Небо над Клоу было нежно-голубого цвета, и так же, как его, подобно поверхности кристально-прозрачного, тончайшего стекла, оно отражало все остальные, до последнего оттенка, что сменяли друг друга каждый час вместе с путешествием солнца к линии горизонта.
Его лучи цвета киновари, ложась на лицо, были, казалось, самыми тёплыми: скопившими это тепло за целый день – но теперь они ускользали вслед за закатом, и вот уже воздух вновь стремительно остывал. С наступлением темноты Клоу зажигался множеством огней, обнаруживая в себе вдруг гораздо больше жизни, чем чувствовалось на тихих улочках до сих пор.
Огни зажигались в окнах, подсвечивая виднеющиеся всюду силуэты миниатюрных домиков мириадами мерцающих точек. Горели фонари.
В доме Шаорана они невольно засиделись допоздна; и возвращались уже затемно. Не было никакого смысла в том, чтобы он их провожал: дорога туда и обратно от дворца отняла бы у него приличное количество времени, а уж принцесса в сопровождении двух мужчин, у одного из которых при себе имелся меч, наверняка добралась бы домой благополучно – однако тот увязался за ними, и четвёрка продолжала путь в прежнем составе.
Казалось, к ночи в округе становилось чуть оживлённее. Днём Курогане попадались на глаза сновавшими по улицам в основном дети; и сейчас они, что удивляло, никуда не подевались, но больше стало взрослых. Вполне обычный час для того, чтоб начали забиваться кабаки – но если бы и был поблизости хоть один, что-то подсказывало, что он всё равно бы не пользовался здесь популярностью. И тем не менее, та самая особенная, беззаботная атмосфера вечера витала по-своему и здесь.
— Постойте, – придя вдруг в волнение, засуетилась Сакура. — Сюда!
То, как трое мужчин послушно следовали за ней нестройной шеренгой, должно было являть со стороны презабавное зрелище. Небольшое столпотворение образовалось у самого по себе совершенно неприметного ларька, к которому они и направлялись. Курогане бросил настороженный взгляд на кучку детей, что чуть в стороне от него стояли кружком, сжимая в кулачках что-то вроде горящих лучин... Просто стояли, вперившись в них глазёнками, в которых отражались всполохи огня. Если так присмотреться – очень странного.
Курогане не успел ничего толком сообразить, как принцесса уже протягивала ему такую же. Он взял, вопреки тому, что сам не был уверен, хочет ли он этого.
— Неужто ещё остались? – воскликнул Шаоран, который, в отличие от него, явно был в курсе, что держит в руке.
— Должно быть, последние в этом сезоне, – кивнула Сакура. — Повезло. Всё-таки немножко праздника ещё успеете увидеть.
Курогане озадаченно вертел длинный тоненький пруток. Из какого материала, он не был до конца уверен: вроде бы, металл, но шероховатое утолщение на конце оставляло после себя на пальцах тёмный порошок, похожий на угольную пыль.
— В каком смысле? – переспросил Фай.
Пока Шаоран свободной рукой шарил в карманах, Сакура объяснила:
— После больших празднеств, в ночи, когда жгут последние огни, принято загадывать желания. У кого догорит последним – у того оно и сбудется.
Парнишка вынул что-то вроде металлического футляра, который умещался на его ладони; Курогане всё гадал, что внутри, и не ожидал, что загадочный предмет сам каким-то образом высечет искру, которой окажется достаточно, чтобы поджечь прут. Миг спустя горели все четыре.
Не разгораясь постепенно, как разгорался бы костёр от одного раскалённого уголька, но в одно мгновение вспыхнув сотканными из света бутонами паучьей лилии. Однажды Курогане видел нечто похожее, на самой границе к юго-востоку от Нихона: что-то должно быть, тоже праздновали или возвещали; огромные огненные цветы, во много раз больше, с грохотом распускались и опадали в застланной тьмой выси. Но видеть их у себя прямо под носом, ощущая кожей жар, было совсем иначе.
Принцесса восторгалась:
— Как же красиво! Так жалко, что их делают лишь к особым случаям, – делала она это, чуть понизив голос, словно шипение диковинного пламени непременно должно было оставаться громче.
— Я думаю, что в том и вся соль. Для нас это до сих пор что-то особенное только потому, что мы это видим нечасто, – протянул Шаоран.
Четыре лучины искрились в центре образованного ими круга, разбрасывая бело-золотые брызги огня. Те таяли, не долетая до земли. Следить за ними не было никакого смысла, но и не делать этого уже не получалось. Он и на огонь-то был не слишком похож. Скорее на игристое вино.
— Правда красиво... ай! Он меня обжёг, – пожаловался Фай.
— А ты чего хотел? – фыркнул Курогане.
— Как всегда, никакого сострадания.
— Чего разнылся, как слезливая барышня?
— Пытаться устыдить меня сравнением с девушкой в присутствии девушки – не лучшая тактика, Куро-сама.
— Да я уверен, что она б в любом случае поменьше кривлялась, чем ты!
Пучки беспокойно танцующего тычинками света сияния, снопами искр осыпаясь во все стороны, спускались всё ниже вдоль металлических стержней. Первой догорела палочка Фая, затем Шаорана, самого Курогане и наконец – будто бы нехотя – Сакуры.
— Поздравляю, – простодушно воскликнул маг. — Не знаю, что ты загадала, но теперь это должно осуществиться.
— Она всегда выигрывает, – признался Шаоран. На что Сакура замахала руками:
— Да... поэтому давайте сделаем вид, что это не считается!
— Осуществление моих желаний – в моих собственных руках, – категорично заявил Курогане.
— Моих – где-то там же, – бросил Фай.
— До тебя даже очередь не дошла, парень следующий.
— Всё равно.
— Я тоже надеюсь справиться сам, – усмехнулся Шаоран неловко.
— Так что, я думаю, выигранную удачу тебе всё-таки стоит оставить себе, – склонившись над принцессой, мягко заметил Фай.
Жар, оставшийся от огня, густил воздух, пока наконец не рассеялся.
Круглые плоские свечи были расставлены по дворцовым покоям, подёргивая бледным светом не больше, чем путь до кровати. Кожура от мандарина лежала на столике, как её и оставили с утра; при этом сам резкий запах цитруса давно выдохся.
— Тебе не кажется это забавным?
— Что именно?
Курогане приоткрыл один глаз, когда тихий голос Фая защекотал его веки: настолько близко тот лежал... и никаких возражений против этого нихонец не имел до тех пор, пока лежал молча.
— Как через ту арку в другом конце комнаты, вроде как... ещё одна наша комната. Ведь нам их, должно быть, выделили по одной на каждого. Мы оба это заметили. Но уже вторую ночь коротаем в одной постели.
— Выметайся отсюда и спи там, если тебя это тревожит, – устало вздохнул Курогане. Он не ждал всерьёз, что Фай впрямь встанет и уйдёт. Даже предпочёл бы скорее, чтобы тот остался.
Да, Курогане тоже заметил, и что с того? Если бы здесь, где у них снова появилась возможность выстроить вокруг себя какое-никакое личное пространство, спутник сказал бы ему выметаться обратно в своё – Курогане бы пошёл спать отдельно. Если бы сам Фай пошёл спать в другую комнату – не стал бы догонять. Но они оба, вроде бы, в молчаливом согласии продолжали потакать старым привычкам. Когда у вас одно одеяло на двоих, а самый доступный и надёжный источник тепла посреди холодной степи – другой человек, то выбирать не приходится. Ночам, которые они уже провели так, не было числа. Неудивительно, что как было до этого – вспоминалось с трудом.
Прислушиваясь к тому, как тяжелеет тело, а мысли цепенеют, Курогане погружался всё глубже в предшествующую сну дремоту; из которой спустя некоторое время его снова выдернул оклик. Он вновь открыл глаза, и пара чужих в упор глядела на него в ответ. Сам маг молчал.
Слегка приподняв голову над подушкой, Курогане подался вперёд и прислонился своими губами к его. Плотно, но не слишком напористо; ненадолго нырнув в его рот языком, мужчина вскоре отстранился.
— Теперь всё?
— Да.
Уложив лицо в основании его шеи, Фай притих. «Ты хоть раз дашь мне заснуть первым?» – безмолвно спросил у него Курогане.
Ответа он, к счастью, не получил.
──────── • ☽ • ────────
Следующее утро не ознаменовалось ничем примечательным, но к обеду во дворец действительно явился парнишка-археолог. Несмотря на все ранее проскальзывавшие намёки на то, что незыблемость его присутствия в этих стенах была писана вилами по воде, общение между ним и дворцовыми проходило в спокойном, максимально благоприличном тоне.
Курогане ковырялся в тарелке. Сегодня на ней было больше овощей, и хоть в целом он не имел ничего против них – прямо сейчас лучше бы поел хорошо прожаренного мяса с карри (любым), а овощи эти к тому же были разварены до такой степени, что, едва попав в рот, превращались в пюре. Ещё и соус пришёлся ему не слишком по нраву. В целом ничего несъедобного в тарелку ему не положили, грех было жаловаться на королевский стол, но Курогане начинал тосковать по временам, когда для него готовил кто-то, достаточно сведущий в его вкусовых предпочтениях. Он покосился на Фая. Маг непринуждённо болтал со всеми так, словно в Клоу они пробыли не меньше месяца.
После окончания трапезы они вновь оказались вчетвером. Огороженная резным заборчиком из белого камня, небольшая терраса, располагавшаяся, наверное, с самой неприметной стороны дворцовых сводов, выходила на внутренний двор. Невысокие, но массивные деревья с длинными, широкими листьями; густо разросшиеся кустарники – что жадно вбирали в себя любую каплю влаги, срывавшуюся с небес или вытолкнутую из себя горной породой – источали прохладу.
На обед снова подавали вино, и теперь кувшин с его остатками стоял в углу стола. Посередине же лежала квадратная деревянная доска. Замысловатые узоры на кайме носили исключительно декоративное назначение, тогда как простые прямые линии, проведённые по диагоналям и периметру, чётко очерчивали игровое поле.
Шаоран высыпал на стол горсть гладких камешков. Ему и принадлежала идея.
— Ходить можно только вперёд и только по линиям, – расставляя камешки по доске, объяснял правила парень. — Если за шашкой противника есть свободная клетка, её можно бить. Когда шашка доходит до противоположного края, она может только бить.
Аккуратно разложенные на поле кругляши поделили его на два цвета. Напоминало го*, только эта игра выглядела куда менее замысловатой.
Первые три партии сыграли Курогане с Шаораном. Дальше противники постоянно менялись. Поле было небольшим, а количество ходов – весьма ограниченным, потому игры длились недолго.
— Слишком легко, – посетовал Курогане, хотя успел несколько раз потерпеть поражение. В конце концов незамысловатая забава приелась настолько, что он вовсе перестал следить за этим, просто убивая время. Вино начинало немного вести голову. А солнце прочно стояло высоко в небе, хоть и было сегодня затянуто белыми облаками.
В последний раз внутренние ритмы Курогане замедлялись настолько разве что в том сунгайском пансионате. Те же самые ощущения, как когда ты бежишь, сбивая ноги, пробиваешь себе путь вперёд, покоряешь одну высоту за другой, и всё это – не ведая усталости, но когда наконец остановишься, то валишься без сил и лежишь не шевелясь неделю. И ум, и мускулы Курогане долгое время пребывали в напряжении: которые было для него привычно, без которого он по природе своей не мог жить, но... и у них имелся свой предел, о котором сам Курогане, перед лицом целого мира, распростёртого перед ним, зачастил забывать. И в Клоу они впали в оцепенение.
Он не хотел думать ни о каком побеге. Ему даже из кресла вставать не хотелось. Он откинулся назад на его плетённую спинку, которая, правда, была низковатой для его роста. Лопатки упёрлись в каменные перила. Лопаткам, впрочем, тоже было уже всё равно. Толстый слой мышц должен был защитить их на какое-то время.
Из полудрёмы его вывел голос Шаорана:
— Мне нужно с вами о чём-то поговорить.
Курогане приоткрыл глаза. Сакура, помнится, решила прибрать оставшуюся после них посуду, Фай тоже куда-то слинял. Он и не заметил, как остался с мальчишкой один на один.
— Как я понял, вы начали путешествовать не так давно... Чем вы занимались раньше?
— Если ты хочешь поговорить, тебе придётся выбрать другую тему, – сухо отрезал Курогане. Врать он так и не научился. С другой стороны, это не всегда было необходимо. Им приходилось много лгать, чтобы не подвергать себя опасности, но вряд ли большую опасность представлял собой мальчишка перед ним. Если Курогане просто откажется отвечать, тот ничего не сможет с этим поделать.
— Я не... требую от вас подробностей, – несколько потеряв в твёрдости, однако всё же продолжил Шаоран. — Но правильно будет с моей стороны предположить, что вы уверенно владеете мечом?
Пристально глядя на него, Курогане скрестил руки на груди. Впору было бы похвалить пацана за проницательность, если бы только нихонец не ходил всюду с этим самым мечом.
— Владею. В достаточной мере, – серьёзно произнёс Курогане. — Считай, что твоё любопытство удовлетворено.
— Возможно, но...
— Это не тянет на целый разговор, если только тебе не нужно от меня что-то.
Шаоран притих. Курогане не требовалось никаких лишних подтверждений тому, что он верно прочитал мальчишку, в виде его реакций: он и так это знал. Но к чести парня сказать, тот не растерялся. Он молчал довольно долго, но складывалось вполне ясное впечатление, что он просто собирается с мыслями.
— Я хотел бы... обратиться к Курогане-сан с просьбой, – наконец вымолвил он.
— Валяй уже, – одного обращения в традициях его родины не хватило бы, чтобы умаслить Курогане, но старание было так или иначе оценено.
Что также заслуживало определённого признания: то, как стойко следом мальчишка взглянул ему прямо в глаза. Лишний раз не храбрясь, без той юношеской дерзости (которой когда-то было в избытке в самом Курогане); он по-прежнему выражал всем своим видом безусловное уважение. Курогане решил, что это стоило того, чтобы его хотя бы выслушать.
— Если вы планируете остаться в Клоу на хоть сколько-нибудь длительный срок... Вы не могли бы поучить меня сражаться?
Но каким бы серьёзным тоном, не дававшим сомневаться в его личной уверенности в своих намерениях, парень ни говорил – это не имело никакого эффекта на собственные суждения Курогане.
— Редкому археологу требуется владеть мечом, – холодно заметил он.
— Тут я бы с вами не согласился, – осторожно возразил Шаоран. — В экспедициях случается... всякое. Не всё из этого в порядке вещей, но на практике ты ни от чего не застрахован, как если бы постоянно жил в городе, где обычно есть хоть какие-то гарантии. Навыки самообороны также входят в базовые принципы выживания.
— Верно, – кивнул Курогане, совершенно не впечатлённый. — Но ты уже должен был ими обзавестись в достаточной мере к этому времени.
Тем не менее, парень не сдавал позиций.
— Я открыт новому опыту. Мне довелось обучаться у одного человека, – признался он. — Но это продолжалось недолго, наши пути быстро разошлись. Я считаю, что важно рассматривать проблему с разных перспектив. Поэтому если бы вы позволили перенять часть и вашего опыта...
— И это всё равно выходит за рамки базовых принципов выживания, – припечатал ниндзя.
Они вновь погрузились в молчание. Мальчишке так и не удалось заговорить ему зубы, а Курогане кое-что понял: тот был настойчив и, помимо базовых принципов выживания, по всей видимости, владел ещё и базовыми принципами дипломатии.
Но врать и идти на откровенные уловки он не умел тоже.
— Я не слишком преувеличил с тем, что и мы иногда оказываемся в непростых ситуациях, – медленно протянул Шаоран. — Но вы правы, дело не только в этом. Мне хочется быть уверенным в том, что я смогу дать отпор, что бы ни случилось. Если однажды придётся защищать то, что мне дорого.
Внимание Курогане в один момент возросло многократно. Молчаливым одобрением он дал знак продолжать.
— Я прожил ещё не так много. И я человек этого времени, я родился в нём и другого своими глазами не видел. Но ведь мы постоянно имеем дело с прошлым, – начал объяснять Шаоран. — Я знаю не понаслышке, что ещё двадцать-тридцать лет назад в мире было очень неспокойно. Мы путешествуем по свету и постоянно находим этому свидетельства. Как вещественные, так и в виде историй других людей, которые застали те времена. Многие государства раздирало войной и внутренними междоусобицами. На землю обрушивались природного и магического происхождения катаклизмы. Очаги бедствий вспыхивали в самых разных уголках мира, никак друг с другом не связанных, практически одновременно. Люди, жившие в то время, по сей день не могут изжить в себе посеянные этим временем на глубинном уровне страх и жесткосердие. Они до сих пор готовы убить и быть убитыми, потому что привыкли к укладу, в котором мыслить подобным образом было нормой.
Шаоран выдохнул. Рассуждал он здраво и очень складно, и маловероятно было, что такую речь он сочинил, пока они гоняли камешки по игральной доске. Хотя это выглядело, как совершенно не имеющая здесь и сейчас отношения к делу теория, какой-то своей частью он был глубоко вовлечён в то, о чём говорил. Хоть всё ещё можно было поставить под сомнение нужность того, о чём Шаоран его просил, как таковую – какой-то части его это действительно было нужно.
— Сакура очень хочет повидать мир, – наконец дошёл он до сути. — И мне хотелось бы показать ей что-то за пределами Клоу... конечно, она принцесса, и они с его величеством выезжают на дипломатические приёмы. Но он редко берёт её с собой. И я понимаю почему: отсюда даже уехать куда-то дальше пустыни не так-то просто. Чтобы у нас появился шанс, я должен обеспечить её безопасность. Да даже если ей никогда не придётся покидать это место... Я не знаю, как объяснить.
Но Курогане и так всё понял.
Его одолевали сомнения, никак не связанные с тем, насколько всерьёз он воспринимал чаяния парня. Как бы хорош он ни был в своих боевых навыках, ему никогда не доводилось выступать в роли учителя. Кроме того, его учили как убийцу. Простой солдат, коим он воспитывался с ранних лет, и то всегда должен был быть готов отнять жизнь. С тех же пор, как его дальнейшее обучение взяли на себя шиноби, Курогане и вовсе пришлось погрузиться в изучение искусств, где смерть ставилась порой выше самого сражения; когда его предпочтительнее было даже избежать. Душою он, может, шиноби и не стал: чья-то смерть практически не способна была стать его самоцелью и сами методы были решительно не про него. Но подобный подход откладывал свой отпечаток на образ мысли, меняя его навсегда. Курогане не хотел передавать всё это мальчишке, который просто попросил научить его обороне.
С другой стороны, он уже давно не принимал от жизни настоящих вызовов.
— Какого рода боевым искусствам ты собираешься у меня учиться? – уточнил Курогане. — Я правильно понимаю, что тебя интересует именно фехтование?
— Да, всё верно.
— Лишний меч я тебе не найду. Без него смысла нет.
— Я придумаю что-нибудь, – твёрдо заявил Шаоран, словно это не было проблемой, которой ему, Курогане, стоило лично забивать себе голову.
Курогане долго молча смотрел на него. Мальчишка не пошевелился, осанка осталась идеально прямой; он даже не моргал.
— Что ты будешь делать, если я откажусь?
— Попрошу ещё раз, – невозмутимо ответил тот.
— И ты будешь упрашивать, пока я не соглашусь?
— Пока это имеет смысл. А так, ну... нет, конечно. Я уважаю любое ваше решение, но...
— А стоило бы, – резко перебил его Курогане. Парнишка совершенно оторопел от замечания, которое в его положении тяжело было вообразить себе услышать. Он открыл было рот, но из того так ничего и не вышло, и Курогане продолжил: — Ещё и правда есть, чему поучиться. Но твои намерения мне ясны. Сегодня уже поздно, а я выпил, но завтра с утра – здесь.
Мальчик, в чьих глазах он немногим ранее приметил блеск холодной, мужской решимости, прямо сейчас хлопал ими, как сущий ребёнок. Потом он спохватился и рывком согнулся пополам, низко склонив голову, в жесте, более всего наверняка не просто так напоминавшим тот, что был принят у Курогане на родине, чем что-либо ещё.
— Спасибо вам огромное. Я приложу все усилия, чтобы оправдать возложенные на меня ожидания.
Курогане рассеянно махнул рукой, отпуская мальчишку. О каких ожиданиях шла речь, если это всё в первую очередь нужно было самому Шаорану, не ему? Бог знает, какое у него вообще сложилось о нём представление; отчего-то в Курогане зрело неуютное чувство, что пацан узрел в нём что-то, чего в нихонце на самом деле и близко не было. Покидая его, Шаоран выглядел крайне воодушевлённым. Может, Курогане так чувствовал себя, потому что был не в той позиции, чтобы разделять это воодушевление. Он только что сам прибавил себе головной боли. В том числе по поводам, по которым ему никогда в жизни не доводилось переживать. Конечно, ему нравилось, когда кто-то столь явно и неприкрыто – что называется, средь бела дня – чтил его авторитет, ему было приятно, что кто-то разглядел в нём навыки и мастерство, на которое следовало равняться... При этом он неохотно отдавал себе отчёт, что польстился уважением какого-то недозрелого юнца. И когда он так низко пал в собственном уважении к себе?
Погрузившись в раздумья, Курогане цедил последние капли из пустого стакана.