Тем невзначай брошенным предположением о том, каким именно знакомым Гигеи был их новый спутник, Курогане, конечно, попал впросак. Теперь сравнивать воочию увиденного Куджаку с собой ему бы и в голову не пришло – а вот с Фаем они спелись замечательно. Курогане несколько раз настойчиво предупредил блондина не доверять этому типу, но теперь чувствовал себя здесь единственным, кто действительно угодил в щекотливую ситуацию: бедолагой, провалившимся в лисью нору.

В самом деле лисью, бесстыднейшую физиономию «украшала» улыбка, почти ухмылка, такая же пустая, как та, которую Курогане постоянно видел на лице Фая. Только если в облике Фая ещё было что-то изящное, почти аристократичное (или не почти..? всей истории Курогане по-прежнему не знал), то более размашисто выточенные черты Куджаку и тёмные, вьющиеся, точно свалявшаяся шерсть в собачьем хвосте, волосы и впрямь придавали тому сходства с бродячей псиной. Нихонец был бы рад отделаться от него поскорее... но чем дальше они продвигались, тем меньше Курогане ждал увидеть хоть что-нибудь похожее на город и по прошествии обещанных четырёх дней.

К середине второго голая равнина наконец-то начала уступать более холмистому рельефу, постепенно обступая их разросшейся зеленью. Пробираться через лес на лошадях было нелегко, но и здесь, оказалось, было протоптано немало троп, по которым путники, вроде них... хотелось надеяться, что добрались в итоге туда, куда направлялись. С них они правда то и дело сворачивали, следуя за Куджаку, прокладывавшим одному ему ведомый маршрут. Курогане это доставляло не больше неудобств, чем он испытывал в среднем последние пару месяцев.

Фаю же, с его пока ещё совсем скудными навыками верховой езды, на такой местности приходилось нелегко – игнорируя сдержанное, но различимое недовольство Куджаку, Курогане задерживался столько, сколько требовалось, чтобы помочь парню не свернуть себе шею, как если бы они по-прежнему ехали бы вдвоём. В озадаченном молчании читалось подозрение: ну конечно, и дурак бы удивился, что один из двух чужеземцев, уже на вид порядочно шатающихся по диким степям, в седле-то с трудом держится. Но Курогане не собирался унижаться до того, чтобы самому, первым начать оправдываться, разжигая вдобавок подозрения в их адрес ещё больше. Сам Куджаку же больше неудобных вопросов не задавал.

В очередной раз спешившись, они осторожно, не торопясь поднимались по чересчур заросшему склону, ведя за собой лошадей. Тоненькая струйка воды стекала вниз им навстречу параллельно дороге. Курогане не заметил, в какой момент она превратилась в шипящий поток, наконец выведя их к маленькому пруду, рассёкшему напополам горную реку посреди небольшого пролеска. Несмотря на то, что солнце местами с трудом пробивалось сквозь массивные листья, среди плотно растущих деревьев скапливалась тяжёлая духота; вблизи живо бегущей, мелкой моросью разбавляющей воздух воды он вновь вспомнил, что значит дышать по-настоящему.

Все трое притормозили у источника. Потянувшись, Фай глубоко вдохнул и замурлыкал что-то, не скрывая удовольствия.

— Чудесное место, правда?

Лукаво ухмыльнувшись – находя, похоже, реакцию Фая забавной, почти умилительно наивной – Куджаку пожал плечами. Курогане не удалось что-либо к этому добавить.

Фай однако не огорчился отсутствием у спутников ответного энтузиазма: в мастерстве вести разговор в одни ворота ему не было равных.

— Никто не хочет освежиться? Вода тут не стоялая, похоже, что прохладная – но вряд ли совсем ледяная, слишком уж жарко. По-моему, самое то.

Собственным глазам Курогане верил больше. Куджаку почему-то предпочитал дальше хранить равнодушное молчание: как если бы демонстративно оскорбился попытками Курогане не брать его в расчёт в этом путешествии, только на самом деле ему почти наверняка настолько же не было до них дела, сколько им до него.

— Дна невидно, – озвучил нихонец вслух свои сомнения. — Не лез бы всюду почём зря.

— Так поток неспокойный, потому и невидно, – возразил Фай. — Он ж едва ли больше, чем обычный ручей, не может там быть сильно глубоко.

Так они могли проспорить и до вечера, а Курогане всё равно в итоге пришлось бы вытаскивать неугомонного тупицу из воды.

Редкие заросли тростника, возвышавшиеся над водой, пришлись весьма кстати. Обнажив меч, Курогане быстрым, точным движением срубил под корень крепкий стебель чуть длиннее своего роста. Ухватив другой рукой самый край, он опустил его в воду.

Шест погружался всё глубже и глубже, вплоть до того, что Курогане пришлось присесть на корточки, почти коснувшись поверхности пруда ладонью. Он разжал кулак – и шест скрылся в омуте, в котором по-прежнему не разглядеть было ничего, кроме самой толщи воды.

Повернув голову, Курогане вновь нашёл взглядом Фая: у которого наконец-то не нашлось в ответ слов.

Хотя наощупь вода и правда показалась ему достаточно чистой, чтобы не побрезговать ещё немного в ней повозиться. Сполоснув лицо, Курогане поднялся; оба спутника снова с трудом доставали ему до подбородка – всё в норме, можно двигаться дальше.

Горные водопады тянулись всё дальше и дальше вверх, когда они свернули глубже в лес. На настоящую тропу через него это всё ещё не походило, но растительность здесь слегка редела, давая им прокладывать себе дорогу по большому счёту не сложнее, чем раньше. Лишь изредка Курогане приходилось срезать неудобно растущие ветви, чтобы лошади могли спокойно пройти дальше.

Прекрасное место, чтобы заставить кого-нибудь исчезнуть навсегда. Удерживая эту мысль на подкорке, Курогане не столько поглядывал на самого Куджаку, сколько старался внимательнее прислушиваться к резким звукам и озираться вокруг. Было бы крайне неумно со стороны Куджаку полагать, что у него есть против двух мужчин и Гинрю какие-то шансы. А вот завести их прямиком в заготовленную кем-то ещё засаду – умно весьма.

Но не иначе как Курогане назло, ничего не происходило. Точно судьба решила испытать на прочность здравие его параноидального ума по полной. Сумка болталась на плече Куджаку, невозмутимого, словно сытый дикий кот: спокойного, но не спешащего втягивать когти. Не меньше, чем снаровкой, Курогане обладал способностью оценивать риски – и понимал, что тайком умыкнуть странный груз, даже поглядеть одним глазком чисто любопытства и осведомлённости ради, навряд ли выйдет.

Постепенно ему начинало казаться, что, может, и не было для них в этом маленьком предприятии никакого подвоха. Они спокойно доберутся до какой бы там ни было столицы и, унеся с собой немного золота, разойдутся с Куджаку, так ничего на своей шкуре и не почувствовав. И что же всё-таки было в той сумке – тоже никогда не узнают. И скорее всего, к лучшему. В большой перспективе Курогане даром не сдалась эта сумка. И что творилось в голове Куджаку, покуда от этого не зависела его жизнь, ему тоже совсем не хотелось знать.

В какой-то момент шум приглушаемых рыхлой почвой шагов и шелест травы под ногами сменился звуком более выразительным. Подошва сапога Курогане чиркнула по земле с таким же скрипом, с каким песок царапал каменную плиту. Он и впрямь вдруг стоял на камне: как будто тот сам вырос посреди леса, не хуже какого-нибудь дерева. Землю здесь он однако покрывал не полностью: брусчатка отдельными сколами проступала сквозь обрастающую её венцом траву.

Меньше всего Курогане ожидал наткнуться здесь на каменные руины. Назвать их руинами было бы, впрочем, слишком громко: не считая пары развороченных постаментов, здесь была всего одна небольшая постройка. Размером примерно с дом зажиточного, но никакого особенного положения в обществе не занимавшего охотника или кузнеца; возведённое полностью из камня, на взгляд Курогане, было оно исключительно уродливым. И вовсе не из-за обшарпанных, потемневших от влаги и времени, поросших мхом (и кое-где покрывшихся рыжеватыми пятнами грибка) стен, в которых, кажется, когда-то давно вырезали какие-то причудливые орнаменты или даже целые сюжеты, но теперь в этом месиве их было даже толком не разглядеть.

Каменные дома не понравились Курогане ещё в Арде. Из камня, по его разумению, следовало ваять статуи, закладывать мостовые и площади да строить городские стены. Полностью возведённые, с какой бы то ни было целью, из камня здания выглядели, как большие, помпезные... куски камня. Войти в такое по доброй воле было всё равно, что замуровать себя в скале заживо.

Но по крайней мере, Курогане не чувствовал, чтобы от этого места исходила какая-то опасность. На чём окончательно потерял к нему интерес. Фай же наоборот: вытянулся, как кот, которому любопытно стало достаточно, чтобы осторожностью можно было немного поступиться.

— А это что? – живо поинтересовался он у Куджаку. Местный с ответом не слишком спешил, рассматривая неожиданно возникшую перед ними локацию слегка озадаченно, но в целом – не особенно изменился в лице. Немного поразмыслив, он в конце концов сообщил:

— Заброшенный храм, вне всякого сомнения. Хотя и странный немного.

Так эта глыба ещё и храм, посетовал про себя Курогане. Там, откуда он был родом, было не редкостью наткнуться в такой глуши на маленькое святилище. Но и ощущалось близ нихонских храмов совсем по-другому. В действующих или даже заброшенных, особенно если поблизости больше не было ни души, становилось очень спокойно. В них даже в Курогане откуда-то просыпалась такая чуждая ему кроткость, которой не было даже в его почтении к императорской семье – и в то же время, он чувствовал себя в них настолько умиротворённо и свободно, насколько можно было себя ощущать под невидимыми взорами богов.

И что Куджаку имел в виду, говоря, что эта и так убийственно несуразная для нихонца гробница* ещё и была странной?

— Почему?

— Храмов на этих землях сотни, даже в самых неожиданных местах можно встретить, но обычно их всё-таки возводят на более открытой местности, – объяснил тот. — В высоту, как башни, а не вширь.

Низенькое трапециевидное здание умещалось под зелёным сводом и вправду, если так посмотреть, с очевидным расчётом тех, кто его возводил. Странно, как Куджаку и заметил, но какие цели они этим преследовали – Курогане было совершенно без разницы.

Только теперь разруха ещё больше бросалась в глаза. Необычные неровности на каменных пьедесталах наводили на мысли о том, что когда-то их венчали статуи – очевидно, пройди хоть сотня лет, но те никак не могли исчезнуть без следа сами. И кто знает, сколько всего ещё тут успели просто растащить. Из храма. Что повергало нихонца в ещё большее неприятное удивление.

Тяжёлый, гулкий раскат грома донёсся издалека.

— Ты там освежиться хотел, – покосившись на Фая, протянул Курогане.

Грохотало всё-таки не так далеко, как можно было надеяться. Не прошло и пяти минут, как дождь хлынул стеной. Арка, предварявшая вход в храм, образовывала что-то вроде навеса; путники завели под неё лошадей.

— Повезло, – подумал Куджаку вслух. — Неприятно было бы сейчас оказаться посреди дороги.

То, что лично Курогане видел перед собой, на везение походило мало. Неизвестно было, сколько им теперь придётся проторчать здесь, бездумно, в бессильном ожидании милости от природы. Застигнутый, можно сказать, в самый разгар пути, Курогане был не в том настроении, чтобы сидеть сиднем – тем более, что присесть было особо и некуда.

— Да-а, вот это ливень, – усмехнулся Фай, почти заворожённо глядя на застлавший всё шквал воды.

— А без тебя невидно было, – раздражённо буркнул Курогане. Чему блондин веселился даже сейчас, ему было совершенно не понять.

— Быстро начался – может, и быстро закончится, – заметил Куджаку, подобно Фаю, звуча при этом совершенно безучастно. Огромным усилием Курогане поборол в себе желание вслух выругаться на обоих.

Он не мог выйти наружу, а вот заглянуть внутрь на самом деле ничего не мешало. Переступив вымощенный камнем, как и весь склеп, порог, Курогане вгляделся в темноту.

Помещение оказалось небольшим, так что падавший через вход поблекший из-за бури, но всё-таки дневной свет освещал храм изнутри достаточно. Когда же следом вскоре вошёл Куджаку с зажжённой лучиной – ниндзя и вовсе смог узреть внутреннее убранство в деталях.

Тошнотворный запах сырости отдавал на языке; изнутри это место вызывало у Курогане ещё меньше тёплых чувств, чем снаружи. Кавардак – и в то же время снедающая пустота, словно мёртвое тело объели до голых костей дикие звери. В углу под потолком свисала паутина, всё было завалено пожухлой листвой, занесённой внутрь ветром, вроде того, что бушевал сейчас за его спиной. Курогане сделал шаг, и что-то хрустнуло под ногами; он посмотрел вниз и увидел потемневшие осколки какой-то посуды. Нихонец мог лишь гадать, кому и как поклонялись в стране, в которую их занесло. Но ни капли божественного присутствия в этом месте не чувствовалось.

О том, что это вообще был храм, можно было догадаться лишь по статуе у противоположной стены. Курогане приблизился, чтобы разглядеть её получше. Фигура, сидевшая в позе лотоса, оказалась выточена их рук вон плохо: грубыми, почти схематичными чертами, и то ли скульптор был так плох, то ли хороший инструмент добыть просто не удалось. Курогане не понял даже, мужчина перед ним был или женщина. Веки сомкнуты, словно попытаться изобразить человеческие глаза потому и не решились. Неподвижные плечи обвивала поникшая, словно готовая рассыпаться в пыль от одного взгляда, гирлянда из иссохших цветов. А на левой руке не хватало пальца.

Остановившись напротив статуи, Куджаку чуть склонил голову. Религия во многих местах играла важную роль в повседневной жизни, и набожность часто совсем ничего не говорила о человеке и нравственности его поступков. Курогане знал это, и всё же в последнюю очередь ожидал обнаружить её в Куджаку. Прикрыв глаза точно так же, как изображённое в изваянии божество, он провёл некоторое время в молчании.

— Всё понятно, – заключил он затем. — Это храм проклятого бога. Его просто пытались спрятать.

— Зачем? И что ещё за проклятый бог? – недоверчиво переспросил Курогане. Ему-то ничего особо понятно не стало.

— Проклятый бог и есть проклятый бог, – усмехнулся Куджаку. — Всё проклятое приносит разве что несчастья, молитвы же обычно возносят за долголетие, богатство, любовь и остальные блага... Построй храм такому богу где-нибудь посреди большого города – взволнованные люди разгромят его к концу того же дня. Хотя здесь почему-то тоже службы, видимо, долго вести не удалось.

— Зачем вообще молиться таким богам? – нахмурился ещё пуще нихонец.

— Люди бывают странными, – развёл руками парень.

— Вздор, – громко буркнул Курогане.

Не было похоже, что Куджаку собирался дальше объяснять ему, что творилось в головах у местных с такими странными верованиями, да и вообще продолжать с ним разговор. А Курогане и не лез из кожи вон ради его общества.

— Чем там Куро-сама опять недоволен? – весело воскликнул Фай, показавшись в проёме.

— За лошадьми кто следить будет?! – гаркнул на него мужчина.

Хотя их четвероногие товарищи и сами не рвались под дождь, громко посапывая под навесом. Найдя среди разбросанного по полу хлама медную плошку, Куджаку набрал сухих листьев оттуда же и зажёг в ней подобие очага. Вот уж точно редкостное везение: учитывая, что даже набрать в такую погоду сухих веток шансов у них не было никаких. Не такого приёма ожидаешь от «проклятых» богов.

В пути они старались экономно разделять между собой провиант, добавляя к нему то, что попадалось по дороге, благодаря фруктовым деревьям, низко гнездящимся птицам и прочим дарам природы. Вдобавок Куджаку, как выяснилось, обладал странным талантом стряпать на скорую руку нечто съедобное чуть ли не из палок да травы.

Так и сейчас, набрав дождевой воды, он прокипятил её на огне, добавил каких-то трав из личных запасов и немного вяленого мяса, что было у них с собой. Похлёбка вышла не то чтобы очень аппетитная, но голод утоляла – на большее можно было пока не претендовать. Вдоволь помучиться желудком можно будет уже после того, как они доберутся до города.

Чуть позже, пока Куджаку притаился в глубине храма рядом с огнём, думая о чём-то своём, Курогане с Фаем устроились поближе к выходу: у противоположных стен узкого прохода, отделённые друг от друга расстоянием лишь в ширину этой арки.

— Интересно будет посмотреть, как выглядят здесь действующие храмы, – протянул Фай невзначай.

— А ты всё ещё воспринимаешь это как увеселительную экскурсию? – проворчал Курогане не слишком одобрительным тоном, но в то же время без явного раздражения.

— А почему нет? Мы, конечно, стеснены некоторыми обстоятельствами. Но почему бы не попытаться извлечь из этого путешествия хоть немного веселья? – улыбнулся Фай.

— Да ты и так, по-моему, только и делаешь, что веселишься.

Улыбка застыла на его лице, не дрогнув, только сделалась почти что ухмылкой, и блондин долго смотрел на него так сосредоточенно, точно изо всех сил пытался не рассмеяться. Курогане решил не давать ему повода. Отвернувшись, он созерцал потемневший лес, который, казалось, теперь опустел совсем.

Когда самым краешком глаза его взгляд упал на Фая в следующий раз, тот уже успокоился – и тоже смотрел на дождь.

— Учитывая, что в Альзахре нам всегда советовали держаться от них подальше, я бы охотно побывал в хоть каком-нибудь храме, – признался он.

— Это ещё почему?

— Трудно предугадать, как бы нас там приняли. В лучшем из худших возможных исходов – просто не пустили бы.

— Так разве у вас не какой-то там уважаемый религиозный культ? – напомнил Курогане; он всегда слишком всерьёз включался в разговор, стоило тому обернуться спором. — Вот эти все... священные традиции и прочая дребедень.

— В религии бывают разные веяния, – заметил Фай. — Это правда, что большинство принимает всё таким, как оно есть сейчас, и считает нынешний мир самым правильным. Но на верхушке сидит и кое-кто из тех, кто воспитывался в более старом духе. А кто-то верит, что традицию уже давно прибрала к рукам и запятнала столичная элита, чтобы покрывать рассадник разврата, – усмехнулся он. — Конечно, завтра или послезавтра никто точно не придёт разгонять залы. Но зачем давать лишний повод?

— Тактика трусов, – без обиняков изрёк Курогане.

На это Фай промолчал – нихонец бы удивился, если бы у него всё-таки нашлось чем поспорить.

— А это сильно отличается от храмов у тебя дома?

Курогане хмыкнул.

— По сравнению с ними, это и не храм вовсе, – отрезал он, и по интонации его было совершенно очевидно, в чью пользу сравнивали. Фай тихо хихикнул, поведя плечами.

— Могу себе представить, – понимающе протянул тот.

Они и до того говорили негромко, несмотря на то, что Куджаку, при всём желании, всё равно не смог бы их подслушать; а теперь Фай и вовсе понизил голос до полушёпота, Курогане же вторил ему неосознанно. Шушукающиеся, как двое заговорщиков, хотя они даже не обсуждали ничего существенно важного на данный момент.

Курогане удивлялся тому, откуда в нём бралось столько доверия к кому-то вроде Фая – но продолжавший один на один разговаривать с ним на его родном языке, уже практически безупречно к тому моменту (во что Курогане едва верилось, но не мог же он сомневаться ещё и в собственных ушах), задававший порой, как будто даже с искренним интересом, вопросы о единственном, что имело для нихонца значение... С какой силой он должен был тому противиться, чтобы хоть самую малость не привязаться к этому подхалиму?

У Курогане, в отличие от Фая, не было потребности заливаться соловьём и травить истории чуть что. Но он не заметил, как стал куда реже отмахиваться от парня, когда тот пытался его разговорить.

Уже успевшая покрыться дорожной пылью одежда сидела плотно – напоминая о том, что здесь было не время и не место для того, чтобы расслабляться. И всё же, мягкий шёпот и шум дождя снаружи действовали так успокаивающе, почти усыпляли, несмотря на то, что времени до вечера оставалось ещё порядочно.

Постепенно буря утихла. Все трое, не сговариваясь, на ночь в заброшенном храме решили не оставаться.

──────── • ☽ • ────────

На утро шестого дня пути – из четырёх – Курогане счёл, что уже имеет полное право задавать вопросы.

— Всё в порядке, – заверил его Куджаку. — Пришлось пару раз сменить курс, но прямо за этой рощей уже должен быть главный тракт. До города по нему часа два-три.

Близость цели всегда заставляла Курогане ускоряться – но вот с его попутчиками, похоже, дело обстояло совсем иначе. Разбитый посреди небольшого пролеска лагерь был всё такой же, едва пригодной для того, чтобы надолго здесь задержаться, стоянкой на одну ночь, но те вели себя так, будто провели они здесь по меньшей мере неделю. Куджаку возился с завтраком куда дольше, чем обычно. Фай всё-таки нашёл неподалёку неглубокий водоём и без малейшего сомнения в собственных действиях слинял туда на добрых минут сорок. Курогане и сам был бы непрочь смыть с себя всю дорожную грязь и полежать немного на чём-нибудь мягком, но может, заняться этим стоило уже после того, как они наконец доберутся до места, молчаливым укором вопрошал он, хмуро наблюдая за спутниками. Те же, по всей видимости, решили, что он просто встал не с той ноги, и почти не обращали на него внимания, переговариваясь друг с другом.

Курогане не нравилось, когда его столь явно игнорировали. Но сама мысль о том, чтобы устраивать из-за этого сцену, ему претила. Уж до вечера они точно разойдутся с Куджаку своими дорогами (пусть так и не выкинул ничего дурного, но мужчине он всё равно не нравился), и нихонец снова целиком примет на себя удар в виде вечно кривляющегося блондина, хоть последнее и не было, мягко говоря, поводом для радости...

Он тщательно проверял поводья лошадей на предмет опасных потёртостей (лошадей им в Такате дали добротных, но вот экипировку, на его взгляд, стоило по возможности сменить), когда чуть в стороне, посреди разговора с Фаем Куджаку вдруг выудил из-за пазухи маленький тряпичный мешочек и протянул ему.

— Это половина, – пояснил местный. — Остальное отдам уже у столицы.

— Эй, – крайне недовольно окликнул его Курогане. — Передо мной отчитывайся, не перед ним. А этому денег в руки даже не давай.

— Да мне-то, в общем-то, какая разница, – развёл руками Куджаку. — Сами между собой разберётесь, кто у вас держит семейный бюджет.

Вульгарное замечание Курогане предпочёл не расслышать. Опасно позвякивающие в мешочке друг об друга на белой ладони монеты сейчас волновали его куда больше; буквально в лесу, но Фай и здесь их бы как-нибудь непременно разбазарил. Мужчина широким шагом двинулся на него, чтобы забрать деньги.

Не ожидая, впрочем, что и впрямь столкнётся с сопротивлением. Но блондин вдруг прижал добычу к груди и отскочил на шаг назад; облизнул губы, а затем растянул их в лукавой ухмылке.

— Это ещё чего вдруг? – удивился Курогане, пока не разозлившись всерьёз, но уже прикидывая, насколько сильно ему придётся разозлиться.

— Да знаешь, Курорин, ты же как-то и... особенно ничего и не сделал, чтобы эти деньги заработать, – протянул Фай медленно, будто тоже оценивал, насколько далеко может зайти... но с такой бесстыдной весёлостью, точно в любом случае готов был зайти куда дальше.

— А ты тогда чем заслужил?! – возмутился Курогане. Он выбросил руку вперёд, решительно намереваясь вырвать кошель силой, но Фай тут же откинул свою назад, во всю длину над макушкой.

— Ну, я развлекал нашего нанимателя светской беседой, – заявил он. — А ты просто ехал рядом. Даже ни с кем за нашу честь не подрался.

Фай в очередной раз решил повалять перед ним дурака, не больше. Только у Курогане совсем не было настроения веселиться, да ещё и в этой его абсолютно дурацкой манере.

Сколько бы блондин ни скакал, а ростом ниндзя он всё-таки заметно уступал; он мог бы воспользоваться своей ловкостью с куда большим умом, но, похоже, действительно несильно старался. Последним отчаянным манёвром он в конце концов отбросил мешочек назад, прямиком в кусты.

— Наигрался, я надеюсь? – огрызнулся на спутника Курогане, отправившись за тем.

К счастью, кошель всего ничего не долетел до самих кустов, приземлившись на землю, а не в самую глубь зарослей. Ругая про себя Фая на чём свет стоит, Курогане потянулся за ним, уже мечтая о том, как затем вытряхнет из парня душу, даже если это придётся сделать прямо на глазах у Куджаку.

Он был слишком зол и сосредоточен на собственном гневе, чтобы среагировать всего лишь на долю секунду раньше. Но резкая боль и угрожающее шипение пробудили в нём инстинкт, ни мгновения не сомневаясь в котором Курогане выхватил Гинрю из ножен и рубанул лезвием по тому самому месту, в котором только что была его рука.

Всё произошло так быстро, что ни один нормальный человек не успел бы разглядеть, что вообще произошло – но Курогане знал и то, что проклятой твари в последний миг повезло скрыться в листве.

— Всё нормально? – голос услышавшего внезапно лязг стали Фая наконец сделался серьёзным.

— Не ходите сюда, – предупредил Курогане, и уже двинувшиеся в его сторону мужчины застыли на месте. Подняв с земли кошель, он всё ещё косился на кусты, размышляя, стоит ли ему разнести их вместе с хладнокровной гадиной к чёртовой матери. — Смотрите под ноги, – в конце концов добавил он. — Тут змеи.

— Да, их тут хватает, – совершенно спокойно отозвался Куджаку. — На самом деле удивительно, что натыкаемся мы на них только сейчас.

— И сколько среди них ядовитых?

— М-м... почти все? – протянул Куджаку так, словно Курогане спросил что-то поразительно глупое.

Что было действительно глупым, так это странная полуулыбка Фая, с которой тот медленно заговорил.

— Тебя же не..?

Опустив глаза на уже слегка покрасневший след на руке, Курогане фыркнул. Фай не закончил, и улыбка его постепенно поблекла.

Не могло это натужно беззаботное утро кончиться чем-то иным, кроме как каким-нибудь дерьмом, вздохнул про себя Курогане. Ранка – два укола от зубов – была настолько маленькой, что казалось, так просто было бы сделать вид, что ничего не произошло. И так возмутительно ощутимо для столь незначительной раны она саднила.

Отряхнув руки о штаны, Куджаку объявил:

— Ладно, давайте собираться.

— Постой, но он же... – дёрнулся Фай.

— От меня вы чего хотите? – перебил его Куджаку. — Противоядия у меня нет. Чтобы свалить такого детину, любому яду понадобится время. До города должен дотянуть.

Звучал он достаточно серьёзно – и в то же время, предельно ясно было, что судьба нихонца лично его волновала... бесконечно мало.

Но если отставить эмоции да неприязнь Курогане в адрес Куджаку в сторону – говорил он по делу. Выхода лучше из сложившейся ситуации действительно не было, и именно так бы Курогане поступил сам.

Не теряя времени – по крайней мере, остальные двое тоже наконец вспомнили, что были не на пикнике, – он пошёл готовиться к отъезду.