За последние восемь месяцев Никколо уже успел забыть, каково это — спать в своей постели. Он не хотел возвращаться домой, в их с Вольпе квартиру, за которую продолжал платить. Не мог заставить себя открыть дверь и шагнуть в это тихое и уютное гнездышко, которое с любовью создавал для них с Вольпе несколько лет. Не находил сил вернуться в эту безопасную гавань, где каждая мелочь напоминала о Вольпе, будь то его забытая на столе кружка с засохшим чайным налетом или полотенце, которым он в последний раз вытирал голову, оставшееся на спинке стула. Он много раз пытался, даже заходил в подъезд и уже клал руку на ручку двери, но не мог заставить себя вставить в скважину нового замка ключ и повернуть его. Просто не мог.

Он перестал пытаться на третью неделю своей жизни в качестве Гранд-Мастера и ни разу не вернулся в дом за все остальные месяцы. Неспособный до конца пережить новую, но уже бессрочную разлуку с единственным дорогим человеком, Никколо страдал и слабел, превращался в тень себя прежнего. Он спал урывками в одном из кресел своего кабинета, принимал душ в тренажерном зале для сотрудников, менял старый костюм на новый, едва купленный, и стирал их в общественных прачечных в другом районе города, чтобы не быть обнаруженным знакомыми, обедал каждый раз в новом месте. Медленной и мучительной лентой разворачивавшиеся месяцы подобного образа жизни ослабили его, почти что превратили в ходячий труп, что не могло не беспокоить Марио и остальных коллег. И одному только Богу было известно, чем это все должно было закончиться, если бы необходимость не вынудила Никколо сделать то, чего он так давно избегал.

Для первого совещания со спонсорами в недавно купленном и отремонтированном здании центра требовались оригиналы некоторых документов, и большинство из них Никколо все еще хранил в своем тайном сейфе в квартире. Он хотел бы предоставить спонсорам копии, но понимал, что не может, если не хочет проблем. Он мог бы послать кого-то за этими бумагами, однако, сама мысль о том, чтобы пустить кого-то в свое сокровенное место и позволить обыскать сейф, хранивший все его секреты, личные и рабочие, причинила ему больше боли и отвращения, чем нежелание видеть пустую квартиру. Так что Никколо был вынужден покинуть центр на полчаса и сделать это. Сорвать старый и потрепанный пластырь на несколько секунд, чтобы обработать рану и сразу же наклеить поверх нее новый, чистый и целый.

Поворачивая ключ в замке, он старался не расстраиваться слишком сильно. Вынуждал себя не ожидать невозможного, не представлять, что там, за дверью, его может ждать человек, который уже давно уехал. И все же что-то маленькое и сокрытое глубоко внутри, не то надежда, не то просто глупость, заставляло Никколо трепетать. Какое-то странное чувство ожидания и предвкушения чего-то твердило ему едва слышной, но настойчивой мыслью: там что-то есть. И это что-то — прекрасно. Никколо встряхнул головой с сильно отросшими волосами, словно пытаясь сбросить с себя это болезненное наваждение и вошел в квартиру. И обомлел сразу же, стоило ему закрыть за собой дверь и осмотреться.

Квартира как-то изменилась за время его отсутствия. На первый и посторонний взгляд все оставалось по-прежнему. Мебель стояла на своих местах, все их безделушки продолжали радовать глаза и навевать воспоминания именно с тех удачных уголков, куда их пристроили давным-давно, застоявшийся спертый воздух пах остатками пыли и дурманящей духотой. Однако, весь мусор и вся грязь пропали. Кто-то протер пол, смыл с него застарелые кровавые разводы — печальное напоминание о ранении Марио, — вытер пыль на каждой горизонтальной поверхности, постирал и погладил старое постельное белье и залежавшуюся в корзине одежду, вынес коробки из-под заказанной еды и прочий хлам в мусорке, разложил валяющиеся тут и там мелочи на свои места. Лишь уголок Никколо оставался нетронутым, все такой же захламленный бумагами только в ему известном порядке и подчинявшейся только ему логике. Все это не могло произойти само. Равно как не мог здесь убраться ни посторонний человек, ни сам Никколо, ни разу здесь не появившийся за долгое время. Вывод напрашивался только один, но Никколо боялся с ним согласиться. Боялся, что это выдумка его усталого разума.

Ведомый предчувствием, он подошел к дивану и с опаской заглянул через его высокую спинку с рядом больших и мягких подушек. Лис, единственный, кто мог сюда попасть, обнаружился именно там. Он, должно быть, убиравшийся не один час, сильно устал, прилег отдохнуть и, убежденный в том, что Никколо вряд ли вернется и застанет его, уснул здесь без всякой задней мысли. Никколо прекрасно это понял и оттого побоялся шелохнуться, разбудить и тем самым спугнуть столь обожаемое создание, столь неуловимое и непредсказуемое. Однако, он успел позабыть о том, как чуток был сон лисенка, особенно, если приручивший его человек находился поблизости.

— Твой взгляд так потяжелел, — почти промурчал Вольпе, потягиваясь самым соблазнительным образом прежде, чем открыть глаза и усесться на диване. — Теперь почувствовать его стало проще.

— Прости, Лисенок, — прошептал Никколо дрожащим голосом. — Я просто возьму документы и уйду. Оставайся здесь сколько нужно. Я больше тебя не потревожу.

— Правда? — голос Вольпе прозвучал искренне удивленным и даже немного разочарованным. — Ты правда хочешь упустить такую возможность?

— Я не хочу страдать после. И видеть, как страдаешь ты, тоже не хочу.

Повернувшись к Лису спиной, Никколо добрался до своего стола и опустился рядом на колени. Он поднял несколько только ему известных половиц, открывая себе доступ к спрятанному в полу сейфу, ввел комбинацию, открыл дверцу и, вытащив все необходимое, снова ее закрыл. Вновь спрятав сейф за половицами, Никколо убрал документы в сумку, которую постоянно носил с собой, поднялся и собрался уходить. Но Вольпе этого не позволил. Он подкрался к Никколо сзади своей бесшумной поступью, как это умел, и обнял, прижался к спине и уткнулся в шею чуть теплым носом.

— Я вернулся к тебе, Нико. Еще три дня назад, — прошептал он, чувствуя, как дрожит Никколо от одного только звука его голоса. — Я не знал, что ты тут не ночуешь. Вот и ждал все это время.

— Ты мог позвонить. Мог связаться с кем-то, — ответил Никколо таким же тихим шепотом. Он знал, что должен уйти прочь. Но не мог. Не хотел уходить. — Я бы сразу же приехал.

— Я не хотел связываться с остальными. Ты понимаешь.

— Да. Понимаю.

— Возвращайся ко мне ночью, — попросил Вольпе, мягко целуя его шею. — Пожалуйста.

Это было прекрасно. Желанно. Это было тем, о чем Никколо мечтал последние месяцы. Однако, он не хотел сдаваться так легко. Не хотел так быстро капитулировать перед своей любовью, особенно теперь, зная, как больно жить без него.

— Я подумаю, но ничего не обещаю. Работы много, — сказал он, убирая руки Вольпе со своей груди. — Оставайся сколько нужно.

Перекинув ремень сумки через плечо, Никколо вышел из квартиры и оставил дверь незапертой, зная, что у Вольпе все еще есть ключ, которым он и закроется. Щелчок замка вызвал у Никколо что-то вроде вздоха облегчения. Сдерживаться на расстоянии было гораздо проще, но, Боже, как же Никколо хотелось сдаться.

В центр он вернулся вовремя, однако, весь остальной рабочий день провел в каком-то странном состоянии. Как бы Никколо не старался углубиться в работу, выслушать выступающих спонсоров или коллег, прочитать документы перед тем, как подписать, ничего не выходило. Он не мог сконцентрироваться и постоянно возвращался мыслями к оставшемуся дома Вольпе. Все еще чувствовал на своих руках его тепло. Все еще мог расслышать призрачный след тонкого запаха его одеколона, совершенно внезапно выплывавшего из смешавшихся запахов чернил принтера, остывшей бумаги, паршивого растворимого кофе и чужих тел. Все еще чувствовал кожей на шее упругую мягкость губ. Никколо очень повезло, что в этот день была всего лишь обычная встреча, за которой только обсуждались проекты и намечались цели. В противном случае состояние сыграло бы с ним злую шутку и сильно подвело. Так думал Никколо, когда встреча закончилась, и все присутствовавшие принялись расходиться.

— Да что с тобой сегодня? Как будто в облаках витаешь, — прошипел Марио, воспользовавшись гулом и склонившись к его уху. — Знаешь же, что должен впечатлить спонсоров и раскрутить их на деньги, но пока что только отталкиваешь. Им не нравится твоя хмурая рожа, Никколо. Им нужен тот горящий своим делом парень, что пригласил их сюда.

— Я знаю, — рассеянно ответил Никколо, вертя в руках карандаш. — И мне плевать. Первые годы работы мы все время будем с таким сталкиваться. Чем раньше ты к этому привыкнешь, тем больше сэкономишь времени для нас обоих.

— Тоже верно, — Марио вздохнул и немного расслабился, окидывая взглядом пустеющий конференц-зал. — И все же ты странный сегодня. Что случилось?

— Ничего. Я просто устал.

— Кроме этого.

— Марио, хватит меня допрашивать. Ты больше не коп.

— Но ты все еще мой начальник. Что по центру, что по ордену. Если ты не в форме, дела в центре будут идти из рук вон плохо. Если ты слаб и уязвим, орден тоже ослабнет. Так что либо расскажи мне правду и дай решить проблему, либо соберись.

Никколо вздохнул, признавая правоту Марио, однако, про Вольпе ему рассказывать не стал. Все же в его сердце осталось немного злости на друга за тот злополучный день. Если он и расскажет о Вольпе, то явно не раньше, чем решит, как поступить. В противном случае с Марио станется повторить свое покушение, но в этот раз уже дойти до конца.

Домой, в квартиру, он вернулся не сразу. Что-то подсказало Никколо — нужно навестить Джованни. Не только обсудить Вольпе, но и просто… извиниться за этот случай с Федерико и школой. Он и правда не думал, что его случайно оброненная фраза о том, что рано или поздно придется достать новые, свежие и молодые образцы, сподвигнет Марио на такое. Извинения — меньшее, что он должен сделать для Джованни, учитывая, что произошло.

— А, это ты, — сказал Джованни, выходя из дома на его звонок в дверь. — Очень нагло с твоей стороны — заявляться сюда после случившегося.

— Я знаю. Я должен извиниться и объясниться. Я неправильно объяснил все Марио и опять облажался. Не успел его остановить. Я хочу, чтобы ты понимал, — Никколо сглотнул и признался наконец в том, что давно не мог заставить себя сказать. — Я бы ни за что не навредил Федерико. Как я могу? Он крестник Вольпе, он твой сын, он обычный ребенок, в конце-то концов. Если я бы и правда хотел взять у него анализы, я позвонил бы тебе, а не подсылал бы Марио.

— Рад слышать, — Джованни немного расслабился, но явно все еще не был рад его видеть в своем доме. — Что-то еще?

— Да. Вольпе вернулся.

— Я знаю.

— Вы виделись?

— Пока нет. Он хочет увидеть тебя прежде, чем заявиться к остальным.

— Как думаешь, он и правда… насовсем? Или чего-то хочет?

— Я не буду лезть к нему в душу в этот раз. Уж точно не ради тебя. Не обессудь.

— Я понимаю, — слабо улыбнулся Никколо. — Спасибо и на этом. Хорошего вечера, Джованни.

Он развернулся и отправился к своей машине, но остановился, услышав резкий скрип открывшейся двери и настойчивые шаги. На крыльцо вышел Федерико.

— Где Вольпе? — спросил он, сверля мрачным взглядом спину Никколо.

— Зайди домой, — твердо сказал Джованни, однако, Федерико впервые в своей жизни не повиновался и продолжил ждать ответа. — Федерико, зайди домой. Сейчас мы не будем это обсуждать.

— Я хочу знать, где Вольпе, — повторил Федерико.

Никколо бросил взгляд через плечо. Подросток смотрел на него так твердо и сурово, что ему невозможно было не ответить. Однако, Джованни явно не хотел, чтобы его сын разговаривал с Никколо, и сам Никколо мог его понять.

— Он недавно вернулся и сейчас отдыхает, — сказал Никколо, начиная спускаться по трем ступенькам к машине. — Я напомню ему тебе позвонить, когда увижу.

— Точно? — Федерико нахмурился, подозревая его во лжи.

Никколо остановился и, порывшись в карманах, вытащил какой-то старый чек и ручку. Нацарапав на чеке номер, он протянул бумажку Федерико.

— Если забуду сделать это сегодня — позвони сам, — сказал он, видя, как несмело оборачивается Федерико на отца. — Это мой домашний номер. Он есть только у трех человек. У Вольпе, твоего дяди и теперь у тебя. Если я и трубку не возьму, попроси отца отвезти тебя ко мне домой и надрать при тебе задницу. Живу я там же, если что.

Джованни, наконец, расслабившись, усмехнулся и кивнул, позволяя Федерико забрать бумажку. Федерико выхватил ее из рук Никколо так, словно это была какая-то драгоценность, и вернулся с ней в дом.

— Я серьезно, — сказал Никколо Джованни, когда мальчик ушел. — Звоните, если надо. И заезжайте, если захотите проверить.

— Спасибо, — кивнул Джованни, приоткрывая дверь, чтобы тоже зайти. — Бывай.

Хрупкий мир был вновь восстановлен на какое-то время. Удовлетворенный этим Никколо наконец-то смог вернуться домой. Вольпе все еще был там. Он устроился на своем любимом месте на кровати в одном белье и рубашке, расстегнутой на все пуговицы, и читал какую-то дурацкую книгу при тусклом свете настенной лампы. При виде его у Никколо перехватило дыхание. Знакомые изгибы тела, по которым он так соскучился. Едва заметный под растрепанной, но изрядно укороченной челкой блеск аметистовых глаз. Сильные и уверенные руки, мягкими движениями переворачивавшие страницы. Покрытая незаметным, но ощутимым пушком грудь, медленно вздымавшаяся от каждого вздоха. Сосредоточенное лицо с чувственными чертами. Мягкая улыбка. Все в Вольпе завораживало Никколо, и сейчас, увидев его, он на секунду забыл обо всем.

— Ты предпочтешь не разговаривать со мной? — тактично уточнил Вольпе, не поднимая глаз от книги.

— Я предпочту отдохнуть у тебя под боком, — сдался наконец Никколо, отбросив в сторону сумку и начав расстегивать рабочий костюм. — Но сначала приму душ. От меня воняет депрессией.

За все то время, что он приводил себя в порядок, Вольпе не сдвинулся с места. Ни с кровати, ни со страницы, которую открыл перед ответом Никколо. Он заметил это лишь рухнув в кровать и с удовлетворенным стоном вытянувшись во весь рост.

— Что читаешь? — спросил он, несмело прижимаясь щекой к плечу Вольпе.

— Ирвинг. Теодора купила на обратном пути и всучила мне, чтобы я молчал в самолете.

— И как?

— Сносно. Юмор у него ничего, но сильно увлекается деталями и всем таким. Временами из-за этого теряю нить.

— Ты стал бы отличным литературным критиком.

— Возможно. Но долго бы им не проработал. Слишком утомительно.

Вольпе отложил книгу на тумбочку и с любопытством посмотрел на устраивавшегося под боком Никколо.

— Представляешь, Федерико сегодня впервые возразил отцу, — усмехнулся Никколо, позволив себе насладиться любимым запахом несколько мгновений. — Так по тебе соскучился. Позвони ему сегодня. Иначе они там совсем перессорятся. А после заявятся сюда, увидеться с тобой.

— С чего ты взял?

— Джованни на меня зуб заимел. Сначала из-за твоего отъезда, потом из-за того, что я не смог Марио в руках удержать. Мы в целом помирились, но все же я не очень хочу переходить ему дорогу.

— Рад, что твой ум все еще при тебе, — Вольпе прикоснулся к его подбородку пальцем и провел им по шее вниз, к ключицам.

— Правда? Почему?

— Помимо того, что это одно из моих любимых твоих качеств? Это сексуально. Очень.

— Даже при том, что я сильно сдал в последнее время?

— Ничего страшного. Я тоже не молодею.

Чувствуя, что лед между ними начинает таять, Никколо потянулся поцеловать Вольпе. Но хитрый хищник ускользнул.

— Я быстро, — сказал он, подходя к телефону в рабочем углу Никколо. — Не хочу, чтобы нас прервали в самый ответственный момент.

Никколо усмехнулся. Вольпе был прав в своей предусмотрительности и заботе о друге и крестнике, однако, все это было в большей степени для него, Никколо. Как бы случайно сползающая с плеч рубашка, манящие своей нежной белизной обманчиво-мягкие бедра, обтянутая тканью белья упругая задница… Вольпе заигрывал и явно был настроен на большее, хотя и оттягивал самый желанный момент. Никколо не мог его за это винить. Он и сам колебался, пытаясь решить, как далеко хочет зайти. Однако, он не мог не признать, что уловки Вольпе все еще работают. Они все еще безумно хотели друг друга, и это о чем-то да говорило.

Наблюдая за тем, как Вольпе продолжает вертеться соблазнительным образом во время разговора, Никколо тяжело вздохнул и прикоснулся к себе через ткань трусов. Он давно этим не занимался — так сильно уставал и был подавлен все это время, — однако, сейчас ничего не мог с собой поделать. Он смотрел на Вольпе и, лениво поглаживая себя, представлял, что сделал бы с Лисенком, не будь между ними этой недавно возникшей преграды. Представлял, как, спихнув со своего стола все лишнее, берет его прямо на столешнице и не отпускает до тех пор, пока они оба не выдыхаются. Или, чем черт не шутит, подходит туда же, к телефону, и нарушает правило — дразнит Вольпе руками, пока тому не надоест, и он не бросит трубку, чтобы затем наброситься на наглеца, которого так сильно хочет. Их взгляды пересеклись, и Никколо усмехнулся — само собой, Вольпе прочитал все эти желания по его глазам. Рубашка упала на пол, открывая его взору загоревшую под солнцем кожу Вольпе, и Никколо тихо и глухо застонал. Как же хотелось проверить, осталась ли она на ощупь такой же мягкой.

— Нико, какой же ты несносный, — укоризненно сказал Вольпе, положив трубку и вернувшись в кровать. — Так невмоготу?

— Кто бы говорил, — Никколо коснулся свободной рукой возбужденного Вольпе и улыбнулся еще шире, услышав его тихий вздох. — Ты же знаешь, что можешь остановить меня в любой момент?

— Знаю. Но не хочу.

Вот и вся правда. Наконец-то вышла наружу. Вольпе знал, что вернулся не навсегда. Что им совершенно необязательно возвращать все, как было, чтобы он смог выполнить задуманное. Что он вообще мог не возвращаться, и все равно воплотить свой план в жизнь. Он даже смог бы выкорчевать из своего сердца эту любовь, если бы сильно захотел. Однако, Вольпе выбрал этого не делать. Он выбрал Никколо даже сейчас, зная, что в будущем причинит ему ужасную боль, однако, в этом они не так уж и отличались друг от друга. В конце концов, Вольпе, сумевший понять и простить Никколо, знал, что Никколо обязательно поймет и простит его. Это была странная и несправедливая потребность друг в друге, с которой они оба никак не могли покончить, даже зная, что будут ранить друг друга, потакая ей. И все же они выбирали не избавляться от нее.

— Я ужасно по тебе скучал, милый, — прошептал Вольпе, забираясь на колени Никколо и прижимаясь к нему покрепче.

— Верю, — Никколо обхватил его лицо ладонями. — Ты никогда меня так не называл.

— Теперь понимаю, что очень зря. Тебе такое явно нравится.

— Еще бы. Где ты так загорел?

— На пляже. Больше не буду. Не люблю яркий свет. И загар.

— Если честно, тебе очень идет. Ты и правда похож на лисенка.

— Я всегда на него похож.

Никколо усмехнулся, признавая его правоту, и, решившись, несмело потянулся поцеловать. Вольпе, только этого и ждавший, подался навстречу. Первый за несколько месяцев поцелуй все же вышел немного нерешительным и неуверенным. Они изучали друг друга заново, пытались понять, изменились ли за время, проведенное порознь, или все же остались прежними. Но чем дольше они прижимались друг к другу, чем ниже опускались руки по телу Вольпе, чтобы остановиться на упругой заднице и аккуратно, но по-собственнически сжать его ягодицы, чем настойчивее поглаживала рука Вольпе возбужденного Никколо через ткань перед тем, как скользнуть за резинку и, пройдясь по всей длине, вернуться обратно и мягко обхватить весь член ладонью, тем глубже становился поцелуй.

— Знаешь, Теодора постоянно убеждала меня найти кого-то. Ну, знаешь, перепихнуться разок-другой, — пробормотал Вольпе в губы Никколо. — Попробовать что-то новое, все такое. А я не смог, представляешь. Даже смотреть на других не мог.

— Серьезно? — Никколо чуть отстранился с удивленным видом. — Даже после всего?

— Мне было неважно, — Вольпе пожал плечами. — Я просто… не мог представить никого другого. А когда пытался… смотрел на всех этих других мужчин, думал о том, какие они под плавками, как с ними спать, то чувствовал отвращение. Просто не мог представить, как позволяю себя трогать кому-то кроме тебя. Не мог представить, как вообще возможно хотеть не тебя.

— Я без тебя вообще об этом не думал, — признался Никколо. — Не мог даже себя трогать, настолько сильно ничего не хотелось. Все же… с тобой это правильно. Хорошо. По-настоящему.

— Знаю. Это прозвучит странно, и все же… ничего не изменилось. Я люблю тебя. И не разлюблю.

— Милый лисенок, я тоже тебя люблю.

Новый поцелуй вышел еще приятнее, глубже и дольше, совершенно непохожим на прежние, и это было даже хорошо. Теперь, зная цену этой близости, они не торопились, не жадничали и не пытались соревноваться за преимущество. Они растягивали момент и погружались в испытываемые ощущения так, что в какой-то момент, казалось, начали сливаться в одно целое. Это было очень редкое состояние, которое им всегда нравилось, и то, как легко им удалось ощутить его в этот раз, было чем-то удивительным. Ведь благодаря ему они больше не нуждались в словах и просьбах.

Почти одновременно они стащили с себя белье и потянулись к тумбочке. Чувствуя желание истосковавшегося по ласке Никколо, Вольпе все же позволил ему заняться подготовкой и с удовольствием занялся любимым делом — принялся дразнить партнера мягкими покусываниями и метить его засосами так отчаянно, как мог.

— Мой хороший, потерпи немножечко, — взмолился Никколо дрожащим голосом. То, как Вольпе взялся за его шею и грудь, привело его почти что в исступление и заставило затрепетать. — Иначе я не закончу.

— Я хочу тебя, — прошептал Вольпе, оторвавшись от его плеча на один короткий миг, чтобы прикусить мочку уха. — Не могу больше терпеть.

— Тогда позволь мне тебя подготовить. Так надо, ты же знаешь. Перерыв был слишком большой.

Разочарованно вздохнув, Вольпе перестал его целовать и замер в нетерпеливом ожидании. Проникновение влажных от смазки пальцев Никколо было нежным, ласковым и таким приятным, что он быстро забыл свое недовольство и прикусил губу. Никколо явно стал более чувствительным к реакциям. Он слышал каждый его вздох, каждую интонацию, лучше читал его движения.

— Нико, ты меня доведешь, — прошептал Вольпе, чувствуя, как от каждого поглаживания по особому месту его тело содрогается от волн удовольствия, почти непрерывно следовавших друг за другом. — Пожалуйста…

— Хорошо, — Никколо вытащил пальцы и уже опытными движениями подготовил себя, надел резинку и смазал член, крепко стоявший все это время. — Давай, Лисенок.

Одно движение сильных бедер — и Вольпе уже полностью принял его в себя и замер, трепеща от удовольствия.

— Как же я по тебе скучал, — сказал он, тяжело дыша. — И еще по всему этому… Даже просто по возможности сделать вот так… Просто замереть и никуда тебя не отпускать…

— А я хочу кое-что сделать, но боюсь, что это будет слишком агрессивно… после такого длинного перерыва…

— Что же?

Никколо прошептал ему свою идею, и Вольпе с удивлением отстранился.

— Ничего страшного, если ты не хочешь, — улыбнулся Никколо, снова сжимая его задницу руками и поглаживая чувствительные места между ягодицами. — Это ведь и правда необычно…

— Я не сказал, что не хочу, — усмехнулся Вольпе в ответ, приподнимаясь и полностью выпуская его из себя. — Просто я удивлен, что мы с тобой не попробовали ничего нового раньше. К тому же это дурацкое зеркало в полный рост… Я все время думал, зачем ты его повесил напротив кровати…

— Раньше я об этом не думал, справедливости ради, — Никколо позволил ему слезть с себя и, стоило Вольпе повернуться лицом к зеркалу и сесть на колени, поднялся и пристроился к нему сзади, провел членом между ягодицами, словно специально задевая головкой жадно приоткрывавшийся в ожидании вход, чтобы подразнить Вольпе. — Но сейчас увидел нас со стороны и захотел… этим воспользоваться.

— И поиздеваться надо мной еще? — Вольпе застонал, чувствуя, что Никколо все не может остановиться и продолжает дразнить его. — Черт, Нико…

— Об этом я и говорил, — усмехнувшись, Никколо остановился только затем, чтобы прижаться грудью к его спине и снова продолжить дразнить, но уже в других местах и гораздо настойчивее. — Только посмотри на себя…

Вольпе приоткрыл свои слезящиеся от удовольствия глаза и посмотрел на них в зеркало. Со стороны они и правда выглядели удивительно. Он, загоревший и смущенный, возбужденный, дрожащий в нетерпеливом ожидании проникновения, и Никколо, прижимавшийся к нему, такой же возбужденный, трогавший его в самых чувствительных местах.

— Ты прав, — выдохнул он, чувствуя, что Никколо отпустил его сосок и снова принялся дразнить его, водя членом между ягодицами, время от времени входя едва ли на головку и тут же вытаскивая. — Это что-то удивительное…

— Теперь, когда ты понимаешь, можно продолжить.

Никколо толкнулся внутрь. Сильно, уверенно и так глубоко, как еще никогда этого не делал. Новый, непривычный угол проникновения сделал все совершенно особенным, и Вольпе, чувствуя, что теперь член Никколо давит на его особое место гораздо сильнее и проникает внутрь глубже, вскрикнул от восторга. Звук его голоса произвел на Никколо свое обычное воздействие — придал сил и заставил возбудиться еще сильнее. А долгий перерыв явно сделал его ненасытным в этот раз. Сильные толчки последовали один за другим, и Вольпе, неспособный вспомнить, когда в последний раз ему было так хорошо, запрокинул голову и перестал сдерживать стоны.

— Еще, — не понимая, что говорит это вслух, умолял он. — Черт, да, Нико, еще…

Едва слышно рыча от удовольствия, Никколо, и сам потерявший контроль, впился губами в его плечо и слегка прикусил. Незаметно для Вольпе он снова смазал пальцы и позволил себе новую долгожданную шалость — обнял Лисенка так, чтобы заполучить доступ к его члену и промежности, и занялся ими.

— Мой хороший, — хрипло выдохнул Никколо в ухо дрожащему от удовольствия Вольпе и, лаская уздечку его члена одной рукой, второй надавил на его промежность. — Тебе нравится?

— Да… Хочу еще…

Если им и стоило расставаться снова, подумал Вольпе, млея от каждого прикосновения и вздрагивая от каждого сильного толчка, то только ради этого. Ради того, чтобы Никколо смог выпустить наружу собственного ненасытного зверя, позволить ему сделать все иначе. Позволить ему трахнуть себя в этой грубоватой и сильной манере — снова и снова входить до самого конца, едва успевая перед этим выйти. Позволить сжимать собственную задницу, позволить ласкать член таким бесстыдным, но самым приятным из способов, позволить трогать себя еще дальше, лаская особое место с двух сторон… Жадно хватая ртом воздух, Вольпе на миг пожелал, чтобы это не заканчивалось.

— Я не могу, — простонал он, неспособный держаться прямо и дальше, и уперся руками в кровать, чем вынудил Никколо немного сменить позу и угол проникновения. — Я не могу, это слишком хорошо…

— Ничего страшного, — Никколо мягко подтолкнул его вниз, помогая удобно улечься на живот. — Так даже лучше…

Чувствуя, как все тело горит от удовольствия, Вольпе уткнулся лицом в простыни и глухо застонал. Никколо все не останавливался, и, черт возьми, это было именно то, что нужно сейчас. Его пальцы пробрались по позвоночнику Вольпе к шее, помассировали ее и, наконец, зарылись в изрядно укороченные волосы, и каждое их мягкое касание словно пускало маленькие волны электрических разрядов по всему телу Вольпе. Сжавшись в очередной раз вокруг члена Никколо, Вольпе почувствовал, что он замедляется и теперь размеренно выходит на всю длину прежде, чем с силой толкнуться внутрь вновь. Никколо явно собирался скоро кончить, и для Вольпе это было слишком рано.

— Нет, Нико, стой, — взмолился он, почти что плача. — Не так быстро… Я хочу еще…

— Прости, Гил, — ответил Никколо, запинаясь, но все же продолжая двигаться. — Я правда не могу дольше…

— Остановись, — зарычал Вольпе, начиная злиться. — Замри.

Резкая смена интонации в его голосе наконец-то привела в чувство возбужденного Никколо. Он остановился и тяжело вздохнул.

— Гил, пожалуйста, — прошептал он, целуя влажную от пота кожу Вольпе. — Пожалуйста, дай мне кончить…

— Дам, обязательно, — пообещал Вольпе, выбираясь из-под Никколо и заставляя его перекатиться на спину. — Просто помоги мне…

Он не без помощи забрался на колени Никколо и снова сделал все так, как всегда любил больше всего. Чувствуя, как крепко сжимают его задницу дрожащие руки Никколо, помогая подниматься на его члене и вновь опускаться вниз, чтобы прижаться промежностью к лобку, как двигаются навстречу его бедра, слыша каждый его хриплый вздох, Вольпе почувствовал себя счастливым. Они встретились горящими от возбуждения взглядами и, не сговариваясь, потянулись поцеловать друг друга. Долгожданный оргазм накрыл их обоих с головой почти сразу же, как их губы соприкоснулись.

— Черт, это было невероятно, — сказал Никколо, отдышавшись где-то минут двадцать спустя. — Ты еще никогда не был таким жадным, и, должен признать, эта твоя сторона мне нравится.

— Я всегда был жадным, Нико, — пробормотал довольный этой долгой скачкой Вольпе, нежась в его теплых объятиях. — Особенно во всем, что касается тебя. Так что тебе лучше не вступать в новые отношения, если мы расстанемся.

— Почему?

— Потому что я убью каждого, кто попытается занять мое место. Либо ты достаешься мне, целиком и полностью, либо не достаешься никому.

Никколо сглотнул невесть откуда взявшийся ком в горле. Он знал, что в словах Вольпе больше шутки, чем настоящей угрозы, однако, вспоминая про Джейкоба, понимал, что его Лисенок и вправду сможет так поступить. Может убить любого, кто рискнет посягнуть на его добычу.

— Гил, — прошептал он, поглаживая Вольпе по волосам. — Я ведь всегда был тебе обещан, ты же знаешь?

— Знаю.

— Хорошо. Значит, понимаешь, что я никогда не попытаюсь тебя заменить. Я люблю тебя. Безумно.

— Я знаю, — повторил Вольпе, заползая повыше и устраивая голову на груди Никколо, чтобы слышать его сердце. — Я знаю, что ты хотел себя убить. Почему?

Никколо потребовалось время, чтобы заставить себя ответить.

— Я проебался, Гил. Я подвел тебя. Подвел Джованни и Марио. Я всех подвел. И продолжаю подводить. Я думал — какая к черту разница, чего я пытаюсь добиться, если единственный человек, которого я люблю, страдает со мной или уходит навсегда. Так что я не видел смысла продолжать жить. Со временем это прошло, но иногда… я все еще жалею, что не сдался палачам или не пустил пулю в висок.

— Черт, Нико, — Вольпе снял его руку со своей головы и поднес к губам. — Мне так жаль…

— Не стоит. Ты не виноват.

— Я должен был остаться и выслушать тебя. Должен был быть с тобой так же, как ты всегда был со мной. Ведь прежде… ты нес этот груз борьбы почти что в одиночку. Столько лет молчал о стольких вещах. Неудивительно, что тебе хотелось это все закончить… Я пойму, если ты не захочешь ответить, но все же спрошу… Почему ты не сказал мне раньше?

— Думал, что смогу защитить от ордена, если буду держать в неведении. И все же стоило сказать. Дать тебе право выбора.

— Да, нужно было. Но не только поэтому.

— Почему же еще?

— Потому что ты знаешь, что я тебя люблю. Что можешь мне довериться. Что можешь делать вещи, которые я не одобряю, не теряя меня при этом.

— Разве такое возможно?

— Думаю, да. Разве не ты принял меня обратно после того, что я сделал с Джейкобом?

— А ты бы вернулся, если бы я тебя опередил?

— Да. И не только. Так что, выходит, такое возможно. Нико, — Вольпе приподнял голову и поцеловал Никколо в уголок губ. — ты мне нужен. Живой. Слышишь меня? Не смей умирать.

— Даже если тебя не будет рядом?

— Даже если я опять уеду. Или мы просто будем жить отдельно. Все равно. Я не собираюсь сдаваться, даже если все будет паршиво. И ты не смей.

— Я буду стараться, — ответил Никколо несколько сильных ударов сердца спустя.

***

Марио стоял у дверей начальника и внимательно прислушивался к тому, что происходило за ними. Проблема была в том, что за ними не происходило ничего достаточно шумного для того, чтобы дать Марио представление о происходящем. Тихие голоса, шелест бумаги, редкие шаги. Вольпе словно нарочно делал все, чтобы их с Никколо не было слышно, зная, что Марио стоит за дверью и подслушивает.

— О, посмотрите, кто здесь, — Марио так увлекся подслушиванием, что пропустил момент появления Антонио. Друг говорил достаточно тихо для того, чтобы Марио мог слушать и его, и тихие неразборчивые разговоры за стеной. — Все еще не можешь простить ему того, что Никколо отдал ему твое место? Пора бы уже, два года прошло.

— Это странно, сам согласись. Мы столько лет пашем, я так вообще разосрался по этому поводу с братом, и Никколо еще думал перед тем, как нас назначить, — зло прошипел Марио. — А этот… вдруг вернулся, и на тебе — должность, признание, доверие, доступ ко всем данным. Бесит.

Антонио усмехнулся, признавая правоту друга. Они уже и успели забыть об одержимости начальника их старым другом, и то, что она снова взяла над ним верх, никого не радовала. Зная Вольпе, Марио и его друзья искали в его появлении и действиях подвох, но, что их бесило еще больше, не могли найти.

О возвращении Вольпе бывшие друзья узнали не самым приятным способом. Сначала Никколо неожиданно пришел в себя. Вернулся в свою прежнюю бодрую форму, стал лучше выглядеть, снова загорелся работой. Эта разительная перемена всех поначалу обрадовала, словно успокоила, убедив в том, что Никколо преодолел свою тоску и продолжил двигаться вперед. Однако, Марио довольно скоро начал подозревать неладное. По тому, как Никколо торопился домой в конце рабочего дня, как отказывался сходить в бар или на сокер, хотя раньше часто позволял Марио потащить его на матч только чтобы не оставаться дома, для Марио становилось очевидно, что за этим что-то стоит. И он оказался прав.

В какой-то момент Никколо вызвал их на ковер и поставил перед фактом — Вольпе будет работать в центре. Он даже разжаловал Марио из его должности начальника отдела безопасности, заменил его Вольпе. Все полагали, что Марио будет в ярости, но он отступил в сторону и затаился. Однако, и не простил Вольпе эту жестокую замену. Не из-за самой смены должностей, но из-за Никколо и ордена. Марио не смог простить Вольпе то, что он, столько лет убеждавший всех в своей непричастности к ордену, вертел начальником и будущим (а сейчас и вовсе нынешним) Гранд-мастером ордена по своему усмотрению. Зачем же еще нужно было состоять в отношениях с мужчиной, если не для продвижения по службе и прочих манипуляций партнером.

Он терпеливо выжидал и наблюдал за Вольпе следующие два года, но, что бесило его все больше и больше с каждой минутой, ничего подозрительного не замечал. Все это время Вольпе показывал себя образцовым сотрудником. Получив должность начальника отдела безопасности, с которой до этого едва мог управиться Марио, Вольпе реорганизировал работу центра так, что даже его отсутствие не стопорило рабочий процесс остальных отделов. Люди, которых он набрал вдобавок к людям Марио, внушали доверие — это были сдержанные и немногословные сотрудники, умеющие хранить секреты. Самые активные спонсоры, в частности Родриго Борджиа, тамплиер, не побоявшийся раскрыть свою личность, и вовсе прекратили попытки выведать что-то помимо того, что им сообщали. Таким образом, с появлением Вольпе защита данных центра стала гораздо более надежной, но что-то не давало Марио покоя. Это было похоже на дурное предчувствие, и Марио многое отдал бы за понимание того, что готовит им всем судьба.

Поэтому он и прибег к такому недостойному занятию, как подслушивание разговоров начальника, хотя и не был готов признаться, что преуспел хотя бы в этом. Вольпе и Никколо постоянно что-то обсуждали, однако, обычно их обсуждения не занимали больше пяти минут. Вольпе отчитывался и получал новые поручения, и о них могли знать все остальные работники, которых никогда не прогоняли из кабинета. Однако, сегодня они разговаривали уже больше двух часов.

— И все-таки, что они там могут делать столько времени? — злым шепотом возмутился Марио.

— Да все что угодно, — Антонио старался не засмеяться, но не сдержался, и тихо хихикнул, когда увидел лицо Марио, догадавшегося об истинном смысле его фразы. — Да успокойся ты, скоро они закончат. Наверняка все дело в Родриго и тамплиерах, они же в последнее время опять за старое взялись. Небось Никколо думает как бы еще обезопасить центр.

— Думает Вольпе, себя-то не обманывай, — Марио закатил глаза. — Никколо и половину всех этих новвоведений в лучшем случае лет через десять придумал.

— Но ведь Никколо умнее, — запутался Антонио.

— Возможно, раньше это было действительно так. Но не сейчас. Я бы многое отдал за то, чтобы выдернуть Никколо из прошлого сюда. Ух, он бы такое тут устроил.

Антонио не успел ничего на это сказать. В кабинете послышались шаги, и Марио и Антонио быстро отскочили от двери чуть ли не за угол коридора. К счастью, им хватило времени и ума, чтобы оказаться на безопасном расстоянии и в пределах видимости начальников одновременно. Увидев их, Никколо, вышедший из кабинета первым, поманил их к себе.

— Мне нужно уехать на пару дней. Вместо меня главным остается Вольпе, — сообщил он. — Пока я в отъезде, Вольпе будет работать с нашими базами. Я хочу, чтобы вы предоставляли ему все нужные проекты и документы, включая все их копии и личные наработки наших ученых, по первому его требованию. Ясно?

Марио и Антонио кивнули. Переглянуться они себе позволили только когда Никколо и Вольпе дошли до лифта и снова о чем-то разговорились так, чтобы их не было слышно.

— Интересно, зачем ему это? Может, он шпион? — не скрывая своего подозрения, спросил Марио.

— Вряд ли. Он говнюк и вор, но точно не шпион, — возразил Антонио. — Если и ворует, то только для себя. Лично ему эти разработки нахер не сдались. Был бы смысл их сбагрить тамплиерам, да только вот Вольпе даже их прищучил. Родриго до сих пор бесится, что Вольпе ему якобы угрожал. Так что ничего им Вольпе не сольет.

— И нахера тогда?

— Да кто его разберет. Это же Вольпе нарыл ключ и вскрыл первую дверь. С него станется еще что-то обнаружить. В конце-то концов, мы же не знаем, что ему там Предтечи показывали, пока он ладошкой камень протирал.

Марио кивнул, соглашаясь с предположениями Антонио. Однако, даже их логичность не помогла Марио перестать нервничать в присутствии Вольпе. Увидев, что новый начальник распрощался с уехавшим на лифте Никколо и направился в их сторону, Марио снова начал злиться, хотя едва успокоился. Он с самого детства не доверял Вольпе сам и не понимал, что вынуждает доверять ему других, однако, в последние годы не мог ничего поделать с тем, что нервничал, оставаясь почти что наедине с Вольпе. Чем сильнее сокращалось разделявшее их расстояние, тем сильнее напрягался Марио, и Вольпе это чувствовал.

— Мне нужен свободный кабинет и все, что есть по проекту «Предтечи», — сказал он, благоразумно остановившись на расстоянии трех шагов от них. — Я кое-что обнаружил и хочу сверить данные, поэтому надолго запрусь в кабинете и не выйду, пока не закончу. Когда найду что-то новое, сразу же сообщу.

— Ладно, — Марио с трудом заставил себя не кривиться. — Что-то еще?

— Нет, спасибо, мне больше ничего не нужно, — невозмутимо ответил Вольпе. — Я буду ждать в кафетерии.

Марио вздохнул и отправился выполнять распоряжение, Антонио следовал за ним. На другом конце коридора они оба обернулись на продолжавшего стоять Вольпе и почти одновременно ощутили нечто странное, однако, не стали ничего с этим делать. Они были рады, когда, получив все запрошенные документы, Вольпе и правда заперся в одном из кабинетов шестого этажа, занятого конференц-залом, кабинетом Никколо и кабинетами прочих важных наручных сотрудников, и не показывался им на глаза до самого возвращения Никколо в город. Почти все находили такое поведение Вольпе странным, однако, решились потревожить его только в последний момент.

Возвращавшийся домой Никколо ничего этого не знал. Садясь в машину Марио, он думал только о том, как обнимет своего Лисенка когда вернется в центр.

— Ну что, как успехи у Вольпе? Он что-то выяснил? — спросил он у Марио.

— Мы проверили его перед тем, как я выехал, — ответил Марио, хмурясь. — Он что-то нашел, но говорить будет только с тобой. Ехать быстрее?

— Да, пожалуйста. Мне не терпится узнать, что он узнал, — Никколо улыбнулся, силясь скрыть свое предвкушение.

Он всегда подозревал, что Вольпе умолчал слишком о многом из того, что пережил в тот день в лесу, но, как ни старался, не мог вытащить из любимого правду. И когда однажды Вольпе сам пришел к нему и попросил доступ к проекту, Никколо, безоговорочно ему доверявший, сразу же все устроил. Он верил, что, вернувшись в центр, узнает что-то удивительное, однако, чем ближе они подъезжали, тем громче начинала вопить его интуиция, терзавшая его дискомфортом в животе и тревожностью все утро. Стоило только Марио затормозить, и Никколо выскочил из машины, в несколько быстрых шагов пересек расстояние, разделявшее его и двери, и вошел в центр. Внутри, у ресепшена, он увидел небольшое столпотворение сотрудников отдела безопасности. Они все что-то обсуждали и на звук открывшихся дверей повернулись с испуганными лицами. Узнав Никколо, из группы охранников вышли Бартоломео и Антонио, оба бледные настолько, что, казалось, они вот-вот упадут в обморок.

— Что случилось? — спокойно спросил Никколо. Тон его голоса мог обмануть кого угодно, но не тех, кто знал его много лет. Все сразу поняли, что мало им не покажется, что бы не произошло. За секунду до его следующего вопроса в центр зашел запыхавшийся Марио и вздрогнул, услышав голос начальника. — Что, мать вашу, здесь случилось?

— Никколо, Вольпе исчез, — сглотнув, Бартоломео решился взять удар на себя. — Бесследно. Вместе со всем, что у нас было по проекту «Предтечи». У нас больше ничего нет. Ни документов, ни образцов, ничего. Он все забрал. И испарился.

В помещении повисла тишина. Работники, стараясь скрыть свой страх, с нетерпением и нежеланием знать то, что последует дальше, ждали реакции начальника. Никколо вздохнул, взъерошил волосы и заставил себя раздать указания.

— Разойдитесь и поищите что-то, что могло остаться после Вольпе. А ты, — Никколо повернулся к Марио, — Возьми с собой кого-то и найди его. Все что хочешь, сделай, но привези его ко мне со всеми данными. Мне все равно, сколько ждать. И учти, Марио, — он сказал это тихо, так, чтобы услышали только они, — привезти его ты должен живым и невредимым. Если хоть волос упадет с его головы, я за себя не отвечаю.

Марио кивнул и поманил за собой своих верных товарищей, Бартоломео и Антонио. Все остальные разошлись. Никколо поднялся в свой кабинет, и достал одну из бутылок виски, которые ему дарили по праздникам. Ни одной из них он прежде так и не открыл, но сейчас дюжины бутылок ему вдруг показалось мало. Никакого алкоголя ему бы сейчас не хватило, чтобы пережить случившееся.

Он крутился в своем кожаном кресле, пил и думал — вот оно. Вот то самое чувство боли от предательства и использования, с которым он несколько лет назад оставил Вольпе один на один. И Никколо не мог понять, как после этого Вольпе выжил. С тем, что сейчас жгло его изнутри, Никколо жить не хотелось. Хотелось перед смертью доставить Вольпе столько боли, сколько он сейчас чувствовал, но в случае с Вольпе это было уже неактуально. Вольпе-то уже с этим всем справился.

Никколо перевел взгляд с бокала с очередной порцией выпивки на личный пистолет, который зачем-то вытащил из рабочего сейфа, хотя и совершенно не помнил, как, когда и зачем. Почему-то сейчас ему очень хотелось нарушить данное Вольпе обещание. Просто все закончить. Перестать мучиться и оставить их всех разгребать это дерьмо самостоятельно. И Вольпе, чертов Вольпе, простивший его тогда, должно быть, это предугадал и позвонил. Резким телефонным звонком вернул Никколо в реальность и вынудил мгновенно протрезветь. Дрожащей рукой Никколо взял трубку.

Они проговорили, должно быть, несколько часов, и все, что тогда обсуждали, так и оставили между собой. Это было слишком личное и болезненное, слишком опасное, чтобы вытаскивать наружу и делать достоянием общественности. Однако, теперь они смогли поговорить по-человечески. Только теперь, когда почти все, что они пытались сохранить, но забывали достроить или обновить, окончательно разрушилось, и они оба это понимали. И ничего из этого их друзья и близкие так и не узнали.

Никто из них, этих же друзей, работавших в центре, не показывался на глаза Никколо до тех пор, пока он не вызвал их на ковер сам. Первым делом Никколо вернул Марио должность и велел ему остановить поиски Вольпе. Все были озадачены его приказом, но никто не решился возразить, зная, что на это есть веская причина. Следом Никколо вытащил из первого ящика своего стола записку, оставленную для него Вольпе.

— Вольпе посетил Храм вновь, — тихо и грустно сказал Никколо, теребя в руках маленькую бумажку. — С помощью ключа он связался… с неким существом. Это не совсем то существо, что заперто в Храме, это… Я даже не знаю, как объяснить, не знаю, смогу ли вообще это сделать…

— Хотя бы попробуй, — попросил Марио, нутром чувствуя, что должен это услышать, и оттого решившись рискнуть заговорить.

— Рэниро. Он не человек. Никогда им не был, — голос Никколо звучал еще тише и печальнее. — Он — марионетка одного из Предтеч, слабое создание, неспособное на серьезные изменения и собирающее информацию. Он неосознанно наделил Вольпе способностями Проводника перед тем, как создатель вернул его к себе, и теперь, видимо, может выходить на связь с Вольпе, когда он в этом нуждается… И от него Вольпе получил что-то вроде… пророчества или подсказки…

Он протянул Марио, не верившему в происходящее, бумажку, и Марио поспешил ее развернуть и прочитать вслух написанное.

«Собери их все, ибо в единстве их сила. Возложи на алтарь, и да прибудет Страж, что подчинит желаниям твоим Вселенную. Услышь меня Мастер, услышь меня, Ведущий, что ему укажет путь»

Дочитав, Марио переглянулся с друзьями — они никак не могли понять, что это значит, и не понимали, как мог их умный начальник поверить в подобную чушь о погибшем дворецком семьи Аудиторе.

— И это… все, что он оставил? — спросил Марио, надеясь, что Никколо спокойно отреагирует на этот вопрос.

— Только это пророчество и сам ключ к Храму. Я знаю, почему он так поступил, и теперь, подумав хорошенько, понимаю, что он был прав. И хотя я понимаю, что вы не поверите ни мне, ни ему, что вы ничего этого не простите, я запрещаю вам когда-либо на него охотиться или нападать, — в потускневших глазах Никколо Марио не увидел ничего, кроме пустоты и боли, кромешного ада одиночества и отчаяния. — Он в свою очередь пообещал мне не повторять своих выходок, не возвращаться на работу в центр и как можно реже показываться вам на глаза. С сегодняшнего дня Ла Вольпе сотрудничает со мной и орденом как информатор. Это все. Можете идти.

Изменения в поведении и голосе начальника не остались незамеченными. Теперь в облике Никколо не было ни одной лишней эмоции, он не делал лишних движений. Это почему-то напугало Бартоломео и Антонио, но обрадовало Марио. То, что Никколо стал более твердым и жестким — если не жестоким, — человеком, показалось ему хорошим знаком, вестником будущего успеха Довольный этим Марио увел друзей из его кабинета. В жизни всего центра наступали кардинальные перемены, и к ним еще нужно было успеть морально подготовиться.