13 июля 2018
CocoRosie - Smokey Taboo
Joe Hisaishi - Two Hearts
Joe Hisaishi - Silent Love
Летние каникулы подходили к концу и вместе с тем та хмарь, что вначале отпугнула Чонгука, сменилась солнечными днями – лето дожимало себя до последней капли. Густой кисельный воздух, наполненный испарениями прелых листьев, травы и влажной земли, был повсюду, когда он весь потный открывал по утрам после тяжелого сна глаза. За день он махом выпивал по два литра воды, а на горячую сытную еду смотрел с тоской, потому что единственное, что он мог в себя запихать – фруктовый лёд.
Ко всей тягостной картине добавилось отсутствие желания бегать: всё, на что Чонгук был способен – лежать на деревянном полу под вентилятором до вечера. Правда каждый раз его планы на такое ленивое и безопасное времяпровождения нарушал Тэхён. Их ресторан открывался с пяти вечера, поэтому телефон Чонгука часто разрывался от многочисленных сообщений уже с десяти утра. Чонгук что есть силы тянулся рукой к своему смартфону, не желая делать лишних движений, и всегда видел одну картину: «пошли гулять» в разных вариациях и с разными локациями.
С Тэхёном Чонгук буквально побывал в каждом закутке Йокосука. Чонгука уже даже знали несколько местных. Отчего было забавно наблюдать потом реакцию отца на приветствие торговцев с Чонгуком, когда им в выходные удалось выбраться вместе за покупками и просто пройтись по точкам с уличной едой. Но самым любимым местом, куда его однажды привёл Тэхён, стала дорога к старому храму на вершине холма. Чонгуку нравилось заваливаться прямо на ступеньки, которые по краям поросли сочной травой и смотреть на пробивающийся солнечный свет сквозь ветки и листья деревьев. Там всегда была такая приятная тень и прохлада, что, пожалуй, это было во сто крат лучше, чем старенький дребезжащий вентилятор, что кое-как ютился в его маленькой комнатке. И в том месте Чонгук мог увидеть другого Тэхёна – тихого, спокойного и какого-то далёкого. Вообще для Чонгука Тэхён-хён стал настоящей загадкой, которую он с трудом распутывал.
Хёна было всегда много, и поначалу Чонгука это пугало больше всего. Он привык совсем по-другому, у него было правило, которому он следовал всю свою жизнь при знакомстве с новыми людьми. И это самое правило в дребезги разбил Тэхён – он переступил семимильными шагами все этапы постепенного сближения, выломал очередную дверь и был таков. Чонгук не поспевал за ним, не мог уловить, ему всё время казалось, что он бежит за ним, пытается отчаянно схватиться хотя бы пальцами, но каждый раз хён выскальзывал, словно песок или юркий лис, заманчиво виляя пушистым хвостом.
У них была приличная разница в возрасте – целых пять лет. Но чувствовал её Чонгук не всегда – его очень часто оглушало тэхёновой непосредственностью и непоседливостью, отчего он напрочь забывал о том, что Тэхён-хён ему далеко не ровесник. Напоминание об этой пропасти камнепадом обрушивалось на Чонгука всегда без предупреждений. Чаще всего это случалось, когда Чонгук прятался в тени угла за столиком в ресторане, наблюдая за работающим хёном. Там он вмиг становился не странным смешливым Тэхёном, а сосредоточенным, вовлечённым и чертовски харизматичным незнакомым человеком, к которому Чонгук бы никогда не осмелился подойти. Поэтому он всегда пытался сидеть максимально тихо, хоть и это было бессмысленно, потому что Тэхён-хён сам его привёл и в свободные минутки кидал на него хитрый взгляд, широко улыбаясь.
У Чонгука от этой смены лиц всегда перехватывало дыхание, и почему-то все плечи, спина и руки покрывались мурашками. И он соврёт, если скажет, что ему это не нравилось. Это обескураживало, да, но увидев и почувствовав это однажды, уже было невозможно отказаться. Впервые Чонгук был так заворожён человеческой красотой. И, наверное, потому, что Тэхён был особенно безжалостен к Чонгуку, когда ближе к полуночи, уставший в этой своей чёрной форме с закатанными рукавами по локоть и блестящей от пота оливковой кожей, стаскивал с головы такую же, как и форма, чёрную бандану. И эти белые непослушные волосы, чёрные густые брови и блестящий от ламп взгляд были для Чонгука сродни ночному кошмару, который по мазохистским соображениям он бы предпочёл любым другим снам.
Чонгук всегда после такого с тихим стоном утыкался в сложенные руки на столе, пряча своё пунцовое лицо и обкусанные в нервном напряжении губы. Мысли о том, что он мог бы быть дома, ждать отца с работы, были такими правильными, вот только почему-то каждый раз, когда удавалось вот так допоздна гулять, он совершал одну и ту же ошибку – шёл за Тэхёном в ресторан, садился за дальний тёмный столик и просто смотрел.
Так он, кстати, познакомился и с родителями Тэхёна. Его мама оказалась чистокровной японкой, которая на фоне хёна казалась очень маленькой и хрупкой. Она была доброй женщиной, у которой в привычку вошло прикармливать Чонгука, словно уличного котёнка, которого шалопай-сын притащил внезапно в дом. А кличка нэко-сан стала для госпожи Ким вторым именем Чонгука. Отец Тэхёна наоборот показался ему очень строгим и холодным мужчиной. Из Кореи в Японию он переехал ещё в шестидесятых, и сейчас он представлялся умудрённым и повидавшим многое человеком. И Чонгук поначалу его стеснялся, пока не понял, что среди передачки, которую Тэхён приносил к нему домой, чтобы тот прекратил есть одно мороженое, были фирменные жареные осьминоги Кима старшего.
Отец же Чонгука от Тэхёна был всё ещё в восторге, и даже в большем, потому что тот любил вкусно поесть, и самое главное он и мама Чонгука были спокойны вдвойне, когда знали, что за их сыном есть, кому присмотреть. Только, кажется, присматривал совсем не Тэхён за Чонгуком, а Чонгук за Тэхёном, а точнее всматривался так пристально, что знал уже расположение всех родинок на его лице и еле заметных мимических морщин в уголках глаз.
Тэхён-хён действительно был непростым человеком, хоть и казалось, что путь к его сердцу и доверию был самым простым – просто будь искренним. Но так странно получилось, что хён про Чонгука знал больше, чем Чонгук про него. И в этом был парадокс, потому что из них двоих всегда говорил больше именно Тэхён. У Чонгука было много вопросов к нему, которые он всё никак не осмеливался озвучить, ему наоборот нравилось находить на них ответы в мелочах. Так казалось ему, что всё это не зря, всё это не на одну внезапную поездку в Японию. Чонгук и вправду в какой-то момент понял, что ему крайне необходимо запомнить Тэхёна как можно детальнее, живее и, может быть, укрепить, как любил шутить Тэхён-хён, связь между ними. Потому что покинь он Японию, при первых же воспоминаниях об улицах, о чувствах и мыслях перед его глазами наверняка будет возникать образ Тэхёна, человека, который сумел за короткий срок пробиться к Чонгуку.
-----
Сегодня было воскресенье, а значит хёну не нужно было уже в четыре часа пополудни стоять у входа в ресторан, чтобы помочь отцу подготовить его к открытию, также это значило, что Чонгук проведёт с ним целый день. Тэхён пообещал показать ему одно место в лесу в близлежащем городе Миура, поэтому Чонгук наконец-то решился достать камеру со шкафа. Эта прогулка, хотя, по мнению Чонгука больше было похоже на поход, но кто его будет слушать, предвещала поездку на поезде, забитый рюкзак с едой, водой и другими необходимыми мелочами.
С Тэхёном они встретились уже на станции. С утра было ещё не так жарко, поэтому Чонгук с удовольствием задирал голову к небу, вглядываясь в клочки пушистых облаков, напоминающие хлопок или небрежно оторванные куски ваты. Они висели, словно подвешенные на невидимых верёвочках посреди ярко-голубой небесной глади, отчего Чонгуку хотелось прикоснуться к ним как в детстве. Тэхён наблюдал за ним молча, оберегая их рюкзаки, и будто ждал, что вот сейчас Чонгук вынет камеру из сумки и сделает первый снимок за долгое время.
Так оно и случилось. Только первым снимком Чонгука в Японии, как и полагалось с самого начала, было совсем не небо с облаками, а Тэхён, расслабленно развалившийся на скамейке в соломенной шляпе с подозрительным женским бантиком (и где он её только выдрал) и голыми ступнями, которые он поставил прямо на вьетнамки, чтобы иметь возможность поддевать большим пальцем разделительный ремешок – несомненно, интересное занятие.
— Эй, я даже улыбнуться не успел!
— И не надо, — отмахнулся Чонгук, переводя объектив на те самые облака, что привлекли его внимание ранее.
— И не надо, — передразнил его тут же хён, — и буду я там хмурый, что это за фотография.
Чонгук вздохнул, подошёл к скамейке и сел с ним рядом, тут же заваливаясь на бок, потому что Тэхён потянулся к камере, пытаясь её отобрать из его рук.
— Дай посмотреть!
— Ты удалишь.
— Нет, я только посмотрю.
— Ага, так я тебе и поверил, хён.
— Чонгук-а, не будь таким вредным! — протянул капризно Тэхён, цепляясь за Чонгука и пытаясь посадить его ровно.
Чонгук же не сдавался, он умудрился затолкать камеру обратно в сумку и задвинуть её под скамейку, чтобы Тэхён точно не смог дотянуться. Он повернулся туловищем к Тэхёну, который прилип к его боку с умоляющим взглядом, и совершенно спокойным голосом произнёс:
— Ты проиграл.
Тэхён завис, хмуря брови. Он отодвинулся от Чонгука, отворачиваясь в другую сторону.
— Я так могу обидеться, знаешь?
Чонгук тут же подскочил взволнованно следом за ним.
— Хён? — обеспокоенно спросил он и аккуратно, стараясь не спугнуть, положил ладонь на плечо Тэхёна.
Тэхён задрожал, проваливаясь в попытке спрятать смех. Он посмотрел на обеспокоенное лицо Чонгука, хватая того за ладонь, и просто сдался рвущемуся веселью из груди.
— Прости, нэко-сан, прости, но я не могу не смеяться, когда ты делаешь вот такое лицо.
Чонгук сжал губы, надувая щёки. Он смотрел на смеющегося хёна, и ему самому хотелось смеяться, только вот он не Тэхён, который так просто ломается, он сможет выдержать.
— Хён, на нас все смотрят, прекрати, — фальшиво-серьёзным голосом попытался он успокоить Тэхёна.
Тэхён поднял на него взгляд, возмущённо выкрикивая:
— Ага, ты улыбаешься!
Чонгук тут же перестал улыбаться, не обращая внимания на дрожащие уголки губ, пытающиеся снова растянуться как до этого, и приподнял брови, мол, а теперь.
— Айщ, ты становишься таким вредным, когда пытаешься казаться взрослым.
— Я не пытаюсь!
— Ну-ну, Чонгук-а, я то знаю, что у тебя дома припрятаны мягкие игрушки Луны, Артимис и Дианы [1].
Чонгук открыл рот в попытке оправдаться, вот только оправданий у него не было.
— Интересно, а посох у тебя есть?
— Нет у меня посоха! — Чонгук подскочил со скамейки, — оглядываясь на табло с расписанием и часами, — и где этот поезд?!
Тэхён опять рассмеялся, хватаясь уже за живот. Этот ребёнок точно будет его главным источником долгой жизни.
Чонгук зыркнул на сгорбившегося хёна и медленными шажками двинулся к камере. Он вынул её из сумки, пытаясь не шуметь замком, и, встав напротив Тэхёна, навёл на него объектив. Тэхён, посмеиваясь и щуря глаза, поднял лицо на Чонгука, ожидая увидеть надутые красные щёки и смущённый взгляд. Вместо Чонгука на него смотрел объектив, а вместо возмущённого бормотания раздался щелчок.
— Теперь ты не хмурый на фото.
Тэхён откинулся на спинку скамейки, скрещивая руки на груди.
— Это похоже на фотоохоту. Всегда собрался так ловить меня?
Чонгук опустил камеру, обводя кнопочки на ней большим пальцем, и тепло улыбнулся:
— Самые лучшие фотографии получаются тогда, когда их не ожидаешь.
Он посмотрел в глаза Тэхёну, слыша отдалённый стук колёс о рельсы. На всю станцию раздался женский голос из динамика, объявляя о прибытии поезда, но никто из них даже не дёрнулся. Они продолжали смотреть друг на друга с серьёзными лицами, пряча за ними своё, непонятное. По крайней мере, Чонгук совсем не понимал, почему его сердце так внезапно забилось маленькой птичкой в клетке, а мысль «да хоть на край света» обрела массу. Он опустил голову, больше не выдерживая чужого взгляда, и подошёл впопыхах к сумке и рюкзаку. Ему было немного страшно снова взглянуть на Тэхёна, который внезапно схватил его за запястье горячими пальцами и потянул за собой в сторону предполагаемой остановки их вагона.
Чонгук смотрел себе под ноги, покорно следуя за ним. Сердце всё никак не хотело успокаиваться, да и в животе как-то стало внезапно щекотно и пусто. Он напряг его, пытаясь напрасно прогнать это чувство. Чонгук крепче обхватил лямку сумки влажной ладонью, надеясь, что хотя бы они вспотели из-за жары, потому что иначе с ним творилось что-то странное.