На следующий день Курогане был здесь куда раньше условленного. Заря едва занималась, и во рту его успела побывать лишь оставшаяся с ужина остывшая куриная ножка, а нихонец уже осваивал место, где вчера предавались безделью, а сегодня оно должно было стать тренировочным полигоном.
Вчера он выбрал его только потому, что у него не было на примете других вариантов. Но взглянув снова свежим взглядом, подумал, что должен удостовериться в его пригодности. Дворик был размером примерно в десять цубо*; ландшафт ровный и устойчивый. При этом песок, тонким слоем перемещавшийся по земле под ногами вместе с их движением, создавал между ней и подошвами Курогане лёгкое трение чуть больше обычного. Это была неплохая площадка: годилась для освоения азов, но со своей подковыркой. А если в ближайшие дни выпадет дождь – она и вовсе преобразится до неузнаваемости, давая ему новые возможности на всю жизнь вбить в парню в голову, что когда ввяжешься в бой – скорее всего, в какой-то миг поймёшь, что ненавидит тебя не только твой неприятель, но и весь мир вокруг. Толстая патина ностальгии покрывала воспоминания Курогане о том, как их впервые отправили тренироваться в полевых условиях: и как вчерашние «подающие надежды доблестные воины» тут же оказывались по уши в грязи, или в несомненном молчаливом сговоре подолгу маневрировали между деревьев в поисках места, где обоим было бы удобнее вести дальше своё абсолютно правдоподобное сражение.
Мальчишка проявил похвальную пунктуальность. Ещё до назначенного времени он показался со стороны дворца; зоркий глаз Курогане позволил ему разглядеть его в деталях, когда тот наверняка был уверен, что ещё находится вне поля зрения. Он выглядел немного нервозным. Ни намёка на эту нервозность, впрочем, не осталось, когда он подошёл к Курогане достаточно близко, чтобы считать встречу состоявшейся.
— Доброе утро, – сдержанно поприветствовал его Шаоран. Пожалуй, мальчишка был теперь даже чересчур серьёзен. Обманчиво спокоен, но к спине словно привязали жердь.
— Доброе, – буркнул Курогане в ответ без большого энтузиазма. Дело занимало его больше формальностей. Он кивнул на покачивающийся у парнишки на поясе эфес, и тот, сняв, послушно передал ему оружие.
Средний по длине, лёгкий. Курогане извлёк на свет меч, критично осматривая блестящий новенький клинок. Благодаря опыту, полученному в кузнице, теперь он всё-таки неплохо разбирался в стали и том, что из неё ковалось, даже просто на глаз. Ширпотреб из-под руки, не лишённой умения, но не слишком заинтересованной в конечном результате; будет так же служить какое-то время, не обещая своему владельцу великой славы, как лопата или кухонный нож – но чего-то такого Курогане и ждал, если мальчишке вообще удалось бы столь скоро раздобыть где-то меч. Если он, впрочем, был вдруг убеждён, что это станет его первым уроком, на котором он сможет продемонстрировать свою смекалку и получить похвалу – ничего такого Курогане не обещал.
Не проявляя больше лишнего скепсиса, но и не демонстрируя ничего, что выходило бы назвать «одобрением», мужчина спокойно убрал меч обратно. Затем он вынул из кармана скрученный в небольшой моток отрез толстой бечёвки – которую раздобыл заблаговременно – и крепко обвязал ею эфес так, что при должном желании она бы не удержала лезвие внутри... но как предупреждение, по крайней мере, выглядело убедительно.
— До поры до времени из ножен не вынимать, – прокомментировал он, вернув меч парнишке. Брови Шаорана слегка дёрнулись в удивлении, но, приняв меч назад, тот кивнул.
— Ты сказал, что учился основам, – напомнил Курогане внимающему каждому его слову парню. — Я хочу знать, что именно ты уже умеешь.
— На словах будет трудно объяснить...
— На словах мне и не нужно, – строго оборвал его Курогане.
Он снял с пояса собственный меч и оставил у дерева, аккуратно прислонив к поверхности ствола. Даже не обнажай он сам Гинрю – об этом уж точно не могло быть речи, – рассчитывать силу своего же кулака было всяко проще, чем стали, что хочешь не хочешь всегда просилась петь в настоящем сражении. Морального обязательства щадить пацана, который сам напросился в ученики к ниндзя, Курогане на себя не возлагал, но и покалечить того на первом же занятии в его планы не входило.
Он сдал на шаг назад, принимая не столько боевую стойку, сколько позицию боеготовности. Шаоран отступал до тех пор, пока их не стало разделять расстояние, с которого приличествовало начинать честное сражение. Курогане наблюдал его глубокую сосредоточенность... и чёрт бы его побрал, а мальчишка выглядел куда более привычным, чем он от того ожидал.
Затем Шаоран бросился вперёд. Стремясь прежде всего разорвать это расстояние и вступить в схватку, открываясь при этом, что было бы достаточно рискованно, если бы перед ним стоял не совершенно безоружный нихонец... но на сей поре все критические замечания Курогане решил оставить при себе, в первую очередь его интересовали способности парня атаковать, нежели защищаться от нападения. Он легко ушёл от первого удара.
Меч болтался на поясе. Было очевидно, что парень чувствовал себя в обращении с ним недостаточно уверенно, чтобы тут же прибегнуть. Курогане ждал, что он вступит с ним в бой в рукопашную, но быстро подметил, насколько больше тот полагается на ноги. В этом тоже не было ничего удивительного. В недостатке мышечной силы, но достаточной ловкости и прыгучести ноги давали мгновенный результат. Как минимум они были длиннее. А тяжесть обуви компенсировала силу удара.
С другой стороны, контролировать его направление и перегруппировываться было несколько сложнее, чем в случае с руками – если только человек не умел летать. Нихонец был довольно крупной мишенью, но противник в своей неопытности подобным стилем облегчал ему работу. Пару атак Курогане отбил чётко выставленным вперёд тренированным предплечьем, но по большей части продолжал уклоняться, фокусируясь больше на действиях Шаорана, чем на собственной тактике. По какой-то причине движения мальчишки показались ему подозрительно знакомыми. Более того... странное совпадение, но в совпадения подобного рода он даже не верил. Поразмышлять над этим – возможно, позже.
Он знал, что лишь наблюдает за парнем, хотя с высоты своего опыта Курогане мог делать это так, чтобы со стороны казалось, будто хотя бы в одну десятую часть своей силы он вовлечён в сражение. Курогане умел драться лишь во все десять. Этого он опасался с тех пор, как согласился помочь Шаорану: что стиснув зубы, но ему придётся самому научиться чему-то, что ему никогда прежде не требовалось; научиться воспринимать бой как что-то иное, нежели то, из чего он обязан выйти победителем. Прежний Курогане противника уровня Шаорана поколотил бы за десять секунд и ушёл бы удовлетворённым, оставив того на пыльной земле. Самому оказаться на месте поражённого для гордости Курогане означало сокрушительный, практически смертельный удар. Наверняка мальчишку в той или иной мере одолевали переживания перед предстоящим ему: он не знал, что его ждёт – но того не знал и сам Курогане. Он переступал через самого себя, занимаясь тем, чем занимался: выходя на кого-то с оружием, он привык разрушать, тогда как учить кого-то – это было нечто скорее созидательное. Он осторожно нащупывал внутри себя те точки, в которых он чувствовал себя уверенно, а возможный ущерб его честолюбию был сведён к минимуму.
На протяжении длительного времени не преуспев в своём наступлении, Шаоран всё ещё колеблясь, но таки выхватил меч. Зачехлённым, он был ровно что палкой, но и палкой можно было драться, представляя, что держишь в руке меч. Курогане хранил в уме, что сам, скорее всего, в итоге не обойдётся без синяков; синяки, оставленные седлом на его заднице каждодневной дорогой, впрочем, и то беспокоили его больше. Мальчишка сделал несколько выпадов, не достигших цели, явно скорее примериваясь к весу клинка. Курогане начинала надоедать роль тренировочного манекена, но куда было деваться?
Однако взявшись за оружие, мальчишка преобразился внезапным образом. Один из следующих его ударов, который Курогане отразил в последний момент, довольно точно метил в его шею. Будь это реальным сражением, намерение неприятеля к тому моменту было бы ясно Курогане, как день.
Мальчишку учили не просто сражаться, а убивать.
Кто бы ни учил его драться, он делал это с расчётом на то, что однажды тому может понадобиться отнять чью-то жизнь. Курогане убил впервые в пятнадцать. Но Шаоран не был солдатом, не был наёмным убийцей – просто археологом. В пылу борьбы человек был способен на всякое, но между дошедшей до крайней точки самообороной и холодным, расчётливым убийством пролегает большая разница. Каким нужно было быть ублюдком, чтобы учить ребёнка такому?!
Злость вспыхнула в Курогане с этим открытием. Он чувствовал злость к тому человеку; ко всему миру, который создавал таких людей. Но постепенно он начал злиться и на самого мальчика. Он был умён. Достаточно умён, чтобы быть в состоянии понимать, что к чему, в конце-то концов! Он продолжал исполненные искреннего старания попытки «одолеть» Курогане в любом из возможных смыслов этого слова, который окажется для него возможным... Как будто даже не в шутку распалялся. Он желал научиться сражаться, и кто-то вбил ему в голову, что смерть в данном случае – допустимая степень ущерба, а он и не подверг это сомнению, просто позволил вложить себе в голову.
А теперь ещё и делал то, что Курогане всегда раздражало: он очевидно принялся провоцировать его как можно больше контратаковать, и при этом пытался использовать свои размеры по сравнению с ним в качестве преимущества. Курогане достаточно в жизни насмотрелся на проныр, которые считали себя, наверное, гениями смекалки, рассчитывая, что вне всякого сомнения превзойдут его, неповоротливое двухметровое дерево, в сноровке и скорости.
Тут его терпение дало глубокую трещину. Перехватив очередной удар, Курогане с силой оттолкнул Шаорана в противоположную сторону. Сохранить равновесие мальчишке в конце концов удалось, но тех секунд, которые он балансировал на грани, в реальном бою у него бы не было.
— Мёртв, – резко прокомментировал Курогане.
На лице Шаорана мгновение было написано смутное удивление. Но на провокацию – коей это, по его мнению, должно быть, являлось – тот не поддался, вновь ринувшись в атаку.
Он предпринял попытку проскочить мимо Курогане и оказаться у него за спиной, чуть ли не выскользнув у него из-под мышки. Но получил вдогонку удар под зад и неуклюже упал на одно колено.
— Мёртв, – послышалось сзади.
Парень вскочил на ноги и резко развернулся, выкидывая вперёд меч, но в ту же секунду сжавший в кулаке лезвие Курогане (не слишком честно – если бы только Курогане не был способен так схватиться и за острие) дёрнул на себя, и, выпустив рукоять, Шаоран повалился на землю плашмя.
— Мёртв, – покачивая мечом над его головой, объявил Курогане.
В такой позе парень пролежал с полминуты; плечи тяжело вздымались.
— За десять секунд ты мог бы быть мёртв трижды. И это только за десять секунд. Ранее я просто терпеливо молчал, – заключил Курогане.
— Простите, – выдохнул Шаоран.
— Извинений стоило бы, только если бы мне солгал, – фыркнул нихонец. — Пока я вижу лишь, что ты действительно пришёл учиться чему-то, в чём ни черта не смыслишь.
Парень уже поднялся.
— Пр... – начал было он и остановился, когда истина таки пронзила его пытливый ум: несмотря на резкость формулировок, в том, что Курогане сказал, не было упрёка. Шаоран слегка тряхнул головой; он остался на месте, ожидая дальнейших указаний.
— Сначала я собирался разобрать каждую твою ошибку. Потом понял, что в этом пока что не будет смысла, – произнёс Курогане. Он умолчал, что в какой-то момент был уже просто не в состоянии дальше отмечать их у себя в голове: как когда проще, чем исправлять чужие огрехи, оттолкнуть недотёпу в сторону и сделать работу от начала и до конца самому. — Надо хотя бы научиться правильно держать меч. Сейчас ты им размахиваешь, как кухарка тесаком. Но и это пока подождёт. Есть другие фундаментальные вещи, которые тебе лучше усвоить как можно раньше.
— Например?
— Будешь считать жуков и вести записи о сменах направления ветра в течение дня.
Судя по виду, парень решил, что он шутит. Курогане не стал повторять дважды: он, конечно, немного утрировал – однако суть передал верно. Когда он сам, мальчишкой, только начинал учиться военному искусству, настоящая учёба начиналась для них уже после того, как неугомонным детям, рвущимся на полигон лишь за тем, чтобы поколотить товарища, давали «перебеситься». Пичкали теорией по самое не хочу, оставляли медитировать часами, заставляли напрочь забыть, ради чего это всё затевалось – и только тогда, в холодной ясности ума, каждый вспоминал и не забывал больше о том, зачем он здесь на самом деле.
Курогане был немного другим случаем, но на Шаоране, виделось ему, такая тактика должна была сработать прекрасно. Ниндзя, помимо сего, был решительно настроен выкорчевать из пацана то, что успел заложить в него предыдущий «учитель».
— И ещё.
— Да?
— Ты незряч на один глаз?
Шаоран замер.
— ...Как вы это поняли?
Курогане мог бы и отмахнуться. «Способность наблюдать за противником приходит с опытом, и тем быстрее, чем ты меньше хочешь сдохнуть», – но хотелось верить, что Шаорану на своём веку обзавестись опытом таким же богатым, как его, всё же не доведётся. Если подумать, гораздо полезнее было бы, если бы Курогане объяснил.
— Слишком сильно поворачиваешь голову. Определённо есть «рабочая» сторона, в которую тебя постоянно тянет. А если резко зайти с другой – не успеваешь отразить нападение, – перечислил Курогане.
— Поразительно, – только и выдавил парнишка.
— Ничего поразительного. Говорю же, опыт, – немного раздражённо повторил Курогане. — И немного способности работать мозгами.
Если бы мальчишка уже сейчас вёл дневник, ему бы следовало записать, что ветер усилился. Поднимая листву и песок, он погнал их в неизвестном направлении. Пахнуло грозой: словно где-то в милях отсюда, откуда его принесло, бушевал дождь.
— Я был военным, – добавил Курогане.
— Что-то такое я и предполагал, – рассеянно отозвался мальчишка.
Настала очередь Курогане спросить:
— Почему?
— Ну... Для тех, кто практикует боевые искусства ради укрепления духа, вы слишком... Прямолинейны. Выражаетесь довольно резко.
— Что, уже жалеешь, что ко мне пришёл? – усмехнулся Курогане.
— Нет, я... я не имею в виду в плохом смысле! – выпалил Шаоран. — Я не говорю об этом, как... о чём-то плохом. И то, как вы делаете это из благих побуждений... Я бы сказал, у меня такое вызывает уважение.
— Благих побуждений..? – протянул нихонец малость озадаченно.
Никто никогда прежде не пытался выразить столь прямо, что видел за его поступками какие-то там «благие побуждения». И ведь поспорить-то было не с чем: уж точно не со зла и не из какой-то личной корысти Курогане, например, взялся обучать пацана... Но звучало так высокопарно, да и заявлено было в такой уверенности, что Курогане плеваться хотелось с какого-то – своего же – образа широкой души благодетеля, который вместо него, настоящего Курогане, кто-то узрел у себя перед глазами почём зря. Осознание собственной порочности нисколько не мешало ему себя любить, но никаким «благодетелем» он однозначно не являлся.
Но слушая Шаорана, он задумался. Сколько разных людей тому уже довелось повидать за свою жизнь, чтобы узнавать в них определённые черты и иметь уже сложившееся к ним отношение. Курогане и сам в последнее время встречал их всё больше, но был ли он, будет ли когда-нибудь хотя бы близок? А парень, в свои-то годы...
Может, они встретились, чтобы чему-то научились оба.
Окна покоев принцессы выходили на внутренний двор.
— Он такой быстрый! – воскликнула Сакура поражённо, однако вздрогнув тут же прикрыла рот рукой.
— Не переживай, – успокоил её Фай. — Даже если нас слышно отсюда, думаю, они всё равно слишком увлечены, чтобы заметить.
— Бедный Шаоран, – чуть понизив голос, протянула девушка. — Я понимаю, что это и нужно для того, чтобы научиться чему-то новому, но он же ему не ровня. Он такой большой, а я совсем не успеваю следить за его движениями.
— Курочка его не обидит, – спокойно уверил её маг. — Так, оставит пару синяков. Но мальчишки на такое мало обращают внимание, поверь мне.
— Не знаю... – вздохнула Сакура глубоко озабоченно. Фай рассудил, что дальнейшее наблюдение за тренировкой принесёт лишь ненужные волнения её душе, и попытался отвлечь принцессу.
— Что читаешь?
На небольшом столике, вроде того, что стоял и в их спальне – едва возвышавшемся над уровнем пола – лежал увесистый, щедро отделанный различным декором том. Напоминавший Фаю о переживающем самый расцвет книгопечатания Смарагдосе, где его постоянно окружали подобного вида помпезные магические фолианты и коллекционные издания культовых художественных произведений (хоть некоторые из них ему и довелось попользовать в качестве подушки), тот высек у него искру любопытства.
— Да так, всего лишь сказки, они совсем не стоят вашего внимания, – торопливо развернувшись, пролепетала она.
— Ну зачем так принижать собственные интересы. Тебе ведь они нравятся?
Скромно сложив руки, жмущаяся у стены, она словно вовсе не была принцессой в собственных покоях. В какой-то нерешительности девушка застенчиво кивнула.
— И это хорошо. Тебе совсем нечего стыдиться, – приободрил её Фай. — С чего ты решила, что этого надо стыдиться?
— Там ведь пишут выдумки. Про дальние края, про живущих в них героев и их приключения... А вы, наверное, много где побывали, – осторожно протянула Сакура, кося взор. — Вы-то сразу увидите, насколько это всё нелепо и далеко от правды.
Фай уселся за стол и кивком пригласил её сесть тоже. Происходившее тем временем за окном было благополучно забыто.
Окружавшая его комната, хоть и располагалась во дворце, в сущности своей ничем не отличалась от обычной комнаты девочки-подростка. Откуда Фаю было разбираться в девчачьих комнатах: он сам прожил в такой большую часть жизни... просто девочек было много. В них, даже если царил с виду лёгкий беспорядок, всё на самом деле лежало на своём месте. Витал едва уловимый, но приятный запах. Было много бесполезных вещей, вроде лежавших поверх постели сразу двух цветастых пледов, милых подушечек или стоявшей в углу большой лампы в резном абажуре, толком не дающей света дальше себя самой – во всех этих мелочах была личность, даже не собирательный образ семейства в несколько поколений, а личность единственной обитавшей здесь хозяйки. В выделенных путникам покоях было светло, чисто и комфортно; но по сравнению с тем, что Фай увидел тут – пустовато и безлико.
— Ты любишь читать? – поинтересовался он.
— Скорее, я люблю истории, – вымолвила принцесса. — Читать или слушать – мне неважно.
Фай обратил внимание, что в комнате действительно было много книг... Но почему-то с образом заядлого книжного червя, денно и нощно сидящего, уткнувшись в них носом, Сакура у него никак не вязалась – потому он и спросил.
— Я практически нигде не бывала, кроме Клоу. Мне всегда было интересно узнать о мире хотя бы так, – призналась Сакура. Смущение куда-то испарилось; разложив локти на столе, она подпёрла руками голову и с немного тоскливым видом поведала ему:
— Но Шаоран постоянно в разъездах, и у него не так много времени, чтобы ещё и тратить его всё на меня. Я пыталась читать записи других путешественников и историков, но они так серьёзно и сложно пишут, что я с трудом продираюсь через буквы. То есть, даже когда они рассказывают довольно интересные вещи, это звучит... совсем не так интересно, как должно? Может, это потому что я ничего в этом не смыслю?..
— Совсем необязательно, – мягко возразил Фай. — Не все умеют интересно рассказывать. Да и вообще... Я знавал некоторое количество учёных людей, скажу тебе по секрету: тем, кто пишет целые трактаты о собственном опыте и основанных на нём изысканиях, частенько не чуждо излишнее самолюбование. За которым там мало чего в итоге остаётся по существу.
— Вот как... – растерянно протянула девчушка.
— А в «выдумках» выдумки может быть куда меньше, чем кажется, – вырвался из него задорный смешок. — Придумать что-то полностью «из головы» на деле не уж и просто. Многие авторы путешествуют по свету, знакомятся со множеством других людей, а потом берут их истории за основу очередного романа.
На сей раз принцесса лишь задумчиво хмыкнула.
— Наверное, хорошо пережить столько интересного, что хватило бы на несколько книжек, – спустя время изрекла она.
— Ну, ты о своей жизни тоже могла бы написать неплохую новеллу.
— Я?
— О жизни принцессы. Немногим дано пережить подобный опыт, – заметил Фай.
— О. Да нет, нет в этом ничего особенного... – протянула она небрежно и... несколько разочарованно?
— Знаете, почему Шаоран так хочет научиться сражаться по-настоящему? – добавила она, немного погодя. При этом голос её по-прежнему звучал немного грустно. — Он понимает меня, всегда понимал лучше всех. Поэтому обещал, что когда-нибудь мы будем ездить по миру вместе. Но тогда всё будет иначе. Он мне такого не говорил, но я же знаю: он только и будет делать, что переживать, чтобы со мной что-нибудь не случилось.
— Ну, этого ты не можешь ему запретить, – заметил Фай. — И разве так уж это плохо? Значит, ты очень важна для него.
— Так и есть, но... дело не в этом, – принцесса качнула головой. — Я за него тоже переживаю. Но я знаю, что он сможет за себя постоять почти в любой ситуации. Я знаю, что нет нужды слишком уж переживать. А он... Раньше он просто обещал, что возьмёт меня с собой «как-нибудь в другой раз». И так каждый раз. Каждый раз, когда мы возвращались к этой теме, было видно, что он не хочет об этом говорить, словно боится меня обидеть, – Сакура вздохнула. — Я читала истории о том, как принцесс всё время спасают доблестные герои... Это всегда так красиво описывают, и, наверное, это очень приятно чувствовать, что кто-то тебя обязательно защитит, что бы ни случилось. Но тогда получается, что ты обуза. Что хорошего в том, чтобы быть обузой?
Фай призадумался.
— По-моему, если уж могучий рыцарь явился вытащить тебя из плачевного положения, из которого тебе самой крайне затруднительно выбраться, – рассуждал он, – то нет ничего плохого в том, чтобы принять его помощь. Просто надо сделать так, чтобы следующего дракона вы встретили вместе плечом к плечу.
Он точно видел, как девочка аж слегка подпрыгнула на месте.
— Да, именно так! – пылко согласилась она.
— Но тут тоже стоит быть аккуратнее, – улыбка мага блеснула хитрецой. — Зависит, конечно, от нрава рыцаря. Но иногда лучше притвориться чуточку слабее, чтобы он не перестал чувствовать себя нужным.
Теперь же Сакура застыла, тщательно осмысляя услышанное – воззрившись на него при этом круглыми глазами.
— Вы такой мудрый, – выдохнула она. — Ой, простите, пожалуйста, что так вывалила на вас всё это, не знаю, что на меня нашло, вам, наверное, уже наскучило выслушивать мои переживания...
— Ничего-ничего, я совсем не против, – добродушно хихикнул мужчина. Фай никогда не понимал почему, но уже привык к тому, с какой лёгкостью другие люди, более всего юные девушки, начинали изливать ему душу. Бесподобную же в своей незамутнённости наивность принцессы он находил крайне умилительной.
— А даже если Шаоран решит теперь, что может позволить себе позвать меня в одну из своих экспедиций, – продолжила она, — Тоя меня всё равно не отпустит.
С какой теплотой, окутывавшей её сердце, хоть оно пребывало в радостном волнении, хоть в печали, девица говорила о милом друге – но только заговорила о брате, так уже насупилась.
— Он хороший, но такой упрямый... «Ты же принцесса». Что ему ни скажешь, у него всё одно: «Ты же принцесса»!
— Ну, принцессам вовсе не обязательно всё время сидеть дома. Уверен, он это тоже понимает, – вступился Фай за незаслуженно жестоко понукаемого короля. — Наверняка он просто беспокоится, потому что ты ещё слишком юна.
— Знаете, я придумала, – вдруг воскликнула принцесса с такой твёрдостью в голосе, будто перед ней вдруг предстала сама истина. Фай напрасно не насторожился тому, как это прозвучало – потому на секунду утратил дар речи, когда Сакура произнесла: — Вы можете взять меня с собой?
Маг неловко засмеялся... но, во-первых, смех вышел чересчур уж нервозным, а во-вторых, он запоздало подумал, насколько вообще уместно было смеяться.
— ...А что насчёт Шаорана? Тебе не кажется, что это будет не слишком честно по отношению к нему? – всеми силами избегая отвечать на её вопрос, вымолвил Фай.
— Его мы тоже можем взять с собой!
Нет, уже так складно она начала всё для себя придумывать, что того и гляди поверит, что так всё теперь и должно быть. Про себя Фай горестно вздохнул.
— Давай всё-таки отложим это до времён, когда твой брат со спокойной душой будет готов отпустить тебя из-под своего крылышка.
— Но вам он не будет возражать, – серьёзно воскликнула принцесса.
— Почему ты так решила?
— Он не доверяет Шаорану в том числе потому, что тот, по его мнению, слишком юн. А вы – взрослые и надёжные, – заявила Сакура.
Надёжные... Один за другим в памяти всплывали эпизоды их путешествия: от изначальных его целей и причин до участия в гражданской войне. Нервный смех пробрал Фая снова.
— Ладно, простите, – вдруг произнесла она совсем другим тоном, грустно улыбнувшись. — Я понимаю, что это всё не так просто. Не собиралась навязываться.
— Не переживай. Думаю, однажды всё, чего ты хочешь, у тебя будет.
Если и не целиком своими силами – но окружённая людьми, своим кротким и при этом исключительно добросердечным нравом она всех будет заставлять сворачивать ради себя горы, даже не ведая об этом. Каким богам ни поклонялись на этих землях – да и каких угодно других, где ей случится оказаться, – Фаю не верилось, что такое дитя могло быть у них в немилости.
Ровный блеск струился вдоль поверхности невесомой ткани, сплетённой из бессчётного множества тончайших нитей. Бывший южный танцор повидал их столько за свою жизнь, что если только перед ним не был редкий, дорогой шёлк, отпущенный по специальному заказу – он узнавал и расцветку, и узор, и в точности представлял себе, как материя ощущалась на коже.
— А вы бывали по ту сторону пустыни? – играя платком в цветах золотого заката, спросила Сакура. — Её часто пересекают местные караваны. Я всю жизнь живу в окружении вещей, привезённых оттуда, хотя в стране, откуда они, никогда не была.
— Да, я жил там какое-то время.
— И какая там жизнь? Она сильно отличается от жизни в Клоу?
— Довольно сильно, – туманный ответ и многозначительная улыбка.
Душный, шумный город. Город множества голосов, говорящих на языке, столь непривычном уху северного ребёнка. Город, в котором «не своим» он стал дважды. Где палящее солнце, заходя, приносило гипнотические напевы ритмичных мелодий, пробирающую до мурашек прохладу в полупустом зале, парализующий мысли густой аромат благовоний и забвение. Небытие. Перечень ничего не значащих табу.
Пока туда не пришёл тот, кто вернул ему это самое запретное желание «быть». И быть кем-то, кроме красивого животного в золотом ошейнике.
— Я слышала только, что в тех краях все девушки умеют танцевать, – поднявшись на ноги, принцесса поначалу несмело, но всё живее крутилась и кружилась на месте с куском щёлка. — И очень хорошо.
Наблюдавший за Сакурой маг хотел было подсобить ей с музыкой, но та в ней, кажется, не нуждалась... Нет, просто та самая, нужная ей мелодия уже играла для неё безо всякой магии, одной силой воображения девочки, которая умела мечтать. То же воображение, стоило лишь взять в руки книгу, переносило её в далёкие дивовинные земли на другом конце света... Безусловно, лучшие их версии, чем та истина, которую были способны показать ей они или парнишка-археолог. Фай видел реальность своими глазами: в самых худших, порочных его проявлениях мир и населявших его существ.
Он сам был частью этого. Ярчайший пример жалкого человека, уродливого в этой человечности. Но Сакура видела в нём не то храброго искателя приключений, не то мудреца, покорившего самую высокую гору и отыскавшего на её вершине разгадки на все тайны вселенной.
Фай впорхнул ей за спину и, взяв под руку, осторожно развернул в сторону, помогая девушке добиться чуть большей складности в движениях. Он опасался, что её может отпугнуть внезапная чрезмерная фривольность мужчины, но Сакура звонко засмеялась, охотно позволяя ему вести. Золотые украшения на тонких запястьях и щиколотках бренчали, выстукивая ритм, который он постарался поймать.
В самих движениях никогда не было никакого таинства. Их просто оттачивали до совершенства, до полной бессознательности, развивая природную гибкость в ещё несформировавшихся детских телах, вылепливая из них то, что нужно. Ни в одном танце самом по себе не было никакого таинства: оно появлялось тогда, каждый вечер, повинуясь незыблемому внутреннему порядку, халис танцевали в огнях залов; когда жена за закрытыми дверьми услаждала взор мужа; когда бывший танцор с отеческим воодушевлением учил танцевать юную принцессу – и везде оно было разным.
Выбившись из сил, они рухнули обратно на подушки, разложенные вокруг стола. Даже отдышавшись, они молчали ещё некоторое время. Но атмосфера в комнате была тёплой.
— Ой, а что это?
Проследив заинтересованный взгляд принцессы, Фай быстрым движением оправил задравшуюся штанину. На той самой ноге, где на щиколотке всё ещё отчётливо виднелся незатейливый узор из завитков.
— Это что-то вроде тех рисунков, что наносят на кожу особенной краской? – впрочем, опережая его, ещё разыскивающего у себя в голове правдоподобную ложь, оживилась Сакура. — Её тоже к нам часто завозят, из какой-то другой южной страны...
— Скорее всего, Шарано, – подхватил Фай. Он сообразил, что девочка, скорее всего, говорила про хну.
— У меня оставалось ещё немного, но она вся, наверное, уже высохла...
— Можем сходить в город поискать, – предложил Фай.
— Ой, нет, я и так слишком много вашего времени потратила! – запричитала та.
— А я что, куда-то спешу? – беспечно протянул маг, картинно воздев очи к потолку. — М-м-м, не могу вспомнить. Наверное, это было не так уж и важно.
Сакура робко хихикнула.
— Пойдём, – снова позвал её Фай, уже стоя в дверях. — А по дороге расскажу про Шарано.
В спешке подхватив плащ, девочка, светясь от счастья, припустила за ним.