Ещё две недели в солнечном городе пронеслись мимо на глазах совершенно разучившегося чувствовать время Курогане. Он работал, ел, спал, терпел глупые, но в основном безвредные выходки Фая, снова работал... Теперь он понимал Кусанаги: так и правда немудрено было забыться на годик-другой.

О предстоящем турнире всё это время он не то чтобы вспоминал, но и забыть тут было сложно. Специально готовиться к нему, впрочем, Курогане не видел никакой необходимости. За день до начала королевских состязаний, турнир для людей «попроще»  должен был занять от силы половину этого дня, и навряд ли хоть кто-то из тех, кто собирался туда заявиться, мог с ним тягаться. Обычно мысли о столь лёгкой, пресной победе заставили бы Курогане почти наверняка отвергнуть эту затею. Но возможности размяться хоть самую малость не предоставлялось ему уже настолько давно, что и такая бы сгодилась. Да и если не из личного интереса, то хотя бы за неплохую сумму, которую он мог при таком раскладе всё равно что подойти да просто взять, немного этого интереса нихонец был готов продать.

Утро выдалось ясным: воздух прогрелся столь быстро, что вскоре после рассвета оно уже и не ощущалось как раннее утро.

Открытие турнира должно было состояться за час до полудня, но сбор – пока ещё – потенциальных участников начался гораздо раньше. Чего и следовало ожидать, место проведения не пышило великолепием, однако для подобного мероприятия подходило как нельзя лучше. Большой пустырь с разрыхлённой, присыпанной песком почвой (падать на такую было ощутимо мягче, чем на обычную) овалом окружали ярусов десять деревянных трибун. Две высокие каменные пристройки стояли здесь бог знает зачем, но вписывались в общую картину неожиданно органично. Оно настолько естественно походило на арену или тренировочную площадку, что вряд ли в иное время использовалось для чего-то ещё. Ну, разве что, неугомонная местная детвора должна была слетаться сюда, как рой мух на сладкое: если Курогане и впрямь ещё хоть немного верно помнил ребёнком себя.

По счастью организаторы неплохо говорили на общем языке, так что разобраться на месте не стоило нихонцу большого труда. По какому принципу происходил отбор, он так и не понял: желающих поучаствовать просто внимательно осматривали с головы до ног, точно выбирая лошадь, просили показать, что те вообще в состоянии держать в руке меч. Затем, если не разворачивали прочь, задавали пару штатных вопросов, записывали что-то в мятую книженцию и отправляли ждать начала где-нибудь поблизости. Курогане прикинул, что, скорее всего, выбирали просто тех, кто выглядел поприличнее да у кого снаряжение не рассыпалось в труху на глазах. Даже он не мог так точно определить на глаз, на что годен человек перед ним, пока просто стоит неподвижно.

Но желающих явно было немало, и действо грозилось затянуться дня на три, если б к организации этого хвалёного турнира подошли с той же серьёзностью, что к его рекламе. Бродя по внешней территории, Курогане наблюдал, как из ниоткуда наплывшие торгаши торопливо разгружают тележки. Постепенно людей становилось больше. Были среди них и женщины, дети – трибуны над ареной заполнялись на глазах, задолго до того, как публика в самом деле начала по ним рассаживаться. Тех, кто пришёл сюда не для того, чтоб только лишь поглазеть, Курогане выделил и насчитал в толпе человек тридцать.

Кто-то явно пришёл просто поразвлечься с тем же успехом, с каким мог бы устроить с парой-тройкой друзей гонки по округе на свиньях. Другие были настроены более серьёзно. Видел Курогане и тех, кто откровенно нервничал. Ему нервничать было не о чем, даже несмотря на то, что один из организаторов, кажется, оценил его экипировку весьма скептически: по сути, кроме простой одежды (и то, полностью оголявшей руки и прилично – торс) на нём больше ничего не было, только небольшой наплечник да кожаный рукав на всю левую руку. Скорее всего, судья просто оказался настолько впечатлён самоуверенностью ниндзя, что дал добро из чистого любопытства, чем это обернётся. В настоящий бой Курогане бы так, конечно, без крайней нужды не пошёл. Но здесь, пускай и должно было быть в ходу вполне себе настоящее оружие, шёл этот бой явно не насмерть.

В его собственной тарелке, никто ведь не мог запретить ему поперчить это пресное блюдо самому?

Дребезжащий перезвон звучал довольно нелепо – будто в несколько медных тарелок нестройно колотили со всей силы, – но достаточно громко, чтобы пробиться сквозь прочий шум и привлечь внимание. С высоты своего роста Курогане легко было найти, кто и куда их зазывал.

Одна из каменных башен находилась в непосредственной близости к выходу на арену. Там же зачем-то разбили – судя по всему, временный – небольшой шатёр. Другие участники периодически сновали туда-сюда, но Курогане было уже не до исследования новой локации. Терпеливостью он никогда не отличался, а ожидание, продлившееся всё утро, успело порядком затянуться.

Наконец оно завершилось.

На пары в первом раунде их, по всей видимости, распределили заранее. Первых состязающихся выпустили на арену – теперь по крайней мере было на что посмотреть в ожидании своей очереди. Хотя оказалось представление на вкус Курогане не очень зрелищным. Двое местных мужчин, оба одинаково неопытных, в даже не подогнанных по ним кожаных доспехах, обменивались ударами корявеньких мечей не более всерьёз, чем два дворовых мальчишки могли колотить друг друга палками. Впрочем, судя по искреннему оживлению, тут же зарокотавшему на трибунах, публика тут была не столь искушённой.

Четыре поединка закончились тем, что проигравшие, оказавшись на земле, сами охотно признавали своё поражение. Держались они при этом так, что складывалось впечатление, будто ни проиграть, ни выиграть тут на самом деле и вовсе было нельзя: будто затевалось всё совсем не ради этого. Ну да, конечно, ворчал про себя Курогане, косясь на их возмутительно беззаботные улыбки, точно у приятелей, шутки ради обменявшихся затрещинами за общим столом в кабаке. Примерно так оно по большому счёту и выглядело. Он-то пусть и несильно, но надеялся, что найдёт наконец-то небольшое развлечение хоть малость по себе: работа всё ж, неважно насколько интересная, была немножко не о том. Но выходило, что это была всего лишь очередная вечеринка-междусобойчик, где все, кроме него, знали, как полагается на ней «правильно» веселиться.

Насколько Курогане успел за последние несколько недель получше узнать местных, у него не выходило сказать о них ничего резко плохого, но и ничего существенно хорошего – тоже. В дом они чужаков, может, и не очень охотно пускали, но в остальном вели себя так приторно дружелюбно... особенно когда чего-то от тебя хотели. А ещё было у них всё как-то всё время через одно место. Но вели они себя, конечно, будто так и надо.

Следующая пара схваток, впрочем, выглядели уже посерьёзнее. Затем наконец настал его черёд.

Какой-то подкреплённой толикой чутья логикой организаторы, похоже, всё-таки руководствовались, подбирая друг другу противников. Глядя на них, ещё до начала настоящего боя можно было предположить, что оппоненты имели примерно равные шансы на победу.

Перед Курогане стоял довольно рослый, неплохо сложенный мужчина; с саблей наготове, он однако не торопился кидаться с ней в бой сломя голову. В сосредоточенном взгляде читалась настороженность. Возможно, он уже понял, что это будет не самый лёгкий бой в его жизни.

Но Курогане было по силам сделать это хотя бы самым коротким боем в его жизни. Обманным движением – будто вот-вот нападёт сам, – он попытался заставить противника двинуться с места. Тот поддался на провокацию слишком легко. Мужчина бросился на него, целясь в незащищённое плечо.

Курогане отбил удар своим мечом, даже не обнажая тот. Работа в кузнице подкрепила его знания и опыт и дала немало новых – глядя на эти дешёвые клинки, ниндзя знал, что на ножнах Гинрю и царапины не останется.

Главным условием победы было сделать так, чтобы соперник не захотел или не смог продолжать. Не метить в шею, грудь или живот, в прочие нешуточно уязвимые места, если те не были надёжно защищены – остальное же было в рамках дозволенного. Так что рань оппонент его в самом деле в плечо, вина лежала бы на самом Курогане. До сих пор на этой арене не пролилось ещё ни капли крови, но не давая другой возможности к себе подступиться, он просто не оставлял выбора тем, кому не посчастливилось бы выйти против него.

Парируя безо всякого труда стремительные, но слишком предсказуемые удары, Курогане несколько раз удержался от того, чтоб в слишком удобный для того момент рубануть остриём по эфесу, вышибая саблю у противника из рук. Тогда бой закончился бы едва начавшись. Незнакомец явно старался от всей души. И надо признать, некоторый опыт у него всё же явно имелся. Почувствовав, что не в силах ничего вынести для себя из этого столкновения, он отпрянул чуть в сторону и затем назад. Ниндзя сразу понял, что теперь тот пытается зайти сбоку. По-прежнему метя в его оголённую руку.

«Бесполезно» – хмыкнул про себя Курогане. Ведь именно в этой руке он держал меч.

Достаточно уверенно, но в последний момент оппоненту удалось увернуться, подпрыгнув над длинным лезвием Гинрю, рассёкшим воздух в направлении его ног. Курогане так и не вынул его, но попавшая по коленям катана, дополнительно утяжелённая ножнами, и без того могла запросто вывести их из строя.

Он сражался далеко не в полную силу, но стоило ему чуть разогреться – и вся тактика противника почти целиком вынужденно свелась к обороне. Продолжи Курогане сдерживаться ещё пуще этого, и в самом бое не осталось бы вообще никакого смысла.

Намеренно, он почти что дал мужчине полоснуть себя по бедру, но за считанный миг, отделявший его от этого, поймал лезвие оппонента мечом. Не ожидавший сложного, ювелирно точного маневра, в котором оба клинка под главенством Гинрю взмыли вверх, его противник резко выкинул руку вослед; но было видно, что гибкости его кисти не хватит. Сабля, отскочив, точно пружинка, отлетела на добрых несколько метров в сторону. Полностью обезоружив своего хозяина.

Хоть и проследив беспомощным взглядом её полёт, бедняга не сразу уразумел, что всё уже кончилось. Лишь то, что он и его клинок оказались порознь, конечно, не означало непременное поражение. Но он застыл на месте, как вкопанный, и острие Гинрю застыло в нескольких дюймах, направленное в него: в настоящем бою он был бы уже мёртв.

Густые брови налились тяжестью, венчая потемневший взгляд. Но ни словом не высказавшись ни на одном из существующих языков, вместо того, чтоб в сердцах выбранить нихонца – незнакомец кивнул ему с мрачной серьёзностью. Для Курогане, которому было, с чем сравнивать, этот поединок не стоил и выеденного яйца, но в самом оппоненте всё ж нашлось за этот короткий срок что-то такое, что заставило его проникнуться уважением.

С сократившимся ровно вдвое числом участников, турнир продолжился. После того, как выбыли на первом этапе все те, кто явился сюда самое большое на потеху публике, ситуация в амфитеатре начала накаляться. И всё же, в ожидании своего следующего поединка Курогане грезил о том, что лучше б каждого из оставшихся уже просто выкидывали на арену к нему лично: всё равно вышло бы быстрее, а главное – он не изнывал бы от безделья.

Его следующий противник оказался не искуснее, чем предыдущий. Разве что на обмундирование потратился чуть больше. И это как будто заботило его куда сильнее, чем само сражение: опасаясь вступать в открытую конфронтацию, он всё пытался не дать Курогане лишний раз ударить себя по резному доспеху (резьба, к слову, была практически как из-под руки самого Курогане, и даже нихонец признавал, что это далеко не комплимент); и боялся, не дай бог, распалить его настолько, чтобы ниндзя обнажил-таки меч! Смех да и только. Такой бой Курогане не хотелось затягивать даже приличия ради.

После него он сражался с пареньком ниже мужчины ростом головы на две: ловкий, шустрый, не слишком сильный на руку, но зато лёгкий и пронырливый, тот не иначе как рассчитывал использовать эту разницу между ними для собственного преимущества. Знал бы несмышлёныш, сколько таких же шустрых Курогане на своём веку уже намотал на Гинрю. В конечном итоге, и ему не удалось толком покрасоваться перед зрителями.

В общей сложности Курогане выиграл три раунда из трёх практически не напрягаясь. За чужими поединками он больше не следил (зная, чего ожидать от будущих оппонентов, упростил бы себе игру дальше некуда), проволочками же воспользовался, чтобы заглянуть таки в шатёр. Как оказалось, туда занесли лавки и даже несколько столов со стульями: часть для того, чтобы за ними могли расположиться участники, часть – сервировав закусками. Не самыми сытными, не самыми изысканными и подавно, но выглядело в целом поприличнее, чем то, что снаружи впаривали зрителям.

Курогане всё равно к ним не притронулся, лишь промочил горло да успел немного насладиться тем, что в разгар состязаний здесь больше никого не было. К тесноте нихонцу было не привыкать, да и людей вокруг себя он всегда вполне терпел... но куда приятнее всё же было, когда никто не жужжал под ухом – лишь ветер колотился снаружи об тяжёлое полотнище стен палатки.

Когда объявили официальный перерыв, в не слишком просторном шатре ожидаемо стало не протолкнуться – и заглядывать не нужно было, чтобы вообразить себе. Закрыв первую половину турнира, Курогане уже не стал туда возвращаться. Зрители с трибун тут же вновь рассыпались по округе. Поэтому, бродя среди деревянных конструкций, ниндзя приметил его издалека.

Кусанаги сидел на одном из самых верхних ярусов, локтями оперевшись на колени. Вместо него на скамье могли бы потесниться двое.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, – поприветствовал его Курогане, хотя по правде говоря, особого удивления почему-то при виде него не почувствовав.

— Я как-то упоминал, что кулаками махать не большой охотник, – заметил Кусанаги. — Но вот посмотреть – посмотреть иногда можно. А ты и впрямь не промах. Поздравляю с тремя победами.

— Приз только за первое место. Так что какая разница, – отмахнулся ниндзя. Почему-то многие расценивали такое как грубость, когда он всего-навсего говорил по факту, но в Кусанаги он, к счастью, уже давно обнаружил человека совсем не такого. А у Курогане правда не было ощущения, что он сделал нечто хоть сколько-нибудь значимое. Но в целом отношение к происходящему у него сложилось похожее: «иногда можно и так». Хотя оставшиеся бои ещё могли оказаться поинтереснее.

— Да тебе такими темпами до него уж рукой подать, – усмехнулся Кусанаги.

Между проработавшими бок о бок несколько недель мужчинами уже успели завязаться приятельские – если не сказать дружеские – отношения. Пускай Кусанаги и был существенно старше него, Курогане это не доставляло никаких неудобств; скорее уж с Соратой и Фумой, его ровесниками, в их совместные вылазки да попойки он порой чувствовал себя почти что нянькой. С Кусанаги им было о чём поговорить: и о работе, и о жизни. Редкому человеку приятно сталкиваться в свой выходной с начальством. Но Курогане был действительно рад, что нашёл его здесь.

А время, будь оно неладно, текло то невозможно медленно, то слишком быстро. Едва в голову Курогане успела закрасться мысль о том, что неплохо было бы подкрепиться перед последней парой раундов, как зазвучали гонги. Пробираясь обратно к шатру, он схватил по дороге не глядя кусок лепёшки из-под носа у случайного торговца, не глядя швырнул ему какую-то сумму денег. Скорее всего, даже чересчур щедрую, судя по тому, что ему даже не пискнули вслед. Хотя вряд ли кто-то здесь рискнул бы – после того, как он прилюдно заставил троих мужчин поесть песка.

Турнир возобновился, и четвёртого настигла та же участь очень скоро. Курогане, вне всякого сомнения, видел собственными глазами, как пацан воздел очи к небесам, как только понял, кто ему достался в противники. После чего сражался, как мог, но явно уже примирившись с неизбежным.

Следующего же человека, вышедшего на арену вместе с ним, Курогане, ровно как и Кусанаги, был в равной степени и удивлён увидеть перед собой, и нет. Расецу глядел на него безо всяких эмоций на лице, чуть более серьёзном, чем то, с которым сидел с ним за одним столом за ужином. Они несильно сблизились с тех пор, как при первой встрече едва не поколотили друг друга. Но для двух не привыкших церемониться мужчин, которые с трудом могли обменяться парой слов (не без помощи Фая и Шары), ужились они в итоге, надо сказать, вполне сносно. Чёрт знает, что Расецу на самом деле думал о нём, но враждебности от него больше не исходило. А Курогане попросту не нашёл в нём ничего, что его бы раздражало.

По сравнению с остальными участниками (но всё ещё больше, чем на нём самом), защиты на Расецу был минимум, зато оружие – почти что добротное: тот держал в одной руке сразу два серпа, полностью из стали, соединённых на концах рукоятей длинной цепью. На первый взгляд напоминало кусаригама*, только на порядок больше тех, что Курогане доводилось видеть... и то, что вместо обычного груза цепь оканчивалась с «другой» (тут уж и не разобрать, какая из них была «та», а какая – «другая») стороны точно таким же «кама», означало, что и техника боя должна была существенно отличаться. Всё, что Курогане мог заранее сказать наверняка: цепи следовало опасаться не меньше, чем лезвий.

Подняв на трибунах шум, лязг выскользнувшего из ножен Гинрю наконец пронёсся над ареной.

Воинственная душа Курогане пришла в ликование, когда он понял, что почти не сдерживается. Ему по-прежнему не хотелось по случайности снести здесь кому-нибудь голову на глазах у всего города, ещё и Расецу из всех людей, но псевдо-кусаригама, в руках столь искусно ею владеющих, не давала расслабиться. Железная цепь, извивающаяся и разящая, точно впавшая в неистовство змея, всё грозила опутать смертельной хваткой. Серп, походивший больше на косу, несколько раз пролетел совсем близко, бумерангом возвращаясь к своему хозяину. Ими противник держал его на расстоянии, но не настолько далеко, чтобы это можно было назвать «дальним боем»: который Курогане в схватке лицом к лицу считал блажью, граничащей с трусостью. Даже когда ниндзя наконец удалось подобраться к Расецу ближе, тот решительно встретил его лезвием к лезвию.

Пусть поражение южанина и было предрешено, он единственный смог вырвать у Курогане по крайней мере красивое поражение. Лезвие катаны замерло в паре дюймах от его шеи, и Расецу замер, и весь амфитеатр, испустивший в унисон вздох ужаса, замер тоже. Глаза мужчины на миг вспыхнули ледяным огнём. Но затем он выпрямил спину; спокойно опустил, вновь перехватив оба серпа вместе, своё оружие.

Не успев даже подумать об этом, Курогане пожал руку, которую Расецу протянул, когда мимо него уходил прочь с арены. Ниндзя же оттуда никто не гнал. Похоже, в этот раз долго ждать бы не пришлось.

Не прошло минуты, как с противоположной стороны арены твёрдой походкой к нему вышла женщина.

Тяжёлый, исполненный достоинства взгляд был устремлён прямо на него. В белых одеждах, закрытых доспехами не меньше и не больше необходимого, она походила на мраморную статую. Белоснежные волосы были аккуратно собраны и туго стянуты в пучок – лишь несколько небольших прядок выбилось, спадая на лоб тонкими, сверкающими на солнце серебряными нитями.

Странное дело: Курогане точно не видел её раньше среди других участников, иначе точно бы запомнил. Это несколько застигло его врасплох – даже не само то, что перед ним была женщина. На этот счёт у Курогане как раз не было никаких предубеждений. Его военачальником была женщина. Его первым наставником с тех пор, как он стал ниндзя, была женщина.

Скорее наоборот, причин опасаться противника у него на сей раз было куда больше. Каждый второй мужчина был – порой безусловно зазря – естественным образом уверен в своём боевом мастерстве, будто дарованном ему уже тем, что тот родился с членом между ног. Курогане понимал, что если уж женщина взяла в руки меч и вышла на эту арену – она совершенно точно знала, что делает.

Ниндзя критичным взором изучил экипировку оппонента. Два наплечника, наручи, утяжелённые сапоги надежно защищали колени, а лёгкая, но на вид прочная броня закрывала грудь и живот. При этом ноги выше колена, предплечья, а главное – шея: уязвимых мест оставалось ещё предостаточно. Даже в реальном бою один на один он, впрочем, редко встречал кого-то полностью закованного в латы. Такое чувство безопасности было донельзя искусственным, коль скоро приходилось жертвовать подвижностью. Очевидно, что тут приходилось расставлять приоритеты – но также Курогане учили тому, как можно было подобным образом сделать противника предсказуемым. Пока что все на этой арене сегодня (за исключением Расецу), выкидывая клинки первым делом целились в его правую руку.

Курогане бросился вперёд: после стольких посредственных стычек за сегодня он уже мог послать излишнюю осторожность к чёрту. Не моргнув глазом девушка отразила его удар со скоростью, с которой молния вспыхивает на штормовом небе.

Успешно защитившись, она стремительно перешла в нападение. Шквал дьявольски точных, быстрых, но в то же время наполненных ощутимой тяжестью атак обрушился на него напором, которого Курогане искренне не ожидал.

Он видел эту женщину в бою впервые, переживая «знакомство» сразу на собственной шкуре – она же явно успела понаблюдать за ним как следует. Она действительно предугадывала его движения. Он понятия не имел, откуда она вообще тут взялась, однако...

«Чёрт побери, наконец-то! Наконец-то что-то стоящее!»

Два лезвия со звучным лязгом скрестились вновь; оказавшись с незнакомкой нос к носу, Курогане заглянул в орлиные глаза. На лице точно держалась маска, но вот глаза: в глазах он почти разглядел своё же отражение, сквозь одновременно жар и холод, сквозь всё то же грозовое небо.

Курогане некогда было предаваться воспоминаниям или просто думать. О чём-то, кроме единственного существующего «здесь и сейчас»; о ком-то, кроме воительницы, рождённой сводами белого города. Но точь-в-точь тот же восторг, что он испытывал в тот момент, он помнил телом на уровне крови, кипящей в жилах. Не слишком расстроившись очередному отражённому удару, девушка подалась вбок, но Курогане умело пресёк этот манёвр. Выбросив вперёд свободную руку, он заставил противницу буквально подлететь в воздух, перекрутившись вокруг своей оси. Но та твёрдо приземлилась на обе ноги, тут же отскочив в сторону.

Дыхание едва сбилось, но ослабевший пучок теперь болтался на затылке. Воительница дунула, смахивая со лба волосы. Кровь, бурлившая не меньше его, хлынула к лицу.

Нет, определённо, никогда ещё тот день не возвращался к нему живее: не обращая внимания на взволнованные, негодующие крики дворцовых, в упоительном дребезге стали, ещё никогда не заливавшейся громче. До дрожи в руках. Пока оба не рухнули на колени совершенно без сил. И даже тогда императрица смотрела на него так, будто дух её, томившийся в унизительном плену недолговечного тела, всё ещё готов был порвать его на куски. А он глядел на неё так же, совершенно позабыв о том, сколько смертных приговоров должен был за это принять. Они больше никогда не сходились в сражении, но тот единственный раз, когда оба просто позволили себе полностью отдаться тщеславной жажде битвы – каждая его секунда стоила того.

Впервые за день трибуны пришли в такое неистовство. Под их громкое улюлюканье, воительница вновь перешла в наступление. Гинрю выдержал удар такой силы, что вибрация прокатилась до самого плеча мужчины. Он привык к тому, как оппоненты куда более хлипкой конституции пытались одолеть скоростью, но подумать о том, что эта женщина могла взять его и скоростью, и силой... Меж тем длинное лезвие пролетело в считанных дюймах от его лица.

Тогда взгляд Курогане и упал наконец на сам меч. Длинный, тонкий, словно кто-то на скорую руку из того, что под ней было, пытался воспроизвести хотя бы нечто похожее на тот настоящий нихонский меч, что держал сам Курогане...

...потому что так и было. Кому, как не ему, об этом знать. Он своими руками ковал этот меч.

На всю работу от начала до конца у него ушло дней пять: без спешки, параллельно продолжая помогать Кусанаги в кузнице, он в конце концов смог от начала до конца своими силами выполнить работу, за которую ему даже не было стыдно. Даже Кусанаги сказал тогда, что обычно свои первые мечи в этой кузнице подмастерья или оставляли себе на память, или их сбывали совсем уж за бесценок, но тот, что вышел у Курогане, можно было даже...

«...попробовать выставить в одной из их лавок по средненькой цене».

Интересно, какая доля ему теперь полагалась?

На считанные мгновения он отвлёкся на сам меч – который и так знал от и до, – вместо того, чтоб следить за державшими его руками. Ниндзя не мог вовремя не заметить странное, резкое движение одной из них. Но он попросту не успел его предвидеть. Резко сдёрнув стальную пластину со своего же плеча, воительница выкинула её вперёд, подобно щиту. Только с силой, вложенной в неё ударом меча, это был скорее снаряд.

Отброшенный им метра на три назад, Курогане рухнул прямо на деревянную изгородь, возведённую вокруг арены, разнеся ту в щепки.

Уперевшись ушибленной спиной в доски, он не смог бы быстро подняться на ноги, не рискуя под собственным весом повредить себе что-нибудь об эту шаткую конструкцию всерьёз. Он был вынужден смотреть, как под раскатистое ликование толпы над ними воительница движется к нему ровной походкой. Ещё не походкой победителя. Но всё вокруг как будто уже решило, что это стало бы неплохим финалом.

Всё, кроме Курогане. Не только потому, что он ненавидел проигрывать. Он просто отказывался давать этому сражению закончиться. Он лежал на земле, но внутри всё по-прежнему зудело и рвалось в бой.

Лезвие выкованного им меча поцеловало его подборок, вынуждая приподнять лицо. Воительница взирала на Курогане сверху вниз, с равнодушным удовлетворением. Она держалась с таким достоинством, и ей совершенно наверняка доставало для того причин; но он-то никак не мог столь быстро позабыть, как сильно заставил это пресное лицо измениться в неистовстве боя.

И если эта женщина думала, что он с ней уже закончил... ну уж нет.

Курогане видел, как слабо дрогнули тонкие брови, когда его собственные губы поползли в усмешке.

Ухватившись за острие, он сжал его: всё равно что голой рукой, заточенная сталь легко прорезала перчатку из дешёвой кожи, впиваясь в ладонь. Кровь сочилась меж пальцем, но Курогане не чувствовал боли, как если бы был в стельку пьян. Воительница не подала виду, но он уловил замешательство, в котором замерла её рука.

Он воспользовался им, чтобы резко дёрнуть на себя. В то же время, резко вогнав Гинрю в рыхлую землю на дюйм, Курогане одним махом поднялся на ноги. Абсолютное неверие отразилось в глазах девушки, когда с не меньшей, чем её, пластичностью и скоростью его тело взмыло над землёй; нагромождение досок под ним сработало в качестве трамплина. Точно вращаясь на одной оси, мужчина с женщиной поменялись местами. Следующим движением Гинрю рассёк воздух впереди. Рискуя лишиться части кисти, ещё не вполне вернувшая себе равновесие после выпада ниндзя воительница была вынуждена разжать пальцы. Пролетев добрых несколько метров, меч приземлился на арену.

Воительница ожидаемо метнулась за ним. Но застыла на месте, сохраняя безопасную дистанцию, когда Курогане преградил ей дорогу. В обычной ситуации у неё были все шансы по ходу схватки обогнуть его и добраться до утерянного. Но сейчас, единственный оставшийся при оружии, ход событий диктовал Курогане.

Не в силах скрыть существенного неудобства, которое он заставил её испытывать, воительница однако выглядела на редкость собранной. Выпрямившись, она потянулась к поясу. Курогане уже давно приметил этот странный предмет экипировки, что был надёжно на нём закреплён, но ему хватало более насущных проблем, чтобы ещё разбираться, что же это всё-таки было – покуда оно не играло никакой роли в текущем сражении.

Полоснув по земле, заставив при этом несколько крупных её комьев подлететь в воздух, из тугих колец распустился длинный кнут.

Сражение всё набирало обороты... вот только Фай почему-то совсем не чувствовал никакого волнения. Люди вокруг голосили только так, некоторые аж до хрипоты; и сидевшая рядом Шара искренне болела за нихонца, хоть тот и приходился ей всего лишь соседом (а впрочем, разве осталось ей за кого болеть ещё после того, как один большой пёсик неслабо клацнул за хвост другого большого пёсика?). Фай никогда раньше не видел подобного, но едва удовлетворил вспыхнувшее по-первости любопытство – тут же утратил к битвам весь интерес.

Всё равно, чем всё закончится, было весьма очевидно.

К чему его интерес был живее всех живых, так это не к чему, а к кому. Фай с самого начала знал, что спутался с военным. К тому моменту знал даже, что с отнюдь не простым военным. Но наконец впервые увидел его в настоящем бою. Отчасти потому, что Фаю было не с чем сравнивать, но интуиция, да и банально то, насколько он сам разбирался в искусстве владения своим телом, подсказывали, что тот был весьма хорош.

Он не мог по достоинству оценить его владение мечом или боевой навык, так что по сути Фаю не оставалось ничего, кроме как просто наблюдать за самим Курогане.

«Так вот значит какой ты в своей стихии». Имея перед глазами такое зрелище, которое он вполне мог назвать для себя открытием, Фай не мог да и не пытался остановить в голове поток смелых мыслей. В этой «стихии» все достоинства нихонца определённо представали взору как никогда. С детства окружённый не обделёнными хорошими данными представителями и своего пола, Фай был весьма насмотрен в этом отношении. Конечно, не как танцоры в залах – но крепко сложенный, с лицом, выведенным резкими, но выразительными линиями, наверняка даже не придавая тому в уме какого-то значения, Курогане обладал своей особенной мужской красотой.

Но красивее всего было то, с каким зримым упоением он предавался тому, что умел лучше всего. Глядя на него, Фай сам начинал испытывать это чертовски заразительное возбуждение, но вместе с тем – почти что зависть. Хоть день, чувствовал ли он нечто подобное, когда танцевал?..

Откусив совсем маленький кусочек котлеты, он бережно завернул остальное обратно в бумагу и отложил в сторону.

Курогане успел ранее немного размяться с цепью Расецу. Хотя кнут, безусловно, представлял бо́льшую опасность. Существенную опасность. По крайней мере, пока Курогане не удастся подобраться на расстояние в длину лезвия Гинрю. Вмиг они поменялись ролями: теперь ниндзя неохотно пятился в сторону, понимая, что мало что может сделать в данный момент, а преодолеть оборону противника будет не так просто.

С другой стороны, промедление его шансы тоже не увеличивало. Заранее принимая всё, что должно было случиться, Курогане бросился на воительницу. Успешно уклонившись от выброшенного ему навстречу хвоста, он отбил конец лезвием катаны. Неожиданный лязгающий звук при этом стеганул его по ушам.

Отбивая следующую атаку, Курогане смог присмотреться получше. Обычный на первый взгляд кожаный шнур, выходящий из кнутовища, покрывали маленькие тонкие металлические пластинки. Это должно было существенно утяжелить хлыст, но идея, воплощённая с умом, способна была обманывать ожидания. Птица, из плоти и костей, как он сам, парила в небесах благодаря тому, что природа догадалась сделать эти кости полыми. Стальная чешуя, в воздухе как будто раскрывавшаяся, даже походила на птичье оперение. Острые края выступали, грозясь с метким, самым мало-мальски сильным ударом содрать с противника кожу.

Это было уже далеко не цирковое представление. Но Курогане уже не мог сдать назад. Маневрируя в накаляющей волнение трибун близости от опасных пируэтов хлыста, он нацелился на его хозяйку. Характерный щелчок, сплетаясь со скрежетом металла, снова раздался прямо на его головой. И снова.

Держась на безопасном расстоянии, воительница продолжала осыпать его ударами кнута, которые пусть ни разу и не попали точно в цель, но помогали сохранять это расстояние между ними. Стоило Курогане сделать один лишний шаг ближе – и она отбрасывала его обратно.

Он хотел, чтобы она думала, будто и сейчас была его целью.

Совершенно естественно было для неё думать, что в первую очередь он захочет любой ценой добраться до неё. Воспринимая извивающийся над полем боя кнут как достойную того, чтобы с ней считаться, но всё-таки лишь помеху.

Наконец поймав удачный момент, Курогане дёрнул лезвие Гинрю, помогая петле из кожи и стали обвиться вокруг него. В этот раз воительница не торопилась выпускать оружие из рук. Сталкиваясь с кнутом, мечник должен был в первую очередь опасаться оказаться обездвиженным и обезоруженным. Она понимала, что преимущество в этот момент по-прежнему оставалось на её стороне.

Но Курогане не собирался давать ей достаточно времени на то, чтобы им воспользоваться. Лишиться в сражении фамильного меча было для Курогане унизительнее, чем просто оказаться поверженным – но оттого он шёл на риск лишь с ещё большей решимостью. Вместо того, чтобы попытаться снова выхватить оружие из рук противницы, он рубанул по не успевшей достаточно затянуться петле, посылая хвост назад вместе с ударной волной.

Отпрянув, воительница резко опустилась на колени. Ей удалось однако заслониться рукой. На мраморной коже теперь тянулся пунцовый след. Девушка подняла голову. Царапина на щеке сочилась тонкой струйкой крови.

Курогане приблизился. Нависнув над воительницей, он готов был дать отпор, если потребуется, продолжить схватку. Но чувствовал, как мышцы потихоньку начинает ломить от длительного напряжения.

Медленно осознание, насколько далеко всё успело зайти, накатывало волнами поверх того, что Курогане видел перед собой. Рана на руке, как мало бы его это ни волновало, саднила, а изорванная перчатка насквозь пропиталась его кровью. «След» на руке воительницы был на самом деле рваной раной, а плечи её тяжело вздымались.

На чистом общем языке та выдохнула:

— Думаю, на этом лучше остановиться. Я признаю поражение.

Из уважения Курогане отступил назад, давая ей спокойно подняться. Незнакомка заткнула скрученный кнут обратно за пояс. Затем взглянула на него ещё раз без слов и ушла с арены. Её меч лежал всё там же, нетронутый.

На этом турнир завершился.

──────── • ☽ • ────────

— Неслабо ты её, конечно. А ведь дамочке завтра ещё в королевском турнире участвовать, – посетовал Кусанаги, впрочем, едва ли в самом деле хоть немного беспокоясь о судьбе воительницы – вряд ли она в этом беспокойстве нуждалась, справедливости ради.

— Как эта женщина вообще попала сюда?

Найдя Кусанаги там же, где и в прошлый раз, Курогане растянулся на скамье рядом, хотя за тем же удобством мог бы просто усесться на землю.

— Я послушал, о чём тут судачили, – поделился мужчина. — Это леди Карура, из местной знати. Говорят, она каждый год заглядывает и на турнир для простолюдинов. От одного мало впечатлений, видимо.

Курогане новость ни капли не удивила. Он в состоянии был отличить технику фехтования, которую совершенствуют в верхах, от приобретённой в уличных драках. Мужчина с самого начала подозревал, что перед ним, скорее всего, какая-нибудь аристократка. Но ситуацию это нисколько не проясняло.

— Тут же деревенские мужики с палками развлекаются по сути, – пожаловался ниндзя. — Не спрашиваю, что ей тут вообще ловить, но так-то это разве... честно?

— Я тоже об этом подумал. Но эти утверждают, что она обычно отведёт пару раундов да уходит. Вроде бы, всерьёз при учёте побед её не принимают в соображение. Но сегодня она, похоже, ради тебя аж до конца дошла, – усмехнулся Кусанаги. — Теперь жалею, что не решился ставить в последнем сражении.

— ...Тут что, тотализатор есть? – нахмурился Курогане.

— Конечно. Думаешь, мне правда было бы охота в свой единственный выходной просто так смотреть, как вы тут морды друг другу бьёте?

Судя по тому, каким заметно приподнятым у Кусанаги было расположение духа, несмотря на несколько часов, проведённых прямо под южным солнцем, «просто так» уйти сегодня отсюда ему уже не грозило.

Скосив взгляд в сторону, немного рассеянно, не желая увидеть ничего конкретного, Курогане сделал это как раз вовремя. Сначала он видел плетущегося в самом конце процессии Расецу, затем Шару и наконец – его. Капюшон плаща плотно укрывал лицо и голову и от палящих лучей, и от ненужных внимания. В последнее время Курогане почти не вспоминал о том, что они вообще-то по-прежнему были в бегах.

Голубые глаза послали ему какой-то престранный взгляд, но сразу же как ни в чём не бывало раздался знакомый цветущий голос:

— Куро-сама! Чего ты там уселся один, а как же чествование победителя?

Публика к тому моменту уже успела поредеть и продолжала разбредаться, но их разговор всё равно поднял вокруг слишком много ненужного любопытства. Курогане это порядком раздражало. Не суждено ему было провести полный день, когда б его ничего не раздражало. Особенно с тем, как этот прилипала оказывался где-то рядом, даже когда не просили.

— Всё, что меня волнует – это где забрать деньги, – отмахнулся ниндзя.

— А тебя там как раз, кажется, ищут, – сообщил ему Фай. — Пойдём, пока не отдали кому-нибудь поприятнее на вид.

— Я им отдам!

В самом начале своего пути к очередной ночи, но солнце уже мало-помалу клонилось вниз. К тому моменту, как они вчетвером добрались до дома, кроваво-красный закат залил небо и прохладный ветер закружил над дорогами, поднимая пыль.

Курогане не озаботился заранее узнать, какой там была призовая сумма, но даже если его немного надули – в итоге она всё равно вышла довольно приличной. Что же пошатнуло его самообладание, так это то, что сверху неё ему ещё додумались всучить... живого осла.

«Да на кой чёрт мне этот осёл?!» – вспыхнул он, когда понял, что это совершенно точно была не шутка. Фай с непрошибаемой беспечностью заметил, что осла можно продать, на что Курогане ещё громче выпалил, что пускай тогда сами его тут же и покупают и не морочат ему голову. Но почему-то никому больше эта несомненно здравая мысль не показалась более хорошей идеей, чем просто оставить всё как есть. Швырнув спутнику повод, Курогане сделал вид, что не имеет к этому никакого отношения. Так что, строго говоря, домой они вернулись не вчетвером, а впятером.

Невероятно долгий день закончился праздничным ужином.