Жар раскалённого металла наполнял маленькую комнатушку горячим воздухом, от которого лоб прошибало испариной. И всё же он не шёл ни в какое сравнение с тем, что клубился в сердце печи. Внимательно Курогане наблюдал за тем, как погружённая в неё стальная пластина наливалась янтарным свечением, напоминая осколок солнечного ядра. По-первости он успел схватиться, не подумав, за железные щипцы голыми руками: боль не меньше и не больше, чем он был готов испытать; но зато теперь он и сталь в его руках – примерившиеся друг к другу союзники в новой войне – знали, чего ожидать друг от друга. Кусанаги предлагал ему толстые перчатки, но в конце концов, немного приноровившись, Курогане разве что набрасывал на руку обрывок тряпки, и так было удобнее всего.
— Хорошо, остальным я сам займусь, – одобрительно кивнул Кусанаги. — Можешь пока зачистить вот это.
Курогане работал на новом месте уже неделю: вставая с рассветом, приходил в кузницу раньше всех, и возвращался на окраины, уходя, когда в мастерских уже не было никого, кроме него и Кусанаги. Такой ритм ничуть его не выматывал: настолько, что он и не замечал, как проходит в этих стенах день за днём. Здесь и правда оказалось немало несложной работы даже для тех, кто «в кузнечном деле ничего не смыслил». Но с другой стороны, Курогане не был бы собой, предпочти он держаться в стороне от сложностей. Уже через неделю он брался за всё, что ему предлагали, без колебаний и без единого вопроса, кроме тех, что были о том, как именно это сделать. А Кусанаги оказался неплохим учителем.
Кузница больше всего походила на подземный тоннель: с небольшими залами, следовавшими один за другим, временами разветвляясь на небольшие помещения, вроде того, в котором работал Курогане. В иных трудились сразу человек по десять, поднимая шум, который доносился до них далёким, дребезжащим о стены эхом; здесь же были только они с Кусанаги. Курогане привык к хаосу. В конце концов, он должен был уметь, оказавшись в самой гуще кровавого ада, подчинять его себе. Но то, какая спокойная и в то же время сосредоточенная, рабочая обстановка здесь царила, чтоб можно было отмерить и отрезать одним движением, не боясь, что рука дрогнет, пришлось ему по душе.
Отмеряли и отрезали они... что придётся. Поначалу Курогане не сильно глазел по сторонам, но по мере того, как кузница начинала обретать в деталях ясный ему смысл, он всё осознаннее питал к происходящему интерес. В одной печи ковались мечи и лошадиные обвесы. В соседних комнатах отливались обмундирование и медная посуда. Работа кипела здесь с такой силой, будто со дня на день они должны были снарядить в дальний поход армию.
Но Кусанаги неспешно, пока остывала печь, поведал ему истинное положение вещей.
— Просто сезон такой, – рассказывал он. — Что ни неделя, то какое-нибудь празднество. Много народу приезжает издалека, торговля в самом разгаре. А ещё через две недели королевский турнир. Сумасшедшее время, но если поймать момент – потом обнаружишь, что успел неплохо заработать. А тебе ведь это и нужно.
Курогане нравилось, как в делах Кусанаги, подобно ему самому, предпочитал прямоту.
— Я сам, честно сказать, в том году собирался заехать только быстрых денег ради да двигаться дальше, – усмехнулся мужчина с толикой застарелой досады. — Но припозднился, прогадал со временем... В итоге вон оно как растянулось. Благо, торопиться мне некуда.
— У тебя есть... какая-то цель? – спросил Курогане, кое-как, но сформулировав то, что хотел в конце концов понять о новом знакомом. Кусанаги не то чтобы многое успел рассказать ему о себе и своей жизни до Шарано, но по мимолётным упоминаниям у Курогане сложилось о нём представление как об уже бывалом путешественнике. Его же опыт в этом был на порядок скуднее, и потому ниндзя с трудом мог представить, как можно просто годами скитаться от одного места к другому, не имея при этом стоящего стольких усилий плана – просто доверившись непредсказуемому течению жизни. Ему-то, не случись в Альзахре то, что случилось, не было никакого азарта мыкаться по разбитым дорогам на другом краю света. Но в очередной раз, открыв глаза, он видел перед собой совсем не тот мир, каким тот был, пока глаза его оставались закрыты.
Кусанаги озадаченно почесал затылок.
— Цель? Ну, я, как бы это сказать... всегда открыт для предложений. Вокруг всегда что-нибудь да происходит. А я иду мимо до тех пор, пока не захочется свернуть и присоединиться. Иногда и само вдруг как затянет. Так что, наверное, цели у меня нет.
— И по родине совсем не скучаешь? – немного подумав, спросил Курогане с сомнением. Ещё бы он тут сидел, не будь у него веской причины! А у Кусанаги таких причин, похоже, вовсе не было, но тот и впрямь не выглядел так, будто куда-то торопился. Первое впечатление, будто два нихонца были на одной волне, оказалось не настолько сокрушительно обманчивым, чтобы заставить Курогане пожалеть об этом знакомстве... но быстро он обнаружил, какими разными людьми они были на самом деле.
— Немного, – признал Кусанаги. — Но меня там никто не ждёт. Каждый раз, когда подумываю вернуться, в итоге оказываюсь по пути где-то совсем в другом месте, – усмехнулся мужчина. — Так что, всему своё время, наверное.
Отложив стальную заготовку, над которой ещё недавно работал Курогане, он присел на лавку и утёр с лица пот.
В том, что Кусанаги был столь опытным путешественником, и заключалась проблема: он-то думал прикинуться им же. Выдерживая допрос, Курогане, не имея иного выбора, уже придумал бы какую-нибудь простую и складную историю, в которой он не был императорским ниндзя и телохранителем принцессы Цукуёми, сбежавшим посреди экспедиции с южным танцором бог знает чего – не прелюбодеяния даже – ради. Кусанаги ни о чём его не расспрашивал, но в то же время в этих естественных, спокойных разговорах о том о сём, что они вели за работой, он куда больше рисковал по инерции ненароком сболтнуть чего-нибудь... излишне правдивого. Но за какой убедительной полуправдой он мог скрыть то, чего Кусанаги знать не следовало, если по миру он скитался всего пару месяцев, а большую часть жизни до этого провёл во дворце? Чёрт, да он даже до дворца был ни много ни мало сыном провинциального лорда.
— А ты, кстати, откуда? Я раньше не спрашивал, – между делом поинтересовался Кусанаги.
...с той-то жизнью, какой она у него была, самый безобидный вопрос был способен поставить его в крайне неудобное положение.
Курогане напрягся. Упоминание Сувы тоже могло вызвать ненужное внимание. Сейчас, насколько он знал, дела в городе шли неплохо; и бегающая по местным улицам ребятня наверняка понятия не имела о том, что произошло здесь с тех пор, как Курогане сам бегал по ним ребёнком... Но Кусанаги было достаточно лет, и о Суве он наверняка слышал достаточно, чтоб поостеречься упоминать о ней.
Курогане назвал ближайший к родной провинции город, первый, что пришёл в голову. К счастью, Кусанаги и бровью не повёл, спокойно прокомментировав:
— А, понятно. Я сам с северного побережья. Из рыбацкой семьи. Рыбачить мне не особо нравилось, так что не успел дорасти до шести сун*, как подался в армию. Воевать мне, правда, тоже не понравилось.
— Почему?
Что и сказать, Курогане вновь было тяжело представить кого-то, кому уже перевалило за тридцать, но чья жизнь при этом была настолько пронизана неопределённостью.
Заданный в искреннем недоумении, вопрос этот, казалось, привёл Кусанаги в лёгкое замешательство.
— Ну, откровенно говоря, дело это далеко не для всех и часто раздутое до совершенно бессмысленных масштабов. Прозвучу сейчас, как пожилая леди, но погибает в войнах куда больше людей, чем необходимо, и я... просто не считаю это правильным.
— Война на то и война, – сухо заметил Курогане, немного повысив голос, пробиваясь им сквозь скрежет стали, которую обрабатывал. Пробегавший мимо по коридору юнец аж замер, опасливо покосившись в его сторону, но убедившись, что нет причин бить тревогу, поспешил дальше по своим делам.
— Война на то и война, – повторил за ним Кусанаги спокойно, но совершенно безрадостно. — Поверь, я не из тех, кто пытается навязать свои взгляды. Я отдал свой долг отечеству и с чистой совестью могу больше в это не соваться. Но за те годы, что я беспрекословно выходил на поле брани, я так и не смог поддаться этому негласному его закону, что сегодня ты лишишь жизни десять человек, а завтра никто не призовёт тебя к ответу за это, включая собственную мораль.
— Держать меч – точно такая же работа, что и ковать его, – настаивал Курогане. Пусть давая волю лишь десятой части бурлящего в нём негодования (больше выдало бы его с потрохами), он не мог смолчать совсем, когда речь шла о чём-то, во что он не просто верил – что составляло всю его жизнь. — Могло не быть войн – их бы не было. Можно было окончить войну, никого не убив – никого бы не убивали.
— Думаешь? – усмехнулся Кусанаги невесело. — Что раз был бы только выбор... может, он и есть на самом деле. Просто человек от природы совсем не настолько гуманен.
— Всё равно. В любом деле свои законы, какие уж они есть. Глупо принимать это близко к сердцу.
— Я бы всё-таки не стал сравнивать кузницу с битвой. Это правда, что то, что делается в этих стенах, только в них и делается. А человеческая жизнь везде одинаковая.
Туго стиснув металлическую пластину в кулаке, Курогане едва не скрипел зубами. Ему совсем не хотелось ссориться с Кусанаги, но этот разговор, его тема, эти аргументы – это было именно всё то, что Курогане был вынужден выслушивать на протяжении всей жизни с тех пор, как он ступил на этот путь, не имея возможности ни самому переменить мнение, ни убедить собеседника в своём. У Кусанаги были свои устоявшиеся взгляды и, наверняка, множество достаточно хороших причин, почему они были именно таковы – пусть так. Но знал бы он, сколько раз принцесса Томоё точно так же увещевала его в том, что... никакого отношения к реальности, куда ни плюнь, просто не имело!
Слишком уж большой роскошью была эта гуманность, когда одна снесённая с плеч голова могла предотвратить бессчётное множество проблем и сожалений. Одна снесённая с плеч голова могла заставить десятки других смотреть в пол, в страхе и помыслить чего дурного. Даже одну снесённую с плеч голову запоминала его рука, чтобы следующую снести быстрее и точнее. Курогане никогда не позволил бы себе высказать это принцессе в лицо, но окажись даже нож приставлен прямо к её горлу – ему и тогда трястись за «бесценную» жизнь всякого отребья?! Ничтожно малое количество жизней в его глазах стоило столько, чтобы их нельзя было отнять, если потребуется.
— Можно верить, во что угодно, сложив меч – заключил Курогане угрюмо. — Но во что верит тот, кто не сложил его первее тебя?
— Твоя правда, – согласился Кусанаги. — Но я ведь и не говорю, что сражаться совсем не нужно. Плохо, если воюешь ради войны, как некоторые. Остальных же я прекрасно понимаю.
— Остальных – это кого?
— Тех, кому есть, кого и что защищать.
Кусанаги и сам, похоже, не рассчитывал, что между ними вдруг завяжется спор. Он держался совсем не как человек, который спорит – и раздражение Курогане быстро сошло на нет. Ничтожно мало недостатков он признавал за собой, вспыльчивость была в их числе. И очень редко так, как сейчас, резкая вспышка гнева заставляла его затем чувствовать себя дураком.
— Неплохо сидим, конечно, только что-то чересчур расслабились. Ну давай, мне эту дребедень надо сегодня закончить, – кивнув на заготовку у него на коленях, о которой сам Курогане успел уже позабыть, поторопил его Кусанаги. — А то придётся тут пыхтеть без обеда.
Как ни в чём не бывало они тут же вернулись к работе.
— Сезон сезоном, – протянул Курогане, стараясь больше не отвлекаться от работы хотя бы руками, — но откуда такая нужда, чтоб даже в кузницу набирать кого попало?
— Это ты и себя записал в «кого попало»? – по-доброму усмехнувшись, заметил его старший коллега. — Да потому что иначе работать будет некому. Сам хозяин этой дыры – даже не кузнец. Работорговцев в Шарано, насколько я слышал, отлавливают уже лет десять. И всё реже. Не потому, что плохо справляются. Что до местных... дела тут при нынешнем правителе неплохо идут, но как результат: грязной работой они занимаются не очень охотно.
— А те, что на окраинах? – заметил Курогане. — За корку хлеба привередничать не будешь.
— Большая часть там ещё с тех пор, как нынешний правитель в утробе матери был. У них своё общество. Думаешь, не пытались их оттуда вытряхнуть? Но слишком долго они так живут. Заяц, сколько бы ни бегал по горам, бегать по ним будет так же, как по родному полю. Да и местные наниматели не особенно жалуют таких работничков. Приезжие же – идеальный вариант. Ведут себя приличнее, не высовываются и часто не в курсе, сколько здесь стоят на самом деле.
Покончив наконец с текущим заданием, Курогане отложил было слабо поблёскивающую теперь тонкую пластину, которая должна была стать лезвием... судя по размеру, не меча и не ножа, но чего-то вроде танто**.
— Погоди, тут ещё не всё, – притормозил его Кусанаги. — Видел когда-нибудь гравировку на лезвиях?
— Допустим, – ответил Курогане серьёзно; но старался при этом не выдать, как что-то в нём, что уже знало, к чему идёт это дело, тотчас задеревенело от напряжения.
— Хочешь попробовать? Там ничего сложного, просто немного концентрации и точности. Эскиз я тебе дам.
Курогане действительно брался за всё. Поэтому и бровью не повёл к тому моменту, как уже сидел, сосредоточенно вглядываясь в плавные линии – это было что-то вроде виноградной лозы? – и пытаясь повторить их в металле тонким резцом. Столь сосредоточенно, что пальцы сводило – только вот выходило... всё равно так себе. Множество мелких деталей без должной скрупулёзности в их изображении, да ещё на столь неподатливом материале, с лёгкостью превращались в неразборчивую мешанину. Но разглядеть их Курогане как раз не было труда: зрением он обладал идеальным. Оттого лишь только отчётливее видел в россыпи металлической крошки, насколько результат оставлял желать лучшего.
Заметив страдания ученика, Кусанаги с любопытством взглянул на его руки.
— С мелкой моторикой плохо? Ну, что поделать, бывает.
— Гх.
Видя, что тот всё ещё не в силах заставить себя признать поражение, мужчина приблизился и мягко, почти по-отечески похлопал Курогане по плечу.
— Да ладно тебе, оставь. Есть у нас тут парнишка, у которого такое прямо дивно выходит. И если тебе станет легче, – добавил Кусанаги, внимательно глядя на него, — только это у него и выходит.
Не сказать, что день в кузнице пролетал совсем незаметно. Под вечер голова у Курогане просто гудела; но даже так, странно было уходить, как будто совершенно бессмысленно: всё равно завтра всё продолжится с того же места, на котором было прервано.
Вернее, обычно продолжалось. Между делом посчитав дни, Курогане обнаружил, что сегодня была уже пятница. На прошлой неделе, когда он только-только заступил на работу, то явился к назначенному часу в субботу и не помыслив о том, чтобы этого не сделать – и Кусанаги не сказал ему на этот счёт ни слова. На сей раз же был непреклонен. «Даже ломовой лошади нужен отдых. А послезавтра так вообще праздник в городе, меня самого здесь не будет».
Кузница опустела на час раньше обычного. Курогане же, до последней секунды преданный делу, заканчивал то, что ещё мог закончить перед выходными.
— Я не помешаю?
Знакомый, но столь чуждый этим стенам голос заставил его голову на миг полностью опустеть. Вслед за парой голубых глаз, любопытно поблёскивающих из-за дверного проёма, вскоре показалась вся фигура.
Кусанаги лишь коснулся её краем взгляда, не выказывая возражения. Отчего-то Курогане сразу вспомнилось, как тот поинтересовался на днях: «А ты сам путешествуешь или с кем-то?». Не вдаваясь в подробности, он отмахнулся тогда: «Да есть один». Отчего-то Кусанаги как-то странно усмехнулся, а когда Курогане спросил его об этом, честно ответил: «У тебя так сразу лицо переменилось – видно, со спутником повезло». Вот это повезло так повезло, тут же вспыхнул ниндзя, везение прям как четвёрку на костях четыре раза подряд выбросить!***
«Но это хорошо, когда есть, на кого положиться. Одному в пути сложно. Да и порой тоскливо становится».
Не мог же Кусанаги с одного мимолётного взгляда узнать человека, которого Курогане тогда всего-то вскользь упомянул. С другой стороны, попробуй найти случайного прохожего, который мог бы вот так просто, как к себе домой, сунуться в кузницу и пройти вглубь целый коридор, а затем заговорить с ними на чистейшем нихонском.
— Камар, ты тут заночевать собрался? – окликнул его Фай, ловко лавируя в загромождённой, ещё не прибранной после насыщенного дня мастерской.
— Курогане! – тут же рявкнул на него ниндзя. — Чтоб тебя. Что это за слово-то вообще?
— Местные так называют кузнецов****, – заметил Кусанаги.
— Правда? – оживился Фай. — Вот так совпадение.
— К делу это никакого отношения не имеет!
Если заявился сюда Фай и правда лишь для того, чтобы поторопить его, то у назойливого лодыря это получилось: долго оставаться в замкнутом пространстве с ним и человеком, перед которым пока не хотел терять лицо, Курогане был не в силах. В спешке закончив работу, он простился с Кусанаги до понедельника и едва не выволок Фая из кузницы за шкирку.
Что об стену горох, как всегда излишне довольный собой, блондин шёл по рынку по правую руку от него. Золотистая вышивка на длинной белой рубашке переливалась лучами вечернего солнца, а лёгкая ткань лазурного цвета штанов и шлейф шёлкового платка, повязанного прямо на поясе, развевались юноше вслед.
Глядя на этого щёголя, Курогане в сердцах проклял себя за то, что действительно поверил, будто тот мог отказать себе любимому в новых дорогих тряпках.
— Как ты вообще сюда добрался... – бурчал он.
— Проще простого. Здесь всего одна кузница. Куропон, смотри.
Даже под налившимся медью небом, столичный базар кипел жизнью. На павильоны, что тянулись вдоль его дороги, Курогане обращал внимания не больше, чем обращал бы на дерево, мимо которого проходил бы каждый день год за годом. Не успел Курогане найти взглядом, куда именно указывал Фай, как тот уже тянул его за собой.
— А ты где собираешься ночевать? – недовольно фыркнул мужчина.
— Не ворчи. Мы ненадолго.
Парень был просто создан делать его жизнь невыносимой. Курогане до последнего момента отрицал в себе усталость, пока оставался в кузнице – но стоило появиться Фаю, и та навалилась на него с тройной силой. Больше всего ему хотелось сейчас просто добраться до дома, поужинать, принять ванну и завалиться на свой матрас, мгновенно вырубившись. Но куда там было бездельнику понимать такие вещи.
Под навесом, куда затащил его Фай, всё, решительно всё, что было здесь, состояло из мириад разноцветных огней. То оказался магазин фонариков. Под совсем другим углом клонившееся к закату, солнце практически не доставало сюда, отчего они все светили особенно ярко: полностью погребая под собой полки и узенькие столики, свисая с потолка... Курогане тяжело было пронять красивыми видами, особенно столь нарочитыми. Особенно сейчас, когда натруженные за день глаза почти заслезились, а уставшие ноги мало-помалу наливались свинцом. Но зрелище всё равно было впечатляющим.
Хозяйка в ярком платье поприветствовала их тёплым, будто согревающий чай, голосом и радушной улыбкой, но своего общества не навязывала.
Курогане, державшийся поначалу поближе к выходу, вынужден был, опасливо пригибаясь, последовать за Фаем, чтобы не потерять того из виду. Хоть шагов в каждую сторону в небольшой лавке и можно было сделать совсем немного, но потерять здесь кого-то, а то и потеряться самому не составляло, казалось, большого труда. Смешанный из множества разных оттенков запах благовоний пропитывал одежду и оседал на коже.
Остановившись посреди россыпи этих маленьких разноцветных солнц, Фай замер ненадолго в полном молчании. Фиолетовые, изумрудные, ярко-красные отблески падали на белое лицо, точно краски наносили на чистый холст. Глаза же, даже отражая их, будто становились лишь ещё более отчаянно голубыми. Поначалу с восхищением птицы, впервые увидевшей вместо прутьев клетки ясное небо – как Фай смотрел на всё новое с тех пор, как Курогане вытащил его из его клетки, – он озирался по сторонам, но постепенно этот взгляд всё больше наполнялся чем-то, что... Курогане всё ещё не мог до конца понять.
Разрушив наконец странные чары момента, Фай негромко спросил:
— Как прошёл день?
Чёртов лис прекрасно чувствовал, если терпение Курогане приближалось к своему пределу – и тогда сразу начинал заискивать перед ним, на глазах превращался прямо в саму добродетель. Вызывая у нихонца на одном уровне ещё большее отвращение, в то же время это... к сожалению, каким-то образом работало. Вздохнув, в ответ Курогане буркнул:
— Ничего особенного. Нормально.
— Твой товарищ прав. Тебе надо отдохнуть как следует, – мягко убедил его Фай.
— ...как долго ты там стоял подслушивал?!
Бедная хозяйка магазина ничем не заслужила в один вечер оказаться перед в хлам разгромленной лавкой – опять судьба не дала Курогане шанса наконец переломать лицемерной скотине ноги. Оставалось только скрипеть зубами и извергать в его адрес ругательства, которые южанин вряд ли когда-нибудь слышал.
— Ну не злись, Куро-сама. Я уже присмотрел кое-что, но если хочешь – купим тот, который тебе понравится.
— Купим? – вниманием его он тоже научился манипулировать неприлично хорошо. Курогане захлестнуло негодование, но гнев как рукой сняло. — На кой? Ты куда их собрался вешать, на лошадь?
Блондин беспечно пожал плечами. Точно не всегда, но порядочно времени у парня, похоже, только ветер и свистел в голове. Другого объяснения у Курогане просто не было.
Фай потянулся вдруг к запястью левой руки: к ещё одному браслету, как тот, которого на нём уже не было. Но Курогане, решительно ухватив его за локоть, резко опустил руку спутника обратно. Легкомысленная улыбка померкла за искренним удивлением. Жалкими, почти комичными были попытки Фая вернуть лицу приторную невозмутимость, пока Курогане доставал кошелёк.
Остальным в кузнице жалование должны были выплатить только на следующей неделе, но ему в порядке исключения – за особенно усердную работу – Кусанаги выдал перед выходными аванс. Сумма была небольшой, но до следующей получки, сверху того, что у них ещё оставалось, должно было спокойно хватить, если не тратить впустую. И то, по его меркам, трата была как раз совершенно бессмысленная... Но стоившая и большей суммы в тот момент, когда совершенно обескураженный, выйдя из лавки с подвесным фонариком в каждой руке, всю их дорогу до дома Фай молчал, глядя перед собой совершенно потерянно.
За ужином Шара откупорила для них местное вино. Императорское ложе не могло быть той ночью мягче, чем его старый матрас.