Картошка, пропитавшаяся запахом костра, определённо была пережаренной. Но Курогане перестал это замечать примерно... три кружки назад?

«Кружка» – это, конечно, было громко сказано. Жестяная круженция с пятнами ржавчины, проступавшими на её поверхности в тех местах, где уже облетела краска, в его руке походила размерами скорее на напёрсток. Как и не было никакого костра. Миниатюрную чугунную печку, напоминавшую ему уменьшенную версию одной из тех кузнечных печей, что стояли в шаранской мастерской, они использовали и для обогрева, и для приготовления еды. Копоти от неё летело немерено, а въедливый запах оседал прямо в горле. Но тем вечером он вымывался оттуда естественным образом.

— Чем сильней люблю, тем больше ранит моя любовь.

Стать сильней хочу, оставив нежность где-то глубоко.

Больше не печалиться, увидеть светлую сторону.

Верю в то, что однажды я смогу.

Чувство безответное теперь

Вечно будет жить во мне.

Пальцы Дайске ловко, но не слишком быстро перебирали струны инструмента, рождая музыку, мягко вибрирующую в прогретом очагом и их дыханиями воздухе.

— Странный выбор песни, – прокомментировал Курогане, когда последние её ноты растворились в треске пламени и невнятном, чуть приглушённом, но таком осязаемом шуме всеобщего оживления.

— Что вспомнил, уж извини, – криво ухмыльнулся парнишка, продолжая наигрывать несколько видоизменённую мелодию уже без слов.

— Во внутренней романтичности нет ничего постыдного, ещё и в твои-то годы, не стесняйся, Дайске, – простодушно ободрил его Сеичиро. Раздался резкий бряцающий звук выскользнувшей из-под пальцев струны.

— Д-Дядя!

— Кстати, напомните, откуда вообще взялся алкоголь? – с любопытством протянул Фай.

— Это из запасов бара, в котором я иногда танцую, – объяснила Карен. — За счёт заведения.

— Иногда танцуешь? Мне казалось, это называется «владеть баром», – озадаченно заметил Сеичиро.

— Я сама предпочитаю называть это «работаю, выполняя чуть больше задач, чем остальные девочки». Я всего лишь незамужняя женщина, пытающаяся выжить в этом мире, – развела та руками.

— Меня всё ещё удивляет, что до сих пор не.

Девушка выглядела совершенно не заинтересованной курсом, который взял их разговор: как если бы ей сделали комплимент, к которому у неё не получалось отнестись не скептически.

— В этом городе все хорошие мужчины или уже заняты, или гомосексуалисты. Вы-то как, мальчики?

Фай виновато улыбнулся.

— А что из этого расстроило бы тебя меньше?

— Значит, и то, и другое. Так и знала.

Курогане громко закашлялся, но как ни старался – всё равно прекрасно слышал и неловкое «Хе-хе» Фая, и весёлые смешки вокруг.

Меж тем те пару глотков, что оставались на дне очередной уже уговорённой ими бутылки, Карен невозмутимо налила в стакан Юзурихи.

— Эй, а ничего, что ей такое ещё явно рановато? – окликнул её нихонец.

— Да ладно, совсем чуть-чуть. Чтоб не чувствовала себя совсем уж неуютно среди захмелевших взрослых, – усмехнулась женщина.

— Ну как знаете, – фыркнул Курогане. — Может ещё и этой нальете? – бросил он не без доли сарказма, кивнув на сидевшую чуть позади Дайске девчонку – дочь мэра.

Не то чтобы она в самом деле выглядела младше Юзурихи, но в сравнении с проворной, жизнерадостной девицей, своим тихим характером и обрамлённым платком фарфоровым личиком она крала у себя самой пару лет.

Дайске прекратил играть.

— О чём это ты? – искренне удивился он. — Ей уже двадцать. Она вполне могла бы выпить с нами, просто... не стóит.

Курогане, к счастью, не успел даже наполнить кружку. Но всё равно поперхнулся.

— Сколько?!

— Мы ровесники, – задумчиво протянул Фай, от чего легче Курогане не сделалось ни на йоту.

— Эй, знаешь, пялиться на людей – нехорошо, – слегка повысив тон, в которым уже угадывались готовые разгореться в нём с новой силой угольки враждебности, упрекнул его Дайске.

— Вовсе я не пялюсь, – пробормотал Курогане, отводя глаза в сторону.

Он всего лишь пытался сам отыскать какое-то подтверждение услышанному. Маленькая, хрупкая... но даже привыкший к виду миниатюрных нихонок, он и сейчас никак не мог узреть в ней взрослой женщины.

— Она и не говорила-то с нами ни разу за всё то время, что мы здесь, – процедил Курогане. — Уж извините, что не признал чего-то иного. И кстати, раз уж она таки не ребёнок – тогда это невежливо уже с её стороны.

— Эй, не переводи..! – возмутился её телохранитель.

— Так и есть, – наконец подала голос Хиното. — Простите. Мне просто нездоровилось последние дни. Да и я мало чем могу помочь в общем деле, поэтому не привыкла говорить много. Это не значит, что я отношусь к вам с подозрением или неприязнью, правда, – тень улыбки впервые дрогнула на её пухлых, удивительно розовых на в целом ужасно бледном лице губах.

Что ж, после этой внезапной речи поверить стало... весьма проще. Хоть и как-то непривычно, почти волнительно сделалось от осознания, что не просто теперь, но и всё это время их тут было не семь, а восемь человек. Хиното вновь притихла, но вскоре закашлялась. Дайске тут же отложил инструмент и помог ей расположиться поближе к печке.

— Может, всё-таки дать ей тоже, совсем чуть-чуть?.. Чтобы быстрее согреться, – участливо предложила Карен. Дайске нахмурился, покачав головой. Он снял куртку и набросил её на плечи девушки поверх шерстяной шали.

— Вы слишком строги к себе, говоря, что «ничем не можете помочь», – произнёс юноша негромко, обращаясь к ней, но в тесно сидящем кругу все прекрасно могли его слышать. — Вы уже очень помогли. И без ваших способностей. Никто из нас и не рассчитывал слепо на них уповать.

— Способностей?

— Госпожа Хиното – сновидица, – объяснил Сеичиро.

Уж тут разжёвываний ему не требовалось. Курогане погрузился в раздумья, продолжая следить за теми двумя. По большей части за девушкой. Совсем не выглядящая на свои года, незрячая, с трудом передвигающаяся без посторонней помощи. Он слышал, что столь могущественный дар обычно не достаётся просто так... и теперь мог воочию наблюдать, что под этим подразумевалось. Принцесса Томоё в этом смысле была не иначе как любимой дочерью богов.

— Так она видела во сне, что вас ждёт успех и вам надо идти за этим парнем... или что-то вроде того? – довольно прямо брякнул он то, что сразу же родилось у него уме.

— Нет, ничего такого, – криво усмехнулся Дайске. — Тут и без всякого пророчества было понятно, что дело надо брать в свои руки и что-то предпринимать. А Камуи... Камуи я и так доверяю. Хоть он иногда и ведёт себя, как... – пробормотал он, но то ли не подобрав нужного слова, то ли засомневавшись, не было ли выбранное им чересчур грубым по отношению к «человеку, которому он доверял», так и не завершил мысль.

Сам Камуи и в такой вечер был не шибко более словоохотливым, чем обычно. Но алкоголь и непринуждённая атмосфера смягчили на его лице то холодное – или по крайней мере прохладное – выражение, в котором Курогане виделось что-то почти высокомерное; делая из него... всего лишь пятнадцатилетнего мальчишку, испытывающего проблемы с коммуникацией.

Не иначе как заметив, к его неудовольствию, как Курогане поглядывал на того исподтишка, Дайске вдруг прыснул. Выглядело так, будто он что-то вспомнил.

— Поверить не могу, – соизволил он наконец поделиться с остальными, — что вы при первой встрече чуть друг друга не поубивали.

— А что смешного? – высказался Курогане. — В той ситуации это было ожидаемо.

Заключил он так, будто бы с обеих сторон ввязываться в драку, толком не разобравшись, в самом деле было самым разумным решением «в той ситуации».

— Я, наверное, не так выразился. В смысле, сложно поверить в это сейчас.

— Одного не пойму. Почему бросился на меня, когда этот вон стоял в ус не дул?

Курогане не признавал разного рода грязные трюки в сражении. Но это не значило, что он отрицал возможность противника к ним прибегнуть. Фай определённо был с Курогане, он не был вооружён и, откровенно говоря, не выглядел кем-то, кто способен дать серьёзный отпор; он мог взять его в заложники и повернуть ход событий в совсем иное русло.

— Просто выбрал противника, который, как мне показалось, доставит меньше проблем, – протянул Камуи равнодушно, глядя в трепещущее в печи пламя.

Дайске, услышав его, расхохотался. Курогане же сурово нахмурился, возжелав объяснений такому заявлению.

— И что это, чёрт побери, значит?

Только никакими объяснениями сказанное в конечном итоге Камуи так и не подкрепил. Но и на шутку было совсем не похоже. Что Курогане несколько... «раздосадовало».

Он взял бутылку, что стояла ближе всего и оставалась полна ещё примерно на треть.

— Эй, эй, да кто так делает..! – вначале попытавшись его остановить, в конце концов вынужденный лишь наблюдать, как тот отпивает прямо из горла, но не скрывая при этом неудовольствия, цыкнул языком Дайске.

— Ой, а можно и мне ещё? – наивно попросила Юзуриха. Карен оценивающе взглянула на неё, чуть приподняв одну бровь, но вздохнула.

— Это последнее.

— А что родители-то твои думают на счёт того, что ты здесь? – не унимался Курогане. — Они хоть вообще в курсе?

— Нету у меня родителей, – ответила девочка как-то слишком уж весело, чтобы весь смысл её слов тут же без всяких проблем зацепился хоть за одну извилину. — Карен здесь – значит, и мне лучше всего быть здесь. Она для меня как старшая сестра, – приподнявшись на колени и обняв сзади девушку за плечи, с сочащейся через край нежностью пропела она.

— Старовата я для старшей сестры, – слегка неровно усмехнувшись, возразила Карен.

— По-моему, нет никакого возрастного ограничения, дальше которого больше нельзя быть старшей сестрой, – протянул Фай, улыбаясь.

— Так-то оно так. Но я со всей самокритичностью готова принять, что слово «тётушка» приходит на ум скорее, – усмехнулась она.

— Нет! Сестричка!

Похлопав по на пару секунд оглохшему уху, Курогане критично отозвался:

— Ребёнку больше не наливать. Не то сюда точно скоро сбежится весь город.

— Да ещё б оставалось, что наливать, – проворчал Дайске.

— Здесь ещё есть, – напомнил Курогане, постучав пальцем по стеклу.

— Ну конечно, вместе с твоими слюнями. Это негигиенично.

— Тогда я допью, – невозмутимо откликнулся Фай, беря бутылку. Поднёс было горлышко к кружке, но увидев, что жидкости плескается на дне всего ничего, в итоге последовал примеру нихонца. Дайске покосился на него с куда более странной гримасой, чем тогда на Курогане, но от комментариев воздержался. Вдруг Фай произнёс: — Стало быть, у всех остальных были какие-то свои причины, чтобы здесь оказаться. С Дайске всё более или менее понятно...

— И что же это со мной понятно? – хохотнул тот, но блондин очень элегантно ускользнул от темы, сделав вид, что это не было вопросом.

— А ты? – обратился он к Карен.

— Всё просто. Не то чтобы кто-нибудь сильно расстроится, если со мной что-нибудь случится, – пожала плечами она. — Кому ещё жертвовать собой во имя революции? Ладно, про революцию, может, громко сказано. Но ради перемен, которые кому-то всё равно придётся привнести.

— Неправда! Я расстроюсь! – воскликнула Юзуриха, ещё крепче повиснув на ней. Пёс, пристроившийся рядом, беспокойно заёрзал. — И Инуки расстроится!

— Мы все расстроимся, – печально улыбнувшись, поддержал Сеичиро.

— А вы? Как вас сюда занесло?

— Я журналист, – признался мужчина. — Работаю в нашей газете.

— Это как... хронист?

— В некоторым смысле, но менее формально. Эта работа не столько в том, чтобы сохранять историю для потомков, но скорее держать в курсе событий и развлекать наше поколение.

— Вот как. Но вы не очень похожи на человека, который ради такого полезет в самую гущу событий, беря на себя все риски, – заметил Фай тактично, но достаточно прямолинейно. — У вас же есть семья, насколько я помню? Разве вам не хотелось бы быть с ними?

— У дочери день рождения через два месяца, – произнёс он мягко, но в глазах загорелся едва заметный – скорее, ощутимый – огонь убеждённости в чём-то. — Миллисентцев обещали принять в трёх ближайших поселениях, все разъехались, кто куда. Не хочу, чтобы ей пришлось справлять праздник вдали от друзей. Вот и все мои причины.

— Я думаю, в этом мы все едины, – слегка помрачнев, вздохнул Дайске. — Среди уехавших было много стариков. Хочется верить, что все они осилят дорогу. Но даже если так – некоторым всё равно недолго осталось, а никаких приблизительных сроков, когда в город можно будет вернуться, нам не давали. Никто не хочет, чтобы его последние дни прошли на чужой земле.

— Тут на мили вокруг одна и та же земля, – буркнул Курогане.

— Ты просто не понимаешь!

Только вот Курогане-то как раз понимал. Насколько далеко они сейчас были от Нихона? Ему даже прикидывать в уме не хотелось; достаточно было и длины того пути, который его глазам приходилось каждый проделывать, чтобы отыскать его в противоположном углу карты – чтобы убедиться, что он всё ещё был там. Где-то там.

Ничего подобного в планы Курогане не входило, но всё-таки, если подумать, сгинуть где-то по дороге, в такой дали от дома... ведь такое было не исключено. Так что он понимал, дальше больше, чем Дайске мог себе представить. И слушать эти жалобы ему было тошно.

— Что-то странное они тут замышляют в пустом городе. Но ничего, разберёмся, – твёрдо заявил парень. — Так что, вы и впрямь с нами?

— Нам надо это как-то доказать, или почему ты до сих пор об этом спрашиваешь? – проворчал Курогане.

— Да нет, просто вы ведь... Никакого отношения к этому не имеете. Ладно мы тут в большинстве своём не сильно привычные военные кампании затевать, но нам-то это надо кровь из носу. Нехорошо будет, если зазря пострадаете.

— Вот ещё нашёл, о чём переживать, – вскинулся Курогане: такая забота со стороны юнца едва ли была способна его тронуть. —За себя постоим. Побольше вашего повидал да на бёдра повесил*.

— Повесил куда... и что? – растерялся юноша.

— Врезать смогу хоть одному, хоть десятку, – продолжал Курогане. — А этот – маг...

— В этом смысле на меня сильно не рассчитывайте, не сказать, что я что-то особенное умею, – неловко посмеиваясь, тут же спасовал Фай. — Но вдруг буду полезен чем-то ещё.

Курогане покосился на него. Но смолчал.

— Тогда просто отлично, лишние руки лишними у нас не будут.

Фай, чьё беззастенчивое изучение незнакомого приспособления и прервало ненадолго это обсуждение, сразу же к нему вернулся.

— Какой занятный инструмент, – протянул он, всё ища способ поудобнее пристроить его на коленях.

— Всего лишь гитара, – немного удивлённый его повышенному интересу, заметил Дайске. — Смотри, вот так.

Несколько неудачных попыток резанули Курогане уши так сильно, что он почти потребовал прекратить, но тут до Фая как будто снизошло озарение, и не в пример складно, всё более уверенно с каждой нотой полился звук. Дайске воскликнул что-то невнятное, но прозвучавшее, как одобрение.

— Ну вот, нашёл себе игрушку.

— Да ладно, недурно же получается, – вступился за Фая Дайске. А то, что дурно – Курогане ведь и не говорил.

Остаток вечера не принёс ничего запоминающегося.

──────── • ☽ • ────────

Они редко бывали за пределами замка и прилегающей к нему территории. Вообще-то, даже замок исследовать вдоль и поперёк для них не представлялось возможным: хватало комнат, в которые детям не было допуска; хватало уголков, спрятанных в его глубине или лежащих в недосягаемой для их коротеньких ног дали, о существовании которых они не догадывались. Но и этой небольшой части было достаточно, чтобы стать для них целым миром.

Достаточно и того, что у них было, чтобы построить свой маленький мир. Он начинался с их комнаты в восточном флигеле, на деле представлявшей собой две смежные комнаты. Сначала шла гостиная (кто жил здесь, спрятавшись ото всех в самой высокой, но и самой маленькой, самой удалённой башне, до них? Стены безмолвствовали, не давая ответа, но теперь эта гостиная принадлежала лишь им двоим), где до глубокой ночи не гасили свет. Завешанные тканными гобеленами стены хранили тепло в самый лютый мороз, из-за чего старый одубевший диван обычно пустовал, а мальчики предпочитали усесться прямо на оббитом коврами полу.

За гостиной лежала крошечная спаленка. Туда тепло почему-то уже не проникало, а в ночи, когда метель бушевала снаружи, когда даже оконное стекло мелко дребезжало, тянуло пронизывающим ветром. Оставалось только прямо в носках забираться в постель и с головой нырнуть под тяжёлое одеяло... но ведь в этом и была вся прелесть, не дававшая просто пойти улечься у очага. В такие моменты, накрывшись одеялом, прижавшись друг к другу, они согревали своим дыханием обволакивающий их воздух, не думая и не беспокоясь больше ни о чём, кроме как о том, чтобы сохранить этот крошечный островок уюта. Они были детьми, и пока что для них это было лишь игрой.

Окно спальни выходило на озеро. Они выпросили у работавшего при замке ремесленника, чтобы тот сделал им что-то вроде изогнутых лезвий, которые можно было привязывать к ботинкам и кататься по замёрзшей поверхности воды. На одной из редких прогулок по городу они видели, как это делает местная ребятня. Набили порядочно шишек и синяков, пока приноровились в самом деле кататься, а не протирать пальтишками лёд, но и боль была для них своеобразным откровением: то, что они переживали нечасто, хотя обычным мальчишкам их возраста если что-то и полагалось, так это набивать шишки и синяки (себе или товарищам). Падать прямо на лёд и, завалившись на спину, видеть перед собой стену белого света, в которое солнце, укутанное толстой пеленой облаков, превращало зимнее небо.

В такие моменты ему даже не хотелось вставать. Он слушал, как его зовёт брат, но в ответ не отзывался. Он просто лежал, пока не начинали неметь пальцы. «Я думал, ты себе совсем голову отшиб», – поначалу поругался на него тот. А потом просто стал ложиться рядом.

Они много времени проводили в библиотеке. Хотя это было скорее любимое место брата, чем его. Юю тоже нравилось читать, но куда более по душе ему была ещё одна игра, которую они выдумали вместе: один читал начало какой-нибудь книжки, которую никто из них прежде не открывал, другой должен был сам придумать, что произойдёт дальше, первый продолжал за ним, и так – пока не доберутся до конца. Было весело, хотя иногда воображение кого-то из них забегало вперёд, продумывая историю до завершение раньше, чем другой успел бы внести в неё свой вклад – тогда они спорили. У Фая всё обычно кончалось тем, что все приходили к соглашению, находили общий язык, даже злодеи как-то понимали, в чём были неправы, и своё суровое наказание получали, только если уж никак не могли иначе искупить вину; а Юю нравилось, когда все, кто обидел героя, получали потом от него по заслугам. Но он часто уступал брату, потому что вообще-то концовка ему всё равно казалась самой скучной частью – концовки везде примерно одинаковые.

Похожее на пещеру нагромождение одеял. Коньки. Книжки с картинками.

Шкатулка драгоценностей, принадлежавшая их матери.

Они не помнили её лица, у них даже не было возможности его запомнить – и эта шкатулка была единственным, что напоминало им о той части прошлого, которое закончилось раньше, чем успело начаться их настоящее.

Юй мог часами перебирать её содержимое, пропуская между пальцев тонкие золотые цепочки, разглядывая каждое украшение. Серебряное кольцо с бриллиантом. А вот кулон с крупной, практически идеальной формы жемчужиной: не похожая ни на кристалл, ни на металлическую подвеску, она предсказуемо его заинтриговала. В какой-то книжке Юй вычитал, что жемчужины добывают из раковин, обитающих на морском дне. Не море, но единственный водоём в зоне его досягаемости – он как-то попытался разбить сковавший озеро лёд, чтобы добраться до воды да попробовать поискать, но это вовремя заметила и остановила гувернантка. Отчитав его за «глупую выходку», она поведала, что нет ни единого шанса, чтобы он нашёл раковину с настоящей жемчужиной где-то в крошечном искусственном пруду во дворе замка, что для этого им надо отправиться к океану, к которому они, конечно же, отправляться не собираются. Верить ей Юй не стал. Она наверняка сказала это, только чтобы он держался от озера подальше. Но сам подумал, что лучше уж дождаться прихода лета, когда ненадолго, но то полностью оттает само – чем собственноручно уничтожать их каток.

Жемчужное ожерелье было самым необычным из того, что находилось в шкатулке, но по правде, дольше всего Юй всегда рассматривал один браслет. На тонкую нитку белого золота были нанизаны хрустальные маленькие бусины в виде звёздочек. А в одном месте, вместо одной из них, свободно свисал на короткой цепочке изящный полумесяц. Не будь этого полумесяца – то и браслет, скорее всего, был бы для него самым обычным.

Иногда он при этом думал о матери, пытался представить, по какому случаю она надевала каждое из этих украшений... какой она была. Но совсем изредка. Ему просто нравились красивые вещи.

У него не было семьи в привычном понимании этого слова. Только брат, который... точно этой семьёй не считался, потому что получалось, что семья была «чем-то, чего могло не быть», а его не быть у него в представлении Юя никак не могло. Лорд, единственный оставшийся у них кровный родственник, практически не уделял им внимания, в ту пору ему явно было не до двух свалившихся на его голову малолетних детей; а когда им всё-таки доводилось пересечься в одном из коридоров и его взгляд хоть ненадолго задерживался на мальчиках... он будто бы видел привидение.

Если подумать, на них много кто странно смотрел. Гувернантка, пара дольше всего прислуживавших им служанок – те ещё как-то способны были уловить разницу, хоть при желании детям и не составило бы труда обвести их вокруг пальца. Но для других они были просто «Фаем и Юем»: не имея ни малейшего представления, кто есть кто, они не могли и провести между ними границу. Два одинаковых ребёнка, которые везде ходят вместе, для них они были всё равно что одним существом.

И на кого-то это наводило жуть. Казалось бы, в месте, существующем за счёт тех, кто осознанно и открыто совершенствует магическое искусство, людские умы должны быть открыты для всякого рода странностей. Так оно и было, но порождало другую крайность: чудовищную подверженность суевериям. Дело усугубляло то, как мальчики обычно понимали друг друга с полуслова, а то и вовсе без них. Два одинаковых ребёнка, два необычайно тихих ребёнка.

Они часто сидели на местной кухне, пока кухарка готовила ужин, просто потому что в этом было что-то настолько же по-своему уютное, что в крошечном мирке под одеялом... ну и потому что тогда им нередко перепадало что-нибудь вкусненькое сверх того, что им было положено съедать. Именно кухарка однажды сказала им, по-доброму посмеиваясь: «Нехорошо вам такими быть, кто-то непременно подумает, что это два лестных духа у нас тут по замку ходют».

Не все, впрочем, относились к ним с такой настороженностью. Для одних тихий ребёнок – аномалия, для других же – подарок богов. В какой-то момент в замке установилось два лагеря: половина его обитателей обожала мальчиков, тогда как второй спокойней жилось без лишних напоминаний о них.

Фаю с Юем незачем было пытаться изменить мнение вторых, покуда у них было достаточно первых. Они знали, что не представляли из себя ничего дурного, чтобы вызывать подобные подозрения и все эти шепотки.

Возможно, они зря тогда игнорировали эти шепотки.

Время шло, и однажды они поняли, что что-то произошло – и после этого оно стало идти слишком быстро.

Свеча погасла рано. Она была последней, среди огарков, которые никто не заменял уже несколько дней кряду, и, похоже, не собирался и сегодня. Только в камине пламя ещё горело, и тонкая полоска рыжеватого зарева мерцала между полом и закрытой дверью спальни. Юй лежал, высунув голову из-под одеяла до носа; он ждал Фая, на что и списывал то, как будучи уже в постели, его мышцы никак не желали расслабляться. Но когда дверь тихонько приотворилась, когда ему удалось разглядеть в потёмках встревоженное лицо брата – он наконец встретился с живым воплощением того, почему сон никак не шёл к нему этим вечером.

— Там шум, – прошептал он. Юй вылез из постели, и они, уже вдвоём, тихонько подкрались к двери, ведущей в коридор.

Шум. Суматоха. Пока где-то далеко, но Юй уже слышал эхо шагов, множества шагов. И это в такой-то час.

Чудовищной новости было уже больше полного дня, и не то чтобы их это не касалось, но... Что им теперь следовало делать? Юй не знал. Даже представить себе не мог. Хотя никто и не говорил, что им обязательно нужно что-то делать.

Они – просто дети, до которых в этом месте никому никогда не было большого дела. Почему что-то должно было измениться сейчас?

— Пошли спать, – потянув брата за рукав, пробормотал Юй.

— Подожди.

Тогда он повернулся, и через крошечный зазор, через который они пытались подсмотреть, что происходило снаружи, увидел, как из-за угла в противоположном конце коридора вывернули две фигуры.

— Что же делать, что делать... – Юй узнал голос одной из служанок, что иногда прибирались в их комнате. — Скоро и здесь будут... Куда нам деться? Как бы не попасть под раздачу?..

— Возьми себя в руки, идиотка, – резко оборвала её причитания другая. — У меня есть идея. Посмотри туда. Помнишь, чья это комната?

Братья осторожно прикрыли дверь, чтобы не выдать себя... но плотно прислонившись к ней, они всё ещё могли слышать разговор служанок.

— Когда они явятся... нет, лучше ещё до того, как придут прямо к нам. Выдадим им детей. Всё-таки какие-никакие наследники. Выдадим по доброй воле, чтоб взамен нас не трогали.

— Да как же...

— Сдались они тебе! У тебя другие идеи есть?!

— Ну... хорошо!

Братья не вполне понимали, о чём шла речь... но оба застыли в напряжении, боясь, что дыхание их было слишком громким.

— Тогда пошли. Сейчас ещё рано. Вернёмся, когда они уже точно будут спать, а пока надо подготовиться.

Когда огонёк лампы, которую несла одна из девушек, скрылся за поворотом, братья наконец отстранились от двери и переглянулись. Обоим было ясно одно: оставаться нельзя.

Они вернулись в спальню и быстро собрали вещи: всё, что, казалось им, должно было им понадобиться, и то, что они попросту не могли оставить. Конечно, в основном – совсем не то, что им стоило взять с собой в неизвестность, но ведь дети мыслят совсем не так, как взрослые.

Они переоделись в то, в чём обычно выходили на прогулки, взяли с собой единственную свечу, которая по удаче оказалась ими когда-то припрятана под кроватью, и двинулись в путь. Не по обычной дороге, которая вела к главным воротам: там бы они запросто могли наткнуться на возвращавшихся обратно служанок – или на кого-то ещё, о ком те упоминали в своём разговоре, – но мальчишки знали обходные пути и знали, как свои десятерни, те запрятанные в каменных чертогах ходы, проложенные как раз для таких случаев, но которые они прежде использовали, чтобы тайком играть снаружи.

Выбравшись из замка, братья двинулись через двор. Они не знали только о подземном ходе, который должен был безопасно вывести их за ворота, какой бы хаос ни творился в это время на поверхности... но именно это тогда их спасло.

Вокруг то и дело сновали люди, чуть подальше кто-то кричал, хотя слов было не разобрать. Пахло странно, неприятно, причём где-то запах стоял сильнее, а где-то слабее, но ночной мороз немного освежал воздух, делая тот выносимым.

Вдруг тёмный силуэт возник прямо впереди, остановившись. Юю показалось, что незнакомец насторожился. Как будто даже вглядывался перед собой, ещё не видя, но уже смотря прямо на них. Поддавшись панике, Юй быстро задул свечу. Несколько бесконечно долгих секунд они ждали, не властные над собственной судьбой. Но это помогло. Человек удалился. Они тоже не видели, но поняли по тому, как дышать сразу сделалось легче.

Больше не привлекая к себе лишнего внимания, они крались от одной кочки, что удобно попадались на пути, к другой, а бледный свет луны, просачивающийся сквозь ажурное полотно туч, помогал не заплутать во мраке.

Им всего ничего оставалось до главных ворот, когда Фай потянул его за собой в другую сторону.

Между каменной кладкой и припорошенной снегом землёй отчётливо виднелся лаз. Совсем маленький, он был явно прорыт каким-то животным, которое не постеснялось забраться сюда в поисках пищи, для себя и себе подобных. Мальчикам однако и для своего возраста слегка недоставало в росте. Юй был чуть более ловким, поэтому пролез первым. Затем вытянул брата.

Пока они бежали к лазу – отчего-то оба глубоко уверенные, что за ним всё закончится, что за ним с ними уже не приключится ничего дурного – Юй наконец вспомнил лицо той служанки. Вспомнил, потому что увидел. Свет возвышавшихся на стенах факелов отплясывал бликами в чуть приоткрытых неморгающих глазах, каких-то мутных, как сырой яичный белок. И если подумать, он не помнил, чтобы во дворе у замка не было в самом деле так много кочек...

Оказавшись наконец по ту сторону, они позволили себе ненадолго остановиться перевести дыхание. Потом продолжили путь. Они шли, пока и от их бывшего дома не остались только далёкие очертания, и он глядел мальчикам вслед, глядел... но больше не видел.

Проделав путь до жилых кварталов, они забрались в какой-то сарай. Тот стоял близ одинокой, убогой лачужки, у которой не было даже собственного забора, поэтому никто не потревожил детей до самого рассвета. Так они пережили ночь.

Набравшись сил после сна, они могли какое-то время игнорировать то, что с минувшего вечера у обоих не было во рту ни росинки. В спешке у братьев не нашлось бы возможности прихватить с собой и жалкого сухаря. Хотя не то чтобы они тогда столь серьёзно об этом задумывались. Только суровое настоящее в виде ноющей в животе пустоты столкнуло их с новым обременительным пониманием: еду нужно где-то брать. Пробродив бесцельно по городским задворкам как раз приблизительно до полудня, дети сдались и повернули в сторону рынка.

Тоненько звякали в тканевом свёртке драгоценности. Мальчики толком не подумали о еде, но почему-то подумали сразу, что если они отправляются в большой мир – им понадобятся деньги. Никаких собственных сбережений у Фая с Юем не было, но ведь и золотые цепочки, и браслеты, и кольца – всё было тем же золотом. Они, наверное, неплохо могли бы выручить и за саму шкатулку – покрытую вырезанными в золоте орнаментами, инкрустированную хрусталём – только та была слишком большой и тяжёлой.

На городском рынке стоял самый обычный день. Только несколько хмурых лиц – насколько Юю хватило обзора охватить его глазами – омрачали его, а в остальном жизнь текла в своём обыкновенном темпе. По крайней мере, это ничем не отличалось от того, каким запомнили братья это место, когда в последний раз бывали здесь «на экскурсии». (Вообще-то, обычно их не стали бы вот так брать на рынок простолюдинов, но мальчики знали, что если увязаться за кухаркой, когда она пойдёт за покупками – та не станет возражать.)

Юй остался ждать в сторонке. Ему всё ещё было немного грустно расставаться с содержимым материной шкатулки, так что он... решил, что ему, наверное, лучше не смотреть на то, как брат будет выторговывать за него их обед.

Но вот слышал он громогласную речь торговца всё равно прекрасно.

— Что ж вы, шпана-то, ко мне повадились. Нечем платить – так и нечего тут околачиваться!

— Но сэр, – попытался Фай говорить громче (Юй-то знал, какого труда ему это стоило), чтобы перекричать эхо этого голоса, как будто так и повисшее в воздухе, — посмотрите внимательнее, у меня же есть...

— Ты мне зубы не заговаривай!

Нужно было что-то предпринимать. Крепко сжимая в руках свёрток, оставшийся при нём, Юй быстро выудил из него тот самый жемчужный медальон. То кольцо с бриллиантом, которое Фай пытался предложить мужчине – тот-то, наверное, решил, что это просто стекляшка. Но жемчужина-то ведь настоящая! Да и ценность должна была представлять немалую, раз добыли её аж в океане. Юй ринулся брату на подмогу.

— Постойте, но мы правда можем расплатиться! Денег у нас нет, но возьмите это.

Торговец и в самом деле засомневался. Ну а ещё бы, как могло быть иначе! Ведь они его не обманывали, и драгоценности аристократки были ничуть не хуже обычных денег...

Забрав у Юя свёрток (мгновение мальчик колебался, но потом подумал, что оно и к лучшему: они сразу запасут побольше, чтоб хватило пропитания надолго, найдут себе какой-нибудь угол и того гляди просидят в нём, ни в чём не нуждаясь, до самой весны), мужчина увлечённо изучал его содержимое.

— Вот это да, – изумлённо выдал он.

— Это всё, что у нас есть, – произнёс Фай. — Сколько мы за это получим?

— Получите... – эхом повторил торговец, по-видимому потерявшийся где-то в своих мыслях. Но стоило смыслу сказанного дважды его наконец достичь – мигом обрёл землю под ногами. — Получите? Ничего вы от меня не получите, хулиганьё!

На братьев точно вылили ушат ледяной воды.

— Как это – не получим? – пролепетал Юй. Он попытался забрать у торговца свёрток, но дядька грубо оттолкнул его.

— Да это всё наверняка ворованное! Откуда у детей столько золота? У матушки своей стащили небось... да нет, нет у нас в округе таких состоятельных женщин!

Осознание наступало с каждым жестоким словом, что вылетало из его рта. Юй видел, как у брата на глазах выступили слёзы. Он сам был готов вот-вот взвыть от такой несправедливости. Только это бы ничего не изменило.

— Не хотите, чтоб я вас констеблю за шкиряк притащил – проваливайте отсюда!

То, что никакой еды им не видать, было уже очевидно. Как оказалось под большим сомнением и то, что даже украшения они получат назад... «Да ты сам вор!» – хотел выкрикнуть Юй, но всё его негодование застряло в горле одним большим комом.

Пока он пытался сообразить, как всё обернулось так и что им делать теперь – шум, по всей видимости, привлёк к себе слишком много внимания.

— Что за переполох? Откуда эти дети?

— Дети как дети, беспризорников сейчас на улицах хватает.

— А по-моему... эй, это не дворцовые ли гербы у них на шубках?

— А ведь и правда. Неужели это те, которые владыки горемычного..?

— А тут-то, у нас, они что делают?

— Говорят же, что там ночью-то всех того... Неужто удрали?

— Удрали и удрали, нам-то какое дело?

— А такое, что тогда за них объявят вознаграждение!

— Да было бы до них хоть кому-то какое-то дело – так и не удрали бы.

— И всё равно, нехорошо, что они у нас тут слоняются... Подумают ещё, что укрываем.

— Ох, не к добру это. Вы на них посмотрите только! Два лица как две капли воды. Ещё бабка моя говорила: когда в такие времена вот такие вот рождаются, то нехорошо это, ничего доброго они с собой не принесут.

— Верно, прогоните их!

— Да нет же, говорю, поймать их надо!

Гомон нарастал, вгоняя детей в трепетный ужас. В конце концов, им было уже не до драгоценностей; мальчишки сорвались прочь, подгоняемые возгласами, слов в которых больше не различали. Они неслись, не зная, была ли в самом деле за ними погоня. Но само ощущение этой погони владело ими куда сильнее, чем минувшей ночью.

Вдруг Юй обернулся: на вскрик, хотя как будто на долю секунды раньше – предчувствие ли? – потому что своими глазами видел, как нечто похожее на камень, врезается в голову его брата и приземляется на землю рядом.

Юй схватил его за одежду и с неведомо откуда взявшейся в нём силой рывком поднял с земли, таща за собой прочь с площади.

Только когда та осталась далеко позади и множество чужих враждебных голосов перестали звенеть у него в ушах, он начал слышать стенания Фая, зажимающего лицо руками.

— Сильно попали? Дай посмотреть, – но тот отказывался их убирать.

И идти дальше, если его только не волокли, он явно не мог. Юй стоял в полной растерянности. Голова отказывалась думать. Он видел, что брату больно; видел пару капель крови, упавших на снег, но это всё словно происходило где-то далеко, в действительности не достигая ни его сердца, ни ума.

— Боги, что у вас произошло?

Но даже если больше не мог сдвинуть того с места, он вцепился в рукав Фая, обернувшись на очередной незнакомый голос. Юй уже не ждал от оного ничего хорошего.

Однако глаза незнакомки были раскрыты в искреннем удивлении, только и всего. Она приблизилась к детям, озадаченно разглядывая Фая, который немного притих, но менее плачевным от этого его состояние не стало.

— Что вы тут делаете одни? Где ваши родители? – принялась расспрашивать девушка. Но без нажима. Она как будто... и впрямь была просто обеспокоена?

— У нас их нет, – пробормотал Юй.

— Ох, вот как, – с досадой воскликнула она. И не стала более спрашивать об этом. — Вроде, вы не похожи на тех местных хулиганов. Кто ж это вас и так и за что? А впрочем злыми какими-то тут люди стали в последнее время. Все на нервах.

Вот тут, наверное, в мальчике и ёкнуло что-то.

— Пожалуйста, помогите, – выпалил Юй. Душевное онемение прошло, но теперь он готов был расплакаться.

Девушка скривила лицо, словно и ей передалась толика этого желания.

— Ладно-ладно, не вешай нос. Не оставлять же вас теперь на морозе.

Где-то наверху пронзительно скрипнула дверь. Юй поднял голову. В паре метров над ней болталась вывеска какой-то лавки. По всей видимости, как раз продуктовой – вот уж злая ирония, что они остановились именно тут. По деревянной лестнице осторожно спустилась женщина, несущая на себе под завязку набитую котомку.

Девушка подбежала к ней, осторожно перехватив сумку. Будучи в том возрасте, когда все взрослые – одинаково взрослы, Юй не мог прикинуть возраста ни одной, ни другой, но глядя на них вдвоём рядом, он видел словно два почти что одинаковых лица, лишь с той разницей, что второе покрывала борозда морщин.

— Матушка, ты только не ругайся, но они пойдут с нами.

Но женщина даже ничего не сказала. Вернее, проворчала что-то себе под нос, уже развернувшись на своей трости в сторону дома. Что, видимо, вполне себе тянуло на одобрение, потому что та, что моложе, кивнула им, пропуская чуть вперёд. Юй взял брата под плечо. К счастью, все четверо, каждый по своим причинам, шли небыстро, поспевая друг за другом.

Жилище матери и дочери с порога обескуражило его своей скромностью. «Это вот так живут простые люди?» – молчаливо вопрошал Юй в пустоту, оглядывая убранство. Сравнивая с гостиной в их бывших «покоях», от угла до угла здесь получалось примерно столько же. И кухня, и столовая, и тут же стояла единственная допотопная кровать, на которой женщины, должно быть, ютились вдвоём. У изножья он заметил ночной горшок, но как воспитанный мальчик Юй не стал сосредотачивать на нём слишком много внимания.

Усадив Фая на стул, девушка приговаривала:

— Ничего, сейчас подлатаем – через пару деньков будешь, как новенький.

Ей удалось таки убедить мальчика убрать руки от лица; только когда он это сделал, в своих недавних словах она, кажется, подрастеряла уверенности... Был ли это камень заострённой формы или в его брата швырнули что-то другое – вместо синяка вдоль опавшего века тянулся отчётливо различимый порез, который всё ещё кровоточил. В общем, Фаю крепко не повезло.

— Бедняжка.

Юй внимательно смотрел, как девушка протирает его лицо сначала водой, очищая, затем какой-то вонючей жидкостью обрабатывает рану. Наконец, она наложила повязку из старой тряпицы. Так ловко, будто проделывала то же самое сотни, тысячи раз. Однажды посреди прогулки Юй запнулся и упал, оцарапав руку о лежащую на земле ветку – так сопровождавшие их служанки суетились, как пара перепуганных голубей, прежде чем мальчики всё-таки оказались у лекаря. Причём рука-то у него к тому времени уже особенно и не болела. Поэтому та чёткость, с которой девушка проделала «фокус»... да, для Юя это оказалось настолько же зрелищно и волнительно, как если бы ему показали фокус.

Пока они хлопотали над Фаем, старшая хозяйка принялась за готовку. Когда до Юя дошло, что подобными вещами они занимались прямо за обеденным столом, он забеспокоился, что не стоило им, наверное, это делать здесь... Но потом он разглядел на поверхности стола застарелые тёмно-багровые пятна. Должно быть, и мясо на нём когда-то разделывали... Значит, наверное, таким тут сильно не брезговали? Да и присесть тут ещё можно было разве что на кровать. Нет, за столом – так за столом.

— Ма-ам, в погребе же ещё стоит старая люлька?

У Фая явно все силы уходили на то, чтобы бороться с медленно отступающей болью, а у Юя после пережитого потрясения до сих пор с трудом ворочался язык. Девушка оставила попытки их разговорить, просто временами поглядывала на детей с пониманием и щепоткой сочувствия, мол «Ничего, отдыхайте, всё обсудить мы можем и позже».

— Должна стоять. Только на кой она тебе? – сухо отозвалась женщина.

— Ну, они для неё уже, конечно, великоваты. Но авось у меня выйдет сколотить из неё что-нибудь до вечера. Надо же мы им где-то спать.

— А о том, что нам надо как-то кормить ещё два лишних рта, ты подумала?

Впрочем, это было не больше, чем просто ворчание. Женщина спокойно помешивала воду в казане.

— Ты как-то жаловалась, что в этом доме не хватает мужских рук, – весело напомнила ей дочь.

— Мужских, пф. Вырасти сначала этих мужчин.

Девушка засмеялась.

— А куда я теперь денусь. А они – и подавно.

— Неизвестно, сколько мы ещё здесь пробудем, – протянула женщина. — Надо собирать вещи. Этот паршивый город загибается на глазах.

Юй сам не заметил, как начал болтать ногами – как он делал это, когда точно так же сидел на кухоньке в замке, вдыхая тяжёлый, но вбиравший в себя приятный запах закипающего бульона воздух. Да и нечто в самой хозяйке – хоть на первый взгляд в своей суровости она ничуть не походила на их улыбчивую кухарку, – но что-то в таком же засаленном фартуке, в том, как лежали волосы, и в пухловатых, но твёрдо державших нож руках... Из всего этого у него в груди рождалось чувство поразительно знакомое.

За последние сутки им встретилось чересчур много плохих людей. Должны же были злоключения братьев наконец закончиться. Мальчику даже не думалось, что могли не закончиться.

Ненадолго Юй позабыл о голоде, но сейчас бы охотно вспомнил о нём просто потому, что еда была уже на подходе.

— А что, по-моему, звучит неплохо, – щебетала девушка. — Найдём деревушку где-нибудь южнее. Кур заведём. Тут-то было не развернуться. А ещё можно улей поставить! Собственный мёд – ну не загляденье ли.

Тарелка, полная супа, выскользнула у женщины из рук и, встретившись с полом, разлетелась вдребезги.

— Боги, с тобой всё в порядке?!

Девушка подлетела было к матери, но резко выкинутая вперёд рука заставила её отшатнуться на полшага. Рука дрожала. И указывала она, к их ужасу, прямо на Фая с Юем.

— То-то я всё думаю, – сквозь зубы просипела она, — беспризорники да в такой дорогой одёжке.

— Что..? А, да я как-то не придала значение... – потупилась дочь. Мальчик съёжился, хотя оба так до сих пор и сидели в верхней одежде: не сказать, что внутри было жарко.

Юй не ведал, что может испытать в своей жизни ещё больший ужас. Но напряжённое тело старухи в одно мгновение превратилось в средоточие чистой ненависти. То ли раньше она толком не пыталась рассмотреть мальчишек получше, то ли сумела сделать это лишь теперь, когда лицо одного из них полностью отмыли от грязи и крови. Но стоило ей это сделать... и мгновение назад царившей в комнате мирной идиллии было не воротить.

— Матушка, да что с тобой стряслось?! – недоумевала девушка.

— Это всё из-за него, – горячо выплюнула хозяйка. — Руки у него в крови, это он навлёк на нас все бедствия этого мира. А вы – лишнее тому подтверждение!

Вдруг женщина голыми руками схватила казан с кипятком и подалась вперёд. Её дочь закричала – но бросилась к матери, не к братьям. Юю казалось, что сам дом перекувыркнулся с ног на голову. Под ужасный грохот он сверзился на пол, опрокинув за собой стул. Буквально наощупь он сгрёб Фая за капюшон и ползком отчаянно рванулся к выходу.

Сытный обед так и остался для них недосягаемой мечтой. Когда вокруг снова не было ни души – только тогда дети остановились перевести дыхание.

У Фая оно, впрочем, так и не выровнялось. Уронив голову на плечо Юя, он, не произнеся ни слова, разрыдался.

Они стояли так долго. Его и самого распирала горечь, не умещавшаяся в его маленькой грудной клетке, но обняв брата, затолкав поглубже эмоции, которые Фай всё равно выплёскивал прямо сейчас за них обоих, Юй думал. Во-первых, им нужно было найти место, чтобы укрыться от непогоды и... других несчастливых встреч. Во-вторых, раздобыть другую одежду. Мутоновые шубы, что были на них сейчас, прекрасно грели, но за сегодня принесли им неудачу дважды. В-третьих, они всё ещё были голодны.

Нельзя рассчитывать на других людей. Им придётся как-то пробиваться самим. Тогда Юй пообещал себе: он больше не растеряется, он больше не будет стоять и смотреть. Они привыкли всё делать вместе, они должны были теперь сражаться друг за друга, но даже если Фай больше не сможет защищать его, Юя – Юй не перестанет защищать его. Он не оставит его, не допустит, чтобы с ним случилось ещё что-нибудь нехорошее.

Это обещание Юй не сдержал.