Руки совсем затекли и уже даже не отдают покалыванием в локти. Челюсти ноют, но его сложно заставить говорить.
Дышать, когда легкие периодически глотают воду, неприятно, но нет ничего невозможного, так?
— Эрвин Смит, ты понимаешь, какие последствия может нести за собой твое умышленное несодействие, неподчинение воле Его Величества и препятствование расследованию по делу Разведывательного корпуса? — Санес с усмешкой смотрит Эрвину во впалые устало горящие глаза, по-будничному проговаривая заученные фразы. Пешка, которой поручают грязную работу, не более. Джер Санес никогда не был кем-то сам по себе. Намного интереснее, кто за ним стоит. Проникнув в штаб военной полиции, Смит так и не получил достаточно важных зацепок.
Эрвин не может избавиться от вкуса железа и окружающего мира, отдающего синим оттенком.
За два дня он проронил лишь один вопрос: какого черта он здесь делает.
— Я знаю тебя, Эрвин. Не назвал бы тебя хорошим человеком, но ты определенно был хорошим солдатом, четко помнящим о конечных целях, пускай это и не имело как таковой пользы. Только подумать, что все те юнцы, которых ты посылал на верную гибель, «отдали свои сердца» за такую трату налогов как ты. ух, мурашки бегут! Знаю, что применение физической силы и уговоры навряд ли сработают, — ровный насмехающийся голос, прошивает черными нитями тесную камеру и тело Эрвина пустотой и запахом рвоты. В этом государстве не осталось ничего чистого, — но, думаешь, у нас нет рычагов давления? — Санес склоняется над Эрвином, на каменный пол неустанно капает некая субстанция.
— Если бы вы думали, что они сработают, не лили бы сейчас столько воды, — Эрвин сухо выдыхает. Голос срывается, связки ощущаются как натянутая струна из кожи, расслаивающаяся и лопающаяся каждую секунду. На пол снова льется вязкая жидкость. Эрвин не двигается, — Вы так и не объяснили, что именно вам от меня нужно. Ваши методы требуют пересмотра, не думаешь, Джер?
За пару дней заключения так и ни одного конкретного вопроса. Только отрывистые искусственные фразы о подчинении королю. Санес никогда не блистал красноречием, но сейчас он звучит как кто-то, кому долгое время промывали мозги. Неужели, почва для переворота была подготовлена настолько хорошо?
— Язык-таки не проглотил, уже неплохо. Дождись тут появления начальника, мне приказали тебя подготовить, так сказать.
«Найл, и это их рычаг? Военная полиция еще более жалкая, чем предполагалось. Их методы несложно раскусить: почти не оставляют следов на видных местах, несмотря на то, что угрожают смертью и чем-то хуже смерти. Очевидный блеф. Может, им и не нужен я, но моя марионетка им пригодится на пару недель, так, поиграться. Мне в любом случае не выбраться, но сейчас они мне умереть не дадут. Значит, для маневра еще есть время, и есть шанс на то, чтобы выбрать меньшую из зол.»
Игра некрасива, но выбирать не приходится. Эрвин все еще может повернуть ее в свою сторону.
Дверь открывается и в голове Эрвина проносится мысль, что бюрократическая система — та еще зараза с бугристыми уродливыми метастазами.
В камеру устало делает шаг Дариус Закклай. Глаза Эрвина закрываются, когда он слышит хлопок над ухом.
---
Шел третий день вынужденного отпуска Леви, в его кабинете постепенно (точнее, за один неполный день) скопилась целая библиотека копий отчетов, досье, приказов и почти всего, что могло быть косвенно связано со столичными псами. Им не удалось достать все необходимое из-за усиленной охраны и немногочисленных связей в полиции. Видимо, Ханджи входила в список вещей, связанных с военной полицией, так как она почему-то всегда непонятным образом оказывалась среди вещдоков, на удивление спокойно способствуя расследованию.
Помимо Ханджи, Капитана повсюду сопровождала сдавливающая сознание мигрень, от которой ходьба становилась еще более неприятной задачей. Вполне возможно, что основной причиной головной боли Леви была Ханджи, но эти данные не подтверждены.
— Нашла что-то? — Леви откладывает бумаги в сторону, хотя под веками продолжают плясать аккуратно выведенные буквы. На самом деле он был благодарен Ханджи за помощь. Эта чокнутая ученая хоть и могла быть неугомонным сгустком энергии, что его раздражало, являлась одной из немногих людей, с которыми Леви мог дать себе выдохнуть и не прикусывать язык из-за того, что не считал ее идиоткой.
— Нет, ничего нового. Они словно прячут горы трупов за этими бумажками. Их будет не просто раскусить, — Ханджи выдохнула, улыбнувшись, сняла очки, протирая глаза, — Можем пройтись по тому, что нам уже известно, систематизировать данные и… Ты в порядке? Состояние ухудшилось? — Зое садится на кровать рядом с Леви. В глазах — тревога, в глазах — нежелание с этим разбираться. Часто тяжелее всего говорить о чужих трудностях, а не о своих. В моменты, когда лицо собеседника переменяется, и ощущается, что дальше молчать нельзя, хочется отмотать время назад и не заметить. Но не заметить невозможно. На войне перестаешь обращать на это внимание, ибо у кого за это время не накопились скелеты врагов и друзей, личных трагедий?
— Все прекрасно, — Леви сидит с закрытыми глазами, медленно потирая висок, — Не могу лишь отделаться от двух заноз в заднице — одна сидит рядом и сверлит мне черепушку.
— Тоже думаешь об Эрвине? — Ханджи надевает очки, они с Леви встречаются взглядами.
Думать и волноваться было не о чем. Прошло всего двое суток с их последней встречи, это смешно. Эрвин дал им три дня для сбора данных, срок встречи еще не пришел. Но в воздухе словно висят мышиные трупы, сигнализирующие о том, что что-то не так. Возможно, охота уже началась, а они даже не в курсе.
Воздух застывает молчанием.
— Мы давно знаем, что в полиции ничего не делается чисто.
— Да, это очевидно, и они точно чертовски хорошо умеют заметать следы! Есть несколько подозрительных отчетов. Чувствуется, словно их переписывали много раз или писали под диктовку. Строение предложений неестественное и конструкции слов словно повторяются в этих экземплярах, — Ханджи приободряется, входя на поле, которое ей знакомо, и возвращается к бумагам и своим заметкам, — Взгляни-ка.
Леви берет в руки бумаги, исчерченные выделениями и пометками:
«…Был принят отчет Пастора Ника от 20 сентября 845 года по Стен Южной Церкви работе.
Подозрительного обнаружено быть ничего не могло. Король в безопасности…
…отдан приказ о казни Эрена Йегера на суде военном…
Подозрительного обнаружено быть ничего не могло. Король в безопасности.
…принят устав об обязательной явке на мероприятие приветствия новичков полиции военной.
Подозрительного обнаружено быть ничего не могло. Король в безопасности.
…
Подозрительного обнаружено быть ничего не могло. Король в безопасности.
…
Подозрительного обнаружено быть ничего не могло. Король в безопасности.»
— Да, видел эту чушь. Две возможности. Первая — они действительно повернуты на регламенте письменных отчетов, и у них сдвинулась крыша на чертовом короле. Вторая — это какой-то код, что более вероятно.
— Звучит разумно. У меня было несколько знакомых ребят еще с академии, которые ушли в полицию. Никогда не видела, чтобы люди так сильно и стремительно менялись. Тогда я думала о том, что это влияние строгости правил и командиров подразделения — король не дает спуску, как никак, но <i>это</i> уже за гранью подозрительного, не находишь?
— Эти засранцы всегда были больными, но да, это даже для них слишком. Меня интересует часть про Йегера. Приказ о казни поступил им сверху еще до начала суда? — Леви поправляет закрывающую обзор челку, но с видением ситуации это не помогает.
В этом гнилом лабиринте не видно ни конца, ни пола, на который можно ступить.
Если они действительно используют такой стиль речи как какой-то код, то что им необходимо шифровать раз за разом? Повторяющийся приказ? Послание, слова ободрения? Идеология?
Черт.
В открытое окно бьет порыв ветра, форточка бьется о стену, набатом ударяя по сознанию Леви: это может быть оно. Отлично вписывается в государственный переворот, полицию, обязавшуюся служить королю, а потом самолично его свергающая. Это подразделение вояк всегда отличалось феноменальной коррумпированностью, Леви сомневается, что их так уж сложно переманить на противоположную сторону баррикад, если найти правильный психологический подход. Вот только, что это дает на практике? Словесный понос, да и только. Свежий воздух бьет по ребрам и легким.
Дождь не шел.
Почему тогда пахнет влагой и электричеством?
---
На третий день Эрвин так и не объявился. И на четвертый день тоже, однако дожидаться четвертого дня было никак нельзя. Необходимо действовать быстро и точно, иначе ситуация может обернуться дряннее их поражения в последней миссии. На фортуну полагаться не приходилось.
---
— Ты даже себе боишься признаться, что они держат тебя здесь путем шантажа. Не думал, что ты променяешь свободу всего человечества на жизни близких лично тебе людей и свою собственную. Ты подвел человечество, подвел военных.
— Не суди да не судим будешь, Эрвин. Нет смысла сейчас играть в святого — здесь нет привычной тебе публики. Если бы перед тобой стоял подобный выбор, ты бы принял то же решение, что и я. Мы все бравые солдаты человечества, готовые на жертвы ради прогресса и постройки фундамента нашего, — рубашка становится все липче и мокрее с каждой секундой, — нового, — ты сражался, — свободного, — сражался не за это, — светлого, — не за это отдал свое и чужие сердца, — будущего, пока эти жертвы не касаются нас лично. Тебе наверняка приходилось терять близких товарищей в бою, но сомневаюсь, что хоть одному из них приговор вынес напрямую ты.
Дариус говорит медленно, устало и слишком высокопарно. Создается впечатление, что он сам не верит в собственные слова. Интересно наблюдать за верховным главнокомандующим с приставленным дулом к виску, воображаемым или вполне реальным — непонятно.
Дариус не тот человек, которого возможно легко прогнуть под власть. Эрвин знает это. Он полагает, что Дариус платит непомерную цену за каждый свой вдох. Платит десятком жизней за вдохи своей семьи и всех, кого знает, но и это не все. Эрвин уверен, что Дариус мог бы пожертвовать даже самыми близкими людьми во имя благой цели, а значит, что-то в новой власти его подкупило. И вполне возможно, что эта причина лежит на поверхности. Что эта причина глупа и заключается в том, что Дариус просто слишком сильно ненавидел старую власть для того, чтобы не соблазниться предложением преклонить колено перед новым королем.
С Эрвином это не сработает. Они должны понимать элементарные основы человеческой психологии. Неужели, они все еще рассчитывают на пытки? Военная полиция не может быть столь примитивна.
— Для чего я здесь?
— Тебе не доложили при аресте? Истинный король хочет заключить с тобой сделку.
Эрвин давно понял, что он редко ошибается в предсказаниях каких-то глобальных событий, если имеет достаточно материальной почвы для выводов.
Он не ошибся. В этой узкой, измазанной засохшей кровью камере решается далеко не судьба Эрвина Смита.