Курогане на полушаге замер на пороге, по старой, последних дней памяти не решаясь войти в комнату, в которой уже был Фай. Но стоило ему, разозлившись на себя же за это, сосредоточенно стиснуть кулак вокруг ручки и закрыть за собой дверь – разум его сразу сделался ясным. Яснее некуда.

Тем лучше, что он может тут же прояснить всё, здесь и сейчас. Его время стоило не так дёшево, как у этого гада, похоже, сложилось впечатление.

— Есть разговор, – подойдя к нему, сурово буркнул Курогане.

Приникнув к одной стороне дивана, Фай сидел, чуть склонившись над лежавшей на его коленях книгой. В его глазах читалось, как в то мгновение он неминуемо утратил связь с текстом, в который до этого был погружён. Но на Курогане даже не посмотрел.

— Мне казалось, мы уже обо всём поговорили, – неохотно протянул он.

— Мало ли, что тебе казалось, – огрызнулся Курогане, однако в голос его при этом не проникло... лишней ярости. Он был в ярости, по-прежнему где-то глубоко внутри. И если по итогу сегодняшнего дня ему всё-таки захочется хорошенько отделать блондина, он вряд ли сумеет себя остановить. Но сейчас, пока что, он был больше настроен на другое.

Фай издал тихий вздох – и только. Судя по забегавшим по направлению строк в книге зрачкам, умудрился даже вернуться к чтению, совершенно безразличный к стоящему над душой ниндзя.

— Что, столько трепался несколько месяцев, что уж вытрепал всё? – не выдержал Курогане.

Он привык, что люди обычно куда быстрее улавливали исходившую от него и его нетерпения угрозу. Но пускай на сей раз скорее поздно, чем рано – чего хотел он, как всегда, добился. Фай аккуратно закрыл книгу.

— Ты прав. Я объяснил тебе в прошлый раз, почему твоя идея несостоятельна. Если это вышло недостаточно доходчиво – мне правда больше нечего сказать. И я, честно говоря, удивлён, что тебе ещё охота со мной о чём-то говорить, – он встал.

— Охота или не охота – сам разберусь. Усложняешь.

— Это ты всё усложняешь, – протянул Фай уже с видимым раздражением и – наконец-таки! – покосившись на Курогане. Вместе с тем он уже наметил путь к отступлению, нацелившись в направлении своей комнаты; будто в ней бы он вдруг сделался для Курогане недосягаемым... ну, все эти недели он, может, и уважал его право на личное пространство, а сейчас-то был намерен прежде всего довести дело до конца. Но и вынудить его бегать за собой по всему Смарагдосу Фай мог даже не рассчитывать. Курогане ухватил его за локоть.

— Мы не закончили, – прорычал он.

— ...Больно.

Плотно сомкнув вытянувшийся, но далеко не в улыбке рот, Фай наконец взглянул на него лицом к лицу, и по нему Курогане понял, что парень не преувеличивает. Ниндзя ослабил хватку; но совсем его руки не выпустил.

Выражение Фая, несмотря на это, практически не изменилось. Будто сам вид Курогане перед ним продолжал причинять ему боль, сродни занозе, угодившей под ноготь. Лишь покрылось ледяной коркой.

Фай сам вывернул руку. Курогане мог это предотвратить, но грубый жест застал его врасплох: в бурный, однако остававшийся до сих пор похвально стройным поток мыслей врезалось воспоминание, которое было совсем не ко времени.

Из того самого дня, когда они бродили по планетарию. Когда они изучали местные экспонаты и одним из них был аквариум в стене, вроде того, что они видели сразу после приезда в холле «Гостиницы», только меньше, а ещё стекло у него, как быстро выяснилось, обладало удивительным свойством испускать мягкое перламутровое свечение ещё какое-то время в тех местах, в которых к нему прикасались. Насколько не любил нихонец все эти магические фокусы, но этот выглядел настолько безобидным, и настолько от самого того света веяло безопасностью... Оно, должно быть, как-то реагировало на тепло, потому что следы, что оставались от ладоней Курогане, выходили ярче, чем узоры, которые пытался вырисовывать на нём пальцами Фай. Один не лучше другого – они увлеклись, как два ребёнка; а потом в какой-то миг рука Курогане случайно легла прямо на руку спутника.

Что Курогане почувствовал в тот момент? Он не успел ничего почувствовать, потому что Фай тут же её отдёрнул. Не от неожиданности. И не так быстро, неуклюже, как обычно делаешь непроизвольно, когда не любишь лишних прикосновений или пытаешься избежать неловкости. Курогане буквально ощутил тогда, насколько осознанно он это сделал.

Курогане стиснул зубы. Он напомнил себе, что не ждал от этого разговора многого. Но чтобы выжать из него хоть что-то, он был готов в следующий раз зажать Фая на полу хоть ценой пары его костей, если он попытается улизнуть снова.

Фай однако остался на месте.

— В толк не возьму, почему ты всё ещё не уехал. Тебя здесь держит что-то ещё?

Руководствуясь какой-то совершенно неуместной, ещё больше подчёркивающей безразличие вежливостью, он выбирал слова, но нет, ничуть он не интересовался, в действительности Фай просто говорил ему: «Да нечему здесь больше тебя держать. Уматывай отсюда уже».

— Да хоть сегодня свалю, – буркнул Курогане. — Только ответь мне на один вопрос.

«Я слушаю», – сказал тот одними глазами.

Стараясь собрать все оставшиеся у него крохи самообладания, Курогане, сведя вместе брови на переносице, произнёс:

— Сколько лжи было в том, что ты наговорил в прошлый раз?

Фай пожал плечами.

— Лжи? Наоборот, я высказал всё, как есть. Ты же этого всегда хотел.

— Чушь собачья. Сам вспомни.

Видок апатичнее некуда – Курогане и не рассчитывал, что тот сразу же бросится разбираться в словах, щедро разбросанных им же несколько дней назад.

Отлично, он объяснит сам.

— Ладно, тут я всё понял: ты воспользовался мной, чтобы свалить из своей дыры, потому что так было удобнее, – серьёзно отчеканил Курогане. — Не спорю, жрать, пьянствовать и осматривать живописные места за чужой счёт охренеть как удобно. Но ты упомянул, что хотел тайком уехать «ещё в Кайри». Мы ведь тогда даже из Арда не выехали. Какое тут удобство? Ты бы точно так же остался один, в бегах, почти без денег, без охраны, без ничего. Выехать из столицы ты мог без проблем и один. Какой смысл был так стараться, чтоб впрячь в это меня, чтоб ничего в итоге с меня не поиметь?

Беседа до сих пор продолжалась лишь усилиями Курогане, с рьяным усердием толкавшего её вперёд, и ничего приятного в ней было. Но по какой-то странности давило это на Курогане меньше, чем когда он старался держаться от Фая подальше.

Маг вымолвил:

— Но я ведь не...

— А потом, – жёстко оборвал его Курогане, — ты передумал, да. Потому что понял это? Или по какой-то другой причине? И с чего вообще у тебя возникли эти сомнения, если ты с самого начала так хорошо всё продумал, помутнение ума, что ли?

Тот его словно и не слышал... или делал вид, что не слышал.

— Я мог бы просто в один прекрасный день уехать, оставив тебя здесь, – неровно усмехнулся Фай. — А я выложил тебе всё, поставил в известность, чтоб не тратить больше твоё время. Не всё ли теперь равно?.. Чего ты ещё от меня хочешь?

— Это уже моё дело, – фыркнул Курогане. — А чего я хочу, я уже сказал.

— Ты говорил про один вопрос. А задал куда больше. На какой именно тебе нужен ответ

— Не придирайся к словам, – на исходе терпения процедил он. — Я хочу правды. Я, конечно, не знаю, что у тебя творилось в голове все эти двадцать с хером лет. Но сейчас ты себе противоречишь.

— Вовсе нет.

— Тогда давай, расскажи ещё раз всё по порядку, «как есть», – выплюнул он; каждый не удовлетворявший его ответ лишь горячил Курогане сильнее. — Удобно было со мной или нет...

— ...Хватит уже.

— ...чего ты там собирался, а чего нет, и куда я могу катиться теперь, потому что спустя столько времени тебе вдруг опротивела моя рожа.

Он резко шагнул вперёд, практически нависнув над парнем, но тот отшатнулся назад.

— ...Хватит.

— Да просто, нахрен, ответить – неужели, так сложно?

— Хватит! – выпалил Фай, и Курогане тотчас заткнулся. Не потому, что у него закончилось всё, что он был готов высказать... но все слова застряли беззвучно у него в глотке, утратив силу, которая была им нужна, чтоб пробиться сквозь звенящее эхо, оставленное этим паническим вскриком.

По правде сказать, Курогане и самому казалось, что он прицепился к паре вещей, в свете всей ситуации малозначимых. Жизнь поставила его перед фактом, что всему теперь, что когда-либо говорил ему Фай, не может быть веры – так он попытался вывернуть это так, чтоб не верить именно в то, во что Курогане верить не хотелось. Глупость какая-то... но эта глупость дала ему нечто сродни надежде.

Хоть с виду и казалось поначалу, будто у парня сено в голове, на самом же деле тот был весьма умён, и соображал неплохо. Действовал неохотно, но до сих пор логично; и, вот и лишнее тому подтверждение, порой даже расчётливо, не без некоторой доли цинизма. И тогда необычная непоследовательность его мыслей и поступков, прослеживающаяся в его же «признании», в самом деле привлекала внимание. Правда или нет, её просто было мало для общей картины, и Курогане отказывался её такой принимать. В то же время, это могла оказаться лишь не очень удачно собранная устами Фая цепочка не очень удачно сформулированных мыслей, что сути не меняло. Тогда он ничего бы с этого не получил.

Но ведь даже если южанин специально провернул всё так, чтоб Курогане увёз его из столицы – это не делало его всего целиком об этом. Если общество Курогане было для него исключительно вопросом выгоды, он мог ведь просто... извлекать себе спокойно эту выгоду. Но он делал для Курогане ощутимо больше, чем было достаточно для его собственного выживания. Пять месяцев они провели спина к спине, пили из одной фляги, зализывали друг другу раны. И пусть бы катился сам куда подальше тот, кто сказал бы, что Курогане не знает его. Лицемер, трепло и тихушник – но тот Фай, которого Курогане знал, не был подонком! Он не мог быть настолько добр с людьми, если всё это время ему было абсолютно всё равно.

Он воспользовался им для собственного блага. А потом, в последний момент, едва не передумал: потому что понял, сколько доставит ему проблем? Это было больше похоже на истинное положение вещей. Однако, даже так, последовал в итоге изначальному плану. От безысходности, признав, что всё же не справится один? Примерно такого объяснения Курогане бы хватило – только бы он уже перестал ломать комедию и сказал ему это своим ртом. Он хотел хотя бы знать, сколько у них за всё это время было «настоящего», прежде чем они разойдутся.

Но увидев перед собой то, что увидел, Курогане растерялся.

Он впервые слышал, чтоб тот срывался на крик. Должно быть, все силы его голоса ушли на это, потому что после почти шёпотом, взглянув на него с мольбой, он выдавил:

— Что, если я сам не знаю, что из этого – «настоящее»?

Курогане вздрогнул.

Он всего лишь хотел сдёрнуть с него эту дурацкую, уже без всякого сомнения к тому моменту, лишь маску. Курогане, пожалуй... перестарался.

Он не ожидал, что перед ним останется то, что до сих пор он видел лишь в виде сложной, какой-то клубком сплетённой из множества невысказанных вещей грусти, прятавшейся в глубине голубых глаз. Схватившись за что-то вслепую, он, оказывается, дотянулся аж до неё, и не ведая о том, рванул на себя со всей силы.

Уронив голову, Фай застыл бледным призраком, не издавая больше ни звука. Он перестал сопротивляться. В нём не осталось ничего, что ещё могло сопротивляться Курогане. Последний подошёл ближе.

Курогане всего-то неплохо разбирался в людях. Он совсем не разбирался в... таких вещах. Не врачом он был, чтоб печься, лечит он или калечит. А уж отношения с другими людьми у него всегда складывались, как складывались, по принципу одного попадания из десяти. Он никогда не разбирался в причинах и не прикладывал усилий, чтобы понять, как они в принципе работают. Может, поэтому с этим у него дела обстояли так дерьмово.

Приподняв рукой его подбородок, Курогане заставил Фая посмотреть на него. Ему нужно было убедиться, что там в принципе ещё осталось что-то. Он был похож на живой комок тихой боли. Но это был он. Тем лучше, потому что... он всё ещё был ему нужен. Хоть Фай и был мужчиной, Курогане по-прежнему хотел его сильнее, чем всех женщин когда-либо вместе взятых. С этими голубыми глазами и тонкими пальцами. Со всей придурью и каждой ложью, которая срывалась с этих дурацких губ. Хотел всего целиком.

Он почувствовал, что после всего этого имеет право хотя бы узнать эти дурацкие губы на вкус.

Он никогда не формулировал в своей голове этого желания – оно возникло в конкретном мгновении, в виде самого движения его тела: которым он, обхватив пальцами его челюсть, наклонился и притянул лицо Фая ближе, врезавшись в него своим. Прямо у себя в ушах Курогане услышал, как тот громко сглотнул. Рука невольно скользнула чуть ниже, сразу найдя слегка подрагивающий кадык.

Пара небольших трещинок. Он чувствовал, что запомнил расположение каждой навсегда. Что сколько бы ещё губ ему ни доведётся целовать в жизни – он теперь всегда будет, как дурак, искать их там языком. Простенький галстук болтался на шее тонкой лентой, и Курогане был рад, что развязал его ещё на пути в гостиницу. Обдаваемому жаром чужих щёк, ему чудовищно не хватало воздуха.

Это длилось дольше, чем он рассчитывал. Ведь он постарался сделать так, чтобы одного поцелуя ему хватило и на первый, и на последний – только от Фая должно было зависеть, когда тот прервётся. Но он не прервался, закончился, когда медленно, будто бы даже нехотя, их уста разъединились.

Тот, должно быть, всё ещё был не в себе. Курогане всё-таки кольнуло неприятное чувство, что теперь уже он воспользовался удачной для него возможностью... Но он тоже не был святым. Да и велика ли беда, если они всё равно, возможно, виделись в последний раз.

Однако хоть и в какой-то потерянности, вполне ясно Фай прошептал:

— Сделай так ещё раз.

...Они оба повредились умом.

— Трус, – выдохнул Курогане, испытав вдруг прилив раздражения, слишком уж... нормального для того, что происходило. — Сам делай, если надо.

Две ладони легли на его лицо; Курогане услышал слегка потрескивающее под кончиками цепких пальцев шуршание собственных волос на загривке. Он... действительно сделал.

Поцелуй Курогане был простым, таким же «прямым», как он сам; поцелуй Фая вышел глубже и каким-то почти отчаянным. Столько времени и искреннего стремления вложив в него, Курогане думал, что само действо он уже испробовал во всей его полноте. Но в сущности то же самое, второй раз он переживал совсем иначе. Он судорожно вдохнул одной грудной клеткой, когда соприкоснулись даже их языки – но Фая это не остановило. Он не пытался запомнить поверхность его губ. Он будто пытался отпечатать её на своих навсегда.

Горячее, серьёзнее, он вышел и короче.

Фай так и стоял, зажмурившись, будто видел тревожный сон. Курогане всё ждал, но раньше, чем он бы успел прочитать в тех хоть что-то – открыв глаза, он спрятал лицо, уронив голову ему на грудь. Взволнованный ритм его дыхания проник сквозь ткань рубашки, заставив Курогане ненадолго забыть, как правильно дышать самому.

Несколько мгновений оба стояли совершенно неподвижно; затем голова Фая чуть развернулась, ложась щекой там, где тяжело – но как будто постепенно успокаиваясь – ухало его сердце.

— Дурак, лучше бы ты уехал домой... – бессильно протянул Фай, и Курогане мог ощущать собственным телом, как эта щека изгибается в кривой, грустной улыбке.

— Ты хочешь, чтобы я уехал?

— И правда, дурак, – усмехнулся Фай, и это так напоминало смех сквозь слёзы. — Не хочу я, не хочу, никогда не хотел.

Он ещё сильнее вцепился в его плечи: будто теперь, после стольких попыток оттолкнуть его, боялся в самом деле отпустить.

Вместо этого одну руку Курогане положил ему на спину, а другой осторожно погладил по волосам перед тем, как сомкнуть обе на его лопатках. Он обнял его крепко, но всё же тщательно рассчитывая усилие. До этого он обнимал в своей жизни разве что мать.

— Тогда завтра уезжаем отсюда нахрен. Оба. Вместе, – тихо произнёс он. Фай кивнул.

В самом начале их путешествия Курогане пообещал себе, что как бы далеко оно ни завело его – в масштабе всей его жизни это не будет значить ничего. Но одно обещание необязательно отменяло другое. Однажды он непременно вернётся в Нихон, с Фаем или без.

Но не сейчас.

──────── • ☽ • ────────

Ещё какое-то время Курогане лежал, глядя в потолок, почему-то не вполне уверенный, что в самом деле проснулся. Это выглядело, как любое другое его утро на протяжении уже полутора месяцев, но сегодня он отчего-то чувствовал себя так, будто проснулся на новом месте.

Курогане заглянул даже в его комнату. Фая нигде не было. Причём складывалось впечатление, что уже давно. Но нехорошее предчувствие на этот счёт не успело вызреть в нём раньше, чем Курогане нашёл на столе записку.

«До обеда вернусь. Не скучай».

Чуть ниже в углу листа был явно той же рукой пририсован кот. Его схематичная, но вполне характерно довольная физиономия определённо навевала мысли об одной другой физиономии, чисто случайно принадлежавшей автору. «Это взрослый мужик писал или десятилетняя девочка?» – тяжело нахмурившись, вознегодовал про себя Курогане.

Но не мог не оценить старание, проявленное вдруг обычно совершенно безответственным спутником. Немного успокоенный, Курогане позавтракал в одиночестве. Затем взялся за сборы.

Собирать ему, впрочем, было особенно нечего. Курогане проверил Гинрю, к которому почти не прикасался все эти недели. В рюкзаке его с самого начала путешествия был только самый минимум сменной одежды, провиант, посуда и ещё пара необходимых вещей по мелочи... которых постепенно становилось даже меньше (вторую миску для еды они, например, посеяли где-то по дороге). Так что до недавних пор туда с лёгкостью помещались ещё и манатки Фая, только... С такой скоростью Фай, напротив, обрастал всякими тряпками и прочей дребеденью от города к городу, что как дела обстояли с этим сейчас, Курогане даже думать не хотел. Со своими вещами тот пускай разбирается сам, когда объявится, решил он.

Закончив начищать дорожные сапоги, Курогане столкнулся таки с тем, что не знал больше, куда ещё себя деть. Он несколько раз бесцельно обошёл весь их номер. Сами стрелки на часах ползли издевательски нехотя.

Но даже так они не могли в конце концов не достичь полудня. Прогоняя от себя прочь мысль, что с тем, какие странности происходили в поведении Фая в последнее время, то, что его вещи были на месте, и какая-то записка не значили ещё ничего, Курогане сходил в магазин недалеко от гостиницы и купил немного еды в дорогу, кое-что перехватив сразу себе в рот. Вернулся в номер. Снова просто ждал.

Он успел подумать и обо всём, что произошло между ними накануне. Хотя не то чтобы, что тут было, о чём много думать. Что было, то было. Ну, хорошо, не просто было. Курогане не ощущал по этому поводу какой-то чрезвычайной радости или «поднимающегося в животе тепла», как все запевали.

Но когда Фай наконец вернулся, что-то словно встало в нём на место.

— Где ты столько шарахался? – не без недовольства спросил Курогане: в обещанное «до обеда» тот, как ни притягивай, не уложился.

Фай выглядел слегка несобранным, но объяснился достаточно складно.

— Уладил пару дел, которые нужно было уладить до отъезда. К Юко я, кстати, тоже зашёл, так что не переживай, она в курсе, что мы уезжаем, – (как будто Курогане собирался переживать). — И обменял остаток местной валюты на золото. В другом месте с этим наверняка выйдет сложнее.

Курогане внимательно за ним наблюдал, но в конце концов успокоился. Ничего в его виде и том, как Фай держался, кажется, не стоило его опасений; парень говорил и двигался естественно, но когда смотрел на него – как будто чуть-чуть, искренне терялся, что делало его поведение даже... чересчур нормальным, в свете всего.

Сказав про деньги, он подошёл к Курогане и протянул ему маленький тканевый мешочек. Курогане вопросительно хмыкнул.

— Если честно, я не считал, сколько тебе уже задолжал, – неловко усмехнулся Фай. — Но в любом случае – держи. Если этого мало, у меня ещё, как я понимаю, будет достаточно времени расплатиться...

Вместо мешочка, Курогане ухватил его за запястье и, притянув к себе ближе, поцеловал.

Скорее наспех, но крепко и требовательно – что не оставалось сомнений, что здесь и сейчас, да и в ближайшее время, он предпочёл бы любой сумме.

— Забери обратно, – выдохнул он в конце ему в лицо.

— ...И так мало тебе нужно, чтобы забыть о долге? – глаза в глаза, тихо усмехнулся Фай; но Курогане видел, как он взволнованно покусывал губу.

— Просто не растряси всё на какую-нибудь ерунду, – вздохнул он. — И мы всё ещё вместе. Могут понадобиться.

Как-то он уже и сам начинал чувствовать неловкость – этого ещё не хватало; поэтому Курогане поспешно развернулся в сторону своей комнаты. Фаю по-прежнему надо было собрать вещи, а он успел бы переодеться.

— Я только недавно говорил тебе, что тайком копил деньги, чтобы сбежать, – почти выпалил Фай ему вслед. — И после этого ты мне ещё доверяешь?

Курогане неохотно обернулся. Он не желал начинать всё по новой. Но Фай смотрел на него грустно, с лёгкой тревогой... похоже, в этот раз он действительно всего лишь интересовался о том, что его волновало.

И скорее всего, он был не в силах дать ему то, что принесло бы парню достаточного облегчение. Коротко, но твёрдо Курогане ответил:

— Моё дело кому доверять, а кому нет.

— Не думай обо мне слишком хорошо, – качнул головой Фай. — Я правда тобой манипулировал, чтобы проделать весь этот путь.

— Ага, уже давно понял. Кончай трепать языком и иди выгребай остальные заначки, если они тебе нужны, не хочу ехать в ночь.

Опять Фай скорчил эту гримасу. «Тебе обязательно быть таким?». «Должен был знать, на что шёл», – в мыслях огрызнулся Курогане... и напомнил себе, что неплохо бы им обоим заехать провериться, как подвернётся возможность, у какого-нибудь мозгоправа: нормальные люди общаются ртом.

Тут Фай вдруг протянул в задумчивости:

— А насчёт ехать... У меня есть идея получше.

— Получше? Да чёрта с два.

Бросив неловкий извиняющийся взгляд местной работнице, Фай отвёл его немного в сторону, чтобы ниндзя хотя бы не сотрясал воздух прямо над хрупкой, заметно растерявшейся девушкой.

Курогане и думать к тому времени забыл, каким именно образом они попали в Смарагдос – но стоило Фаю вновь заикнуться о перемещении, да ещё и на месте, практически поставив его перед фактом, Курогане... ощутил прилив не самых приятных воспоминаний прямо таки волной цунами. Ко всему прочему, он недавно поел – он мог видеть, чем это всё кончится для его желудка.

— Но Куро-сама, это в самом деле очень удобно – ехать нам ещё в любом случае много, успеется, а так скостим, – попытался разубедить его Фай. — Заодно немного запутаем след. И честно говоря... понимаешь, по-другому за пределы города мы всё равно никак не попадём.

Курогане сделался мрачнее тучи. Пересматривать своё отношение к этой затее он не собирался. А упрямством привык сворачивать горы. Но Фай вглядывался в его угрюмое лицо не просто с мольбой, а скорее даже с жалостью – значит, тут действительно ничего больше нельзя было сделать. Да не маленький же он ребёнок, в конце концов. С каких пор просто потерпеть – после всего, чего он с этой белокурой башкой уже натерпелся – стало для него чем-то за гранью его возможностей?..

— ...Тогда покончим с этим быстрее, – тяжело вздохнул он. Но Фай будто проникся к нему сочувствием настолько, что уже и сам не хотел обрекать его на это.

— Если ты мне доверяешь, на самом деле, у меня есть одна мысль.

Курогане покосился на него исподлобья откровенно без доверия. Но пораскинув мозгами, ещё худшего сценария придумать не смог и пожал плечами.

Объяснений он от него тоже как-то уже не ждал. Мужчины вернулись к стойке информации. Они сдали каменные жетоны, выданные им на въезде в город. От своего Курогане избавился слишком уж охотно: ещё помня, как на следующий день после ссоры с Фаем шёл по улице и в сердцах швырнул тот в кусты, но и пары секунд не прошло, как он прилетел обратно ему прямо в затылок; при этом больше никого, кроме ниндзя, поблизости совершенно точно не было.

После их отвели в комнату, которая, по всей видимости и должна была стать местом их «отправления». Курогане приготовился ко всему, что должно было с ним случиться, и нервно зажмурился... но знакомая рука вдруг всколыхнула странной прохладой воздух у его груди, и он провалился куда-то.

Первым, что Курогане увидел, было небо. Нет, небо.

Ещё державшееся в нём высоко, осеннее солнце больше не пекло, но освещало его чистое бледно-голубое полотно. Курогане сощурился, прикрыл лицо рукой от слишком яркого света, но жадно глазел на него сквозь пальцы.

Ещё не выяснив, где он находится и насколько это место безопасно, но уже ощутив своё тело, он осторожно пошевелился. Трава зашуршала, причём где-то под ним. Да, он лежал прямо на земле; разве что, под голову было подложено что-то мягкое.

Но, кажется, ничего не требовало его молниеносной реакции, поэтому Курогане поднялся на ноги без спешки.

Чуть поодаль стояли их лошади. И Фай.

— Что вообще... – протянул мужчина в замешательстве.

— А, ты просто заснул, – оживившись при виде приближающегося спутника, коротко объяснил Фай. — Я подумал, что так тебе точно не придётся переживать... то, что тебе не хочется переживать.

Логично. Но чувствовал Курогане себя теперь немного нелепо.

— И много времени прошло?

— Переместились мы мгновенно. Но ты потом проспал ещё минут двадцать. Ничего страшного, я примерно так и рассчитывал.

— Где мы?

— Это должен быть город сразу за Смарагдосом.

Стряхнув траву с синего бархатного плаща, Курогане отдал его Фаю. После чего наконец немного огляделся. Сразу за немного запущенным газоном, на котором они стояли, начиналась каменная мостовая.

Что представлял собой этот город, им оставалось только выяснить самим. Вместе.