Едва за мной закрылась массивная дверь подъезда, я прошла несколько метров и села на ледяные ступеньки. Щёки пылали, губы опухли, голова вмиг опустела, а в теле появилась какая-то странная усталость.

Так идти домой было нельзя, в конце концов, мама может что-то заподозрить… или я себя накручиваю?

Спустя десять минут, когда я успокоилась и замёрзла, позвонила обеспокоенная мама и спросила, где же меня носит. Пришлось встать со ступеней и вернуться домой, а потом, поцеловав маму в щёчку, сбежать в свою комнату под предлогом подготовки к экзаменам.

Едва я переоделась в домашнюю одежду, пришло сообщение с пожеланием спокойной ночи. От кого, догадаться было нетрудно.

Вскоре наступил вторник — каникулы закончились.

Я стояла на школьном пороге перед дверью и уже знала, что будет в первый учебный день. Учительница математики обязательно проверит заданные примеры и не сделавшим поставит двойки, классная руководительница снова начнёт говорить об экзаменах и призывать к упорной зубрёжке. И только одному я была рада: встрече с единственной «вроде как» подругой — Агатой. Она, как выяснилось позже, тоже по мне соскучилась и даже привезла магнитик из того города, где провела каникулы.

Едва мы остались наедине, она поведала мне о том, как отдохнула. Я, решив не отставать, рассказала об усиленной подготовке к экзаменам и о походе в гости к Дмитрию Евгеньевичу, описав всё в мельчайших подробностях, негодуя из-за глупости одноклассницы, которая вручила открытку на пороге. Про признание, позавчерашнюю вечернюю прогулку и поцелуй я ей, естественно, не сказала.

Первые уроки тянулись долго. После отдыха включиться в работу было сложно, поэтому отклика от учеников не было. После четвёртого урока Агата меня «обрадовала», сказав, что на оставшихся двух мне придётся сидеть одной.

Настроение постепенно опускалось всё ниже и ниже, грусть брала верх, а предчувствие чего-то плохого усиливалось. Когда начался последний урок, я поняла, что интуиция меня не обманула.

Учительница русского языка презрительно окинула взглядом класс, останавливаясь на отличниках и хорошистах, и грозно потребовала приготовиться к проверке домашнего задания. После опроса нескольких человек, которые рьяно пытались доказать, что задания не было, выяснилось, что всё-таки было.

Оказывается, на каникулы Светлана Геннадьевна задала решение вариантов из каких-то сборников, которые мы должны были заказать в комитете.

В итоге, за сорок пять минут учительница прошлась почти по всем ученикам, выставив неудовлетворительные оценки в журнал. Когда прозвенел звонок, я быстро скинула вещи в сумку и поспешила выйти из кабинета, но у двери меня грозно окликнула Светлана Геннадьевна и приказным тоном подозвала к себе.

На просьбу показать домашнее задание я ответила так же, как и одноклассники:

— Вы ничего не задавали, — она разъярённо посмотрела на меня и зашипела:

— Ты слишком много на себя берёшь! Думаешь, я поставлю тебе четыре просто так? Нет! — я даже попыталась возразить, но мои попытки прервались на одиноком «но», которое она так и не услышала. — Мало того, что ты не готовишься к моим урокам, так ты ещё и нагло лжёшь!

В груди бешено заколотилось сердце, щёки стремительно покраснели.

— Вы, правда, не задавали…- я, вздрогнув, замолкла, когда она громко хлопнула ладонью по столу.

— Наглая ложь! — повторила она, — пиши номер матери, завтра в девять я буду её ждать, — она швырнула мне ручку и листок, — доставай дневник!

Я дрожащей рукой написала номер, а потом полезла в сумку за дневником… которого там не оказалось.

— Я жду, — грозным тоном напомнила учительница, а я, сглотнув, призналась:

— Я его забыла дома.

Она посмотрела на меня так, как обычно смотрят на мусор, затем снова начала отчитывать. Я, опустив голову, слушала быстрое биение собственного сердца, пытаясь сконцентрироваться именно на нём, чтобы не слышать её оскорблений.

Вскоре, на мою радость, в дверь постучалась уборщица, которая и прервала учительскую тираду. Пока женщина говорила про свою смену и день рождения дочери, на котором она обязана быть, я попрощалась со Светланой Геннадьевной и как можно быстрее вышла из класса.

Как только спустилась на первый этаж, самоконтроль дал трещину. Из глаз потекли слёзы, а ком в горле начал давить сильнее. Я, опустив голову пониже, чтобы у учителей не возникло вопросов, побежала к раздевалке, забрала куртку и уже шла к входной двери. Когда наткнулась на человека, тихо извинилась и пошла дальше, но меня схватили за руку, вынуждая посмотреть на причину задержки в этом ужаснейшем месте.

Физрук безразлично смотрел мне в глаза, видимо, оценивая красноту вокруг них, потом, взглянув за спину, — туда, где обычно сидит вахтёрша, которой в этот раз не оказалось на месте, молча потянул в спортзал.

— Дмитрий Евгеньевич, можно я пойду домой? — как бы я не пыталась, вырваться не смогла, — со мной всё нормально, — он открыл дверь каморки и чуть ли не втолкнул меня в комнатку.

— Я вижу, — спокойно произнёс он, — садись.

Всхлипнув, повиновалась приказу. Учитель достал из ящика стола бумажные салфетки и протянул мне, а потом приставил стул к креслу, в котором я сидела и спросил:

— Кто обидел?

Снова вспомнила учительницу, снова потекли слёзы. Дмитрий Евгеньевич подвинулся ближе, а я закрыла глаза ладонями, чтобы он не видел моего лица, которое, уверена, выглядело устрашающе, и срывающимся на шёпот голосом созналась:

— Светлана Геннадьевна… я не сделала задание, и она… — снова всхлипнув, затихла. Учитель вздохнул и, схватив мои руки, убрал от лица, чтобы обнять, успокаивающе поглаживая по спине.

— Ну, ты чего… успокойся. Хочешь, я ей мылом доску намажу? — я непроизвольно улыбнулась и сильнее прижалась к учителю.

Слёзы отступили, всхлипывать и дрожать перестала, поэтому он отстранился и снова сел на стул, подавая мне ещё один платочек. Когда я коснулась его руки, чтобы забрать салфетку, дверь открылась, и в коморку зашла учительница физкультуры, которая вела у нас предмет в начальной школе.

Валерия Валентиновна застыла на пороге, переводя взгляд с заплаканной меня на Дмитрия Евгеньевича, а потом спросила:

— Что случилось? — она подошла к креслу, оценила позицию физрука относительно меня и воскликнула, когда я опустила голову: — Олеся!

Я сглотнула, понимая, какой двусмысленной может показаться ситуация, и, набрав побольше воздуха, поспешила прояснить:

— Я со Светланой Геннадьевной… поговорила, — вытерла нос, посмотрела на физрука, который выпрямился и поставил стул обратно. Женщина выдохнула и, хмыкнув, задумчиво проговорила:

— Мне, наверное, тоже нужно поговорить с ней, — Валерия Валентиновна наклонилась ко мне и погладила по голове, — да что это такое, в который раз детей до слёз доводит.

— Нет, не надо, — помотала я головой, — она вызвала маму в школу, они поговорят.

— Но с директором я побеседую, — учительница решительно кивнула, сняв с плечиков шубу, надела её и взяла со стола сумку.

— Валерия Валентиновна, вы сильно спешите? — спросил Дмитрий Евгеньевич, глядя на настенные часы.

— Вы что-то хотели?

— Может, довезёте ребёнка домой? — я встрепенулась, ещё чего не хватало.

— Нет, что вы, я сама. Со мной всё в порядке, — но последовавший после уверенных слов всхлип, видимо, всё испортил, потому что Валерия Валентиновна активно закивала.

— Конечно, довезу, — я уже хотела начать отпираться, чтобы потом не испытывать вину за то, что задерживаю учительницу, но меня перебил физрук грозным:

— Собирайся, — обречённо кивнула и быстро начала натягивать куртку, которая всё это время лежала на подлокотнике кресла.

Валерия Валентиновна, заметив, что я уже закончила со сборами, вышла из каморки, а я последовала за ней. Учитель у двери отдал мне мой рюкзак, о существовании которого впопыхах я даже не вспомнила.

— Спасибо вам за всё, — я, колебавшись секунды, потянулась к учителю, чтобы поцеловать в щёку, а затем быстро выскочила за учительницей, которая уже открыла дверь в спортзал.

<center>***</center>

Когда мама вернулась с работы, ужин был готов, в доме убрано, а уроки почти сделаны. По её спокойному состоянию было видно, что ей ещё не успели позвонить с претензиями по поводу бестолковой дочери, но едва она зашла в кухню, села напротив тарелки с приготовленными мной макаронами и сказала:

— Лесь, меня вызывают в школу, — я поняла, что ещё никогда так не ошибалась. Мама между тем продолжила: — мне звонили две учительницы: одна просила прийти завтра к девяти, другая — не ругать тебя.

Я посмотрела на маму и решила рассказать о несправедливых придирах учительницы русского языка. Поняла, что ошиблась за сегодня дважды. Мама была крайне возмущена действиями Светланы Геннадьевны, поэтому зареклась показать ей, где раки зимуют. Я предчувствовала грандиозный скандал, поэтому попыталась успокоить её, что, к удивлению, сделать получилось.

После ужина я отправилась доучивать уроки, предварительно взяв с мамы обещание не нарываться на конфликт, но когда зашла в комнату и обнаружила новое сообщение, которое получено было около часа назад, мысли о домашнем задании испарились. Завалившись на кровать, открыла диалог.

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Как ты? Что сказали дома?

<i>«Мама пообещала разобраться, так что всё хорошо»</i>

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Точно? Или мне идти мазать мылом доску в седьмом кабинете?

<i>«Не думаю, что это хорошая идея)»</i>

Я перечитала сообщение, представив, сколько будет визга, если он решится на это маленькое преступление, улыбнулась.

<i>«Спасибо»</i>

<b>Дмитрий Астафьев:</b> Не за что. Отдыхай.

На следующий день в школу мы зашли вместе. Я проводила маму к нужному кабинету и ушла на урок. В среду уроков у Светланы Геннадьевны не было, что несказанно радовало не только меня, но и одноклассников, которые после выпада учительницы зареклись на её уроки не ходить, что, по-моему, было неправильным решением.

Вечером мне поведали о том, как прошли переговоры. Светлана Геннадьевна, послушав яростную речь, пообещала извиниться перед классом и передо мной лично. Конфликт был исчерпан, но возмущалась мама по поводу наглости учительницы долго.

На следующий день просыпаться было тяжело. Сиденье допоздна за книжками не привело ни к чему хорошему: голова гудела, а в глаза будто песка насыпали. Умывшись, я поползла в кухню, но по дороге успела замёрзнуть, поэтому вернулась в комнату за пледом.

Когда дошла до первоначальной цели, на столе уже стояли тарелки с бутербродами и кружки с кофе. Обняв колени руками, поздоровалась с мамой, которая крутилась у плиты.

— Снова не выспалась? — спросила она, взглянув, видимо, на мою помятую физиономию.

— Голова болит, — созналась я и снова уткнулась носом в колени, посильнее закутываясь в плед.

— А я тебе говорила: ложись пораньше, — начала мама, я тихо захныкала, но от её слуха это не скрылось, — сильно болит? — кивнула, — дать таблетку? — снова кивнула, а мама полезла в шкаф с лекарствами. Выудив оттуда красную картонную коробочку, она вытащила из неё пластинку и положила передо мной, а потом поставила стакан с водой.

Я, поблагодарив маму, выпила таблетку и положила голову на стол. Только утро, а сил уже нет.

— Ты слишком бледная, — вздохнула мама и подошла ближе, прикладывая ладонь ко лбу, — и лоб горячий.

Из шкафа она достала градусник, который позже подтвердил её подозрения.

— Ну, и где ты умудрилась заболеть? — безжизненно пожала плечами, наблюдая, как мама мечется по кухне, заваривая мне порошок от простуды. — Значит, так: ты сейчас пьёшь это и это, — она поставила передо мной чашку с дымящимся содержимым и выдавила из пластинки две таблетки, — и идёшь в кровать, — я кивнула и принялась выполнять мамины распоряжения, а она, посмотрев на часы, засобиралась на работу.

Разбудил меня зазвонивший телефон. Медленно открыла глаза и тут же закрыла, морщась от громкого звука. Я даже хотела проигнорировать, но в голову врезалась мысль, что, может, звонит мама, Агата или классная, которой я снова забыла отправить сообщение. Свиснув с кровати, взяла телефон и ответила на вызов, чтобы сразу услышать упрёк в свой адрес:

— Снова прогуливаешь мои уроки?

— Не прогуливаю, — обиженно буркнула я, — болею. Меня сегодня вообще в школе не было, — начала оправдываться, пока из динамиков не раздалось насмешливое:

— Правда?

— Правда, — я встала с кровати и пошла на кухню.

— Я хочу поговорить с твоей мамой, — уже серьёзнее произнёс учитель, — дай ей телефон, — я, нахмурившись, переваривала сказанное Дмитрием Евгеньевичем. Зачем ему говорить с ней?

— Вам зачем? — спросила осторожно, глядя на настенные часы.

— Убедиться в том, что ты меня не обманываешь.

— Мама до семи на работе.

— Значит, ты дома одна?

— Ну, да…

— Я скоро приеду, — быстро проговорил учитель. Я хотела начать его отговаривать, но он уже сбросил вызов, поэтому всё равно моего нытья не услышал бы.

Закрыв глаза, мысленно начала ругать свою наивность. Это был лишь способ выудить информацию, а я как маленькая девочка повелась. Хотя для него я как раз такой и являюсь.

Часы показывали половину четвертого, значит, уроки уже закончились, и он действительно может приехать.

Когда телефон снова зазвонил, я уже надела бюстгальтер, переоделась в более приличную одежду, и теперь стояла перед зеркалом и расчесывалась, пытаясь привести себя в порядок. Подскочив от неожиданности, быстро ответила на вызов.

— Какая квартира? — спросил учитель. В динамиках шумел ветер, значит, он стоит на улице.

— А вы где?

— У подъезда, — от одного слова щёки стремительно покраснели, а сердце начало колотиться в груди. Я на негнущихся ногах подошла к домофону и тихо назвала номер квартиры. Как только он запиликал, нажала на кнопочку, а сама повернула ключ в замке, приоткрыла дверь. Лифт уже гудел, видимо, учитель уже поднимался на мой этаж.

Когда на пороге появилась высокая фигура, я невольно попятилась назад и, сложив руки на груди, сказала:

— Надо было вам на день рождения подарить шапку.

— Мне твоего поздравления хватило, — он улыбнулся, разуваясь и снимая куртку.

Я почувствовала, как краснею, вспомнив ту нелепую ситуацию с поздравлением, поэтому, опустив голову, пошла на кухню, где и спросила учителя:

— Вы будете чай? На улице, наверное, холодно, — подошла к плите и зажгла конфорку под недавно кипевшим чайником, пробурчала: — а вы опять без шапки.

Когда развернулась, он уже стоял у стола и выкладывал из рюкзака, который я изначально не заметила, пакеты с фруктами.

— Вы за всеми ученицами так ухаживаете?

— Только за теми, по которым очень скучаю, — задумчиво проговорил он, и, выложив последний пакет, убрал рюкзак. Я смутилась, но как только увидела содержимое кулёчка, забыла обо всём,— или ты не любишь? — спросил он неуверенно, видимо, увидев мой взгляд. А я поняла, чего мне так хотелось утром. Мандарины!

— Обожаю!

Я, сразу забыв о неловкости, прискакала к столу, плюхнулась на стул, попыталась развязать пакетик, но когда поняла, что он не получится, порвала его пальцем. Учитель смотрел на меня с улыбкой, которую я заметила лишь тогда, когда повернулась к нему поблагодарить за фрукты.

На мой вопросительный взгляд он помотал головой и, присев напротив, взял в руку мандарин и начал его чистить, как оказалось чуть позже, для меня.

— Как школа? — спросила я, когда чайник закипел, и встала, чтобы налить чай учителю, а себе заварить порошок от простуды, — как там Светлана Геннадьевна?

— Школа стоит, — я налила в кружки кипяток. В одну бросила заварку, в другую высыпала порошок, — а Светлана Геннадьевна после разговора с родительницей извинилась перед классом… — поставила кружки на стол, села, а учитель, замолчав, потянулся к щеке, погладил, а потом прошептал: — у тебя лицо красное.

Я бы сказала, из-за чего именно оно покраснело, а если точнее, из-за кого.

— Наверное, опять температура поднялась. Схожу, наверное, за градусником, — я уже хотела спрыгнуть со стула, но он меня остановил.

— Я и без градусника могу померить, — Дмитрий Евгеньевич приблизился к моему лицу и коснулся губами лба.

— И какая? — тихо спросила я, когда он отодвинулся. Во рту пересохло, и, кажется, я покраснела ещё сильнее.

— Высокая, — подытожил учитель, немного задумавшись.

— Ответ неудовлетворительный, — промямлила я и под возмущённый взгляд пошла в комнату.

Когда вернулась, учитель уже распивал чай, по-хозяйски устроившись на стуле. Я тоже села и уже хотела поставить градусник, но услышала шелест за дверью, а потом металлический лязг.

Учитель напрягся, поставив чашку на стол, а я только и смогла прошептать:

— Кажется, мама вернулась…