Стремительнее, чем потолок смарагдосской гостиницы, увиденный по пробуждении, заставила бы его разум прийти в движение разве что крышка гроба перед глазами.
И получаса, казалось, не прошло с тех пор, как он покинул постель, в каком-то полузабытьи наблюдая со стороны за чьими-то руками, застёгивающими пуговицы на его рубашке; совершил весь привычный утренний марафет, нарезая на негнущихся ногах круги по комнате; и в последний момент додумавшись накарябать записку, вывалился на мостовую, будто физически был неспособен находиться внутри дольше.
Но на городских улицах не нашёл ни крупицы облегчения. Этот город был ровно что кораблём в бутылке. Он никуда не плывёт. А если Фаю и удастся спрыгнуть за борт и одному пролезть через горлышко – что дальше? Что он, собственно, собирается делать?
Прошлая ночь, вспыхивая в памяти, щемила в груди, которую тянуло книзу точно огромным камнем... но его парализующая тяжесть заполняла ту пустоту, что просуществовала в нём годы до сего момента, и Фай не смог бы соврать, что не находил в этом чувстве утешения. Но ведь это было так неправильно. Неправильно – и он сам себе доказал накануне, что поступать правильно он не хочет. Больше не может. Хуже всего то, что он до сих пор, опять не готов к последствиям – однако они непременно настигнут, если он продолжит в том же духе. И всё это ввергало Фая в настоящую панику.
Какой же кретин. Он видел, к чему идёт. По крайней мере, должен был – и вдвойне кретин, если теперь его в самом деле потрясает это открытие. Понял, что в последнее мгновение замер в полушаге на краю пропасти, когда нихонец обдал его раскалённым ненавистью – а главное, полным нешуточного презрения – взглядом и оставил его в покое.
«Ого. А это как-то... больно».
Он положил всему конец как раз вовремя, чтобы выдохнуть с облегчением. А потом сам спрыгнул в эту пропасть.
Сам нихонец, конечно, тоже хорош. Упрямый, как вол, въедливый до смерти... и, о небо, но тут-то ему откуда было знать? Фай помнил их первую встречу, то, как пожиравшие его глаза чужака выражали адресованное ему самое что ни на есть однозначное желание, но было в них при этом что-то по-своему невинное: неискушённое, словно тот впервые увидел обнажённую женщину... даром что Фай был таки не совсем обнажённым мужчиной. И лучше бы уж он испытывал к Фаю только это – взял бы раз силой и тут же потерял интерес. Но нет, дурак Куро, ты, похоже, в самом деле хочешь другого, и даже не представляешь, насколько зря...
Право слово, назвав его тогда в шутку «кисмет» – судьбою, Фай сыграл шутку прежде всего над собой. А ещё эти странные слова, что потом старуха из магазина инструментов сказала ему. «Он – судьба твоя. Но ты не его судьба». Что бы они ни значили, Фай был согласен с ними в одном: такой судьбы Курогане лучше не наживать.
Но что тогда делать ему?
Он упёрся в дверь небольшого кафе.
Из гостиницы Фай вылетел, даже не взглянув в зеркало, какой уж там завтрак. Не то чтобы он был голоден. Но какая-то старая память набором ежедневных привычек, благодаря которым его утро не отличалось в целом в своей последовательности от самого обычного утра, гнала его по знакомым рельсам, пытаясь убедить, что ничего страшного не произошло... попытка защитить его от действительности? Он толкнул дверь.
В глубине зала Фай отыскал свободный столик. У окна, выходившего даже не на главную улицу, а куда-то во внутренний двор, заросший кустами папоротников.
Он силился понять, в какой момент всё пошло наперекосяк. Каким образом самое верное на тот момент решение привело его к тому, что он оказался в условиях, толкнувших его совершить, возможно, ещё более ужасную ошибку? Как жизнь вообще может так работать. Или проблема и правда всегда была в нём? «Тебе вообще нигде не найдётся места. Ты всё время будешь бежать».
Бежать, бежать... Пока он не успел пожалеть, пока вселенная не дала ему повода пожалеть. Может, ему надо бежать обратно, пока спутник не проснулся, быстро собирать вещи, а потом – подальше отсюда. Куда-нибудь, где никто не будет знать его имени, ни одного из. И если уж так будет вернее всего – он сделает так, что больше никто не узнает. Он больше никого не подпустит так близко.
— Простите... здесь свободно?
Тем, что щипком за рассудок возвращает его в настоящее, становится девушка. Фай смотрит на неё, не моргая, пока картинка перед ним проясняется как бы не сразу. Трудно сказать, сколько незнакомке лет: с виду ей было не больше, чем его сокурсницам, но вот глаза как будто старше на десяток лет. Собранные лентами в два высоких хвостика тёмные волосы струятся вниз крупными кудрями.
Она показывает на диванчик напротив него.
— Я просто больше не нашла свободных мест... я специально шла сюда, очень не хотелось бы вот так уходить, – оправдывается она, но в то же время как бы помогая Фаю, который... откровенно говоря, ещё не до конца пришёл в себя, чтобы соображать с приемлемой скоростью. Когда она сказала это – только тогда он заметил приглушённое жужжание, заполнявшее это, оказывается, совсем небольшое кафе, в такой час уже забившееся под завязку. Какой сегодня вообще был день недели?..
Фай неуверенно пожал плечами.
— Садитесь, конечно.
Стоило ей однако действительно сесть за один с ним столик, Фай почувствовал себя ужасно неловко; но ещё более неловко было бы теперь встать и уйти – он бездумно сгрёб лежавшее всё это время перед ним меню, написанное от руки на свёрнутой гармошкой плотной бумаге.
Молчание висело над столиком добрых минуты две. Едва ли в этом было что-то странное, впрочем.
Затем он поймал на себе внимательный взгляд.
— Вы в порядке? Если честно, выглядите неважно, – протянула незнакомка, вроде бы, даже с искренним участием.
Ну естественно. Конечно, присутствие девушки мешало ему дальше свободно дрейфовать в хаосе тревожных дум, но слишком наивно было полагать, что ему хотя бы не придётся притворяться.
Фай натянул маску, как мог.
— В полном. В любом случае, вам не стоит об этом беспокои...
— От того, что вы улыбнётесь, ничего не изменится.
Холодное лезвие ножа, которым резал её голос, рассекло напополам ту самую вымученную улыбку. Тяжёлое выражение, застывшее на лице незнакомки, пронизывало снисходительной жалостью... но как будто бы и пониманием? Фай осёкся.
Затем, расслабив плечи, вздохнул. Признавая поражение.
— Мы оба знаем, что если я предложу помощь – это будет только из вежливости, – слабо улыбнулась она сама, как бы извиняясь.
«Избавьте меня от этого», – подумал Фай.
— Не утруждайте себя, – озвучил он вслух более вежливую версию.
— Но знаете, если бы вам хотелось, чтобы вас просто кто-нибудь выслушал – я никуда не тороплюсь.
— Не думаю, что было бы уместно вот так вот вываливать свои проблемы на незнакомого человека, – невесело усмехнулся Фай. — Нарушать чьё-то личное пространство подобным образом, просто чтобы облегчить собственную душу...
— Ну, а я подсела к незнакомому человеку, явно не слишком мечтающему о компании, в кафе, просто потому, что мне хотелось поесть парфе, – воскликнула она. Они вместе посмеялись, хотя это был всё ещё, пожалуй... самый нездоровый смех в его жизни. Затем девица добавила: — А незнакомому человеку ведь наоборот обычно даже проще раскрыться. Я вас совсем не знаю, а вы – меня. Вам нечего стыдиться. Я правда не против.
Она не настаивала, что самое главное. Девушка ясно давала понять, что лично ей было решительно всё равно – оставляя решение за Фаем. А Фай был с утра всё-таки в «особенном» состоянии ума и весьма растрёпанных чувствах. А эта случайно взявшаяся откуда-то девушка как будто мягко гладила их по шёрстке, приглаживая мех. Почему-то у него было предчувствие, что именно эта девушка в состоянии понять то, что было у него на сердце. Наверное, от безнадёжности.
— Понимаете, был один человек, – начал он. — Важный для меня. Которому я меньше всех из ныне живущих на свете желаю зла. Именно по этой причине мне пришлось оставить его. Потому что иначе бы у меня не было уверенности, что... моё присутствие в его жизни не скажется на ней дурным образом. Нет, скорее, незадолго до этого был момент, начиная с которого я окончательно уверился в том, что дурное обязательно произойдёт в скором времени, если я останусь.
Девушка внимательно его слушала. Лишь раз оба прервались, когда та подозвала проходящего мимо официанта и сделала заказ, который очень скоро принесли. Естественно, это было парфе. Фай подумал и попросил горячего чаю: обмануть гудевшую в желудке пустоту, ведь аппетит у него так и не появился. Юноша продолжил с того же места.
— И в тот самый момент в моей жизни появился другой человек. Мне было на него совершенно плевать. Или я так думал тогда. В общем, звучит отвратительно, но это как бы дало мне оправдание перед своей же совестью, чтобы его использовать. Мы стали путешествовать вместе, и с тех пор я твердил себе: «Неважно, даже если с ним что-нибудь случится». Но прошло время, и мне начинает казаться, что я угодил в ловушку. Мне перестало быть всё равно. И той же решимости, чтобы оставить позади и этого человека, во мне почему-то больше нет.
С самого начала Фай верил, что это всё было лишь стечением обстоятельств. Что было то, что действительно важно, а Курогане лишь удобно «подвернулся» к случаю; что Фай сможет перестать зависеть от него, как только это будет ему нужно. А что в итоге – он бежит и от него, осознав наконец, что произошло, и к нему. Он не хотел, боялся брать на себя ответственность. Но он хотел, чтобы Курогане остался. С ним.
— Вы верите, что приносите людям вокруг себя одни беды?
Интонацией, оставляющей пространство для лёгкого налёта вопроса, но звучало при этом практически утвердительно – что Фая потрясло, потому что это было ровно то, что билось у него на языке с самого начала, но он не осмеливался сказать, как есть, полагая, что это будет слишком даже для сего откровения.
— А этот человек, – продолжает она, — «важнее» для вас того, первого?
— Нет, это другое, просто...
— Просто вы его любите.
Услышать это от кого-то ещё было равносильно смертельному приговору, зачитанному вслух. Фай глубоко вдохнул, будто делая последний вдох в своей жизни перед тем, как петля окончательно затянется на его шее.
— По-моему, вы слишком много думаете. А думать вам совсем не хочется, – заключила девушка. Снова задев в нём что-то. — Знаете, мы ведь каждый день причиняем кому-то неудобства. Отдавить ногу незнакомому человеку в толпе, прихлопнуть назойливую мошку, увести удачную возможность из-под чьего-нибудь носа – житейские мелочи, их мало кто вообще за собой замечает. И увы, естественно, что больше всего боли мы причиняем тем людям, которые находятся рядом с нами постоянно. А если это близкие люди, которые нам не безразличны – вот тогда мы замечаем. И виним себя.
Фай тупо уставился на неё, не находя слов. «Всё не так просто», – мог бы он возразить, только... стоило ли? Ему всё ещё чудилось, что девушка как будто и так об этом знала. Она не пыталась его переубедить. Но пищу для размышлений она определённо ему дала.
— Я хочу сказать, что мы в любом случае причиняем боль тем, кто нам дорог, – произнесла она с лёгкой грустью. — Но это не значит, что лучшее решение – закрыться ото всех. Для вас самого. И я думаю, что мнение того человека вам тоже стоит выяснить и учитывать. Наверняка узнаете много нового.
«О да. Уже».
— Я... правда не знаю, что сказать, – выдохнул Фай.
— Не говорите. Если вы уже сказали всё, что хотели – в том и была суть.
На что Фай, следуя совету, лишь благодарно кивнул.
Непривычно ясный день устоялся в тому моменту, как они стояли снаружи кафе, не спеша расходиться. Фай снова ясно слышал и вбирал в себя звуки, окружавшие его: пение птиц, шум городских улиц и тихий стук каблучков, на которых незнакомка покачивалась, думая о чём-то своём, но словно в унисон с ним. Ведь он даже не знал её имени... но особая магия и впрямь благодаря этому обволакивала момент.
Тяжесть целого мира, которую он ощущал на своих плечах с самого утра, никуда, говоря реалистично, не исчезла. Но по крайней мере у Фая прибавилось сил её выносить. Он больше не боялся, что тот раздавит его раньше, чем он доберётся обратно до гостиницы.
— Несколько лет назад, когда город ещё не был закрыт, меня привезли сюда друзья, – мимолётом поведала ему девушка. — Раньше с этим не было так строго, просто городское управление однажды приняло решение, что так будет лучше для местных: не пускать в город всех, кто может предвзято относиться к... местным порядкам и магии в целом. Мне повезло. Возможно, единственный раз. Думаю, с того времени в моей жизни наладилось в принципе всё, что в ней могло наладиться.
— Хорошие у вас друзья, – заметил Фай.
— Очень, – согласилась она сдержанно, но с нескрываемым теплом.
И помедлив немного, добавила:
— И вы... даже если уже нашли «тех самых» людей. То ещё, возможно, просто не нашли «тот самый» город.
— Может быть, – Фай улыбнулся.
Тогда он решил, что осмелится продолжить поиски.
───────※ ·❆· ※───────
— Ты в курсе, что Саграда когда-то была частью Смарагдоса? – перестав постукивать ногтями по деревянной веранде, произнесла Оруха.
Фай покачал головой. Впрочем, это многое объясняло: от его внимания не ускользнуло, что тот паренёк, ещё во время их пребывания в сунгайском пансионате рассказавший ему об этих краях, упоминал страну, Артэм, но даже на картах Смарагдос обозначали всего лишь Смарагдосом – что странно, ведь зачем давать разные имена одному и тому же? По крайней мере, когда дело касается географических названий.
— Была... а почему перестала?
— Вроде бы, речь шла о каких-то «религиозных» разногласиях. Ну, знаешь, как возникают споры между последователями разных религиозных учений, только здесь камнем преткновения стала магия. Как итог – теперь Саграда мало чем отличается от тех небольших городов, что чуть подальше на севере или на западе... что называется, маленькая, но гордая, – рассказала она, не выказывая глубокой эмоциональности в адрес маленькой, гордой и как будто, по её разумению, не шибко прозорливой Саграды, точно так же, как Фай, начав с экскурсий по Альзахре для приезжего нихонца, с тем же успехом и дальше рассказывал ему уже о других местах. Девушка явно была нездешней, и неважно, пару лет она провела тут или пару тройку. Фай сам, прожив большую часть жизни на юге, так и не смог почувствовать своей к нему «причастности».
— По мне, здесь от Смарагдоса кое-что как будто и осталось... но на самом деле – практически ничего, – отметил Фай.
— Это место как будто всё ещё пронизано чем-то... магическим. Эй, ну я правда не знаю, как это лучше сказать, – воскликнула она, когда юноша, не сдержавшись, прыснул.
— Ты сочиняешь тексты к песням. Я думал, уж тебе-то красноречия не занимать.
— Ты просто никогда не видел, как у нас в баре напивается местный кружок писателей.
Однако, если уж на то пошло, он уловил самую суть того, что Оруха пыталась передать пускай и в столь неуклюжей формулировке. В том, какие виды открывались ему здесь изо дня в день. Стоящий посреди запущенного сада почти пустой старый дом. Осеннее солнце, раскрашенное стеклом витражей. Ночи, в которые воздух как бы густел и застывал неподвижно.
Ну и прежде всего, на самом-то деле, он ведь был магом. Он с самого начала ощущал присутствие магического поля... не такого сильного, как в Смарагдосе, скорее это были застарелые отголоски, которые продолжала источать пропитавшаяся ими здешняя земля. Но это не делало его менее реальным. Скорее всего, в Саграде оно по-прежнему было сильнее, чем в ином месте.
— Так что тут каждый второй – чудак. Ну, из тех, кто хоть немножко ко всему этому причастен: какой-нибудь смарагдосский алхимик, бежавший от столичной суеты, или пожилая леди, которая просто может предсказывать дождь по четвергам. Все люди этой породы – не от мира сего.
— Ну спасибо, – усмехнулся Фай.
— Я же не говорю об этом как о чём-то плохом, – возразила Оруха. — Но как-то так оно в самом деле и есть. Суу же ведь тоже в чём-то...
— Суу?
— Я думаю, у неё есть что-то вроде природной чувствительности, – неуверенно призналась девушка. — Она иногда говорит такие вещи, что я понимаю, что она как будто... видит в окружающем мире и в людях гораздо больше, чем я, например.
И раньше, чем Фай успел даже как следует призадуматься об услышанном, она добавила:
— Она беспокоилась о тебе.
Юноша немного растерялся.
— Обо мне?
— Ей, вроде бы, показалось, словно тебе едва удаётся совладать со всем, что на тебя навалилось. Какое же слово она сказала... – протянула Оруха. — Что ты как будто весь... Искришься?
Одного слова, имеющего настолько неясный смысл, однако хватило, чтобы ему сделалось не по себе. Возможно, потому что они были «одной породы», Фай ухватился за то, что могло под ним подразумеваться, интуитивно... либо это было лишь поводом, тем дуновением ветерка, приводящим в движение гладь воды, что его собственные страхи не преминули возможностью зашевелиться в нём.
А ему ведь, кажется, уже пытались намекнуть на это гораздо раньше. Когда в Смарагдосе Фай решил «вернуться к корням», начав наконец развивать природный дар, который ему до сих пор приходилось скрывать, он смотрел на это исключительно как на возможность получить какое-никакое преимущество перед ситуацией. Перед Курогане, от которого зависел сильнее, чем ему хотелось бы. У него ведь имелось не так много возможностей, чтобы ими разбрасываться – а в чём уж они заключались, большого значения не имело. Ему было всё равно, куда эта дорога может его завести, терять-то ему было нечего.
Было.
Фай криво улыбнулся, хоть и знал, что «от этого ничего не изменится».
— Со мной всё будет в порядке.
«Вы думаете, что магия, как любое ремесло – это источник, вода в котором пребывает постепенно. На самом деле это ящик Пандоры, который стоит всего лишь открыть, а потом в спешке учиться справляться с последствиями». Запустив руку в этот ящик, Фай отыскал для себя сравнение куда лучше. Он будто бы попытался зачерпнуть горсть стеклянных шариков, лежащих на дне, но в процессе понял, что схватил больше – что в самом ящике их оказалось гораздо больше, – чем был в состоянии удержать, и они выскальзывали сквозь пальцы, сыпались из неровной горки на его ладони, падали, разбиваясь вдребезги, а острые осколки летели в него же... Нет, в действительности этого ещё не произошло. Но он ходил по самому краю, опасно балансируя над ямой, у которой не мог разглядеть дна: вот, что он обнаружил в себе, когда всего-то решился туда заглянуть. И то, что в последнее время голова его была занята совсем другими вещами, а чувства штормило, не оставляло ему ни капли внимания, которое он мог бы сосредоточить на том, как циркулировали в нём потоки пробудившейся силы, которую он ещё не знал, не понимал достаточно, чтобы подчинить себе полностью.
До сих пор она почти не доставляла ему проблем. Магия уравновешивает магию: под изумрудным куполом Смарагдоса он был, как рыба в воде: рыбе не нужно учиться плавать. Да даже здесь, в Саграде, сохранившей тонкий, зыбкий слой этого поля, он не ощутил большой перемены. Но что будет дальше, по мере того, как они продолжат двигаться на север – и он останется один на один с энергией, нерассеиваемой и неразбавляемой в своей чужеродности окружающему его миру?
Неизвестность – вот чему ещё было под силам испытать пределы его смирения. Особенно теперь, когда ему было так мучительно не всё равно. Что той злополучной ночью он был готов на всё, только бы не нашли его те самые сны, которые наверняка были бы о нём, которые Фай просто не хотел видеть, только не сейчас.
Он не хотел терять едва обретённую надежду.
Потому что после всего, ему стало казаться, будто бы... Курогане был другим. Словно созданный из совершенно иных материй, по законам какого-то другого мира. Что в нём достаточно этой ни с чем из того, что он знал, не сравнимой внутренней силы, чтобы сделать всё по-своему – что ни сам Фай, ни какой угодно идущий с ним рука об руку злой рок не смогут его одолеть. Он сильнее. Он сильный.
И всё же, по-прежнему в руках Фая было то, насколько он рискнёт приблизиться к возможному пределу этой силы.
Он смертельно устал, лишь размышляя так много о вещах, которые в состоянии был изменить. Насколько же легко ему жилось годами, когда он был убеждён в обратном.
Из мести ли за пару неосторожных фраз, заставивших его так крепко задуматься о себе и своей жизни (определённо, не то, что Фай любил делать), но когда Оруха поднялась и направилась было обратно в дом, ровный голос нагнал её:
— Это же ты написала то письмо?
Девушка вздрогнула, хоть и смогла бы соврать, что сделала это из-за громкого крика сойки, прозвучавшего прямо над их головами. Пичуга, судя по звукам, проскакала по черепице, но не дождавшись продолжения истории, упорхнула прочь.
— Зачем?
— Знал бы ты, сколько я уже задаю себе тот же вопрос, – тихо вымолвила она.
В конце концов Оруха рассказала правду.
— Когда Суу отдала мне письмо, адресованное Ведьме Измерений, и попросила отправить, я... не сдержалась. Узнав его содержимое, отправить его я не смогла. Но спустя время, решила написать Ведьме сама. Я попросила её хотя бы узнать, где сейчас Казухико и что с ним, и... – она говорила спокойно, но в этот момент Фай увидел на ей лице бледный оттиск уже прожитой боли, — думаю, ты уже понял. Я не смогла рассказать Суу правду.
— Но зачем тогда...
— Я знала, что если не расскажу – она продолжит ждать, – в голосе её звучало будто бы сожаление, в котором она всё ещё пыталась оправдаться, хоть и не считала, что этого оправдания заслуживает. — Тогда я подумала... понимаешь, что если она пробудет взаперти достаточно долго, в конце концов, она устанет. Решит, что это того не стоит. Может, сама всё поймёт со временем. В любом случае, сил на скорбь у неё уже не останется.
— Я была такой дурой, – закончила она горестно.
— Почему тогда просто не рассказать ей всё, как есть, хотя бы сейчас?
— Она теперь мне не поверит. Хоть правда это, хоть нет.
— Она может поверить мне, – заметил Фай.
Но по тому, как тоскливо взглянула на него певица, чуть исподлобья, он мог сказать, что как бы та ни сожалела... смелости на такой шаг у неё, скорее всего, так и не доставало. Он пожал плечами.
— Мы уезжаем через три дня. Подумай об этом, и если я чем-то могу помочь...
— Спасибо, – вздохнула она.
Фай, безусловно, желал, чтобы эта история закончилась хорошо настолько, насколько – теперь – возможно. Но как ни крути, это была не его история.
— Я ведь ей даже завидую, – призналась Оруха. — Думаешь, мне бы не хотелось быть той девочкой, которая может себе позволить просто забыть обо всём, закрыться в доме, где всё напоминает о нём, и ждать, пока прекрасный принц приедет за ней? – голос её дрогнул.
Фай сочувственно улыбнулся.
— Ну, рассчитывать на такое не стоит, это точно. Но иногда они правда приходят.
Горько усмехнувшись, Оруха посмотрела на него с сомнением и покачала головой. Прислонившись плечами к стене, Фай запрокинул голову, глядя на то, как по небу плывут, постепенно собираясь плотнее, сизоватые облачка. Он стоял так, пока первые капли не упали ему на лицо.