Реакцию Курогане предугадать было несложно.
— Вы там не охренели?! – моментально взвился он.
Что поделать, Куро-пёсик по натуре своей был уже довольно вспыльчивым. Но справедливости ради, немного кто пришёл бы в восторг, когда б его, едва отоспавшегося после работы, не столько попросили бы об одолжении, сколько... практически в ультимативной форме поставили перед фактом. Как это сделал Фай, которому не впервой было добиваться от спутника своего даже через недовольство и брань. Его это ни капельки не смущало, потому что он-то знал, что чем громче лает Куро-пёсик – тем меньше шансов, что впрямь укусит.
— Задарма задницу рвать не собираюсь.
— Так уж прямо рвать. Ну ладно. Деньги. Ужин. Массаж. Поцелуй. Танец. Да разве мало я могу тебе предложить?
— Ха, то есть теперь мне, значит, это всё надо заслужить?
— Нет, безусловно, – но звучало это так, будто иначе в следующий раз Фай нарочно пересолит его еду или прокусит ему губу.
И всё вышло так, как Фай и рассчитывал: в присутствии двух созданий женского пола, лично непричастных к их спору, тот, хоть и продолжил дуться, но притих, делая своё дело. Вполовину благодаря тому, что Фай умел быть убедительным, тогда как в другую половину в этом глупом ворчуне всего лишь было сокрыто куда больше бескорыстного человеколюбия, чем он сам, возможно, подозревал.
Настолько, что после, когда Оруха предложила таки имевшуюся у неё при себе небольшую сумму – уверенный, что Фай не видит, – Курогане отказался.
— Как вообще так получается, что я отворачиваюсь, а ты уже со всем городом, в который мы въехали секунду назад, скорешился?
Они вдвоём вышли на крыльцо.
— Ты не знаешь, скольким из этих людей можно доверять, – продолжал негодовать Курогане. — Поменьше бы следил, что ли. Если так уверен, что нас до сих пор ищут.
— Куро-сама, но я могу ведь и с десятью людьми тесно перезнакомиться, а пересечётся в итоге с преследователями какой-нибудь прохожий, который нас издалека увидал и по случайности запомнил, – возразил Фай. — Но если ты не замечаешь – нам гораздо легче приходится благодаря тем «условным десяти». Всего пара вежливых слов, приоткрытая вовремя дверь – и вот тебе уже другую дверь приоткроют точно так же. И к тому же... – добавил он, чуя, как тот всё ещё рвётся возразить (при этом не без толики своеобразного ласкового ехидства), — не из-за меня мы, помнится, бежали вприпрыжку из Шарано.
Курогане резко выпрямился, глядя на него зверем. Фай развернулся, намереваясь вернуться в дом (на том и хватило бы прощания, учитывая, что прощались они самое позднее до вечера), а тот взгляд всё припекал ему затылок. И ужин, и массаж, и поцелуй (наверняка не один), и танец, а то и впрямь деньги – Фай знал, что теперь уж с него позже возьмут всё. Но ему было совсем не жалко. Так уж уморительно было над ним подтрунивать.
А поскольку доказать ему, что это могло оказаться настолько худой идеей, Курогане не удалось, Фай продолжил наведываться к соседям.
Пролитый Орухой на историю осиротевшего дома и его единственной, такой же осиротевшей обитательницы свет исправил в ней довлевшее до сих пор многоточие, но не на точку, а на запятую. Фаю же всё казалось, что он лишь проявляет праздное любопытство да ищет тему для разговора, не более того. Сначала как бы носком пробуя воду, затем делая ей по дну осторожный шаг, который его в общем-то ни к чему не обязывал. У него до сих пор как-то так не уложилось в голове, что по мелководью можно было так дойти и до середины озера.
— Не хочешь сходить прогуляться?
Кое-что в рассказе барной певицы у него тоже в ней не укладывалось – не иначе как та преувеличила. Если уж даже девочка верила в него и так преданно ждала возвращения своего опекуна ли, друга ли – не так важно, кем тот для неё являлся, лишь очевидно, что человеком очень близким, Фай... на себе знал, как это ощущается, – ей совсем не обязательно было сидеть в этом доме безвылазно, до того чтоб «отказываться выходить за забор».
— Не очень, – простодушно ответила Суу. Непосредственность, доступная только ребёнку, вроде неё, ну или Фаеву любимому нихонцу: для неё наверняка и речи не шло о том, что она могла обидеть его таким быстрым бесхитростным отказом, но её ведь спросили «хочет ли она» – а она не хочет, вот и всё.
— Тогда, может, хотя бы к нам заглянешь? У нас есть лошади. Ты когда-нибудь видела лошадей? А, хотя, если ты сюда приехала издалека, то, наверное, видела. Но всё-таки.
Ему почудилось, что девочка слегка колеблется. Она словно о чём-то думала, пока молчала, но вот о том ли вообще...
Фаю не хотелось на неё давить, но он в самом деле не видел проблемы. Суу доверяла ему – если можно было доверять ещё больше, учитывая, что в дом она преспокойно пустила его в первые же минуты того, что тогда ещё и знакомством-то толком не было.
— Это ж вот ведь соседний двор, мы отлучимся совсем ненадолго. Ты ничего не пропустишь.
Девочка покачала головой.
— Я знаю, что ты ждёшь одного человека, – мягко произнёс Фай. — Это твоё дело. Но час или два ничего не решат. Неужели у тебя самой совсем нет ощущения, что спустя столько времени, сколько ты провела в ожидании, уже и день не то чтобы что-нибудь решит? Я не знаю этого человека, но не думаю, что ему хотелось бы, чтобы ты жила здесь, как пленница.
Фай в поте лица жонглировал формулировками, стараясь подбирать их бережно и не пускать в них собственные допущения о том, что... что ж, может, тому человеку уже и не могло ничего хотеться. Но его усилия, казалось, были совершенно напрасными, а слова не имели на девочку никакого воздействия. И совсем не помогали. Суу так и отмолчалась, а затем и вовсе ушла в дом. Фай не был уверен, стоит ли ему следовать за ней; в итоге остался дальше слушать меланхоличный шёпот заросшего сада, размышляя о том, чего же именно сказал настолько опрометчивого.
Однако вскоре девочка вернулась, и странная атмосфера развеялась, когда Фай осознал, что всякую неловкость и уж тем более осуждение, которые якобы повисли между ними, он себе, похоже, придумал. Суу протягивала ему некий конверт.
Он оказался вскрытым, притом явно давно, а чернила, которыми были убористым почерком на нём выведены почтовые координаты, кое-где поплыли от попадавшей на него за это время не единожды влаги. Фай аккуратно извлёк его содержимое в виде единственного листка бумаги, который, судя по заломам, сворачивали и разворачивали множество раз.
Предсказуемо незнакомый почерк не давал утверждать, кем именно оно было написано, но, адресовывалось, должно быть, Суу. Фай долго вчитывался в письмо, но, честно говоря, мало что из него понял.
Но Суу заговорила раньше, чем он успел открыто признать это.
— Я писала ведьме в изумрудный город. Той, которая исполняет желания. Она пообещала, что Казухико вернётся, если я до тех пор ни разу не выйду отсюда.
Где-то в животе Фая со скрипом затянулся тяжёлый узел. Вот оно что: вот почему он, даже читая это странное письмо, не сообразил раньше.
— Но ведь не может быть так, чтобы он не вернулся просто от того, что ты сделаешь шаг за ограду? – осторожно уточнил он.
— Но она же ведьма. Если она может сделать так, чтобы Казухико вернулся, она может разозлиться, что я нарушила обещание... и тогда он не вернётся, – рассудила Суу. — Ну, или не разозлится. Но тогда всё просто не сработает.
Фаю не доставало сил журить девочку за то, что она всего лишь поверила в чудо, которое ей пообещали. Как и смелости обрушить на неё правду... по крайней мере, сейчас. Он должен был сперва всё обдумать, ибо как бы там ни было, ситуация складывалась престранная, требуя разобраться в отдельных её обстоятельствах.
Суу вернулась к тем обычным играм, которыми развлекала себя во дворе и до него, ползая в траве: ловила ли она там кузнечиков или выдёргивала, как если бы пыталась вычерпать чайной ложкой океан, сорняки – Фаю было невдомёк.
«Так забери меня отсюда – куда-нибудь...»
В момент его вернул знакомый мотив, который девочка тихонько напевала себе под нос.
— Вот он! – вдруг воскликнула она голосом таким громким, какого Фай никогда прежде у неё не слышал. И как будто сама это поняла и удивилась, она, повернувшись к нему, смущённо прикрыла рот рукой; но очаровательные ямочки на щеках всё ещё слабо выглядывали из-под её ладони.
Суу подскочила к нему и вручила Фаю... листок. Нет, целых четыре листочка было на тоненьком молодом стебельке.
«Четырёхлистный клевер приносит удачу». Да, она сама как-то рассказала ему об этой примете. Сначала Фаю показалось невероятным, что кому-то может доставать упорства ради такой призрачной надежды на «обещанное счастье» всерьёз целыми днями искать в зарослях одно крошечное растение... это потом он подумал, что, наверное, за год и больше со скуки обшаришь собственный сад – дальше которого ступить не можешь – вдоль и поперёк, и не один раз, не замечая. Куда более невероятным было то, что на строго отведённом ей судьбой клочке земли она и впрямь отыскала такую редкость!
— Ты... мне его отдаёшь? – изумился Фай. Суу кивнула. — Но ведь чтобы он сработал, я должен найти его сам.
— Ты нашёл меня. Я нашла его. Просто чтобы найти его, ты сначала нашёл меня. Всё правильно. Ты его нашёл. Возьми.
После столь наивного, но такого складного объяснения у Фая не было морального права её отвергнуть. Он улыбнулся.
— Мне и так нынче везёт больше, чем это пристало.
«Такому, как я», – едва не закончил он, но глядя в добрые глаза девочки, заставлял себя запрятать поглубже всё то, чем, был уверен, понапрасну лишь запятнал бы подобную невинность.
— Тогда прибереги до поры до времени. Или отдай кому-нибудь ещё.
— Передарить подарок? И не обидно тебе будет?
— Но ведь делиться тем, чего у тебя хватает, с теми, кому не хватает – это важнее.
Как жаль, что тот человек может уже и не вернуться, подумал про себя Фай. Суу наверняка доверяла ему больше, чем кому бы то ни было. Эта пташка ничего не знала о большом мире. И без него, если однажды она всё же решится выпорхнуть из своей клетки, как же ей придётся нелегко. Щемящей тоской внутри у Фая отозвалась идея, что, может, и в самом деле лучше бы этой пташке было никогда не покидать её.
— ...Но на лошадей я хочу посмотреть, – неожиданно призналась она.
Фай негромко рассмеялся.
— Хорошо, тогда я просто приведу их сюда.
Конечно, какую пользу он мог вынести из этого знакомства, Фай и сам толком не зрил. Но прямо сейчас, например, оно подарило ему повод наконец опробовать купленный им на днях целый ворох цветных ленточек. Иногда было достаточно и этого.
───────※ ·❆· ※───────
После Смарагдоса у них не осталось цели как таковой. Просто двигаться дальше на север, сверяясь с тем, насколько скрупулёзно были нанесены на карту названия городов – до тех пор, пока... пока что? В планы Курогане больше не входило ни бросать спутника под первым же деревом, которое оказалось бы в достаточной удалённости от юга, ни сажать это дерево собственноручно на заднем дворе пресловутого домика в какой-нибудь глуши, дорогу к которой он не стал бы запоминать. В ситуации, когда их положение диктовалось внешними условиями и благосклонностью судьбы, перспектива, так и не дождавшись её, достигнуть настоящего края земли делалась куда реальнее. Глубоко внутри Курогане отдавал себе отчёт: их путешествие могло никогда не закончиться.
Но сам он и не думал так далеко. В его нынешние заботы входило являться на стройку в оговорённое время, вести счёт дням, которые оставались им в этом доме, чтобы те не подошли к концу неожиданно. И тут же их положение уже вовсе не получалось назвать шатким. Безвыходным и подавно. Настоящее было куда благодарнее неопределённого, изменчивого будущего.
И вино в настоящем, несомненно, было вкуснее. Прихлёбывая терпкую жидкость из бокала, Курогане сдержанно, но не без удовольствия наблюдал за танцором.
Стук сагат местами как будто не совсем попадал в общий ритм, но благодаря этому звучал с естественностью непритворного смеха, вырывающегося в ответ на между прочим брошенную в беседе шутку. Лицо Фая тоже смеялось каждый раз, когда их глаза встречались, но оставалось при этом чертовски соблазнительным. Сам танец был экспромтом чистой воды, и чувствовалось, что он уделял ему своего внимания не больше, чем этим взглядам, что посылал Курогане – но менее искусным, зрелищным от этого не стал.
Насытившись им, блондин опустился Курогане на колени, бросив реквизит на стоявший рядом столик из красного дерева и притягивая сосуд с вином к себе.
— У тебя свой бокал есть, – без большой охоты пожурил его Курогане, глядя на то, как парень припадает к необсохшей кромке бокала там, где мгновения назад побывали его собственные губы.
— Его сперва придётся наполнить, – пожаловался Фай.
— Вот трагедия.
Разливая по двум бокалам остатки бутылки, Курогане произнёс:
— Через шесть дней заканчивается уплаченный месяц. Какие планы?
— М-м-м... пока никаких? – протянул Фай.
— В смысле, если ты собираешься здесь задержаться ещё на какое-то время, то богов ради... но уже за твой счёт, знаешь ли.
— Да нет.
— Что «да нет»?
— Нет у меня особых причин здесь задерживаться, – пожал Фай плечами.
Внутри Курогане только порадовался. Вкусно пить да есть и спать в приличной постели ему, безусловно, было по душе, но он уже скучал по тому ощущению свободы, с которым они меняли мили, не зажатые сводами чужих городов. И размеренная жизнь в чужом доме, какими бы удобствами их ни баловала, была лишь одной из тех обманчивых полумер, на деле не дающая ни одного, ни другого.
— А куда бы ты хотел поехать? – вдруг спросил Фай.
— Хотел? Я с самого начала никуда не хотел и сейчас не хочу. Так что один хрен, куда поедем – туда поедем.
— Ну тогда поехали... просто куда-нибудь.
«Куда-нибудь» – отличный план, учитывая, что лучше бы они всё равно не придумали.
Фай потянулся, чтобы снять ту пресловутую серёжку в виде полумесяца, которой хотя б больше не щеголял денно и нощно; тут Курогане отчётливо услышал, как под его пальцами что-то хрустнуло.
— Ай, вот ведь...
— М?
Извлечь из уха ему её удалось, но приличная часть тонкой застёжки отломилась, мелким крошевом посыпавшись из его пальцев прямиком на ковёр.
— Вечных вещей не бывает, – неожиданно философски заметил Курогане.
— Но жалко же... Починишь?
Пусть ум Курогане и смягчала порядком алкогольная дымка, но вознегодовал тот не меньше обычного.
— Я? С какой радости?
— Ты ж кузнечное дело осваивал. Тебе починить – раз плюнуть!
— Кузнечное, а не ювелирное! – возмутился Курогане. — Не буду я этим заниматься.
Подумав немного, Фай всё равно вложил серёжку ему в руку.
— Ладно, тогда просто забирай.
Резкий поворот разговора Курогане привёл в замешательство.
— ...Зачем? Сказал же, не буду ничего с ней делать.
— И не надо. Пусть просто будет у тебя, – Фай загадочно улыбнулся. Но спохватившись, должно быть, что хранить секреты в одиночку – невыносимо тоскливо, следом же залился. — Помнишь, как всё начиналось? Как в прошлый раз я отдал тебе её на альзахровском рынке? Чтобы ты пришёл в залы снова – и ты пришёл. С неё всё началось, понимаешь? Пока она у тебя – ты вернёшься ко мне, где бы ни оказался.
— Ты настолько пьян? – озадаченно пробубнил Курогане.
Блестевшие в полусвете глубокого вечера глаза взирали на него не мигая, пока тот говорил всё это, и в них Курогане виделось нечто недосказанное... снова. Появившееся там не так давно. Что-то произошло... но никакой разительной перемены в отношении Фая к нему он не чувствовал, а значит, не так уж и важно это было, чтобы спрашивать прямо.
А серёжку он всё-таки взял.
— Вовсе и не пьян.
— Ещё чего расскажешь? – хмыкнул Курогане. Фай ткнул его пальцем в переносицу, но натужно серьёзное выражение гнева на зардевшейся смазливой мордашке было до того забавным, что Курогане спустил ему это.
Ему пришлось пожалеть, когда, не успел он сделать до конца глоток из своего бокала, губы южанина агрессивно перехватили его рот, заставляя часть вина выплеснуться в чужой, часть – стечь струйками по подбородку, а что самому Курогане удалось проглотить – по большей части собственный кашель.
— ...Да хоть из какого, но пей просто из бокала! – выбранил его Курогане.
— Но так вкуснее, – тихо произнёс Фай, снимая языком собравшиеся в уголке рта остатки ароматного напитка.
Курогане смерил его пристальным взглядом, на который Фай отвечал без капли стеснения... пока его не одолело мыслью, что парень был прав.
Вкус «украденного» у него вина он забрал с чужих губ обратно, как мог.
Вернувшись в свою комнату после освежающего душа, Курогане, не зажигая света, забрался в постель. Домой он вернулся около полуночи, а какой час был теперь – и знать не хотел. Тем более, что утром ему никуда было не надо, а сон уже опускался тяжёлым ватным одеялом на голову.
Поэтому даже стук в стену Курогане достиг, кажется, только раза со второго. «Ещё не навеселился?» – подумал он недовольно. Просто проигнорировать его было, пожалуй, самой удачной идеей. Повалял бы дурака и не получив отдачи вскоре угомонился – так и получилось. Фай тарабанил по стене ещё какое-то время, хоть и, казалось, будто бы наоборот только настойчивее, и когда Курогане уже начал признавать, что это довольно-таки действовало ему на нервы, наконец притих.
Заполняющая уши тишина была ничуть не хуже того душа перед самым отходом ко сну.
А потом послышался грохот.
Торопливым шагом вывалив в коридор, Курогане чертыхался. Когда они разошлись на ночь, парень держался на ногах очень нетвёрдо, но уж до подушки то тот, думалось ему, мог бы добраться без происшествий.
«Жалкий пьянчуга».
Но с порога увидев осевшего на пол у кровати Фая, Курогане уступил в своём нетерпении поднявшейся у него внутри волне тревоги. Потому что обмякшее, очевидно не слушавшееся тело, подрагивающее в совсем бессильных попытках вернуть над ним контроль, источало в первую очередь неподдельный страх.
— Эй, ты... – окликнул его Курогане, опускаясь рядом. Тот дышал медленно, глубоко, но как-то тяжело; и дёрнулся, ощутив близость мужчины, вяло загребая воздух вокруг себя руками, пока не смог до него дотянуться. В отсутствие света Курогане, как хорошо ни ориентировался бы в темноте, не мог разглядеть деталей, но по дрожанию ресниц понял, что тот, скорее всего, щурился.
— Помоги мне добраться до уборной... пожалуйста, – еле слышно выдавил Фай.
Всё жалел, а тут вдруг, языком с трудом ворочая, расщедрился на лишнее слово – тьфу! Курогане от этого «пожалуйста» только пуще сделалось не по себе.
С его помощью спутник кое-как поднялся на ноги, и те в итоге скорее волочились по полу, пока Курогане тащил его, привалившегося всем весом к его плечу, за собой. Ниндзя зажёг огарок свечи, который сгрёб по пути: не для себя, но из опасения, что непроглядный для обычного человека, вроде Фая, мрак, и без того совершенно дезориентированного, мог усугубить нежелательные реакции.
Они добрались до места... но хотя тот больше его ни о чём не просил, Курогане колебался, стоит ли оставлять парня без присмотра.
— Вино, – вдруг просипел Фай. — Что было... в вине?..
Да знал он, что ли? Курогане не глядя прихватил в лавке бутылку какого-то шаранского вина, потому что имел хоть какое-то представление, чего ожидать от вкуса. Они, кажется, любили набу́хать туда разных трав для более пряного, живого вкуса, но, конечно, никто не стал бы добавлять в вино что-то слишком специфичное: обычные безобидные сорняки.
Но делать было нечего. Он отыскал на кухне ту самую бутылку, уже пустую, в надежде, что на ней хотя бы есть этикетка. Ему повезло.
У Курогане не было уверенности, что к тому моменту Фай ещё не утратил окончательно способность воспринимать информацию, но медленно зачитал ему:
— Розмарин. Базилик. Прострел...
Там было от руки выписана ещё пара названий таких же «безобидных сорняков». Но не дослушав до конца, Фай немедля сложил два пальца и, без сомнения, запустил бы их глубоко в горло, если бы Курогане не удержал его, крепко схватив за руку. Бутылка, звякнув об пол, чудом не разбилась вдребезги.
— А ну-ка давай-ка без этого! – прикрикнул он.
Однако он был не способен скрыть тот факт, в какую неприятную растерянность его поверг этот явно отчаянный жест. Он-то думал, что горемыка напился до такой степени, что пора прочистить желудок – предположил ещё в тот момент, когда Фай сказал про уборную... но нарочно вызывать рвоту-то зачем?
Ослабив хватку, Курогане нащупал пульс; другой рукой дотронулся до лба. На алкогольное отравление было непохоже: сердцебиение спокойное, температура не ниже нормы. Да и не было ничего такого ни в том вине – иначе Курогане бы тоже уже что-то почувствовал, – ни в выпитом его количестве. При бледном свете он теперь вдобавок мог лучше рассмотреть его лицо. Оно не показалось ему настолько уж нездоровым, и всё же... Странное состояние, в котором пребывал Фай, не могло не вызывать у него беспокойства.
Погрузившись в мрачное молчание, Курогане напряжённо соображал, как ему следует с ним поступить. Фай же, чей изначальный план, судя по всему, потерпел фиаско, не дожидаясь его решения, поковылял обратно. Кое-как, по стенке, но со вспыхнувшей ненадолго решимостью, которой хватило ровно на то, чтобы добраться до комнаты. Когда Курогане вошёл немногим позже, тот сидел на кровати съёжившись, неприятно напоминавший неупокоенную душу больше, чем живого человека. Он почти не моргал, уставившись в стену напротив. А когда моргал – то так медленно, словно каждый раз, чтобы открыть глаза, ему приходилось прикладывать к тому непомерное усилие.
Курогане сел рядом.
— Не дай мне заснуть, – севшим голосом произнёс Фай.
— Почему? – тихо спросил Курогане.
— И не задавай мне вопросов. Пожалуйста.
Курогане тяжело нахмурился.
Он не стал бы выполнять просьбу, от которой веяло чем-то, что ему совершенно не нравилось, и смысл которой ему даже не попытались объяснить. Но и оставить его так не мог.
Но мог, наверное, оставить его ненадолго.
Курогане снова был на кухне. Среди здешней утвари, распиханной по шкафчикам по одному Фаю известному принципу, он ориентировался хуже. Курогане пришлось перерыть их запасы сверху донизу, но всё, что искал, он, к счастью, нашёл.
— Что ты делаешь?
Слабый, бесцветный голос послышался в дверях. Нихонец не мог не отметить, что для человека, пребывавшего явно не в лучшем состоянии ума и тела, шило в заднице у него было великовато.
— То, что нужно, – отмахнулся от него Курогане. Залив воду из графина в маленький сотейник, он поставил её кипятиться, высыпав туда немного сухой рыбной стружки. Понаблюдав за его действиями, Фай и в такой ситуации не осилил молчания.
— Ты же не умеешь готовить...
— А это и не ужин из трёх блюд для императорского стола, – огрызнулся Курогане.
После чего его оставили с плитой наедине.
Всё-таки южанин не слукавил в том, что местные торговцы – в столь маленьком, производящем не так много своего городке – были готовы возить товар из самых разных мест, аж из Нихона в том числе; всё, что в принципе могло выдержать дальнюю дорогу, но цены при этом ломили конские. Курогане не мог допустить, чтобы Фай переводил столь недешёвые продукты неудачными попытками приготовить что-то сложное. Так на их кухне оказалась, например, паста мисо.
Отправляя целую ложку в кипяток, Курогане заранее ругал на чём свет стоит барыгу, в красках описывавшего ему, как тот сам готовит эту пасту по нихонским технологиям, привозя оттуда только рис да сою – на случай, если это всё окажется выдумкой. Пахло, впрочем, похоже на правду.
Смотреть на один бульон оказалось как-то непривычно и безрадостно, но Курогане и впрямь было не до кулинарных изысков. Он перелил его в небольшую миску и в ожидании, пока тот немного остынет, принялся перебирать те связки трав, которые Фай хранил и использовал обычно в качестве специй.
Всё-таки искусство шиноби было далеко не только о том, в какой руке и как правильно держать оружие. Хоть Курогане, видят боги, хватило бы и этого – но чтобы считаться ниндзя, ему пришлось затолкать в свою голову куда больше знаний самого разного рода, казавшихся ему бесполезными по сей день, пока (с какой-то неправдоподобной частотой) не возникала необходимость их применить. Он выбрал несколько растений, про которые помнил, что обладали свойством выводить токсины, помогая справляться с отравлениями... Что-то, очевидно, было не так с вином. И это ничего особенного сверх той же травы в нём больше попросту не было. Курогане оставалось только надеяться, что Фай не настолько «везуч», чтоб у него оказалось сразу две нелепые пищевые непереносимости из одной песни, всплывшие одним вечером. Ну а мисо суп на его личном опыте был лучшим лекарством от похмелья.
Фай сидел всё там же и так же, как будто и не вставал. Сначала он с сомнением уставился на миску, но отказ, должно быть, отнял бы у него куда больше сил, так что взял и неспешно выпил. Отставив её в сторону, Курогане изрёк:
— А теперь, если полегчало, ложись и спи.
Сам он всем своим видом дал понять, что не уходит, и только тогда Фай неуверенно свернулся на постели. Перестав сражаться со сном, он уже и не выглядел так, будто с ним было что-то не так. Тихое, мягкое дыхание выровнялось, постепенно убаюкивая и Курогане...
──────── • ☽ • ────────
К духоте закупоренного в комнате с ночи воздуха примешивалась промозглость, от которой голос вставал комом в горле. Предприняв совсем слабую попытку его прочистить, Фай сразу же отступил. Пробивавшееся со стороны окна солнце было необычайно холодным для последних дней; продолжая лежать неподвижно, тот обманывал себя, что так его тело сбережёт больше собственного тепла.
Когда он открыл глаза в следующий раз – неизвестно, сколько прошло времени, но ничего не изменилось. Курогане сидел, привалившись спиной к стене. Здесь Фай пристрастился спать, обложившись сразу несколькими старенькими, но пропитавшимися каким-то особенным уютом подушками, расшитыми шёлком в околовосточных мотивах, но нынче все они остались по другую сторону от нихонца, так что Фай просто уложил голову ему на бедро... сам не помнил когда. Тяжёлая рука лежала на его спутавшихся волосах. Наступившее утро было настолько эфемерным, хрупким, что он боялся его спугнуть.
Но чем дальше, тем яснее становилось, что ничего ужасного уже не произойдёт, и тем ниже Фая спускало к земле. Он осторожно соскользнул со своего ложа. Только потому что сложившийся у них распорядок твердил, что он должен встать раньше. Курогане спал крепко, как медведь в зимней спячке, и юноша спокойно вышел из комнаты.
Словно ничего не произошло – Фаю и самому с трудом в это верилось, но какие ещё у него имелись варианты? – он принялся готовить завтрак.
За столом оба были немногословны, что придавало трапезе вполне обыденной ленивой размеренности слишком долго начинающегося дня... но оттого ещё больше ощущалось как-то ненатурально.
— Что это вообще было вчера? – в конце концов спросил Курогане. Фай стал жевать медленнее, чтобы иметь повод не отвечать подольше. — У тебя аллергия?
— Можешь считать так, – уклончиво отговорился Фай, и больше они к этой теме не возвращались. Он и вообразить себе не мог подобного разговора, состоись он, но всё же... Отчего-то он стал испытывать разочарование каждый раз, когда Курогане не пытался пробиться дальше.
Ему нужно было сменить обстановку, чтобы избавиться от тяжёлого привкуса минувшей ночи. У своей юной подруги Фай застал Оруху, по стечению обстоятельств тоже решившую провести выходной в особняке.
Фай счёл это дарованным самой судьбой шансом отвлечься от личных волнений и поговорить с ней о не так давно открывшейся ему проблеме.
— Послушай, есть кое-что, что, мне кажется, тебе следует знать...
— А, не волнуйся, но даже если бы я вначале питала какие-то надежды на этот счёт, я уже догадалась, когда увидела того...
Оруха умолкла, встретившись, должно быть, с отразившимся на лице Фая смятением. Сообразив же, к чему та клонит, он неловко засмеялся:
— Да нет, ты неправильно поняла... В смысле, речь не об этом.
Он извлёк из внутреннего кармана жилетки туго сложенный лист бумаги и передал его Орухе.
Фай старался думать об этом так, что Суу заметила эту его проделку и не возражала, чем если бы ему пришлось признать, что он предал доверие девочки, незаметно прикарманив то письмо. Но что поделать, это была важная улика.
— Что это?..
Фай коротко изложил ей то, что сам знал от Суу.
Наблюдая за Орухой, не получалось сказать, была ли девушка в большей степени удивлена, обеспокоена или просто озадачена.
— Вот значит что... – в итоге выдавила она.
О чём она думала и как далеко могла зайти в своих мыслях, Фай тоже не брался предполагать, посему поспешил подать голос.
— Оруха. Я не знаю, кто на самом деле написал это письмо, но точно не Ведьма Измерений.
Девушка послала ему кусающий, точно холодом, недоверием взгляд.
— Почему ты так решил?
— Это не её почерк, – спокойно объяснил Фай. — Мне случилось быть знакомым с Ведьмой Измерений. Поверь мне.
Ни почерк, ни даже манера выражения мыслей – когда он сам прочёл это письмо впервые, – не помогали ему увидеть между строк образ той женщины, которую он знал, как бы Фай ни старался, чтоб ненароком не выдать Суу немилосердную истину раньше, чем он выяснит, что здесь к чему. Ведь во всей этой истории не просто каким-то неведомым образом затесался некто третий, кого девочка приняла за могущественную ведьму, угодив из-за этого в ужасное заблуждение, но этот некто ведь и сам охотно ввёл её в это заблуждение, подыгрывая отведённой ему роли.
— Я думаю, это... многое проясняет в том, о чём мы говорили ранее. И ещё неплохо бы выспросить у Суу, не вступала ли она больше в контакт с этим человеком, – заметил Фай. — Всё-таки это, помимо прочего, чертовски подозрительно. И может быть опасно для неё.
Оруха медленно кивнула.
— Я... – предприняла она наконец попытку хоть что-то сказать на всё это, но дался ей лишь полный фрустрации вздох. — Спасибо, что поделился. Я... Я сама во всём разберусь.
Похоже, у певицы наконец выдался редкие в эти дни выходной, свободный от забот; что ж, ну а Фаю в последнее время мастерски удавалось портить чужие выходные. И ведь он был готов предложить своё посильное участие, если бы только Оруха сама не поспешила сменить тему.
Не совсем того он ожидал. Но с другой стороны, это была чужая жизнь, в которую ему, возможно, и правда не следовало так нагло лезть. Фай сдался, вверив всё времени.