Предоставленного самому себе, занятого если только работой, на которой частенько оставалось лишь плевать в потолок – в Смарагдосе у Курогане оказалось больше свободного времени, чем он способен был потратить. Был вечер субботы, первого из двух его выходных, а он уже изнывал от тоски в тишине гостиничного номера, что мало-помалу начинал понимать эти внезапные порывы просто так взять да переставить мебель.

Начать можно было, например, с вот этого самого дивана, на котором он лежал, закинув ноги на подлокотник. Но для этого ему пришлось бы сперва поднять с него себя. Уже не так легко, как прежде, и с каждым днём всё труднее и труднее стали даваться Курогане подобные вещи. Пока он был в дороге, то не ведал усталости, но спустя недели здесь: нарезая разве что круги по одним и тем же улицам не такого уж и большого, как выяснилось, города, постепенно всё больше утомляясь бездельем и бессмысленностью – чем меньше телодвижений Курогане совершал, тем меньше ему хотелось совершать их вообще.

Подложив под голову жёсткую диванную подушку, он читал. Прежде, на родине, Курогане было практически не застать с книжкой в руке; почти всё, что было некогда им «прочитано», являлось исключительно заслугой Цукуёми, которая читала ему вслух после их занятий в качестве награды, если он их хотя бы не срывал. Он перерыл всю книжную полку, прежде чем нашёл что-то более-менее на свой вкус: какой-то приключенческий роман с минимумом описаний, не слишком побуждающий думать. Думал он и так в последнее время слишком много.

Казалось, всю нагрузку, тяжёлый недостаток которой испытывало его тело, взял на себя ум, который впахивал теперь за двоих. А у Курогане уже голова шла кругом.

Не сказать, что чтиво оказалось до такой степени увлекательным, но Курогане настолько не ждал больше ничего от этого дня, что когда впервые за долгое время поднял глаза на часы – было уже больше четырёх. Стыдоба какая-то: он практически ничего не делал, на что б могло уйти столько сил, а уже чувствовал, что не прочь плотно перекусить.

Он вспомнил, что Фай, кажется, с утра никуда не уходил: но всё равно безвылазно торчал у себя, куда Курогане в такие моменты не отваживался соваться. Только вот его уже давно было совсем не слышно.

Он взял это за оправдание тому, чтобы всё-таки сходить проверить соседа; заодно спросить, будет ли он ужинать: так-то для еды было ещё всё же слегка рановато. Он небрежно бросил книгу на диване и бесшумно подошёл к проёму, за которым начиналась комната мага. Отодвинув в сторону рукой тихонько затрещавший нитяной занавес, Курогане заглянул внутрь.

За всё время, с самого заселения, он бывал тут всего раз или два... имевшая единственного хозяина, комната даже пахла как-то иначе. Долго искать Фая глазами не пришлось, но увидел Курогане лишь его спину – и плечи, плавно вздымавшиеся под окном.

Ловким движением ниндзя сгрёб в кулак одним ворохом все свисавшие в проёме нити из бусин и, не произведя таким образом больше ни звука, даже когда переступив порог разжал кисть, медленно подошёл к нему.

Сразу несколько увесистых книг громоздились, открытые, друг на друге, из-под локтя Фая виднелись какие-то записи, но сам он лежал, положив щёку на сложенные на подоконнике руки. Курогане застыл, как вкопанный.

Всё-таки тот нечасто задерживался в последнее время в поле его зрения дольше, чем на полминуты. Да и застать его в столь уязвимом состоянии Курогане не был готов. Будить Фая он, конечно, быстро передумал, но и момент, чтоб развернуться и уйти, как-то упустил.

Обычно человек инстинктивно чувствует во сне, когда кто-то на него смотрит, и вскоре просыпается. Но Фай (Курогане, лёжа в постели, постоянно слышал его шаги за стенкой поздней ночью) даже не пошевелился.

Он всегда смотрел на него дольше, чем хотел смотреть. Замечал в нём больше, чем хотел замечать.

Он смотрел на принявшее совершенно безмятежное выражение – с каким засыпают только окончательно вымотавшись – лицо; на его изящные руки, совсем не как у него самого: c тонкими гибкими пальцами, ухоженные, даже ногти у него всегда оставались чистыми и коротко, ровно стриженными и в те времена, когда им помыться удавалось не каждый день. Недостаток сна, который он в последнее время, похоже, испытывал постоянно, по большому счёту никак не отразился на правильных чертах; на белой гладкой коже не было ни одной морщинки.

Светлые волосы, голубые глаза – на родине Курогане таких было днём с огнём не сыскать, так что неудивительно, что он по сей день иногда разглядывал юношу, будто всё не верил до конца, что так может выглядеть живой человек. Тогда в Альзахре Курогане совсем не тронула южная экзотика и местные, похожие на газелей дивы, а вот парня он приметил сразу. Если бы в тот день им случилось встретиться не в залах, а в публичном доме, Курогане накинулся бы на него и просто взял то, что хотел – чего бы ни захотел... правда, всё пошло бы прахом, открой Фай рот.

Но это не имело никакого отношения к тому, как он наблюдал теперь за чуть трепещущими длинными ресницами. С той диковинной зверушкой с глазами, очерченными синим, что Курогане видел, наверное, всего однажды, у настоящего Фая не было ничего общего. Выходило, Курогане обманули с самого начала: ведь положившая его всему встреча случилась между ним и чем-то, чего всё равно что и не существовало. Он, помнится, почувствовал, словно чего-то лишился тогда, встретив южанина во второй раз – но Курогане давно это не волновало.

Маг слегка поёжился, когда из зазора между рамой и приоткрытым окном повеяло прохладным ветерком. Курогане сразу же закрыл окно. Фай так и не проснулся.

На самом деле тогда в залах, среди всей этой экзотики танцуя завлекающие танцы, он был не таким уж красивым.

Но позже, когда они неслись вместе от погони, когда ругались из-за чего-то каждый день, когда поровну делили все обрушившиеся на них невзгоды спина к спине... после всего этого, он был.

Был красивым.

Белая рубашка с кружевом, которая даже выглядела дорого, сидела на нём идеально, поблёскивая похожими на жемчуг пуговицами. Вдоль шеи ниспадали платиновыми локонами чуть отросшие за эти месяцы волосы. Молчаливый, такой доступный и понятный хотя бы сейчас, вот бы он так никогда и не проснулся. Как бы жутко это ни звучало.

Курогане всё никак не мог выкинуть из головы недавний разговор с Юко. Только вот, почему он вообще пытался его выкинуть? Пока он ещё не начал избегать мыслей об этом, Курогане и сам успел всё обдумать: ведьма была права. Так что теперь у него по сути был план. Оставалось обсудить всё с самим Фаем, но никаких веских причин оттягивать это у него не было. Курогане обычно не ждал никаких «подходящих» случаев. И понимая, в чём же всё-таки дело, бесконечно злился на себя за это.

Глядя на Фая даже сейчас, он видел, насколько это всё было... безнадёжно. Немыслимо. Нет, несмотря на все свои недостатки, он был неплохим парнем. И он, прежде ужасно пассивный, ничего не воспринимавший достаточно всерьёз, в этом городе действительно изменился: по крайней мере, он сознательно начал делать что-то, чтобы измениться. Да и Курогане он в общем-то всегда так или иначе пытался отплатить за добро, в меру своих возможностей. Но в остальном, что касалось их отношений... южанин просто валял с ним дурака, любил поддеть так и эдак, просто чтобы увидеть его реакцию. Если и была где-то в этой голове хоть капля серьёзности – всё равно для Курогане было ясно: не сейчас и не с ним. Курогане знал, что и его самого это ни к чему не приведёт, и всё же его раздражала эта вдруг появившаяся в нём двойственность. При этом он твёрдо верил, что у него всё под контролем: до того раза, когда лицо Фая вдруг возникло перед ним в самый неподходящий для этого момент. Курогане засыпал, мечтая о том, что по пробуждении забудет о произошедшем... Но он не забыл. Это было не то же самое, что резко вспыхнувшее мимолётное влечение к полуобнажённому незнакомцу. Немного всё усложняло. Но ничего не меняло.

Мужчина тихо вздохнул. Он нагнулся, одной рукой осторожно подхватив сонное тело под грудью, а другой приподняв его за бёдра. «Если проснёшься сейчас, выкину в окно». Но Фай не проснулся. Как-то слишком уж просто всё-таки было его поднимать: не невесомый, но куда легче, чем ждёшь от взрослого мужчины. Курогане уложил его на кровать, набросив сверху тонкое одеяло.

Оставив его так, Курогане вышел из комнаты.

──────── • ☽ • ────────

На следующее утро он попытался поднять с ним эту тему сразу же после завтрака.

— Как успехи с этой твоей... учёбой?

Закатав рукава, Фай стоял над мойкой. Еду им приносили прямо в номер, вместе с тем забирая и то, что осталось с прошлого её приёма – так что мыть посуду необходимости у них в основном не было. Но вот чашки лучше было держать чистыми, если хотелось в течение дня попить чаю или просто воды.

— Да так. Нормально.

Бросил Фай не шибко заинтересованно. А Курогане попросту не умел «подводить» к нужной теме так, чтобы это выходило «естественно». Сразу повисло неловкое молчание, и в итоге ему ничего не оставалось, кроме как спросить напрямик:

— Ты не думал о том, чтобы обосноваться здесь?

Рука Фая замерла на полпути к его чашке, стоявшей рядом. Он опустил её, но ещё некоторое время постоял в задумчивости, и о чём он мог думать – Курогане не представлял даже приблизительно.

Затем он сел обратно за стол. С невозмутимым и по-прежнему совершенно непроницаемым видом он спросил... нет, это звучало практически утверждением.

— У тебя ко мне разговор, – Курогане кивнул. Расслабленно, Фай склонил голову чуть набок, как бы давая понять, что возражений у него нет.

По сути Курогане пересказал ему их недавнюю беседу с ведьмой, добавив немного своих умозаключений. Фай внимательно выслушал его, ничего не порываясь вставить поперёк; глядел прямо на него, редко моргая, но мужчине показалось, что под конец его монолога тот сделался чересчур уж спокойным – совсем не под стать тому, о каких важных вещах шла речь. И это как-то раздражало. Курогане не растекался мыслью, говорил только по существу и не так уж долго ораторствовал, чтоб можно было столь скоро потерять концентрацию, но именно такое впечатление возникло у него, когда дослушав его, Фай протянул так, будто с какого-то момента всё благополучно пропустил мимо ушей:

— О таком я... думал, конечно.

— И?

— Мне не кажется это хорошей идеей.

Курогане несколько опешил. Для него-то самым трудным было начать этот разговор: он не чувствовал, что морально готов к тому, что за ним последует; это был бы конец, причём внезапный и какой-то скомканный, словно изначальный план обрывался на полпути... Но приходилось признать: никакого плана у Курогане не было с самого начала, а роптали в нём теперь все эти совершенно не нужные ему чувства. Он «спросил» Фая, ведь последнее слово в любом случае оставалось за ним, но к тому времени для себя уже практически всё решил. Только не говорите, что ему ещё и убеждать этого дурня придётся, что решение это, несомненно, было самым верным!

— Почему? – сухо буркнул он, настороженно воззрившись на спутника.

Фай откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. Он выглядел довольно расслабленным, но еле заметная складка, пролёгшая между бровей, выражала... лёгкое неудобство. Точно так же, как Курогане уловил его настроение, он почувствовал настроение Курогане – понял, что назревает спор. При этом сам Фай как будто не видел здесь ничего, что хоть мало-мальски стоило бы споров.

— Смарагдос и правда выглядит, как самое безопасное место для кого-то, вроде меня, – начал он. — Но в этом ведь и проблема, тебе так не кажется? Останься я здесь – это будет всё равно, что повесить огромную табличку с моим портретом на городские ворота.

Да у этого города и ворот-то нет, подумал Курогане; в общем... доводы Фая ему не показались убедительными ни капли.

— Это место спрятано не настолько хорошо, чтоб о нём нельзя было даже узнать. Оно есть на картах. Мы же как-то узнали и добрались сюда, – напомнил блондин. — Сеиди в курсе моих «особенностей». Он не глуп, если он захочет свести издержки к минимуму – со Смарагдоса он начнёт искать.

Курогане фыркнул.

— Такая ли уж это проблема? Попасть сюда так просто он всё равно не сможет. Да и что-то я не слышал, что здесь позволяют кого-то красть ночью прямо из постели, завернув в одеяло. Пусть знает, сделать-то он ничего не сможет.

— ...Но это только всё усугубляет, как ты не понимаешь, – покачал Фай головой. — Именно то, что город действительно выглядит безопасным. Слишком. Он влиятельный человек. Ему бы только предположить, что я здесь – способ он найдёт.

— Мы уже достаточно далеко от Арда, – проворчал Курогане. — С чего им просто не оставить уже тебя в покое? Пускай подберут на улице какого-нибудь беспризорника, отмоют, вырастят – вот и замена.

Фай вздохнул. На это он не ответил, будучи не в состоянии, либо просто не желая объяснять, почему всё непременно должно было быть так сложно.

Что вообще за человек такой этот сеиди... и какие у них с Фаем были отношения, что тот был так преисполнен уверенности, что его достанут и на другом краю земли, если потребуется? Или опять всё сводилось к каким-то «культурным особенностям», из-за которых Курогане теперь выставлял себя ничего в таком не смыслящим дураком? Ну и ладно, пускай бы и был дураком, только что Фаю-то мешало изъясняться по-человечески вместо того, чтоб многозначительно вздыхать, закатывая глаза.

— В общем, я давно не рассматриваю это как вариант. А тебе, я думал, всё равно, – в конце концов протянул Фай.

— Да, но...

Впервые, наверное, за все те разы, когда они говорили о чём-то серьёзном, Фай нагло его перебил.

— Имей в виду, что если тебя начинает утомлять это путешествие, ты в любой момент можешь повернуть обратно.

— Да твою ж, речь вообще не об... в каком смысле? – Курогане осёкся.

— Если тебе кажется, что тебя кто-то здесь держит, это не так. Я ведь никогда тебя ни о чём не просил.

Курогане потерял дар речи. Он вытаращился на Фая, который и бровью не повёл, но увидев его реакцию, он...

Усмехнулся.

— Ладно, возможно, без меня тут всё-таки не обошлось, – развёл он руками. — Ты сам видел, что жизнь в качестве халис не такая уж и сладкая. То, что случилось, случилось бы рано или поздно. Но это правда, что в одиночку мне было бы сложнее это провернуть. Твоя помощь на первых порах пришлась кстати.

От одних лишь звуков этого голоса, его вдруг захлестнуло такое сильное отвращение, что Курогане стиснул зубы. Тогда как суть всё ещё доходила до него слегка с опозданием, вместе с неприятным холодом, ползущим вверх по его спине.

— Правда, я уже в Кайри подумывал о том, чтобы уехать одному, пока ты спишь, – тем временем продолжал Фай, — но передумал. Потом всё как-то устаканилось, и дела просто... шли своим чередом. Но здесь я обнаружил, что у меня, вроде как, есть реальная возможность подкопить денег да найти применение тому, что я умею, и... думаю, пора вернуться к этому разговору. Тем более, раз уж ты сам его завёл.

Меж тем в груди его вспыхнуло что-то обжигающе горячее. Курогане так привык, что Фай всё время ходил вокруг да около, чего-то недоговаривал. А тут вдруг разом вывалил как есть всю грязь, что до сих пор прятал за деланой улыбочкой – что ему аж не верилось. Не верилось... но увы, и на какую-то дурацкую шутку всё совсем не походило. Фай глядел на него почти снисходительно. Этого взгляда Курогане у него ещё не видел.

— То есть, ты мне сейчас прямо в лоб говоришь, что просто меня использовал всё это время? – прищурился он.

— Пожалуй.

Куда-то совсем не туда они зашли с этой беседой. Курогане жалел, что не может просто забыть всё, что только что услышал. Нет, тогда бы он просто дальше оставался в неведении, что над ним просто потешаются за спиной, чтобы отмахнуться, как только в нём отпадёт необходимость... настолько, что ему заявят об этом в глаза, вот так совершенно бесстыдно, взирая на него сверху вниз, хоть между ними по-прежнему было полголовы разницы.

— Я знаю, что тебе тут не нравится. Мне уезжать пока рано... Но это лишь вопрос времени и не обсуждается. И тебе необязательно меня ждать, раз уж мы всё равно пойдём своими дорогами.

И всё же, пока гнев ещё не захлестнул его полностью, он попытался возразить что-то. Но Фай снова перебил его, с тенью холодной, практически циничной улыбки на губах.

— Езжай домой, Курогане.

Тут у него уже не осталось слов. Мужчина стиснул руку в кулак, но заклокотавший в нём гнев был так силён и так парализующе сильно было в нём само желание вдарить блондину по лицу, что он просто не смог этого сделать.

— ...Да пошёл ты.

Выплюнул Курогане с такой сильной, искренней ненавистью, что тяжестью этих слов можно было расплющить в лепёшку, стерев в порошок кости. Но тот даже не дёрнулся. Пнув по дороге стол, Курогане встал и размашистым шагом убрался восвояси.

Разговор был окончен.