Не застал он Фая и на их обычном месте, когда пришёл туда на следующее утро. Курогане нарушил этим данное самому себе обещание, но произошедшее в залах накануне оставило на его душе неприятный осадок, который нихонцу хотелось смыть раньше, чем он отправится домой: неожиданный инцидент как будто исправил поставленную Курогане во всей этой истории с местным парнем точку на запятую, что было ему совсем не нужно.

Но нигде в окрестностях залов танцора не было, и его отсутствие ощущалось так остро, что Курогане стало не по себе ещё больше. Строго говоря, их не связывали никакие обязательства. Фай был волен пойти куда угодно в пределах благосклонности своего хозяина, и после их с Курогане разговора здесь вчера днём он вполне мог точно так же решить, что их встречи исчерпали себя. Либо так просто сложились звёзды.

Но Фая не было там и днём позже, и днём следом за этим, хотя Курогане уже закрывал глаза на то, как две недели прежде танцор неизменно являлся раньше него, и ждал, нарезая круги вокруг изгороди, пока у него не кончалось терпение.

Настолько же, насколько встревожить, это могло значить и то, что жизнь Фая просто текла своим чередом, а Курогане думал о себе чересчур многое полагая, что тот был всего лишь одной из множества декораций жизни его – очередной подконтрольной ему силой. При этом от кого-то вроде Фая иного он и не ждал: изменчивым южным ветром он исчез бы из его жизни так же легко и внезапно, как в неё ворвался. Но по мере того, как всё меньше и меньше Курогане, казалось, мог на что-то повлиять в этой ситуации, каждый день возвращавшийся в лагерь ни с чем нихонец всё глубже погружался в угрюмую задумчивость, в которой не нравился даже самому себе. Удивительно, как уже давно не попадаясь ему на глаза парень всё равно умудрялся действовать ему на нервы.

От Фая не было никаких новостей уже четвёртый день, когда принцесса вновь заговорила о приёме.

— Нам надо прибыть во дворец сегодня вечером до ужина.

Это был первый раз, когда она упомянула точные дату и время, что Курогане несколько удивило: не было похоже на Цукуёми держать его в неведении до последнего момента.

— Они что, не удосужились даже пригласить императрицу Нихона заранее? – озвучил он первую пришедшую ему в голову мысль.

— По правде, встречу назначили уже несколько дней как, – призналась Томоё, но Курогане не успел даже толком напрячься, прежде чем следующие её слова вышибли из него удивлённый выдох:

— Я считаю, тебе стоит остаться здесь.

— С чего бы вдруг?! – воскликнул он с искренним негодованием.

— Я долго думала над этим, разговаривала с Сомой. Мне кажется, лучше тебе найти на этот вечер развлечение более... по себе.

— Развлечение? Я не развлекаться туда иду, – отрезал Курогане. — Я ваш телохранитель. Я должен быть с вами.

— У меня вас двое, ты и Сома, – заметила Томоё. — Два вооружённых телохранителя при одной лишь принцессе для дружественного приёма – это слишком много.

— Пусть Сома идёт как телохранитель Аматерасу-о, – фыркнул мужчина. Он игнорировал тот факт, насколько по-детски выглядели его попытки придраться к словам: но какая разница, каким образом он отстаивал свою точку зрения, если он в любом случае был прав? — Или не идёт вовсе.

— Два вооружённых телохранителя, один из которых отличается весьма грозным видом и вспыльчивым нравом, и конечно, это не Сома, – добавила принцесса и слабо улыбнулась. — Прости.

Курогане мог и дальше спорить с вздорным решением Цукуёми на чистом отрицании, но если спустя столько лет взаимного доверия она вдруг удумала поставить под сомнение его надёжность в том, что касалось её безопасности – он считал, что имеет полное право оскорбиться.

— Мой «вспыльчивый нрав» не имеет никакого отношения к моей работе.

— Я знаю. Но там она для тебя едва ли найдётся.

— Вы в чужой стране, – напомнил Курогане. — Я даже речь их не понимаю, а что у них в голове творится – тем более угадывать не возьмусь. Местная охрана наверняка сама будет вооружена до зубов.

— Я понимаю твою тревогу, – протянула Томоё. — Мы родились в неспокойные времена, но если мы сами не перестанем держать кинжалы под подушками, эти времена никогда по-настоящему не закончатся. И если бы нам действительно было чего опасаться, сны бы уже предупредили меня, – подытожила она.

— Не сомневаюсь в вашем даре, – сдержанно прокомментировал Курогане, — но я бы не смог полагаться просто на то, что мне не приснился сон.

— Мои сны предупреждают не о всех опасностях, – призналась принцесса. — Но если Луна не обеспокоена настолько, чтобы предостеречь – значит, мои собственные решения ведут меня по тропе, которая мне по силам. Просто проведи этот вечер, как хочешь.

Она жестом подозвала его к себе. Курогане, замерший посреди шатра в тот момент, когда Томоё огрела его не шибко приятными новостями, точно обухом по голове, мешкал, но в конце концов ни в пространстве, ни в этом споре ему было больше некуда деваться. Он уселся напротив Цукуёми покорно, но сохраняя мрачное достоинство.

— Мы вернёмся завтра ближе к вечеру, а уже через день выдвинемся обратно в Нихон.

— Вы пробудете там ещё и ночь? Тогда я тем более должен пойти, – вновь возразил он, но принцесса покачала головой.

— Ты останешься.

— Прикажите мне, – не сводя с неё пристального, тяжёлого взгляда, потребовал Курогане.

— Нет, потому что хочу, чтобы ты сделал это по своей воле.

— Вы знаете, что этого не будет.

— Я хочу, чтобы хоть крошечная часть тебя согласилась, что так лучше всего.

Курогане устало вздохнул, издав вместе с этим вздохом тихий раздражённый рык. В нём не было никаких «частей»: если бы где-то внутри себя он нашёл хоть одну причину, почему он мог спокойно принять волю принцессы, он бы просто... именно это и сделал. Авторитет Томоё был для него неоспорим, и знала она его как облупленного, но некоторых вещей почему-то до сих пор в упор не понимала... или просто не принимала.

— На самом деле я видела сон. Но он был не про предстоящий приём, – произнесла девушка. — Точно не про него, хотя я и не помню про что тогда. Это так странно.

— Разве? Я свои сны не запоминаю.

— Мои никогда не забываются, – твёрдо возразила Томоё. — Я помню их не хуже того, что происходит со мной наяву. Но этот как будто с самого начала был таким неясным. Словно его глушит какая-то... сила, сравнимая с моей.

— Тогда разве это не тревожное предзнаменование? – хоть уже и не расположенный продолжать спор с прежним пылом, но Курогане серьёзно нахмурился.

— Нет, я же сказала, что это не касается приёма.

— Вы ведь не помните, о чём он был.

— Память – не всё, что у меня есть, – уклончиво ответила Цукуёми и взглянула на него спокойным, но очень странным взглядом, который Курогане было даже не с чем сравнить из того, какой он когда-либо видел принцессу прежде. Огонёк единственной свечи, горевшей вместе с едва пробивавшимся сквозь тёмное полотно шатра солнцем, слабо плясал в сливового цвета глазах, в которых ему померещилось лёгкое замешательство и какая-то задумчивая грусть. Cмотревшая куда-то прямиком в него.

— Если у меня будет хоть малейший повод – я сам приду в этот дворец, ждут меня там или нет, – заявил Курогане.

Просветлев, она улыбнулась.

— Я учту, – ответила принцесса, протянув ему чашку, о стенки которой изнутри звонко постукивал лёд. — Это наш, не местный, – поспешно добавила она, когда Курогане скривил презрительную гримасу. — Я просто попросила остудить, как это делают здесь.

Почувствовав на языке знакомые нотки вкуса, второй глоток он сделал уже увереннее.

Его жизнь тоже продолжалась, и в целом всё складывалось как нельзя лучше – и Курогане ненавидел то, как этого ему могло вдруг оказаться недостаточно.

Вечером, когда делегация уже покинула лагерь, он поужинал и отправился к самому открытию в единственное место, которое ещё могло как-то это исправить.

Ноги знали дорогу лучше него. Миновав охрану, нихонец оказался внутри.

Наблюдая за посетителями, Курогане заметил, что те очень редко перемещались и тем более просто разгуливали по залу. В тот раз, когда он решительно направился в другую его часть на подозрительный шум, мужчину никто не остановил, но не желая понапрасну привлекать к себе лишнее внимание, он успел занять неплохое место и просто наблюдал за тем, как один развевающийся женский стан сменял перед ним другой.

Он надеялся, что блондин рано или поздно объявится сам. Даже просто увидеть его издалека со спины, танцующего здесь как ни в чём не бывало, Курогане было бы достаточно (дальше этого он, вообще-то, свои поиски и не продумывал). Но время шло, вечер сгущался, а нихонец скучающе блуждал одним взором между колонн в ожидании, но, похоже, сама вселенная в упор не замечала, что он чего-то от неё ждал.

Не просто мотивы, но теперь он, кажется, узнавал сами мелодии; а танцоры, даже теряясь в меняющихся от разу к разу образах, повторяли одни и те же движения. Дух залов по накатанной переходил из одного вечера в следующий, стараясь сохранить пьянящую притягательность востока, но действительность была такова, что ни одна иллюзия не смогла бы так долго существовать в прочном, осязаемом мире. Поразительная ясность вдруг ударила Курогане в голову, занятую целым ворохом совсем других мыслей.

Почему он вообще был так серьёзно озабочен судьбой парня, будто тот и правда угодил в какие-то серьёзные неприятности? Разбушевавшего посетителя, уже не способного на продолжение своих подвигов, должны были выпроводить вскоре после того, как Курогане ретировался. Танцор не пострадал. Но усиливавшемуся с каждым днём дурному предчувствию Курогане как будто и не нужно было реального повода, кроме того, как всё чётче с каждым днём в его памяти вырисовывался образ Фая в тот вечер: его поведение и тревога, в которую он... слишком поверил.

У Курогане было достаточно времени, чтобы по нескольку раз пересчитать всех вышедших сегодня здесь к посетителям халис. Его среди них просто не было.

Тогда нихонцу правда больше ничего не оставалось, кроме как забыть о нём и готовиться к отъезду домой. Он ещё раз прошёлся взглядом по залу, мимо каждого сверкающего наряда, каждого незнакомого, безразличного лица.

Одно казалось как будто чуть менее незнакомым. Застигнутый врасплох этим открытием, Курогане вгляделся в очертания танцующей неподалёку от его столика девушки внимательнее: довольно закрытый костюм обнажал лишь часть живота и плечи с тёмно-оливкового цвета кожей, тогда как тяжёлые локоны, завивающиеся к концам, струились и плясали языками рыжего, почти алого пламени. Необычная внешность отложилась где-то на задворках памяти, но он никогда не узнал бы об этом, если бы повод извлечь его оттуда не оказался настолько силён. Вне всякого сомнения, это была одна из девушек, которых Фай сопровождал тогда на рынке. Дав ему миг созерцать своё лицо, чтобы окончательно в этом увериться, она проплыла мимо.

Мужчина попытался окликнуть её, но ведь он не знал даже имени. В любом другом месте Курогане бы просто нагнал её, схватил за руку – что угодно, чтобы привлечь внимание прежде, чем эта спина снова окажется слишком далеко от него. Он стиснул зубы и таки встал; медленно двинулся ей вслед вдоль стены, выжидая нового шанса.

Осторожного, незаметного прикосновения к плечу, когда она наконец оказалась совсем рядом, хватило танцовщице, чтобы она резко повернулась и отпрянула, но девушка наконец заметила его.

— Парень, – выпалил он, понизив голос настолько, насколько мог это сделать, чтобы не перестать звучать достаточно убедительно. — Парень из ваших, блондин. Где он?

Бёдра девушки всколыхнулись, и она подалась чуть вправо, отвернув лицо, как если бы собралась упорхнуть прочь. Курогане был готов ринуться следом и силой добиться от неё ответа, его уже не волновало, чего это могло стоить им обоим. Но она всё ещё была здесь – просто весьма умело убеждала своим видом в обратном.

— Ему не дозволено выходить к гостям.

— Где он? – повторил Курогане свой главный вопрос.

— Он во внутренних покоях. Не ищи его.

Продолжая свой танец, девушка резко взмахнула рукой, будто именно ей, вместе со словами, отсекла от себя его общество и, плавно крутанувшись на месте, удалилась.

«Не ищи его». То же самое Курогане мог сказать себе и сам, и никуда не идти, держась в полушаге от реальных неприятностей. Его бы и не было здесь, если бы нихонец и правда искал всего лишь эти слова.

Вернувшись за свой столик, он обдумывал всё, что имел на руках. Но то было и впрямь немногое. Даже если бы он знал, о каких «внутренних покоях» шла речь, вряд ли кто-то пропустил бы его туда. Да и как она сказала... «Не дозволено выходить к гостям»? Значит, парень всё-таки был где-то в здании, жив и, скорее всего, здоров. Волноваться о его судьбе больше, чем настолько, Курогане было просто... ни к чему.

На входе он не слишком задумываясь выложил золотом неплохую сумму, но теперь даже это обстоятельство не обладало достаточной силой, чтобы удержать его здесь. Ту танцовщицу он вскоре окончательно потерял из виду.

Всё-таки для него это был совсем другой мир: неважно, что будет происходить здесь, когда Курогане вернётся домой, но для него он всё равно что перестанет существовать. Кто знает, сколько таких городов ему ещё предстояло пройти и повидать только для того, чтобы от них не осталось в нём ничего, кроме бледного, только больше выцветающего с течением времени следа в воспоминаниях. Он вернулся мыслями к Томоё. Единственное, что сейчас по-настоящему его волновало: чтобы принцесса оказалась права и приём прошёл спокойно, и тогда уже послезавтра они вместе выехали бы из Альзахры. Вот что было его настоящей жизнью, кто был его настоящей жизнью. Неважно, за чем прошли эти две недели – с самого начала они были лишь для того, чтобы кончиться.

Курогане встал: если ему было больше незачем здесь находиться, то ничего лучше, чем просто двинуться на выход, он бы уже не придумал. Ворох разноцветного шёлка пронёсся мимо его столика, и в тот же миг с характерным шелестом на его стол упал свёрнутый листок бумаги.

Недолго думая, Курогане сгрёб его в кулак.

Лишь вернувшись в лагерь, в опустевшем шатре при свечах он развернул порядком измятый лист. Сначала ему показалось, что это была какая-то шутка: кто-то украл рисунок пятилетнего ребёнка да зачем-то всучил ему. Действительно рисунок, не слишком умелый, но, возможно, просто из-за того, что набросали его явно наспех. На нём зачем-то изобразили длинный, очерченный неровными линиями четырёхугольник, затем вписали в него несколько точек и один большой круг – прямо поперёк нижней стороны; ещё один, значительно меньше и тоньше, пририсовали к верхней. А на угол слева указывала жирная, выведенная красным стрелка.

— Ну и что это за... – пробормотал Курогане себе под нос, но буквально секундой позже ответ упрекнул его своей очевидностью. Это была схема. Расположение точек в центре фигуры очень напоминало то, как были выстроены колонны в главном зале... соответственно, круг внизу должен был обозначать вход. А у противоположной стены стояла сцена. Но что тогда означала стрелка?

У Курогане по-прежнему был лишь этот странный листок. Он повертел его в руке и перевернул, не слишком рассчитывая на то, что ответ сам проступит на нём. Но...

Как нихонец он знал, как много всего можно было сложить из бумаги. А тут какой-то особой выдумки или навыка и не требовалось, просто кто-то явно постарался скрыть все детали их «переписки» от посторонних глаз. Несмотря на плачевное состояние письма, он всё ещё хорошо видел все перегибы, которые были на нём изначально, и в одном определённом месте, которые те должны были надёжно укрыть внутри, мелким, но разборчивым почерком на общем языке было выведено всего одно предложение.

«Завтра после полудня и до открытия здесь никого не будет».

Курогане не знал, как много у него было времени – поэтому поел на час раньше, чем обычно, и вышел из лагеря ещё до обеда. Когда колокол звучно, как ни в чём не бывало, возвестил с площади полдень, нихонец был на полпути к залам.

У него не было плана. Если бы Курогане удосужился составить план, то первым и последним пунктом в нём было бы остаться в лагере и ждать возвращения принцессы. Поэтому он был ему не нужен – не нужно было лишнее напоминание о том, что он опять делал что-то за гранью собственного здравомыслия.

При свете дня эта дверь выглядела не слишком гостеприимно. Мало какая дверь вообще выглядела гостеприимно, если тебя за ней не ждали. Когда у Курогане возникала необходимость, он предпочитал их выбивать, так что навыком осторожного взлома замков он, очевидно, не обладал. Он вообще терпеть не мог пробираться куда-то тайком, это было просто не в его стиле, но если он не нашёл бы способа преодолеть эту преграду без лишнего шума, ему стоило просто развернуться и уйти, пока не поздно.

На всякий случай сначала Курогане просто толкнул дверь внутрь – совершенно не ожидая, что этого окажется достаточно.

Он спешно заозирался, а рука сама собой потянулась за спину, за которой, правда, в этот раз ничего не было: он оставил меч в шатре именно потому, что иначе непременно бы им воспользовался. Мужчина напрягся в полной боевой готовности: он ждал чего-нибудь, ведь не могло же было в явно закрытое для посетителей в это время суток заведение так легко попасть, просто отворив незапертую дверь, просто зайдя и не встретив никакой охраны...

Но осторожно закрыв её за собой, Курогане не услышал больше ни звука; зал перед ним выглядел абсолютно пустым. Здесь не было окон, но свет развешанных и выставленных повсюду ламп горел ярко – совсем не так, как по вечерам, превращая это место как будто в совсем другое. Но колонны венчали комнату всё там же; и сцена в её другом конце без задней мысли повторяла схему на злосчастном клочке бумаги, который и привёл Курогане сюда.

Чтобы узнать, куда указывала стрелка слева от сцены, он мог только пойти проверить сам.

Уже мысленно прикинув все возможности, Курогане ожидал увидеть ещё одну дверь. Расставленные вдоль стен сидения не дотягивались до самого угла, кончаясь гораздо раньше – оставшееся пространство занимали стоявшие в напольных горшках и свисающие по стенам зелёные растения. Прикрытая листьями, да ещё впотьмах она наверняка не бросалась в глаза, но всё же это была даже не дверь, а всего лишь небольшая арка с нитяным занавесом: Курогане видел в Альзахре такие в паре крупных магазинов, где они отделяли один зал от другого. Он просунул сначала руку, а затем под тихий шорох стучащих друг об друга деревянных бусин ступил в проём целиком.

Практически одновременно он ощутил присутствие и услышал громкий храп; Курогане рефлекторно подался назад, но растёкшееся по стойке, стоявшей справа прямо в начале этого коридора, тело спокойно смотрело дальше, возможно, уже не первый сон, который был совсем не о нихонце.

«О чёрт, серьёзно?» – возмутился он про себя. Ситуация была прямо таки карикатурная, но... приходилось признать, удобная. Не мешкая, Курогане метнулся за ближайший поворот.

И на этом та часть его вылазки, где он ещё мог рассчитывать на инстинкты и интуицию, стремительно заканчивалась.

Коридор перед ним разветвлялся в нескольких местах, образовывал перекрёстки, и в поле его зрения – а за его пределами, не иначе, и подавно – была не одна дверь. Кто бы ни снабдил Курогане «картой», которую он даже не стал с собой брать, думал каким угодно местом, кроме головы, полагая, что найти один-единственный проход в главном зале было сложнее, чем сориентироваться в этом лабиринте и найти в нём то, что он искал. Стучаться в каждую комнату в надежде рано или поздно угадать... Курогане мыслил достаточно ясно, чтобы не рассматривать это как идею.

Так или иначе, времени у него могло быть гораздо меньше, чем нихонцу хотелось бы. Приготовившись решать проблему на ходу, он двинулся дальше. Предчувствие, в верности которого он не сомневался, держало его начеку: Курогане знал, что был поблизости не один, но это было слабое, какое-то как будто совсем незначительное в данной ситуации для ждавшего засады ниндзя присутствие. Он понял природу этого ощущения буквально за следующим поворотом, когда хрупкая женская фигурка отпрянула от него, но совсем на чуть-чуть – и теперь снизу вверх глядела с опаской, но в упор.

Не сразу, но довольно быстро Курогане узнал девушку: светлые волосы и кожа, и карие глаза, в которых было что-то нежно-трогательное (в какой угодно другой ситуации, для кого угодно ещё, кроме Курогане здесь и сейчас) – он видел её в верхнем зале, и это с ней парень-халис танцевал там для него.

— Помоги Фаю, – тихо, но с настойчивостью, которой лишь придавала жара взволнованная дрожь в голосе, промолвила она.

— Этого кретина и ищу, – буркнул он.

Девушка чуть замешкалась, на вид потерявшись в какой-то своей внезапной мысли, а затем быстро исчезла в той стороне, откуда Курогане и пришёл. Проводив её взглядом, ниндзя остался стоять, где стоял, одним живым знаком вопроса, но весьма скоро девчонка вернулась, сжимая в кулачке связку ключей.

Стараясь запоминать дорогу обратно, Курогане следовал за ней быстрым шагом, пока («Миллиард чёртовых коридоров спустя», – прокомментировал его внутренний голос) та не остановилась и не начала торопливо перебирать тот ворох в своей руке.

Через щель приоткрытой двери Курогане сначала увидел не слишком большую, но без стесняющей скромности обставленную, обитую тканями в пурпурно-красных тонах комнату. Затем – широко открывшиеся при виде него глаза.

— Что ты тут... – выдохнул Фай, но тут же скосил взгляд ему за спину. — Чии! – выкрикнул он недовольно и как будто немного встревоженно. Быстро захлопнув за Курогане дверь, девушка тут же дала дёру.

Плечи парня осели обратно вниз, а лицо захлестнула странная гримаса: он как будто силился вспомнить, какую там маску натягивал на него обычно именно для нихонца, пока то слишком безнадёжно выдавало, как на самом деле танцор предпочёл бы проигнорировать его появление в принципе. «Если я не буду обращать внимание, оно уйдёт».

Насколько же не про Курогане это было.

— Девчонка сказала, что тебе нужна помощь, – прямо сказал он.

— Она преувеличила, – ответил Фай, наконец скривив губы в некоем подобии улыбки. — Тебе не стоило приходить, тем более сюда.

— Тебя заперли здесь?

— Это моя комната.

— Заперли или нет?

Курогане хорошо видел разницу между непрямым ответом и попыткой от него уйти. И долгое молчание Фая было тому лишь подтверждением.

Мужчина воспользовался им, чтобы осмотреться лучше. Убранство комнаты вокруг его совершенно не интересовало, но его внимание привлекло кое-что в самом Фае. Простая лёгкая блуза оставляла руки и верхнюю часть груди полностью открытыми – и тёмно-бордовые следы цвели на них безобразными узорами.

Тем временем Фай подошёл к столу и, обшарив его руками, нашёл что-то, что оказалось ключом, руку с которым он демонстративно поднял перед Курогане. Слишком потрясённый видом таких жутких синяков на гладкой, аккуратной коже, мужчина заметил его не сразу.

— Что за ключ?

— От этой комнаты. Нам их не дают. Чтобы мы не могли запираться... или наоборот, выходить, когда не дозволено, – объяснил Фай. — Про этот никто не знает, даже Чии. Только я и сеиди знаем.

Он положил ключ обратно, взяв со спинки стула тёмный платок. Блондин набросил его на плечи, обмотавшись так, чтобы прикрыть гематомы – похоже, заметив излишнее внимание Курогане, – но с этим он, конечно, немного опоздал.

— Какого хрена тут вообще случилось? – выпалил Курогане. Он был всё меньше и меньше в восторге от происходящего; но ещё меньше ниндзя нравилось то, как против его воли что-то начало закипать в нём... слишком уж бурно.

— Всего лишь одна из не самых приглядных сторон местной культуры, – не нравилось ему и что Фай звучал всё спокойней и спокойней, в полный контраст тому, как представшая перед ним картина Курогане всё больше неприятно шокировала. — Отбываю наказание за тот вечер. Сам знаешь за какой.

— Но ты-то ничего не сделал, – заметил мужчина.

— Это просто надзиратели. Бесполезно пытаться понять ход их мыслей, его надо просто знать и иметь в виду. В присутствии сеиди они такого бы себе не позволили, но его сейчас нет в городе. Должен вернуться через пару дней, как я слышал. Тогда и выйду отсюда.

— У тебя есть ключ, ты можешь выйти хоть сейчас.

— А какой в этом смысл? – как ни в чём не бывало, к нему наконец вернулась та самая, его обычная беспечная улыбка. — Иди домой, камар.

Они оба резко обернулись на скрип вновь приоткрывшейся двери, но то была всего лишь Чии.

— Он проснулся, – предупредила она.

— Тогда не светись здесь. Запри дверь снаружи и верни ключ на место. Просто сделай, что слышала, – в ответ на её молчаливое удивление добавил Фай спокойно, но с нажимом.

— Дай подумать, – вздохнул Фай, когда за ней щёлкнул замок. — Если бы тебя поймали ещё в главном зале, не было бы никаких проблем, а так... Там только тот парень, который любит прикорнуть после обеда, да? Больше никого нет?

— Я не видел. И мне говорили, что никого не будет до вечера, – вспомнил он.

— Тогда чёрный вход должны были запереть. Ладно, я сам отвлеку охрану. Я сейчас выйду, а ты следом. Проскользни мимо так же, как добрался сюда.

— Но если ты выйдешь – они узнают про ключ, – заметил Курогане. — У тебя будут проблемы.

— Одним ключом меньше, парой синяков больше. Я не хочу, чтобы кто-то заподозрил Чии, так что как-нибудь смирюсь, – парень пожал плечами.

— Где те парни?

— Какие парни?

— Которые по вашим меркам серьёзно провинились. Что с ними стало?

Хлестнув его этим вопросом, Курогане не упустил из виду, как лицо Фая едва-едва, но дрогнуло.

— Ты сам уже понял, – ответил танцор, будто в его памяти всплыла концовка печальной истории, существующей на страницах какой-нибудь книги и только; а к нему и окружающей его действительности она не имела никакого отношения. Так и должно было быть. Но пока что всё выглядело с точностью наоборот.

Танцор направился было к двери, но Курогане поймал его на расстоянии вытянутой руки этой же самой рукой: пальцы, обвившиеся вокруг шеи, с силой стянули кожу; а подскочивший пульс стучал прямо об его ладонь. Натянутой пружиной Фай замер без движения, как был, и Курогане чувствовал исходивший от его тела естественный страх, но повернута к нему была всё та же излишне самоуверенная физиономия.

— Эй, они-то знают, как бить, чтобы через неделю сходило без следа... – выдохнул Фай с трудом из сдавленного горла. — А ты можешь мне и шею свернуть.

Нет, блондин был бы уже трупом, если бы Курогане добивался этого. Он выждал достаточно, чтобы убедиться, что бушевавшая внутри гроза не затихала и близко. Ниндзя ослабил хватку и наконец отпустил; Фай закашлялся.

— Это нихрена не нормально, – выплюнул Курогане, едва разжимая зубы.

Он яснее некуда видел, что парень угодил в полное дерьмо. И нет, не несколько дней назад – угодил очень давно, с тех пор неприлично хорошо притворяясь, что всё было вовсе не так серьёзно. Но всегда ли он притворялся? В памяти Курогане всплыли все их споры о том, так уж ли хорошо жилось халис как рабам и как людям... ведь, кажется, Фай как раз и пытался втолковать ему обратное. Не было ли это – осознанным или не очень – криком о помощи ещё тогда?

Когда они оказывались вдвоём, парень как будто не затыкался, но при этом обо всём, что было действительно важно, Курогане приходилось догадываться самому. Ему казалось, что он начал что-то понимать. И знал, что всего раз открыть рот Фаю хватит на то, чтобы разбить его начинающую крепнуть уверенность в этом в пух и прах.

Но помимо Фая, у него были и собственные убеждения. Курогане тошнило от приторной улыбки, которая, кто его знает, могла не сходить с лица танцора и тогда, когда его колотили палками пустоголовые холёные ублюдки, напрасно наделённые вообще какой-то властью. Всё внутри него кричало просто оставить бесхребетного лицемера самому решать наконец свои проблемы или получить то, что он заслуживал. Но при таком раскладе это было всё равно, что бросить его на смерть. Совсем необязательно он, конечно, однажды взаправду переступил бы эту черту. Возможно, увечья действительно скоро зажили бы и всё вернулось на круги своя; возможно, он доживёт свою жалкую невольную жизнь, смиренно служа хозяину и больше не вляпываясь ни в какие истории; встретит старость, перебирая пальцами семьдесят две тонкие струны. В глазах Курогане, после всего, что они же сегодня увидели, это и была смерть. Если сейчас Фай останется в этой комнате, то как человек он мёртв.

Курогане чувствовал, что не может позволить этому случиться. Но чтобы вылететь из клетки, птице нужен был не столько ключ от неё, сколько крылья.

— Сваливаем отсюда. Оба.

Курогане ожидал возражений. Или хотя бы новую порцию дурацкого кривлянья, которая быстро заставила бы передумать его самого. Фай замер, вылупившись на него рассеянно, будто было раннее утро, а его только что разбудили.

Но затем с неожиданной резвостью метнулся к столу и начал собирать по нему какое-то барахло.

Им всё ещё нужно было как-то выбраться из здания. Меча с собой у Курогане не было. Он управился бы и голыми руками, но на это ушло бы... чуть больше времени и лишнего шума.

— Шансы пробиться силой?

— Не советую. Кто-то ещё мог вернуться к этому времени. Даже если он там один – выходить через главную дверь довольно рискованно. Чужаки часто ошибаются, забредают днём, тут ничего подозрительного, – протараторил он, — но если кто-то с улицы заметит, как мы средь бела дня выходим вдвоём прямо из залов, и узнает меня в лицо – могут поднять кипишь уже там.

— Да что у вас за дурдом, всем на всех насрать, а личной жизни всё равно никакой! – гаркнул Курогане.

— В данный момент в этих стенах её нет ни у кого, кроме тебя, Курорин.

— Что здесь со слышимостью?

— Через закрытую дверь шаги мы вряд ли услышим. Так что лучше поторапливаться.

— Нет, в смысле, тот пентюх услышит шум здесь?

— М-м, вряд ли, – протянул Фай.

Он, кажется, спросил не без доли весёлости в голосе, какой такой шум Курогане собирался здесь поднять, но получив ответ, ниндзя перестал его даже слышать. Он уже изучил комнату и оценил ситуацию: проникнув в залы, он не покидал первого этажа; но будь в комнате Фая хоть одна самая неочевидная дверь, кроме той, через которую Курогане вошёл, тот бы уже дал ему знать. Оставалось большое окно, выходившее как раз на задний двор – но резные металлические решётки делали его неприступным. Это и впрямь походило на птичью клетку.

Курогане схватил висевший на вешалке, что стояла рядом со столом, плащ и швырнул его Фаю. Длинная железная балка приблизительно с него ростом заканчивалась причудливым «пучком» крюков. Если бы только она оказалась хоть немного прочнее...

У него всё равно был лишь один способ это проверить. Курогане поднял вешалку с пола и направился к окну. Сквозь выкованные в стали, но изящные изгибы до самого окна достал бы разве что палец, однако внешнюю раму, державшую всю конструкцию в проёме, она подцепила идеально. Изо всех сил Курогане надавил, как на рычаг. Он уже знал, что вешалка всё-таки переломится. Но раньше рама всё-таки выскользнула, с дребезжащим грохотом повалившись на пол. Недолго думая, всё тем же инструментом мужчина ударил в стекло.

Он повернулся к Фаю. Успевший набросить плащ, но тот оцепенел, некрепко прижав к себе маленький свёрток; впервые на памяти Курогане его глаза были такого размера.

Избегая опасно выступающих осколков, нихонец перемахнул через образовавшийся проход.

— Шевелись там, – рявкнул он.

Он подал Фаю руку, и танцор спрыгнул на землю следом. Блондин плотно натянул капюшон на голову; Курогане заметил, что тот подвернул вторую – нормальную – штанину по длине укороченной и надел поверх клейма широкий золотой браслет.

— Куда теперь? – спросил он у нихонца.

Шатёр был точно таким, каким Курогане его оставил, но важнее всего – пустым. Он притащил парня в лагерь, движимый тем самым инстинктом, который вёл любого зверя обратно в нору. Его единственной заботой было, чтобы принцессы там ещё не оказалось.

Фай не проронил ни слова с тех пор, как они оставили залы позади. Курогане просчитал верно: гораздо надёжнее, чем тишком мыкаться по малолюдным углам, оказалось просто смешаться с толпами, наводнявшими главные улицы, где двое странно торопящихся мужчин были ничуть не страннее других таких же. Ими никто не заинтересовался, и их никто не преследовал – он бы это почувствовал.

— Наконец нарисовался, а то мы тут всё гадаем, куда это ты успел пропасть с утра!

Ладно, он, без сомнения, почувствовал бы настоящую угрозу на хвосте. Ни выглянувшая из-под полога голова Сораты, ни тут же возникший рядом с ним Фума такой угрозы не представляли. Но Курогане предпочёл бы, чтобы сейчас они не представляли её где-нибудь в другом месте.

— Вы страх совсем потеряли? – рявкнул он на них. Без веского на то повода им было запрещено даже просто подходить к покоям императрицы или её сестры слишком близко; и оба это знали.

— Да ладно, ты же всё равно тут один, без принцессы это просто... – его голос оборвался в тот самый момент, когда взгляд Сораты упал товарищу куда-то через плечо.

Курогане мысленно чертыхнулся. За спиной Фая были за перегородкой лишь покои Цукуёми, но лучше бы уж он додумался спрятаться там. Танцор просто стоял и молча глядел на второго нихонца в ответ, как красивое, но не слишком смышлёное экзотическое животное.

Почему-то то, как вытянулось лицо Сораты, заставило Курогане вспыхнуть и тут же выпалить:

— Ничего не было!

— В смысле не было?! – ещё громче вскрикнул Сората в ответ.

— Курогане, ты умом не тронулся? – произнёс заметно обескураженный Фума с редкой для него почти пронизывающей серьёзностью.

— Тронулся или нет – это моё дело, – отбрыкнулся он.

Нет, Курогане и впрямь впервые видел Фуму настолько на грани своего самообладания... и чёрт возьми, это того стоило. Лицо за очками перекосило несколько раз, прежде чем тот наконец смог выдавить из себя что-то связное.

— А я и не испытываю ни малейшего желания решать за тебя твои проблемы, но пока этот парень тут – он проблема общая, – не жалея на него цинизма, сухо заметил мужчина. — Мы сделаем вид, что ничего не видели, если хочешь. Можешь оставить при себе, зачем ты его сюда притащил, но... лучше верни туда, где взял, и готовься к отъезду.

— Пожалуй, начну со второго, – угрюмо отрезал Курогане.

— Только не говори, что ты ещё и увезти его отсюда собрался.

— А что если так?

— Эй, так что произошло?.. – у Сораты были все причины чувствовать себя среди застрелявших вдруг по шатру молний неуютно.

Отрывисто выдохнув, Курогане оглянулся на Фая через плечо. У него действительно было не так много вариантов, кроме как увезти танцора к себе домой, но...

— Как ты будешь это объяснять? Да и, поверь мне, если его хозяева поднимут шум – выезжающую из города процессию иностранцев обшманают в первую очередь. Ты навлечёшь беду и на принцессу, и на всех нас.

На это Курогане и правда нечего было ответить.

— Я тебя услышал, – мрачно произнёс он.

— Да? Так что ты будешь делать?

— Перво-наперво выпну вас отсюда сапогом под зад, если сами не свалите. С остальным тоже разберусь.

Его собеседник тяжело вздохнул.

— Весь Нихон рассчитывает на твоё благоразумие, Курогане.

Подтолкнув Сорату вперёд, вместе с ним Фума вышел из шатра.

— Тот человек прав, – вдруг изрёк Фай, не кстати напомнив покосившемуся на него Курогане, что тоже умеет говорить. — Не стоит мне тут задерживаться.

Чересчур быстро перейдя от слов прямо к делу, танцор двинулся на выход, но Курогане ловко поймал его по пути, ухватив за предплечье.

— Ты обратно направился или что?

Ведь по сути больше ему не было некуда пойти – но и так просто вернуться в залы Фай уже не мог. Даже если его побег ещё не раскрылся, даже если бы он влез обратно к себе в комнату через выбитое окно... вряд ли у парня был настолько хорошо подвешен язык, чтобы как-то очень убедительно объяснить это.

— Нет, конечно. Я знаю, где из города отходят повозки. Расплачусь чем-нибудь из украшений.

— И ты один туда собрался?

— А как иначе? Спасибо за помощь, но не впутывать же тебя ещё и в это.

В богато обставленной, но душной комнате Курогане верил, что вытаскивая его оттуда спасает парню жизнь. Он и сейчас был верен себе, но впервые задумался о том, что самому Фаю мог оказать медвежью услугу. Теперь тот не мог вернуться, даже если бы, скрывая это от нихонца, на самом деле хотел; у него больше не было выбора, кроме как бежать как можно дальше, штурмуя мир, о котором... господи, он хоть что-то вообще знал о мире за пределами того здания?

У танцора не было даже денег – только золото на нём же и, возможно, ещё немного в том свёртке, в котором и было, похоже, всё, что он нажил за двадцать с небольшим лет. Один только Гинрю Курогане занимал места гораздо больше.

Совсем не так принимались взвешенные решения – что в каком-то смысле и попытался втолковать ему Фума. Но Курогане уже взял на себя ответственность, которую никак не мог теперь просто «вернуть» туда же. И если это не было тем решением, которое он принял прежде, чем сделать то, что сделал – ему оставалось лишь осознать и принять его сейчас. Уже не имело никакого значения, как ещё мог он поступить, как он должен был поступить. Но сейчас Курогане видел перед собой лишь одну дорогу. Нравилась она ему или нет – сожаления бы ничего не изменили.

Он отпустил наконец руку Фая.

— Стой, где стоишь.

Он отлучился вглубь шатра – туда, где со дня приезда была его постель. Там же лежал на полу дорожный рюкзак. В почти неразобранный, нихонец сунул в него разве что немного пайка и флягу с водой после того, как наполнил её до краёв.

Рюкзак, меч... и главный груз, который, Курогане надеялся, всё ж управится своим ходом.

— Пошли, – буркнул ему Курогане. — Ты ведёшь.

Глядя на него смятенно, Фай прекрасно справлялся в предыдущим поручением.

— Ты... уверен?

— Говорят, я не умею шутить, – проворчал мужчина, слегка приподняв полог и выглянув наружу. Если бы принцесса с делегацией уже вернулись, он понял бы это сразу. Но путь был чист, и ничего, похоже, не мешало им выскользнуть из лагеря без лишнего внимания.

Тихий, какой-то необычно неловкий для него смешок вылетел из груди танцора.

— Оно и видно.

Фай надел капюшон обратно; осторожно поправил его, когда по пути тот зацепился за серёжку в форме полумесяца. Пропустив спутника вперёд, Курогане вышел следом. Шатёр опустел.