крыльцо, они  Дверь им открыли буквально в считанные секунды после того, как старый звонок перестал издавать странные скрипящие звуки вместе с мелодичным дребезжанием. Открывшая им Энн на миг замерла, словно не веря, что это действительно они, но в следующую секунду уже крепко сжала их обоих в объятиях.

— Господи, как я рада вас видеть! — воскликнула она, затащив их в дом. — Весь орден на ушах стоит, они даже нам успели нервы потрепать. На нас уже несколько раз нападали в последнее время.

— Черт, вы в порядке? — ахнула Теодора.

— Кто это вообще был? — добавил Вольпе.

— Какие-то парни, Фрай и Салаи. Они нас уже долго преследуют с попеременным успехом. Давно уж, если подумать, почти что годами. Сначала просто издалека следили, а с полгода назад, как стало известно, что Тэтч освободил отца Дженни из плена тамплиеров, эти двое совсем как с цепи сорвались. Ходили за нами с Дженни, пока мы не заперлись дома, преследовали сиделку, но от нее отстали, когда Тэтч начал отправлять Вэйна ее провожать. Потом… Они вломились в дом совершенно угашенные. Тот, что Салаи, был послабее, мы с сиделкой его быстро вытолкали на улицу. А вот второй, Фрай, посильнее был. Побил Рэкхэма и пошел искать Тэтча с Эдвардом на второй этаж. Стид, бедняжечка, страшно перепугался и начал кидать в него вещами, а там и Вэйн с Тэтчем подоспели и выкинули их обоих из дома. Они все равно не отстали и… убили Дженни… Прямо в саду дома…

— Вот черт, Энн, мне так жаль, — Вольпе снова потянулся обнять Энн, и Теодора присоединилась к нему. — Ее родственники в курсе?

— Да… Ее отец, Эдвард, ассассин, был одним из членов какой-то экспедиции. Она провалилась, и он и еще пара его товарищей несколько лет провели в плену, пока Тэтч не поехал его вытащить. Он совсем недавно вернулся и столько всего обнаружил, вот и поехал разобраться с делами… Вернулся буквально на следующее утро, как все случилось, и тут такое…

— Бедная Дженни, — Теодора тихо всхлипывала. — Как же так? Она за свою короткую жизнь и мухи не обидела, ничего не повидала, жила себе спокойно… А эти… ублюдки решили, что могут просто так ее убить… И за что?

— Я не знаю, — сказала Энн. — Я думаю, они просто обезумели от вседозволенности и всех этих дурных привычек, зависимости. Но Эдвард и Тэтч считают, что дело в ордене. Они ведь сюда пришли не просто так… Они искали Эдварда и… твоего друга, Никколо. Я в это все не верю… Ведь не могли другие ассассины приказать им это все сделать… Не могли ведь, так?

Вольпе и Теодора отстранились от Энн и переглянулись. Впервые за все это время у них возникло предположение о причине произошедшей с Вольпе неприятности.

— Энн, послушай, — осторожно сказал Вольпе. — Возможно… все же могли.

Втроем они переместились на кухню. Попивая заваренный Энн чай, Вольпе рассказал ей всю историю от начала до конца. Он был готов к любой реакции, но того, что Энн не будет сердиться на него, он не ожидал.

— Они все просто отвратительные! В разной степени, конечно, — Энн была искренне возмущена. — Подумать только, обманывать тебя столько лет, и еще обвинять тебя же! Ужасно!

 — Хуже всего здесь то, что вы пострадали из-за меня. Дженни погибла из-за меня, и я не знаю, как посмотреть в глаза ее отцу после этого, — грустно сказал Вольпе. — И как все это остановить тоже не знаю…

— Думаю, единственный выход — избавиться от Джейкоба и его компании, — поджимая губы, сказала Теодора. — Если решишься, я помогу.

— Я и Тэтч с компанией тоже, — согласилась Энн. — Они даже раздумывать не будут. Нужно остановить это безумие.

Вольпе ничего не сказал, лишь вздохнул. Энн и Теодора были правы. Пусть он не был членом ордена, как и все жители дома, в который они с Теодорой вернулись, но вмешаться в дела этой организации, чтобы поставить на место ее зажравшегося члена, он считал крайней необходимостью. Хотя бы ради того, чтобы обезопасить себя и друзей.

***

Избавившись от Марио к концу дня, Никколо получил долгожданную возможность отправиться на поиски Вольпе. Он понимал, что Вольпе уже покинул город, однако, не терял надежды узнать о месте его назначения хоть что-то. Никколо проверил практически все места, где Вольпе могли видеть, оттягивая момент, которого ужасно боялся. Но, не найдя ничего, был вынужден проверить всех не состоящих в ордене друзей.

— Тоже не можешь связаться с Вольпе? — удивилась Паола, увидев Никколо на пороге своего дома. — Вот дела. Я тоже весь день ему звонила, и в бар, и в старую квартиру, но его нигде не видели.

 — Вот черт, — Никколо вздохнул. — Значит, придется ехать к Теодоре или Джованни.

— Теодору ты сегодня дома точно не найдешь, — Паола, явно о чем-то задумавшись, нахмурилась. — Она звонила мне днем из аэропорта перед тем, как вылететь первым рейсом в Венецию. Кажется, ее тетя серьезно больна. Повезет, если Теодора успеет с ней попрощаться. Так что она тоже не знает, где Вольпе. Не думаю, что они успели перемолвиться словечком.

— Точно. Спасибо, что помогла. Дай мне знать, если он объявится, ладно?

— Обязательно. Ты тоже позвони, если что-то узнаешь.

Никколо отрывисто кивнул и, стараясь не торопиться, вернулся в машину. Оставался только Джованни. Если не знал он — не знал никто. Никколо понимал это и все же не чувствовал себя морально готовым к встрече с братом Марио и лучшим другом Вольпе. Так что к дому Джованни он ехал не так быстро, как к дому Паолы перед этим, и добрался в лучшем случае к сумеркам. В окнах, несмотря на поздний час, горел свет — Джованни с Марией, должно быть, еще не уложили детей спать, понял Никколо. Он был бы и рад приехать в другой день, однако, повод, что привел его сейчас, к этому не располагал. Сглотнув, Никколо позвонил в дверь.

— Кто же это может быть в такой поздний час? — услышал он голос Марии с той стороны двери прежде, чем она, наконец, открыла. — Никколо? Здравствуй. Все в порядке?

— Привет, Мария. Да, все хорошо. Просто… нужно кое-что обсудить с Джованни.

— Драсьте, Никколо, — выглянул из-за угла лохматый Федерико. — Вольпе тоже пришел?

— Прости, приятель, но нет, — Никколо стоило больших трудов улыбнуться ему достаточно уверенно, чтобы не вызвать сомнений. — У него сегодня дела, но он обещал заехать при первой возможности.

— Ну вот, — Федерико был явно расстроен этой новостью.

Он хотел было спросить что-то еще, но в этот момент со второго этажа дома спустился Джованни с остальными детьми. Маленькая Клаудия что-то бормотала, сидя у него на руках, а Эцио, смеясь, прыгал через ступеньку в попытке их нагнать.

— Надеюсь, ты пришел не ко мне, — сухо сказал Джованни, увидев стоящего в дверях Никколо.

— Прости, что потревожил тебя и твоих близких в такой час, Джованни, — ответил Никколо, отводя взгляд. — Но нам правда нужно кое-что обсудить. Обещаю, я не займу у тебя много времени.

Джованни тяжело вздохнул. Ему совершенно не нравилось то, что Никколо заявился к нему домой именно сейчас, когда вся семья была дома. Он тоже не хотел их расстраивать своим поведением. Боялся сорваться на Никколо, вправить ему мозги, хоть что-то сделать, чтобы поставить его на место. Но, прогнав его, он расстроит всех еще больше. Ничего другого не оставалось.

— Проходи, — сказал он и повернулся к детям. — Мальчики, окажите мне услугу. Помогите маме уложить сестренку и отправляйтесь к себе в спальню сразу же, как она уснет.

— Но ты мы должны были играть в настолки сегодня, — возмутился Эцио. — Ты обещал. Неделю подряд обещал.

— Точно. Мы ждали достаточно долго, — согласился с братом что-то заметивший по странному поведению взрослых Федерико. —  Пусть Никколо присоединится, вот и поговорите, пока будем играть.

— Мне жаль, что придется отложить это снова, — Джованни говорил строго и твердо, и оба его сына поникли, понимая, к чему он ведет. — Но прямо сейчас нам с Никколо нужно поговорить о взрослых вещах. Я приду к вам сразу, как освобожусь, и мы займемся вместе чем-то еще. Поднимайтесь.

Поцеловав дочь в голову, Джованни передал ее жене. Лишь когда Мария с детьми поднялись наверх и закрыли дверь одной из детских спален так, что это было слышно с первого этажа, Джованни увел Никколо на кухню.

— Я не буду врать, что рад тебя видеть, — сказал он, доставая стаканы для спиртного с полки и разливая по ним виски из неприметной бутылки. — Не после того, как ты предал Вольпе.

— Я просто хочу знать, что он в порядке.

— Какое тебе дело?

— Я люблю его.

— Ты соврал Вольпе насчет своих планов на орден. Откуда мне знать, что ты не врешь и о своих чувствах? В конце концов, верхушка ждет, что ты его казнишь.

— Если ты и правда веришь, что я разлюбил Вольпе, или подозреваешь, что я выполню этот сраный приказ, то лучше сдай меня палачам или убей сам, и дело с концом. Мне терять нечего.

Джованни какое-то время помолчал, изучая Никколо задумчивым взглядом. Словно пытался понять, действительно ли Никколо так серьезен в своих намерениях, действительно ли он так отчаялся после отъезда Вольпе, что не видит смысла в жизни. Никколо же ничего не ждал. Он просто медленно цедил виски и собирался с силами. Либо он убедится, что Вольпе в порядке, и уйдет из этого дома целым и невредимым. Либо это все наконец-то закончится, и он перестанет доставлять проблемы всем, кого по своей глупости подвел. И, должно быть, что-то в том, как он держался, убедило Джованни в его искренности, потому что в следующий момент Джованни похлопал его по плечу.

— Я не могу тебя убить. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем, даже если очень сильно того захочу, — тихо сказал он. — Ты знаешь, я Пророк. И Вольпе мог бы стать моим Проводником, если бы того захотел. Законы дозволяют мне убить всякого, кто покушается на него, и все же… я не воспользуюсь этим правом. Но не ради тебя. А ради Вольпе.

— Почему? — Никколо прикрыл глаза рукой. Что-то внутри подсказывало ему правильный ответ, однако, он понимал, что не заслуживает ничего из этого.

— У меня много причин, — Джованни усмехнулся. — Для начала, он мой лучший друг. Он рисковал собственной жизнью ради Марии и наших детей. Наконец, он все еще тебя любит и ни за что не простит мне твою смерть.

— Он не может любить меня. Не после того, что я сделал.

— Любовь иррациональна, Никколо, и в этом ее самая большая сила. Ей нет дела ни до наших пороков, ни до того, сколь ужасные поступки мы совершаем, поддаваясь им. Вы с Вольпе можете лгать себе и всем вокруг, можете расставаться, но, к лучшему или худшему, вы не принадлежите к людям, способным разлюбить и двигаться дальше как ни в чем не бывало. Это… с вами навсегда.

— Со мной возможно, но все же… Не думаю, что он когда-либо вернется сюда. Что когда-либо вообще заговорит со мной.

— Если бы все действительно было кончено, ты бы это знал. Вы оба просто слишком сильно расстроены произошедшим. Вам обоим нужно время. Вот увидишь, он обязательно вернется и заговорит.

— Почему ты так считаешь?

— Глупо спрашивать такое у Пророка, не думаешь?

— И то верно…

Никколо горько усмехнулся, поглаживая пальцем холодный край стакана. Слова Джованни его сильно обнадеживали, однако… Никколо все же слишком привык оставаться реалистом даже в таких ситуациях. И именно сейчас жизнь в очередной раз решила преподать ему важный урок.

— Знаешь, было обидно узнать, что вы обручились, но никому не сказали, —  Джованни не смог сдержать смеха, увидев выступившее на лице Никколо удивленно-паникующее выражение. — Я примерно тогда и начал осознавать, что все же какие-то зачатки связи у нас есть, и поэтому сразу узнал это чувство… Все думал, когда вы скажете хотя бы мне или Теодоре, но спустя столько времени решил, что не дождусь. Вот и решил перед отъездом предложить ему оставить подаренное тобой кольцо на сохранение. Боялся, что он его на эмоциях выкинет, сломает или еще что-то такое, а потом будет всю жизнь сожалеть…

— И что он ответил?

— А ты как думаешь? Отказался, конечно. Сказал, что не думает, что когда-либо сможет избавиться от кольца. Это вообще-то очень хороший знак, — обнадеживающая улыбка Джованни была первой хорошей вещью за последние сутки. — Неважно, как долго Вольпе будет злиться или как далеко убежит, он не откажется от ваших клятв. Как и ты от своих, верно?

— Само собой, — впервые за все это время Никколо смог улыбнуться. — Спасибо, Джованни. Правда. Я знаю, что не заслужил этого, и никогда не смогу выразить, как тебе благодарен. Прости, что потревожил в такой поздний час.

Он допил виски, отставил стакан и направился к двери — дольше задерживаться в доме Аудиторе не было смысла. Джованни пошел следом, как казалось Никколо, проводить, однако, не дал ему уйти так быстро. Порывшись в кармане своего пальто, Джованни вытащил пухлый конверт и протянул его Никколо.

— Он написал это перед тем, как улететь с материка, — сказал Джованни, наблюдая, как Никколо прячет конверт в нагрудном кармане пиджака. — Я посоветовал ему пожить у Тэтча в Бристоле. Подумал, вряд ли верхушка будет искать любовника одного кандидата под носом у другого.

Эти слова заставили Никколо побледнеть.

— Черт, надеюсь, Вольпе там не задержится. Или хотя бы не будет высовываться, — сказал он, нервно расчесывая кожу на голове. — Ведь именно Джейкоб все и слил про нас верхушке… Он с самого начала все сливал. Если Джейкоб узнает, что Вольпе в городе, то обязательно что-нибудь выкинет.

— Только если ты не убьешь его прежде? — понимающе кивнул Джованни. Ему явно не нравилась эта мысль, однако, мысль о смерти Вольпе от рук Джейкоба или еще кого-то из верхушки нравилась ему еще меньше. — Тогда поторопись. Не исключено, что и сам Вольпе скоро об этом узнает. И тогда… плакали все твои попытки его защитить. И титул, само собой.

Никколо кивнул и, пожав Джованни руку, ушел из его дома. Джованни же крепко запер дверь на все замки и вернулся на кухню, помыть посуду. Только вот стаканы уже вымыл за него совершенно бесшумно спустившийся со второго этажа Федерико.

— Давно ты подслушивал? — спросил Джованни, наблюдая, как сын складывает полотенце на столешницу рядом с раковиной.

— С самого начала, — развернувшись к отцу, Федерико посмотрел на него печально блестящими из-под густой и длинной челки глазами. — С Вольпе все будет хорошо?

— Конечно же, с ним все будет хорошо, — Джованни, постаравшись улыбнуться как можно более обнадеживающе, подозвал сына к себе и обнял его, как делал это каждый раз, когда кто-то из детей был чем-то расстроен. — Вольпе и не из таких переделок выбирался. И из этой выберется.

— Надеюсь, — сказал Федерико прежде, чем отстраниться и убежать наверх. — Если с ним хоть что-нибудь случится — я заставлю этого Никколо пожалеть.

Слушая его сердитый топот по лестнице, Джованни чувствовал, как внутри все переворачивается. Он и прежде сильно жалел о том, что все же рассказал сыну правду и позволил ему учиться основам ассассинской премудрости. Однако, сейчас, понимая, что чистое сердце этого подростка готово толкнуть его на акт жестокости ради обожаемого крестного, Джованни и вовсе себя возненавидел. Лучше бы Вольпе, думал Джованни, и правда разобраться со всем поскорее и сразу же вернуться домой. Иначе Федерико, бесконечно талантливый ребенок, освоивший к своим четырнадцати то, чему его отца начали учить только в шестнадцать, и правда что-нибудь вытворит.