— Ну, рассказывай, — вдруг сказала Ольга, усаживаясь за стол напротив Онегина.
— Что рассказывать? — не понял Евгений, отхлебнув горячего кофе. Девушка отказалась пить домашний эспрессо, вынудив любимого кузена сбегать в ближайшую кофейню за ванильным рафом.
— Нашел здесь кого-нибудь? — Оля многозначительно подняла брови. — Или, может… шар больше не черный?
Онегин хотел промолчать, но, прекрасно понимая, что кузина от него так просто не отстанет, небрежно бросил:
— Черный. И давай не будем больше об этом говорить.
— Жень, тебе уже почти двадцать один, а шар так и остался черным, — вздохнула блондинка, смотря на бежевую пенку своего напитка. — Ладно я, мне только будет девятнадцать, но то, что ты до сих пор один, потому что продолжаешь ждать изменения цвета шара — это не нормально.
Евгений поморщился. Он прекрасно понимал все то, что Оля говорит сейчас, говорила всегда и будет говорить до тех пор, пока он кого-то себе не найдет. В глубине души он правда надеялся, что у него есть соулмейт, что шар не останется черным до конца его дней. Но с каждым годом надежда гасла, сменяясь скептицизмом и злобой на окружающую действительность. Год назад завсегдатай общажных вечеринок, величайший тусовщик всего МГУ утратил интерес к развлечениям подобного рода, захандрил, перевелся в СПбГУ и переехал в серый Петербург. Онегин стал серьезнее относиться к учебе, устроился на вечернюю работу, хотя родители ежемесячно отсылали ему кругленькую сумму, снял квартиру недалеко от университета, купил машину и на каждый праздник приглашал единственного гостя — любимую кузину Оленьку Ларину. Не то чтобы Онегин был обделен женским вниманием, нет, совсем наоборот — за день он ловил на себе десятки влюбленных взглядов, находил на партах номера телефонов и сотни личных сообщений во «ВКонтакте». Евгений несколько раз пытался ходить на свидания, но оставил попытки найти среди однокурсниц достойную кандидатку, когда на последнем свидании девушка пыталась произвести на него впечатление, пересказывая «Войну и мир», естественно, перепутав все, что только было можно и даже подменив Наполеона Пугачевым.
Онегин встал из-за стола, помыл чашку из-под кофе и направился к выходу из кухни.
— Я уже давно понял, что родственная душа — удовольствие мне не доступное. Через два месяца мне будет двадцать один. Это последний шанс, Оль. Если шар не изменит цвет… — он сделал паузу, будто обдумывая то, что на самом деле давно уже решил. — Я его разобью.
Женя вышел из кухни, не услышав, как Ольга удивленно ахнула, выронив стаканчик с недопитым кофе.
***
Вова никогда не любил следующее после праздника утро. Но сегодняшнее, похоже, было исключением.
Проведя всю ночь в разговорах с Таней, под утро Ленский отправился в свою комнату, намереваясь поспать хоть пару часов. Но сомкнуть глаз он был совершенно не в силах: окрыленный мыслями о соулмейте, Владимир ощутил прилив вдохновения и, поспешно найдя чистый лист в любимом блокноте, принялся записывать пришедшие в голову строчки. Юный поэт так увлекся, что отложил ручку всего за несколько минут до звонка злосчастного будильника. Удивительно, но Вова совершенно не хотел спать, в отличие от буквально иззевавшейся за завтраком Тани.
Быстро собравшись, младшие Ленские вышли во двор, направляясь к машине. Вова сел за руль, прекрасно понимая, что Таня их попросту не довезет, завел мотор и неспешно повел машину к университету.
Пары начинались через 20 минут, и Вова решил проводить засыпающую на ходу сестру до ее аудитории. Оставив Таню на попечение ее подруг, Ленский поспешил на пару по немецкому. В коридоре, он наткнулся на также спешашего в аудиторию Онегина.
— Доброе утро, Женя! — бодро поздоровался Ленский, вплывая в класс и оглядываясь через плечо на своего лучшего друга.
— Доброе… — зевнул Онегин, следуя за Вовой к одной из свободных парт, — Прости, что не пришел вчера. Нужно было встретить кузину.
Женя поднял глаза на друга, виновато улыбаясь. Его глаза сегодня выглядели как-то по-особенному, и Ленский невольно залюбовался.
— Как отпраздновали? — поинтересовался Онегин, копошась в сумке.
— В целом как обычно, но… — Ленский улыбнулся, — Ты ни за что не угадаешь, что вчера случилось!
— Да ну? И что же? — хмыкнул Онегин, доставая наконец тетрадь и ручку.
— Наши с Таней шары изменили цвет! — излишне громко поделился Вова, обращая на себя внимание всей аудитории, после чего стыдливо прикрывая рот ладонью.
Онегин приоткрыл рот от удивления. Со своим вечно черным шаром он совсем забыл, что у других шары меняют цвет. И, сказать по правде, он надеялся, что у Вовы, его Вовы, шар все еще оставался черным.
— И… Кхм, — Онегин кашлянул, пытаясь не выдавать волнения, — какого цвета твой?
— Небесно-голубой, — мечтательно вздохнул Ленский, — а у Тани серо-зеленый.
Вова поднял голову, заглядывая Жене в глаза. Его зрачки вдруг расширились, и он неожиданно подскочил.
— Серо-зеленый, совсем как твои глаза!
Онегин не верил своим ушам. Он не мог в это поверить. Он не хотел этого.
— Не может этого быть, — качал головой Женя.
«Не может, не может, не может»
— Погоди-ка. Какого цвета, ты говоришь, твой шар?
— Небесно-голубой, а что?
— Оля, — вздохнул Онегин, — у нее такие глаза.
Теперь настала очередь Ленского сидеть с отвисшей челюстью. Онегин наблюдал за реакцией своего друга. Кажется, он был удивлен, но счастлив.
«Он ее даже не знает. Чертов романтик»
***
From: Женя To: Оля
10:45
У меня новости
10:45
Биржевый переулок, 4, через полчаса
From: Оля To: Женя
10:46
Но я в спа!
From: Женя To: Оля
10:47
Поверь мне, это важнее твоего шоколадного обертывания
From: Оля To: Женя
10:47
Лааадно -_-
***
Спустя полчаса в неловком молчании за столиком в модной кофейне собрались четверо: Вова и Таня Ленские, сидевшие по одну сторону стола, и Оля Ларина с Женей Онегиным, сидящие напротив них. Все уже были в курсе произошедшего, но никто не решался заговорить первым. Наконец, Оля робко нарушила молчание, тихо спросив:
— Можно… Можно посмотреть на ваши шары?
Ленские аккуратно вытаскивают из сумки небольшие сферы, с разноцветным дымом внутри. Вова протягивает шарик Оле, а Таня кладет свой перед Женей.
— И правда… — произносит Оля, завороженно вглядываясь в небесно-голубой дым, — Когда Женя мне все рассказал, я не поверила. Да и до сих пор сложно осознать, что это правда, — девушка легко улыбается, поднимая глаза на Ленского, — Но, признаюсь, Владимир, вы мне симпатичны.
Яркий румянец моментально вспыхивает на щеках Володи, смущенная улыбка появляется на губах, и он спешит спрятать лицо в ладонях. Оля смеется и протягивает к Ленскому руку, едва касаясь его запястья.
Женя смотрит. Он не может не смотреть. Краем глаза он замечает мечтательный взгляд Татьяны, обращенный к нему, ее тонкую руку с раскрытой ладонью, призывно лежащую на столе. Но он не может перестать смотреть на смущенного Володю, яркий румянец на его обычно бледных щеках, тонкие пальцы, медленно скользящие вниз по лицу.
На пальцы, берущие за руку Олю, обхватывающие ее тонкое запястье, переплетающиеся с ее пальцами.
Два смеха, которые он любил слышать больше всего слились в один звук, ставший для Онегина кошмаром наяву.
Из раздумий его вывело легкое касание Таниных пальцев. Девушка сама взяла его за руку, мило улыбаясь. Онегин попытался улыбнуться в ответ, переплетая их пальцы, но улыбка вышла кривой и совершенно не искренней.