После разговора по телефону и предупреждения о завтрашнем вторжении в квартиру Дмитрия Евгеньевича, он нашёл меня в социальной сети и отправил заявку в друзья. Я колебалась лишь мгновение, ведь нет же в этом ничего такого?

 

Вечером усталость сошла на нет, поэтому, включив компьютер, я села делать задание по математике, которое учительница после завершения каникул обязательно проверит. Когда закончила с примерами, часы в нижнем правом углу показывали половину одиннадцатого, а спать всё ещё не хотелось, поэтому я щёлкнула на ярлык недавно скачанной игры…

 

Когда время перевалило за полночь, я начала зевать, а глаза — слипаться, поэтому, сохранившись, вышла. Семь минут первого. День рождения Дмитрия Евгеньевича уже наступил, а моя рука непроизвольно потянулась к мышке.

 

Я открыла браузер, зашла в социальной сети и уже хотела написать ему поздравление, но… что писать, не знала. Попыталась придумать оригинальные пожелания, но, в итоге, после десяти минут колдовства над клавиатурой, в диалоговом окне появилась строчка, в которой говорилось: «Счастья, здоровья, высокой зарплаты и послушных учеников».

 

Браузер закрывать не стала, нажала на вкладку новостей и стала пролистывать ленту, читая посты, информация которых долго в голове не задерживалась. Спустя несколько минут мне пришёл ответ. Я думала, что в диалоге высветится обычное «спасибо», но вместо благодарности — наезд:

 

<b>Дмитрий Астафьев</b>: Мне, конечно, безумно приятно, но не слишком ли поздно?

 

Подперев щёку ладонью, перечитала сообщение. В смысле «поздно»? Я тут его поздравляю, а он…

 

Недоверчиво перевела взгляд на время, показанное в углу монитора, с замиранием сердца взяла телефон. Щёки покрылись румянцем, едва я нажала на кнопку блокировки и увидела настоящее время, вместо сбившегося компьютерного.

 

Сообщение оставалось непрочитанным, а рядом с иконкой его профиля висел значок, показывающий, что он в сети. И, скорее всего, ждёт ответа.

 

Я могла бы удались своё сообщение и сделать вид, что ничего подобного не было, но… вместо этого решительно щёлкнула на диалог и задала вполне логичный вопрос:

 

<i>«А вы почему не спите?»</i>

 

Я уже нажала на кнопку завершения работы и уже собралась ложиться спать, но поняла, что, после случившейся ситуации, спать совсем не хочется. Поморгала, глядя на выключающийся экран, и, решив, что все же слишком поздно, взяла наушники, телефон и пошла в кровать.

 

Едва голова коснулась подушки, пришло уведомление. Нехотя посмотрела на экран, где красовалось сообщение:

 

<b>Дмитрий Астафьев: </b>Жду, когда меня начнут поздравлять.

 

Взяла телефон, посмотрела, прочитала ещё раз. И ещё. Отвечать было неудобно. Во-первых, время уже позднее, а во-вторых, переписываться с учителем ночью… если узнает кто-нибудь, поймёт неправильно.

 

Уже хотела проигнорировать учителя и включить музыку, но телефон выпал из рук прямо на лицо. Потёрла ушибленный нос, потянулась к светящемуся квадрату, посмотрела на экран… сообщение было прочитанным, а игнорировать так открыто невежливо, поэтому написала первое, что пришло в голову. Почему-то тот факт, что переписываюсь с учителем, уже не воспринимался мной в серьёз.

 

<i>«А если серьёзно?»

</i>

Ответ был краток.

 

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Бессонница.

 

<i>«И часто у вас такое?»</i>

 

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Переживаешь за меня?

 

Я закатила глаза и быстро напечатала:

 

<i>«Конечно, переживаю. Вы же мой самый любимый учитель.»</i>

 

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Нормативы всё равно будешь сдавать.

 

<i>« Злой вы.»</i>

 

Быстро напечатала, перехватывая телефон, чтобы он снова не упал мне на лицо, и добавила:

 

<i>«И вредный.»</i>

 

Я резко села на кровати. Улыбаюсь, жду сообщения и, кажется, флиртую…

 

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Какой есть. Уже половина четвёртого, ложись спать.

 

<i>«Спокойной ночи.»</i>

 

Ответила я без энтузиазма и сразу убрала телефон, а его сообщение с пожеланием спокойной ночи осталось непрочитанным.

 

<center>***</center>

 

На следующий день пришлось встать пораньше, потому что день рождения физрука выпал на субботу, а так как в выходные канцелярские магазины закрываются раньше, мне пришлось бежать, чтобы успеть купить открытку. По пути домой я созвонилась с Агатой, чтобы узнать, идёт ли она поздравлять Дмитрия Евгеньевича. Как выяснилось, не идёт, потому что на все каникулы уехала в другой город.

 

В четыре часа мне позвонила староста и в свойственной ей манере проинформировала о месте встречи одноклассников, откуда потом все вместе пойдём к физруку. В итоге явилось всего шесть человек, чему парни, увидев торт, были несказанно рады. Одноклассницы экранно закатили глаза, когда мальчики начали драться за кусок торта с шоколадной пластинкой, и всем этим цирком мы поплелись по указанному старостой адресу.

По пути к Дмитрию Евгеньевичу я задала ей вопрос:

 

— А сколько ему исполнилось-то? — однако мои слова не ускользнули от острого слуха одноклассницы, которая и огласила их. Началось бурное обсуждение его возраста, но скоро разговор перетёк в другое русло.

 

Зашли в подъезд мы не прибегая к помощи домофона. Какая-то бабушка, узнав, что мы пришли к своему учителю с улыбкой нас впустила.

 

Перед дверью его квартиры, купленная и подписанная лично мной открытка была нагло выхвачена из окоченевших рук. Одноклассница, сверкнув накрашенными глазками, послала мне воздушный поцелуй и запоздало попросила предоставить ей честь вручить разноцветную картонку. Я безразлично кивнула и, нажав на звонок, встала в конец толпы.

 

Дверь Дмитрий Евгеньевич открыл нескоро. По его помятой физиономии было понятно, что мы его разбудили: на лице полоска от подушки, а волосы небрежно взъерошены, из-за чего он выглядел по-домашнему привлекательным.

 

Староста в отличие от меня не растерялась. Если я стала чувствовать вину за то, что разбудила его, она же, проговорив поздравление, быстро заскочила в квартиру. Её примеру последовали и остальные, в этой же суматохе ему и открытку вручили.

 

Физрук, прислонившись плечом к дверному косяку, рассеянно наблюдал за завалившейся к нему толпой, пока не увидел, как я мнусь на пороге. Едва его взгляд метнулся к моей скромной персоне, он выпрямился и что-то неслышно прошептал. Я приняла это за приглашение зайти и, сглотнув, шагнула в квартиру.

 

К тому времени в прихожей остались только мы, остальные заполнили, как я поняла, гостиную.

 

— Ещё раз с днем рождения, — учитель, на мгновение коснувшись моих пальцев, забрал куртку, которую я теребила, глазами ища место, куда её можно повесить, и, улыбнувшись, кивнул.

 

— Ещё раз спасибо.

 

Пока я разувалась, пришла одноклассница, которая подарила физруку открытку, и спросила, где у него тарелки. Учитель отмахнулся от неё, сказав, что принесёт их сам, но на этом вопросы не закончились. Пришёл Кравченко, готовый выполнять все приказы, и спросил, что вообще нужно делать. Дмитрий Евгеньевич попросил убрать со стола, который стоял в той же гостиной, ноутбук и отстать от него, потому что:

 

— Всем пришедшим есть как минимум шестнадцать, и вообще, разбирайтесь сами, не маленькие.

 

Кирилл пожал плечами и пошёл строить других парней, а меня осторожно утащили на кухню.

 

Учитель открыл шкаф, видимо, думая, какие тарелки из трёх имеющихся сервизов дать нам для трапезы. Я молча ждала, когда он выберет, но, когда из гостиной заиграла музыка, он вздохнул, а я поинтересовалась:

 

— Зачем вы вообще согласились впустить нас, если не хотели всего этого? — ответ был очевиден, но он загадочно улыбнулся и промолчал, видимо, чтобы меня лишний раз не смущать.

 

Дмитрий Евгеньевич ещё раз пробежался взглядом по тарелочкам и, наконец, выбрав, достал их из шкафа. Пока он это делал, я задала ещё один вопрос, потому как на него мне так и не ответили:

 

— Извините за нескромный вопрос, но… сколько вам исполнилось?

 

— Двадцать три, — я угукнула, дав понять, что услышала его слова. — Старый?— усмехнулся он, косясь в мою сторону.

 

— В самый раз, — учитель приподнял брови, удивляясь моим словам, а я, отобрав у него тарелки, убежала в гостиную, где одноклассники уже захватили телевизор.

 

Расставив тарелки, я села на диван, оставляя обслуживание стола на старосту и остальных девочек, которые оказались оперативнее меня. Они быстро принесли нож и кружки, поставили чайник греться и, разрезав торт, пригласили именинника за стол.

 

Дмитрий Евгеньевич оценил обстановку, посмотрел на свободные места и умостился рядом со мной, снова заставляя почувствовать себя неловко.

 

Просидели за столом около получаса, выпили чай, съели торт. Учитель, который сидел со скучным выражением лица и слушал разговор о поступлении, оживился, когда прозвучала фраза: «мы, наверное, пойдём, а то засиделись».

 

Все начали вставать из-за стола, а я, глядя на беспорядок, который мы оставили после себя, не выдержала. Пока одноклассники одевались, я начала стаскивать грязную посуду на кухню. В процессе ко мне присоединился Кирилл, что меня сильно удивило. Однако причина столь ярого желания помочь выяснилась, едва мы остались на кухне вдвоём.

 

— Романова, ты ведь с Агатой хорошо общаешься? — спросил он шёпотом.

 

— Ну, вроде как, да.

 

— Ты не знаешь… — начал он, но тут же замолчал, — ну… что ей нравится? Или кто… — я хитро улыбнулась, а он закатил глаза, — не смотри на меня так.

 

— Что ей нравится, я не знаю, но точно могу сказать, что ей не нравятся курящие, ей становится плохо от запаха курева.

 

— Наверное, нужно бросить — тяжело вздохнув, он почесал затылок и уже хотел выйти из кухни, но повернулся и попросил: — только никому не говори.

 

Я клятвенно пообещала молчать об услышанном и, потрепав его по волосам, вышла в прихожую.

 

Когда все уже стояли одетые около двери, я вырвала из рук учителя свою куртку и, попрощавшись, выскочила из квартиры, напоследок посмотрев на Дмитрия Евгеньевича, который изменился в лице, стал каким-то грустным и подавленным.

 

Едва за мной захлопнулась дверь, снова проснулась совесть. Я вызвала лифт, когда он прибыл, нажала на кнопку первого этажа, а сама, выскочив из кабины, поднялась по лестнице на этаж выше, ожидая одноклассников.

 

Когда гомон утих, а лифт поехал вниз, вернулась к учителю.

 

— Здравствуйте, — снова поздоровалась я с немного удивлённым физруком, который даже не успел отойти от двери.

 

— Что-то забыла?

 

— Шарф, — когда Дмитрий Евгеньевич развернулся, добавила, — на кухне.

 

Пока учителя не было, скинула ботинки, сняла верхнюю одежду, а когда он всё же вернулся с пропажей, я, поблагодарив его, засунула шарфик в рукав куртки и отдала её ему.

 

— А ты не уходишь?

 

— А вы хотите, чтобы я ушла? — опять у него лицо странно вытянулось. Что за день такой, всё время говорю что-то не то.

 

— Ты не перестаёшь меня удивлять.

 

— Вы меня тоже, — пробормотала себе под нос, — я помою посуду. В конце концов, это некрасиво с нашей стороны…

 

— Хоть у кого-то из одиннадцатого класса проснулась совесть.

 

Я зашла на кухню, по-хозяйски оглядывая фронт работы.

 

— Дмитрий Евгеньевич, — начала я, чувствуя спиной пристальный взгляд, — вы можете заниматься своими делами, я сама справлюсь.

 

— А я и занимаюсь своими делами, — он подошёл ближе, открыл шкаф, чуть не прибив меня дверцей, и потянулся за кружкой, прижимаясь к моей спине, от чего у меня мурашки по коже пробежались. Учитель налил себе чай и встал около окна, наблюдая за тем, как я усердно оттираю прилипшую к тарелкам еду.

 

Он, сделав глоток, поднёс край кружки к губам, но залюбовавшись мной — а это я видела отчётливо, — пролил содержимое на себя. Пыталась сдержать смех, но всё же тихонько хихикнула, что не смогла скрыться от его слуха.

 

— Извините.

 

— Мне нравится, как ты смеёшься… улыбайся почаще, — прошептал он мне на ухо и, пока я стояла и краснела, быстро выскользнул за дверь, наконец, оставляя меня в одиночестве.

 

Когда закончила с помывкой, учителя всё ещё не было, как и полотенца, чтобы вытереть мокрую посуду. Окинула взглядом кухню, нигде его не найдя, вышла на поиски физрука.

 

— Дмитрий Евгеньевич, а где у вас кухонное полотенце найти можно? — легонько постучав в дверной косяк закрытой комнаты, я распахнула дверь и увидела учителя всё ещё не одевшегося с футболкой в руках. Взгляд непроизвольно скользнул на его широкую подкаченную грудь, а потом совершенно случайно на сосок, в котором… блестело кольцо, — извините, — быстро пошипела и захлопнула дверь.

 

— Блять, — смачно выругался он, и громче добавил: — полотенце на кухне, посмотри в шкафу.

 

Полотенце действительно оказалось на кухне, и как только я его не заметила.

После увиденного щёки горели огнём, хотелось поскорей вытереть посуду и сбежать, пока у меня сердце из груди не выскочило.

 

Когда мне осталось две тарелочки и кружка, Дмитрий Евгеньевич, как ни в чём не бывало, вышел ко мне и, встав рядом, напомнил:

 

— Ты так и не подарила ничего.

 

— Как это? А… — я тут же закрыла рот, открытку дарила не я, а «подарок» от класса, который мы сами же и съели, не считается.

 

— Можно? — он неожиданно потянулся ко мне, а я, инстинктивно уперевшись ладонями в грудь, осипшим голосом прошептала:

 

— Мне пора, извините, — он сразу руки убрал и шагнул назад, освобождая путь из кухни в прихожую.

 

Я быстро накинула куртку, обвязала шарф вокруг шеи и, уже выскочила из квартиры.

 

— Проводить до остановки разрешишь? — рассеянно кивнув, нажала на кнопку вызова лифта.

 

Учитель, надев ветровку, для которой уже слишком холодно, последовал за мной и, даже не закрыв квартиру, зашёл в лифт. Нажал на кнопку, кабина двинулась вниз, повисла неловкая тишина, которую я попыталась разбавить.

 

— Дмитрий Евгеньевич… у вас есть старшие братья… или сёстры.

 

— Братья… двое. Мне кажется, ты хотела сказать не это.

 

— Я хотела извиниться… за всё, — еле слышно прошептала я, глядя, как открывается дверь лифта.

 

— Я всё понял, — из кабины он вышел первый и уже начал спускаться по ступеням.

 

— Не всё. Я действительно сказала это случайно, но не то что бы вы мне не нравились…

 

— Что ты чувствуешь? — шёпотом спросил он, а я не задумываясь выпалила:

 

— Вы мне симпатичны, — я остановилась, остановился и он на ступеньке ниже, — правда.

 

Он повернулся. Сердце громко трепыхалось в груди, заглушая окружающие звуки. Светло-серые глаза с тёмным ободком вокруг радужки затмили всё, они казались безумно грустными, но и их я перестала видеть, едва мои наполнились слезами дикой безысходности.