Дворец Ширасаги, являясь главной резиденцией императорской семьи, должен был оправдывать сей статус определённым размахом. Фактически, «дворцом Ширасаги» звалась вся та территория примерно в семьсот тё*, помимо главного здания включавшая в себя ещё около тридцати небольших построек с разным назначением и весь внутренний двор. Три поколения назад строившийся изначально скорее как форт, всем этим замок оброс постепенно. И теперь бродить по его бесподобным садам спокойным шагом можно было часами. Ну, или столь необъятно огромными они казались им тогда, потому что они были детьми.

Принцесса Томоё позвала его на очередную прогулку; в тот день Аматерасу-о не было во дворце, и Курогане знал, что это означало для них. Они шли по каменной тропинке вровень, и он мог, почти что не озираясь по сторонам, говорить в полный голос, не выбирать, как девчонка праздничное кимоно, каждое слово и не переживать о том, что вдруг нечаянно как-то недостаточно «уважительно» на неё посмотрит. И ведь всё это какой-то показухи ради: сама принцесса никогда б не оскорбилась тем, что он «неправильно» перед ней сидел. Если, конечно, у них не был урок этикета и она не пыталась ему битый час до этого втолковать, перед кем и в каких ситуациях он обязан сидеть в сэйдза**.

И даже тогда, она не злилась. Час, два, три – она готова была за редким исключением потратить на него столько времени, сколько Курогане требовалось, чтобы сдаться и хоть мало-мальски усвоить то, что от него требовалось усвоить, сделать то, что требовалось сделать. Пожалуй, Цукуёми была слишком терпелива. Ну как она не могла просто уловить, в какой момент Курогане совсем не охота было заниматься зубрёжкой, обсуждать с ней чересчур заумные темы и выслушивать нотации. Так и сейчас она, кажется, пыталась что-то ему втолковать, уже начиная еле заметно хмуриться, когда Курогане страсть как хотелось размяться и выплеснуть энергию – вне ученических залов, где приходилось повиноваться наставникам. Он умел, кто бы там что ни говорил, придерживаться строгой дисциплины, когда деваться было больше некуда – но в конце концов, это так докучало.

А с Цукуёми они были ровесниками. Ну и что, что девчонка являлась вдобавок принцессой. Воспитывалась иначе, читала всякие сложные книжки, но не значило же это, что она могла быть намного умнее него.

И оттого у Курогане время от времени возникало прямо таки зудящее желание поставить её на место.

— Куда это ты? – всё ещё храня самообладание, но повысив голос просто с тем, чтоб тот мог догнать рванувшего вперёд мальчишку, окликнула его Томоё. Курогане вбежал на деревянный мостик, перекинутый через искусственный пруд. Покрашенный ярко-алой краской, он глухо стучал под ногами.

Нет, разумеется, он не делал этого со зла или из-за какой-нибудь затаённой к принцессе неприязни. Он вовсе её не ненавидел. Но и не любил. В ту пору она для него просто... существовала. И всё же не было у него человека ближе: сами обстоятельства сложились так.

Но они оставались детьми.

У самой поверхности воды плавали карпы. Глядя вниз на их упитанные тушки, пестрившие белыми, чёрными, рыжими пятнами, Курогане каждый раз испытывал дикое желание порыбачить, как в былые времена в Суве, когда они с мальчишками со всей округи топтались по мелководью и хватали перепуганную рыбину прямо голыми руками, и дружно хохотали над теми, у кого та выскальзывала из пальцев, по дороге возмущённо хлестнув по ним хвостом... во дворце б ему, застав за таким развлечением, непременно бы всыпали по первое число. Да и какое тут развлечение, если соревноваться ему было больше не с кем.

— Ты опять совершенно меня не слушаешь, – упрекнула его принцесса; она продолжала идти за ним, но при этом ни капли не ускорила шага. Впрочем, в своём кимоно она б сильно не побегала, если бы и захотела – тут Курогане ей готов был даже немного посочувствовать.

— А ты что, что-то интересное рассказываешь, чтоб слушать? – отбрыкнулся от неё Курогане.

Девочка замерла на миг, но только для того, чтоб ещё более твёрдым, преисполненным какой-то почти зримой решимости шагом двинуться на него. Курогане почувствовал, что такими темпами ему и правда может в итоге не поздоровиться... конечно, если она до него доберётся.

Лёгкая ножка в гэта ступила на мост, и в ту же минуту Курогане спрыгнул вниз.

Высота была небольшой, хотя для ребёнка – не незначительной. Но он был подготовлен, а всякую жалость к себе давно изжил на тренировочном поле, где никто не трясся над парой лишних синяков; поэтому ловко приземлился на обе ноги прямо на усыпанное крупной галькой дно. Вода едва доставала ему до колена. Выпрямившись, Курогане поднял голову. Оттуда, где он только что стоял сам, на него теперь взирала Цукуёми.

Плотно стиснув губы, она... да, пожалуй, она выглядела разозлённой. Учитывая, что никогда ещё при нём принцесса не срывалась на крик и уж тем более не опускалась до рукоприкладства (в отличие от некоторых его бывших наставников), уже того, что она стояла, напряжённо выпрямившись, с руками, прижатыми к телу, и буравила его взглядом, было достаточно, чтоб сделать вывод, что терпение её подошло к концу.

С другой стороны, а что она могла ему сделать, стоя там? Да ничего! Курогане лопался от довольства, понимая, что это его победа, и ни капли не стеснялся в упор, с вызовом глядеть на неё в ответ. Ему было любопытно посмотреть, как она поступит.

Она до последнего, похоже, надеялась, что одним гневным взглядом заставит его вылезти на сушу и остаток жизни вести себя исключительно подобающим образом. Возможно, с кем-то, кроме Курогане, это и сработало бы. Но затем постепенно, молча, она как будто пришла про себя к какому-то заключению. Она аккуратно подобрала над землёй подол кимоно; на мгновение мелькнули белые таби*** – и раздался шумный всплеск.

Курогане успел отскочить на приличное расстояние, так что остался относительно сухим; не то чтобы, конечно, его это волновало больше, чем то, что произошло. Девочка же оказалась в воде по пояс, приземлившись на колени, но по крайней мере несколько слоёв ткани порядочно смягчили падение. Она поднялась на ноги. И она по-прежнему смотрела на Курогане.

А у него в голове было пусто. Где-то с минуту мальчик не мог свести в ней одно с другим: вот Цукуёми стояла на мосту, а вот уже какая-то девчонка, выглядящая точь-в-точь, как она, стояла перед ним мокрая до нитки, и сдержанное, но всё-таки как будто с каким-то затаённым злорадством торжество было теперь уже на её лице.

Её верхнее кимоно заметно потяжелело от воды, но даже для с ног до головы вымокшей, достоинство, чтоб не начать сбрасывать с себя одежду перед без пяти минут мужчиной, значило для неё больше этого неудобства, которое она продолжала терпеть... и терпеть, ничуть не теряя в своей убедительности. Курогане следовало упасть лицом в землю и вымаливать прощение, даже если б для этого, учитывая его нынешнее положение, ему пришлось бы утонуть.

Вместо этого он топнул ногой, послав в неё столп брызг.

...Ну а что, мокрее бы она всё равно уже не стала!

Да, наверное, он должен был быть напуган до смерти, но может, в его ещё невызревшем уме что-то от страха же и повредилось настолько, что ему лишь сделалось веселее. Томоё громко выдохнула и, нагнувшись, ударила рукавами по водной глади – отвечая ему тем же.

Распуганная рыба смылась искать себе место поспокойнее, обнажив дно, на котором поблёскивали золотые монеты: должно быть, приплывшие сверху по течению от храма Цубаки****. Курогане был готов к тому, что его всё-таки поколотят, но вскоре над прудом уже звенел весёлый девчачий смех. Дети носились по мелководью, пока шум наконец не привлёк внимание дворцовых.

Что было дальше, Курогане помнил смутно. Такое ощущение, что в суматохе он запнулся и приложился головой об крупный камень, потому что вот его волокут по деревянному полу, а вот он уже, успевший немного обсохнуть, стоит со спущенными штанами и розги без остановки осыпают его ударами по ногам, оставляя саднящую боль.

Это было не первое его наказание. Виноватым он себя не чувствовал, но и желания выть от несправедливости больше не чувствовал тоже. С годами он сжился с идеей, что иногда ты просто делаешь что-то, понимая, что понесёшь за это наказание – заслуженное в той или иной степени, – но жалеть ни о чём ты не будешь. И если потребуется, сделаешь это снова.

Когда он уже ждал, что сейчас с него стащат ещё и трусы и ближайшие пару недель он не сможет не только нормально ходить, но и сидеть – в комнату, тяжело дыша, влетела принцесса. Уже переодетая в сухое и чистое, она широко распахнула глаза при виде Курогане. Старшей сестры не было во дворце – и хотя принцесса была его «соучастницей», не повиноваться её слову слуги не могли, если не хотели поменяться с ним местами.

Придерживая его под руку, Томоё помогла ему добраться до его комнаты.

— Прости, – тихо произнесла она.

— За что? – спросил Курогане на полном серьёзе. Но девочка так и не ответила. Больше они ни за чем подобным не попадались... хотя это не значило, что попадаться было не за чем.

А потом они повзрослели.

Сейчас Курогане было странно порой жить с мыслью, что когда-то их отношения успели побывать такими. Он делал скидку на то, что они были детьми. Курогане никак не мог взять в толк, что имела в виду Томоё, частенько говоря ему, что он ни капли не изменился, чем должна была подразумевать, что он остался тем ребёнком. Норов у него, конечно, остался его, но дури с тех пор порядочно поубавилось: он немного остыл, научился признавать авторитеты и выполнять приказы. Ты обязательно взрослеешь, хочешь ты того или нет. Особенно когда делаешь это с мечом в руке, в пятнадцать лет становясь шиноби, и никто не спрашивает, хочешь ты этого или нет, и никто даже не объясняет заранее, что это вообще такое. «Из тебя шиноби, как из монахини императорская наложница», – сказала ему Сома в самом начале его обучения; можно сказать, всего, чего он добился на этом поприще, он добился исключительно назло тем словам. Ему и самому-то эта роль никогда не нравилась. Просто это было обязательным условием, чтобы он мог выполнять свою работу как телохранитель принцессы.

...Он обнаружил, что уже давно толком не вспоминал ни о Нихоне, ни о Томоё. Зато после произошедшего воспоминания нахлынули на него все разом. Крутились в голове целыми днями без остановки, будто напоминая «Ну и что ты до сих пор здесь делаешь?». Курогане устало вздохнул, прислонившись затылком к холодной поверхности металла. Не помогло.

Боги, да он был бы последним безмозглым – и к тому же, наивным – придурком на свете, если бы не предвидел такое с самого начала. Он не рассчитывал со стороны парня на какую-то глубокую привязанность. И он прекрасно видел, как им манипулируют с самого начала... иногда не самые сильные люди действительно вынуждены так поступать, чтобы получить от жизни желаемое (хоть обычно такие и вызывали в нём презрение). Что не отменяло того, что всё, что Курогане для него сделал, он сделал по своей воле. И ему очень хотелось бы сейчас жалеть об этом. Хотя бы из самоуважения.

Никаким открытием это открытие не стало, просто, приходилось признать, собственными ушами услышать всё именно так, как оно обстояло, от человека, который был ему – чёрт бы его побрал! – небезразличен, было... неприятно.

Прошло три дня, которые с виду не слишком отличались от их «общения» пару недель до этого, просто теперь Фай игнорировал его полностью. Да и сам Курогане, в свою очередь, начал его избегать. Он удержался от рукоприкладства в тот раз, но не был уверен, что желание не вернётся к нему, если он снова увидит на его физиономии то выражение.

И при этом он как будто всё чего-то ждал. Ему прямо посоветовали собирать вещи. У него не было ни единой причины больше здесь находиться, но Курогане продолжал ходить на работу в магазин, вечером возвращаясь в гостиницу, просыпался утром, завтракал, снова шёл в магазин... Как если бы ничего не произошло. Так не могло продолжаться вечно, и он сам уже это чувствовал. Но словно давал себе этим какую-то отсрочку, пока наконец соберётся с мыслями.

Потому что он всё ещё сомневался. С того дня Курогане всё не мог отделаться от ощущения, что что-то было в случившемся в корне неправильное, что не давало ему воспринимать его таким, каким оно выглядело. От южанина всегда отдавало неким притворством, но стоило Курогане потушить в себе эмоции – и ему начинало казаться, будто тогда от него как-то по-особенному разило фальшью... Или он всё-таки был тем безмозглым, наивным придурком. Безмозглым, наивным, влюблённым придурком, к тому же.

Как он пришёл к тому, что то было именно это чувство, если сравнивать ему было не с чем? Да нет, как раз таки, в несколько ином ключе, но хотя бы один возможный пример для сравнения у него имелся. С Томоё они были близки с детства, но к принцессе Курогане никогда ничего подобного не испытывал. И не потому, что она была женщиной – нет, здесь у Курогане на свой счёт никаких сомнений не имел, он видел на своём веку весьма привлекательных женщин, просто ни разу ему не встретилось привлекательной настолько, чтоб это заинтриговало его больше, чем хорошая драка. Да, она была принцессой, и его госпожой – что ж, а Фай был рабом, «собственностью» влиятельного человека другого государства, которое при худшем раскладе рисковало из-за его необдуманных поступков стать враждебным, и его это не остановило. После достаточно угрожающих предупреждений императрицы, сделанных ещё мальчишке, о том, что его ждёт, если он однажды позволит себе лишнего по отношению к её сестре, он бы, конечно, вряд ли посмел... но ведь он никогда и не хотел.

Каждый день этого путешествия с первой его минуты он, можно сказать, делал между ними выбор. И каждый день он выбирал Фая. Между принцессой, подле которой поклялся быть до конца жизни, и каким-то парнем, который не значил для него ничего. Нет, так не бывает. Выходит, что-то всё-таки значил.

Но стоил ли сам парень того, тем более, если не разделял тех же чувств и на половину – был совершенно иной разговор. Может, пора уже было Курогане подумать о себе. О том, что для него было бы на самом деле лучше. В это время года – когда начинала желтеть листва – близ дворца Ширасаги было особенно спокойно и красиво...

Судя по занимавшимся в его желудке волнениям, близился час ужина, но Курогане всё не мог сдвинуть себя с места. Во второй половине дня он должен был встретиться с другим торговцем и передать от него что-то одному из клиентов ведьмы, но уже на месте выяснилось, что их планы претерпели в последний момент некоторые изменения. Больше от него на сегодня ничего не требовалось, и Юко разрешила ему идти домой сразу же, как он покончит с этим поручением, так что... в итоге он освободился раньше, чем планировал. Не то чтобы его это не радовало. Но и деть себя Курогане по сути было больше некуда. В гостиницу ему возвращаться не хотелось.

С одной из перекладин той металлической конструкции, на которой он сидел всё это время, открывался вид на уходящую вверх по улице длинную лестницу. Чудную лестницу, надо сказать: то ли расписанная красками, то ли выложенная мозаикой, она переливалась всеми цветами радуги, уместившимися в незатейливых природных сюжетах, постепенно сменявших друг друга ступенька за ступенькой, от цветочных лугов до реки с её обитателями, и до самого неба с сияющей в нём белой луной. Чуть дальше, на самой верхушке, играла группка местных детей. Курогане без большого интереса наблюдал за ними; не имевший больше на поясе меча, пытаясь деть куда-то руки, он начал совать их в карманы, сейчас ему надо было куда-то деть глаза. Немного позже он, конечно, обратил внимание, что играл молодняк уже не над лестницей, а на самой лестнице.

И только он успел отвлечённо подумать о том, что местом для игр она была, наверное, не из тех, какие одобрялись беспокойными мамашами, как что-то маленькое, но очень быстрое промелькнуло, вынудив его напрячь зрение. Детская фигурка плавно скатилась вниз вдоль перил, но в том самом месте, где они резко меняли угол наклона, стало сразу понятно, что ума в этой головке было поменьше храбрости. Курогане сам не заметил, как выскочил вперёд, чтобы поймать девчонку, что весила в его руках не больше кошки.

Тут же поставив ребёнка на землю, он возмутился:

— Какие-то чересчур опасные у вас игры, нет?!

— Ну и что, я не боюсь упасть! – голосисто воскликнула та у него под ногами. Сбившиеся в кучку её друзья, сплошь мальчишки – ну, тут всё сразу стало понятно – прыснули, за что мелкая метнула в них, без сомнения, самый грозный взгляд, на который была способна.

— С них как с гуся вода, они носы порасквашивают – на следующий день уже не видно будет, – проворчал Курогане. — А за тебя обидно будет.

Сам при этом понимал: если малая всегда так развлекалась, да ещё и не прочь была погеройствовать перед остальной ребятнёй, его увещевания услышаны не будут. Но промолчать не мог хотя бы потому, что взявшийся из ниоткуда, чуть не убившийся у него на глазах ребёнок вызвал у него... определённое раздражение.

Впрочем, Курогане был, наверное, и сам виноват. Хоть и пустующей, уселся-то он на детской площадке.

Лучше б его так больше никто не застал: бог знает, какой у него вдобавок мог быть видок, учитывая, что последние несколько минут он думал об этом балбесе. Курогане посетила идея вернуться в магазин, перекусив где-нибудь по дороге, и провести ночь там. Ну и что, что тогда ему пришлось бы иметь дело с ведьмой – она его просто бесила. В глубине души он был бы даже рад, если бы кто-нибудь его выбесил, а он бы отвлёкся на этот гнев. А к уж утру-то следующего дня бы непременно привёл свой разум в порядок и уже знал бы, что со всем этим делать.

Меж тем ощущение чьего-то ещё присутствия не желало его оставлять. Курогане недовольно покосился на так и стоявшую в нескольких метрах от него девочку. Товарищей её было не видать – не иначе как все уже давным-давно ушли играть дальше, – а эта всё не спускала с него пытливых глаз.

— Чего тебе? – сухо буркнул мужчина, потеряв терпение.

Он видел, как её зрачки стали немного больше. Курогане был откровенно не в настроении для... вот этого всего. Только единственным вариантом, чтоб не чувствовать себя неуютно, ему виделось встать и уйти в надежде, что та за ним не увяжется (а если увяжется?). Однако уйти куда? Он до сих пор не определился.

Она вдруг резко вскинула ручонки вверх; что-то блеснуло. Курогане вновь по инерции поймал это: разжав кулак, он обнаружил на ладони – местную, судя по гравировке – монету.

— Это ещё зачем? – спросил он с недоверием. Но мелкая его проняла: он был почти заинтересован.

— Папа нам с братьями всегда говорит, что за хорошие вещи, которые тебе сделали, надо платить, – заявила она. Курогане хмыкнул.

— Что, обязательно буквально?

— Нет, но у меня есть только она.

Повертев монету между пальцев – испытывая серьёзные сомнения на этот счёт, – Курогане поинтересовался:

— И что, много на неё можно купить?

— Не очень, но на мороженое в ларьке за углом должно хватить, – деловито ответила девочка. — Если сделать вот такое лицо, – и сложив ручки на груди, она слегка поджала губы, изобразив просящее, до крайности жалобное выражение.

Случайно дёрнув головой, она тут же кинулась поправлять сползший на лоб берет. Нежного кораллового цвета волосы, обрамлявшие её уши, слегка растрепались, но выглядели мягкими, ухоженными; белое, на подобие матроски, платьишко не иначе как какая-то местная магия весь день берегла от пыли и грязи. Похоже, сейчас ей удалось улизнуть из-под надзора старших, но в целом за девочкой, похоже, неплохо следили. Наблюдая за ней, Курогане не смог сдержать наползающей на лицо ухмылки. Симпатичное пухлое личико и боевой дух – вырастет девчушка, что надо. Ещё б только не заговаривала так легко, пока хотя б до плеча таким доставать не начнёт, с каждым незнакомым двухметровым мужиком на пустынной улице.

— Ну вот и купи тогда лучше себе мороженого.

Сказав это, он, не прикладывая слишком уж много силы, бросил монету обратно. Девочка подпрыгнула, едва не шлёпнувшись лбом в песок, но всё-таки поймала.

— Я могу что-нибудь сделать, – не успокоилась она. — Помочь с чем-нибудь. Какая вам нужна помощь?

Не спросила даже, нужна ли ему вообще помощь, сразу «Какая?». Может, поэтому Курогане, как-то не успев особо подумать, протянул:

— Да решить кое-что не могу. Только к тебе это не имеет никакого отношения.

— Тогда это волшебная монетка! – мигом нашлась мелкая заноза и радостно подкинула её в воздух. За неимением выбора Курогане снова поймал.

— Волшебная?

— Ага, – уверенно закивала девочка. — Поможет принять самое правильное решение!

Надо ли говорить, что так она могла б выдумать ещё что угодно, в зависимости от того, что Курогане сказал бы. Так наивно, что только ребёнок и мог догадаться. Но именно поэтому даже думать об этом слишком много было бы глупо.

— Ладно, посмотрим, – сдался он, предчувствуя, что иначе они так долго будут перекидываться этим несчастным медяком.

Девчушка просияла.

— Удачи! Ой, только мне уже домой пора!

— Давно пора, – не сумел Курогане не побрюзжать ещё немного напоследок.

Бессмысленный вышел разговор... но забавный. Иначе Курогане не стал бы заострять на нём столько внимания. А так, когда липучка скрылась из виду, он не поленился ещё раз изучить вверенное ему «состояние».

На стороне с номиналом была цифра «2», на другой – какая-то рыба. На карпа из императорских прудов она совсем не походила. Значит и скорое возвращение в Нихон означать не могла. Что ж, заключил про себя тогда Курогане, если выпадет рыба – он рискнёт последовать за этим странным, откуда-то возникшим у него предчувствием. Если выпадет двойка... значит, двойка.

Он подкинул монету высоко над головой и всё равно ловко поймал, пришлёпнув к тыльной стороне руки. Без лишних церемоний убрал ладонь.

Выпала двойка.

Всё было настолько плохо, что даже якобы волшебная монета считала, что пора ему бросать это неблагодарное дело да выдвигаться домой. Сунув её в карман, Курогане взял направление до гостиницы.

Нет, всё-таки, он был ещё в состоянии принимать решения сам.