Так уж получилось, что в Клоу было особенно не на что посмотреть. Сам себе и страна, и её столица, он простирался ровно от края до края низины, прорытой и отшлифованной ветрами. Он не казался таким уж маленьким, когда стоишь посреди оббитой камнем широкой улицы и глядишь себе под ноги – но с высоты, до которой дотягивался дворец, он охватывался взором весь ещё раньше, чем тот устремлялся по-настоящему в даль. Курогане готов был поспорить на что угодно, что дворец сам по себе составлял от всех территорий Клоу примерно половину.
В Клоу было не на что посмотреть, и внимание нихонца всё чаще обращалось к людям, которые их окружали. Они продолжали время от времени видеть короля, но тот был всегда с головой погружён в свои заботы, ясно давая при этом понять, что путешественники составляли ничтожную, практически самую незначительную их часть. Жрец по имени Юкито через день-два – когда приходилось к слову, – интересовался, как проходит их пребывание во дворце, не возникает ли у них проблем; но благодарственные панегирики и прочую лесть Фая раз на раз выслушивал с видом напрочь отсутствующим.
Нет, в недостатке гостеприимства тех не стоило упрекать, их принимали гостеприимно настолько, насколько Курогане с Фаем в подобном гостеприимстве нуждались. Они были полностью предоставлены самим себе, и это их более, чем устраивало. Они вовсе не отдалились, распробовав такого рода свободу, от других обитателей дворца. Напротив, это была та самая форма сближения, постепенного узнавания и взаимного принятия, вплоть до привычки: когда однажды, проходя мимо, ты уже просто небрежно машешь рукой в знак приветствия, потому что теперь этого достаточно, и идёшь по своим делам дальше.
В противовес безучастности хозяев, ещё недавно почти заставлявшая в абсолютной незримости своего присутствия поверить, что постель меняет себя сама, как и пыль, едва успев осесть на какой бы то ни было поверхности, сама исчезает, прислуга стала попадаться Курогане на глаза чаще. Они с Фаем могли сидеть в комнате, когда туда входила одна из сменяющих друг друга горничных с тарелкой свежих фруктов. Фай завязывал с ней короткий, односторонний разговор, не требовавший от девушки произносить больше одного-двух слов, если она того не хотела – но под конец любая из них частенько неприкрыто улыбалась, а то и хихикала в ответ на какую-нибудь шутку или нарочно сказанную глупость. Не знал бы Курогане истинного положения вещей – решил бы, что блондин бессовестно заигрывает с каждой девицей, которую встречает.
Когда-то его раздражало, что тот никогда не упускал возможности почесать языком с первым встречным. Но со временем Курогане ничего не осталось, кроме как признать, что способности спутника к установлению контактов были исключительными. Курогане, привыкший добиваться и укреплять положение в обществе демонстрацией своего превосходства или запугиванием, ловил себя на мысли, что может, стоило бы понаблюдать хорошенько... А потом плюнул: зачем, для такого у него и был Фай. Однажды Курогане полушутя предложил ему обзавестись связями на кухне, чтобы иметь возможность свободно наведываться туда и готовить Курогане что-то из того, что он привык есть в Саграде. Большим энтузиазмом по поводу идеи Фай как-то не проникся. «Лодырь», – пожурил его Курогане.
Не считая друг друга, компанию им частенько составляли принцесса и её друг. Мальчишку-археолога они время от время встречали за обедом, а то и за завтраком, из-за чего Курогане иногда забывал, что тот во дворце, строго говоря, не живёт.
Он продолжал обучение Шаорана, хотя «обучением» это всё ещё называл у себя в голове если только сам Шаоран. Какого-то чёткого плана, в котором он бы понимал, к чему они должны прийти к концу отведённого срока, у Курогане всё ещё не было. Он действовал наугад, смотря по ситуации: сначала научил уклоняться без дурацких уловок, которые мало-мальски опытным воином разгадывались на раз-два, а когда ему окончательно надоело, насколько явно тот пытался не дать противнику воспользоваться своим «недостатком», показал, как можно делать это менее очевидно.
Обучаясь у шиноби, Курогане прошёл не через одну и не две специфичные тренировки. Сражаться в абсолютно тёмной комнате, сражаться с завязанными глазами... Он мог бы прибегнуть к чему-то такому в их тренировках, но всё ещё не хотел натаскивать Шаорана, используя какие-либо методы или знания, полученные им непосредственно от ниндзя. Поэтому Курогане оставалось лишь самому опираться на опыт, приобретённый им когда-то, чтобы то, чем они занимались, имело какой-то смысл. Учить тому, что умеешь и знаешь сам, так-то проще простого. Единственная сложность заключалась в том, что Шаоран не был Курогане. Если б только не это – тогда и болеть голове Курогане было бы не с чего.
Вынужденный, по всей видимости, рано повзрослеть парнишка нёс в себе изрядную долю этой внутренней жёсткости, холодной трезвости ума. Но его безусловная честность выдавала обострённое чувство справедливости. Пронеся его через годы, он станет достойным, добропорядочным человеком, хоть сейчас оно и подчёркивало скорее его незрелость. Курогане считал пребывание в этом мире таких людей тяжёлой и во многом неблагодарной работой. Но всякое столь сильное устремление он уважал независимо от его сущности. Шаорану жить его жизнь, не Курогане. Быть может, ту жизнь, какая была ему уготована, прожить Шаоран как раз таки годился лучше кого бы то ни было.
С принцессой же больше времени проводил Фай. Четвёркой они неплохо сживались, однако Курогане не мог не заметить некоторую принужденность Сакуры рядом с ним в остальных случаях. Девица переняла у Шаорана добавлять к их именам «-сан», к имени Фая почему-то тоже, хотя тот не был нихонцем. Но даже так, «-сан» Фая из её уст звучало совсем не так, как «-сан» Курогане. Когда он заставал их вдвоём, то успевал заметить, как расслабленно были раскинуты её плечи.
Однажды Курогане не удержался и полюбопытствовал, о чём можно днями напролёт щебетать с девочкой-подростком. Фай признался, что с недавних пор Сакура использовала его в качестве личного дневника. Рассказал о том, как принцесса мечтала однажды отправиться путешествовать вместе с мальчишкой; причём сердце её это «однажды» явно мечтало поскорее превратить в «завтра». Курогане слушал хмурясь.
— Похвально, что хотя бы в душе не трусиха. Но лучше ей и дальше оставаться там, где она сейчас, – сухо вынес он вердикт.
— Почему?
— Девчонка ничего не знает о мире за пределами своих фантазий. И счастье, если остаток жизни она проведёт здесь, время от времени проезжая по туристическим маршрутам с конвоем охраны. Она жизни не видела, и ни к чему уже видеть, раз настолько свезло.
— Ну, так мира и я когда-то не видел, – протянул Фай, улыбнувшись уголком губ.
— С собой-то не сравнивай, – раздражённо выплюнул Курогане. — Ты хоть её не подначивал?
— Да нет. Я, в общем-то, того же мнения.
Курогане плюхнулся на подушку и сорвал с лежащей на тарелке грозди сразу три виноградины.
— Ты-то что о них обоих думаешь? – спросил он перед тем, как отправить те в рот.
— Славные ребятки. Очень хотелось бы, чтобы у них всё сложилось хорошо, – произнёс Фай слегка рассеянно.
Курогане задумчиво хмыкнул. Он видел: тому в голову не приходило, что тут ему пригодится какой-нибудь заранее заготовленный складный ответ, а потому брякнул первое, что пришло в голову сейчас. Оттого Курогане и оставалось лишь дальше дивиться, как же работали у парня мозги, что прежде всего ему думалось: «только б у них было всё хорошо».
— Не переусердствуй с парнишкой. А то если он так в итоге отправится вместе с тобой воевать против какой-нибудь соседней страны, то утешать его даму сердца придётся мне, – шутливо добавил маг.
Молчание продлилось достаточно, чтобы судить, что тема полностью исчерпана.
— Не хочешь ничего сказать?
— А должен? – Фай уточнил немного скучающим тоном, будто, перекидываясь вопросами, они с тем же успехом играли в бессмысленную игру, как если бы кидали друг другу мячик – и играли в неё уже битый час.
— Выглядишь чертовски довольным жизнью.
Дурацкая маска наигранного веселья с лица Фая практически не сползала, но тут не один Курогане углядел странную перемену: даже принцесса за последние дни не раз подмечала вслух, в каком он пребывал приподнятом расположении духа – мягко посмеиваясь, тот сразу уводил разговор в другую сторону, но его спутник всё равно ловил на себе невесомый, исходящий из самого краешка глаза взгляд. Когда же им не владело откровенное воодушевление, тот напоминал Фаю моллюска: такое же бестолковое существо, которое только питается, размножается, да в целом просто существует, и в этих пределах его личное счастье умещается совершенно спокойно.
— А что, если так и есть.
— Да брось, – скептично воскликнул Курогане. — Ни за что не поверю, что после всего, я услышал, тёплая постель, еда и мой член решили все твои проблемы.
На последней части фразы Фай поперхнулся чаем, который очень некстати успел отхлебнуть. Он громко закашлялся; Курогане рефлекторно подался вперёд, но Фай, с усилием прочищая горло, помотал головой.
— Какой же ты... прямолинейный, – после хрипло выдавил он.
Что было у мага на уме, он знал не лучше, чем прежде – и спрашивал прямо, как прежде уже пытался, просто однажды понял: тот больше ему не лжёт, да и отнекиваться стал гораздо реже. При других запевать он мог что угодно, когда же Курогане интересовался наедине, часто слышал без обиняков нечто в корне иное. Эта особенность Фая ему всё ещё ужасно досаждала, но куда уж было теперь деваться.
С тех пор, как на заброшенной миллисентской фабрике Фай выложил ему о своём прошлом если не всё, то столько, чтоб Курогане наконец начал понимать, больше они к этому разговору ни разу не возвращались. О чём Курогане напомнил ему.
— Я живу в этом кошмаре уже столько лет, каждый день, – протянул он, с чуть выступающей на лице неясной улыбкой, так запросто, будто Курогане спросил, как ему виноград. — Что плохого в том, чтобы наконец начать думать об этом реже?
Курогане покачал головой.
«Наконец начать думать об этом реже», – дельные слова, которые б ему охотнейше сказал – и не единожды – да хоть бы сам Курогане. Но думать, говорить с самим собою этими словами он бы от этого не стал. Так они и прозвучали, будто вложенные ему в уста кем-то другим.
— Ну да, конечно, думал-думал, а тут вдруг решил перестать и сразу перестал, – резко заметил Курогане.
— Прежде не с чего было переставать. Порою мне казалось, что ничего из того, что моя жизнь ещё в состоянии мне предложить, не стоит этого вечного чувства неизбывной вины. Но больше так не кажется. Я не верил, что это возможно, но что-то налаживается. Если сравнивать с тем, каково мне бывало раньше, сейчас я даже почти счастлив.
— Нет, так не пойдёт.
Фай сморгнул удивление.
— Странный ты, Куропон, – смеясь глазами, протянул он. — Тебе что, на самом деле нравилось наблюдать, как я страдаю?
— Да ты же просто опять убегаешь.
Тут Фай притих.
— Не думаешь, потому что не хочешь, – получивший тем полную волю, пустился отчитывать его Курогане. — А пока нарочно прогоняешь от себя – значит, оно ещё тревожит. Значит, всё ещё боишься. Боишься смотреть в глаза прошлому и отвергаешь его. А надо с ним сжиться. Надо смириться, что оно было, пускай «неудобное»; как бы от него ни воняло, плюнуть и жить с ним дальше. Вот когда позволишь ему стать частью себя – тогда ему больше не под силу будет тебя сломать. А до тех пор чёрта с два что-то «наладится».
Тот слушал его, всё больше грустнея, чем только аккомпанировал Курогане в его правоте.
— Ну вот, стоило только появиться первому ученику – такой серьёзный стал, взрослый, – только и выдавил на это, помедлив, юноша.
— Не увиливай от разговора.
— Не увиливаю. Просто, знаешь, не все такие сильные, как ты, Куро-сама, чтобы называть вещи своими именами. Просто... совсем это непросто.
— «Непросто» – это если усложнять без надобности. Но я понял тебя.
Уж никак Курогане не считал Фая глупее себя... в подобных вещах, где Курогане рвался всё упростить, лишь бы только не разбираться в хитросплетениях человеческих чувств, от чего у него голова шла кругом – может, был и посведущее его. Он говорил Фаю лишь то, что тот и сам должен был прекрасно знать. Курогане здесь был не для того, чтобы поучать – но своевременно врезать, дабы парень уже перестал наконец тратить свою драгоценную жизнь на сомнения.
Тем не менее, он старался сильно на него не давить. Не хотел, как в тот раз, бить наотмашь; не вырвать бы ненароком боль вместе с сердцем. Для такого нужны хирурги, а Курогане всю жизнь был скорее мясником. Вот уж нашёл, дурень несчастный, кому доверить свою и без того хлебнувшую горя душу.
— Я хочу, пока мы здесь, ещё немного насладиться этим счастьем, пускай оно и не настоящее, – признал Фай. — До настоящего ещё далеко, ты прав. Да и меня оно пока пугает.
— Почему?
— Оно слишком отличается от того, к чему я привык. Представить-то сложно.
— Привыкнешь, – фыркнул Курогане. Фай вымученно усмехнулся.
И вдруг спросил:
— Ты был счастлив до того, как встретил меня?
Вопрос, вроде бы, и не с потолка взялся, но выбор слов Курогане аж огорошил: спроси, называется, когда хочешь, чтобы любой ответ был «неправильным».
Нихонец скрестил руки на груди.
— Придумали какую-то глупость, только чтоб люди себе голову морочили, – проворчал он. — «Счастье» какое-то. Ты или доволен тем, что тебя окружает, или нет. Если нет – ищешь пути и меняешь к лучшему. Доволен – просто встаёшь каждое утро и делаешь то, что должен.
— Ясно. Не был, значит, – слабо улыбнулся Фай.
Курогане смерил его суровым взглядом. Но, принимая во внимание то, как сам втянул его в непростой для того разговор, препираться по пустякам не стал.
— Я не забуду того, что ты сказал, обещаю, – мягко и столь отчётливо тоскливо, обессиленно произнёс Фай. — Но мне о многом ещё надо подумать самому.
— Отлично, – кивнул Курогане, принимая. — Только не думай, что я от тебя отстану.
— О, ну, не больно-то и хотелось, – хохотнул маг.
— И вот ещё что. Когда уедем отсюда – ты забываешь о каком бы то ни было преследовании или чём ещё. Пора бы уже. Мы просто путешествуем. Наслаждайся. Если кто-то попытается этому помешать – это уже моя забота.
Фай, и так, по всей видимости, ещё трепыхавшийся в безобразно спутанном клубке чувств, осмыслял услышанное чуть дольше, чем обычно. Но прояснев, улыбнулся. Пожалуй, даже по-настоящему.
— Хорошо.
«Счастье – не более, чем выражение определённой степени довольства текущим положением дел», – стоило немного подумать, и становилось ясно, что что-то в происходящем с жизнью Курогане ныне на корню ломало эту логику. Был ли он доволен тем, что вынужден который месяц мыкаться далеко на чужбине, не имея даже представления, сколько ещё это обещало продлиться? Вряд ли. Моментов, когда Курогане проклинал себя за столь необдуманное решение – не само решение как таковое, просто предпочёл бы всё ж несколько лучше представлять себе последствия, – он пережил уже не один и не два.
«Ты был счастлив до того, как встретил меня?» – был ли он доволен тем, как текла его жизнь в Нихоне? Никаких сомнений. Он никогда не собирался ничего менять.
Но тогда выходило, что здесь и сейчас: после того, как новый виток его жизни преподнёс ему столько сюрпризов, некоторые из которых были вполне приятными; с человеком, ставшим «его», под боком – он был «несчастен»?
Неудивительно, что чёртов маг был слегка не в ладах с головой, если постоянно в таком колупался. Курогане отмахнулся сразу же, как только в висках начала собираться мигрень. Его работой тут было – делать так, чтобы они оба оставались в живых. Большего Курогане от себя не требовал.
Что-то покажет лишь время. С остальным, он верил, Фай в итоге разберётся сам.
Только бы не давал ему повода слишком часто видеть перед глазами образ: недвижное тело юноши под облетевшей яблоней.
— Сюда-сюда! – вдруг заверещала малая.
— Нет, Куропон, погоди, ты только сильнее его пугаешь.
— Может, я тогда вообще пойду?!
Ощущение дежавю преследовало Курогане с момента, когда он вообще позволил себя в это втянуть. Сначала в каждом новом городе он чинил крышу, а теперь вот снова гонялся за чужим котом – его жизнь должна была содержать в себе какое-то до абсурда скудное количество возможных сценариев.
Он последним нагнал местную девочку лет, наверное, пяти от роду, которая остановилась посреди небольшого пустыря. Она беспокойно пружинила, почти подпрыгивала на месте, как резиновый мячик – и отчаянно тянула смуглые пухлые ручонки к широко раскинувшейся кроне массивного дерева. Толстый ствол выходил из земли метров на десять, а то и больше; на крепких, далеко расходящихся друг от друга ветвях было не так много растительности. Яркое чёрно-белое пятно мельтешило на верхушке, отчётливо выделяясь.
В городе, построенном посреди пустыни, росли в основном низенькие пальмы и кустарники. Это было, наверное, единственное дерево поблизости. Целеустремлённость животины заслуживала восхищения.
— Ну зачем ты туда залез! – запричитала девчушка. Раздался тонкий, едва слышимый снизу мяв. — Прыгай, я тебя поймаю!
— Высоко... – встревоженно протянула Сакура.
— Едва ли он прыгнет, да и сам вряд ли слезет, – вздохнул Шаоран.
— Он не понимает, что мы хотим ему помочь, а просто так прыгать с такой высоты – он же не глупый, – прокомментировал Фай.
— Достаточно глупый, чтобы туда залезть, – фыркнул Курогане.
Мяуканье сделалось громче.
— Котя! – захныкала девочка.
— Курогане-сан, подстрахуйте, пожалуйста, – Шаоран решительно направился к дереву. Принцесса, среагировав тотчас, запротестовала:
— Но это же и правда очень высоко!
— Он справится, – спокойно отрезал Курогане.
Не провидцем Курогане был, чтоб утверждать, что справится. Но даже если свалится – насмерть точно не расшибётся. Кому-то, по всей видимости, всё равно пришлось бы это сделать: если б Шаоран не вызвался сам, лезть бы пришлось ему. Откровенно говоря, вся эта беготня Курогане уже настолько притомила, что он бы скорее срубил дерево.
Без виртуозной лёгкости, однако достаточно сноровисто парень взобрался по стволу. Кот, приметив его, пытался пятиться назад, но опасался приближаться слишком близко к краю – в итоге неуверенно топтался туда-сюда.
Осторожно подобравшись к нему так близко, что деваться тому стало вовсе некуда, Шаоран даже смог притянуть кота к себе.
— Там, внизу!
Громогласно сверзившегося с небес кота поймал Фай. Приземлившись, тот извивался, пока не вырвался и не запрыгнул на руки к хозяйке. Через мгновение он уже производил впечатление полностью довольного своим бытием в данной его точке – не видевшего ни капли смысла оную покидать.
К чему тогда был весь переполох, Курогане так и не понял. Он вообще этих котов никогда не понимал.
Шаоран благополучно спустился. Стёртые об кору локти рдели пунцовым цветом, но в остальном, как Курогане и предрекал, пацан был в полном порядке.
— Фью-ю, ну, всё хорошо, что хорошо кончается, – заключил Фай.
— Больше не давай ему убегать, – чуть согнувшись в коленях перед девочкой, назидательно произнесла Сакура, впрочем, нисколечко не сурово, если даже и старалась. Мелюзга деловито кивнула. Кот, вытянув свою плюшевую лапу, с интересом поигрывал висевшей среди рыжеватых локонов серёжкой-пёрышком. Принцесса хихикнула, но поспешила отстраниться.
— Кстати, Сакура... – вдруг протянул Фай озадаченно, присматриваясь. — У тебя разве была одна серёжка?..
Бездумно потянувшись рукой к другому уху – но загребая пальцами лишь воздух, Сакура ойкнула. Вся радость на её лице тут же померкла.
Серёжки, всего парой дней ранее купленные у проезжавшего мимо торгового каравана, с виду были довольно простенькими, но при ближайшем рассмотрении тончайшей кисточкой сделанная на белоснежном пере роспись, без единой крошечной капельки, упавшей бы мимо, добавляла им неоспоримой ценности.
— Ты обронила, скорее всего, где-нибудь по дороге, пока мы бегали за ним, – выдвинул предположение Шаоран.
— Пройдёмся назад по тому же маршруту и наверняка отыщем, – поддержал Фай.
Они снова сбили себе все ноги, теперь уже высматривая несчастную серёжку. Девчонка, которой они ранее помогли, всё ходила за ними по пятам, только уже таща с собой на руках довольно мурлычущего кота.
Несколько раз они разделялись, дабы ускорить поиски, и вскоре снова натыкались друг на друга.
Но прошло немало времени; идеи, где та ещё могла быть, подходили к концу, а пропажа всё не находилась.
— Может, ветром унесло? – сетовала принцесса.
— На ней же ещё металлическая застёжка. Обычный ветер такую бы не поднял, – возразил Шаоран.
— Скорее уж подобрал кто, – допустил Фай.
— И тогда хрен мы её найдём. Не опрашивать же весь город, – буркнул Курогане.
Сакура вздохнула. Слишком уж очевидно раздосадованная, она протянула:
— Да ладно. Не стоит она таких забот...
— Котя нашёл!
Все четверо, как по команде, обернулись, чтобы видеть, как секундой ранее соскочивший на землю кот уже катает в пыли белое перо.
— Вы нам помогли, а сейчас мы вам помогли! – ликовала малышка.
— Просто замечательно, – просияв не иначе как не столько от искренней радости (на радость сил у них уже почти не было), сколько от умиления детской непосредственностью, вымолвила Сакура.
Однако стоило ей сделать шаг, и кот, подхватив находку, стремглав умчался с ней в ему одному известном направлении. Сакура вскрикнула, прикрыв рот руками.
— Котя! Ловите Котю! – взвизгнула девочка.
Фай переминался с ноги на ногу, неровно посмеиваясь, пока Сакура растерянно глядела вослед галопом удаляющемуся комку шерсти; и только Шаоран, кажется, был готов броситься в погоню. Но и у него видок был такой, что не позавидуешь.
— ...С меня на сегодня хватит, – выдохнул Курогане.