Заплутавшие впотьмах мужики рассказывали потом, что на них с веток спрыгнуло что-то уродливое, изворотливое и быстрое, как метель. Но, чуть не сграбастав когтищами, упало замертво, заскулило, да и затихло. Тут они дали дёру, а как оглянулись, чудище уползло в бурелом, волоча за собой ноги.

Утро пришло внезапно, заглянуло в окна белокаменной башенки. Берт с неудовольствием разминал плечи после перемещения, глядя в распахнутое окно и впуская в комнату трескучий мороз. Илланс заплетал волосы. Молчали, но только охотник избегал смотреть на эйлэ, каждый раз натыкаясь на нескромную улыбочку. Места для шутки он тут не видел. А видел, что дело к беде.

Внизу поднялись крики и гвалт, народ, уже высыпавший навстречу обозу, кинулся загонять детей и женщин за стены. Берт и из окна видел, что на изорванных вьюках покоятся не меньше десятка тел, возница дрожит как осиновый лист, а от колёс тянется по мёрзлой земле кровавая колея. Зверь наигрался вдоволь.

Охотник покосился на зеркало, где отражение Илланса переплетало в узор локоны метели, отпускало за спину длинными змеями. Снова на мраморном лице не было и следа недельного голода, на щеках едва ли не расцветал румянец. Рёбра не выпирали под тонкой рубашкой, мяса на костях заметно прибавилось. Берт надеялся только, что этой плоти чудовищу хватит еще надолго.

— Почему местные не видят вашего брата на гобелене? — нарушил тишину Берт. Отражение бросило заплетать третью косу и растрепало пряди.

— Да почем мне знать, — пожал плечами Илланс. — Тайна гобелена, как и то, почему он кажется таким старым, укрыта от меня. В копилку загадок стоит внести и его создателя. Мастера редко заезжают в такую глушь.

— Вам уже лучше? — сменил тему Берт, ощупывая под бинтами раны. Стоило показаться лекарю, пускай пришьёт на место клочки содранной кожи. В избе он разорвал покрывало и закрыл раны, как мог справляясь с болью, пока эйлэ приходил в себя.

— Не сказал бы, что мне было плохо до вчерашнего вечера. Разве что я совершил увлекательное путешествие в Бездну.

— Да сколько раз я должен извиниться? — запустил руку в волосы Берт, рывком поворачиваясь к Иллансу. Тот сидел на кровати, скрестив ноги и орудуя гребнем. Волосы всё не хотели укладываться, вылезали из-под тонких пальцев. — Я дурак, видел всего одно решение, а как… так… в общем…

— Ты очаровательный увалень, тебе говорили? А извиняться будешь столько, сколько потребуется.

— Растреклятое колдовство… — пробурчал Берт. — Если вы меня заколдовали одной из своих странных штук, я пожалею, что вернул вас из Бездны.

— Даже не притрагивался, — фыркнул тот.

Эйлэ бросил возиться с косами и расплёл их, метель распалась на колкие вихри. В зеркале Берт поймал взгляд и поёжился, направился к лестнице. Отчего-то хотелось покинуть башню. Чего он не понимал, так это того, что глаза Илланса стали тёмно-красными, цвета засохшей крови, как на гобелене у того уродца. Не мерцают больше под светлыми ресницами звёзды, и его вина в этом. Что-то необратимо изменилось, но что – было выше понимания Берта.

А тем временем на площади творился беспорядок. Мешки разорвались, содержимое просыпалось в снег, и бабы с криками сцепились за него, пока их мужья сгружали трупы с повозок.

— Тащи, тащи! — верещала одна женщина, вырывая волосы другой. Её соратница сгребала истоптанное мокрое зерно в передник. — Своих ублюдков чем-нибудь заткнёшь, а у меня их шестеро!

— Зверь вернулся… Снова будем впроголодь сидеть.

— Хорошо, что не наших…

Берт помог сгружать тела, наспех замотанные в полотнище. Возница сидел ни жив ни мёртв, не выпуская поводьев из окоченевших рук. Берт отвёл взгляд, присмотрелся к ранам на убитых. Те походили на распилы от зазубренных лезвий, были нанесены внахлёст, без особенной техники и мастерства. Чем бы ни орудовал этот хищник, при всей своей скорости он был ослеплён жаждой крови, преследуя цель не убить сразу, но добраться до мяса сквозь кожу и тёплую одёжку. Из тел были вырваны куски плоти, около ран остались отметины зубов.

Проведя ладонью по изорванной коже трупа, охотник перевёл дырки от клыков в примерный облик близнеца. Бросая ругательства, поднялся на ноги, запахнул полотнище. Небольшая сильная челюсть, два клыка... Слишком очевидно для эйлэ. Интересно, как скоро люди заметят. И как скоро наберутся храбрости.

Он не был уверен, что вся колдовская сила Илланса сможет остановить восстание. Нет, ошибся Тёмный, посадив его править. Охотник поднял взгляд на башню, как всегда сверкающую белым камнем над припорошенными снегом крышами. Разоблачение было вопросом времени. Он просто опередил умы горожан, получив чуть больше зацепок. Если Илланса и вправду поднимут на вилы… Берт сжал зубы, так это живо представилось после картин войны.

— Эй, Берт, — подошёл Векси, рослый хмурый парень с беличьими хвостами по обе стороны шапки. — Поехали, пока он сытый. Логово искать.

— Седлай коней, — кивнул тот. — Я за наместником схожу.

— Зачем? Хочешь у Зверя его на нас обменять?..

— Если б можно было так, давно бы сделал, — мрачно процедил Берт, направляясь к башне.

Нет, грози Озёмкам восстание, он бы разрывался между тем, чтобы скинуть наместника с башни и тем, чтобы перебить за него этот город. Берт отвратительнейшим образом склонялся к последнему. А ведь эйлэ этот был по сути своей моуром, чудовищем, одним из отродий Тёмного, или, как его сейчас надо величать, Змея Серебряного. Берт сжал зубы.

По ступеням винтовой лестницы он поднимался, на ходу застёгивая плащ на фибулу. Топор ему так и не отдали, и Берт надеялся получить у него какое-никакое оружие. Когда отворил дверь, убедился, что уши у него на то и острые, чтобы по ветру слышать. Илланс стоял, зашнуровывая петли на своём расшитом белом кафтане, на плечи накинул соболиную шубку. Для алого шарфика не осталось места под плотным воротником, и тот скомканный валялся среди подушек. Увидев его, кивнул на ширму.

— Достань ромфею, — пробормотал, отворачиваясь. Берт вздёрнул бровь, но послушался, прошёл к ширме и отодвинул её, окинул взглядом сундуки. На них, помимо расшитых пёстрых тканей, покоился изогнутый меч в резных костяных ножнах на длинном ремне. — Принеси.

Илланс взял ножны и перекинул ремень через плечо, на короткий ремешок пристегнул к поясу, размял шею, прежде чем застегнуть воротник под самую челюсть.

— Что ты так смотришь? — на губах расцвела издевательская улыбочка. — Думаешь, я тебя Зверю отдам? Нет у тебя его прыти.

— А у вас есть, — вздохнул Берт. — Вам меч не тяжело носить? К седлу бы приторочили.

— Это не меч, — тот поднял багровые радужки. Стрелки на сей раз не нарисовал, торопился. Но и так был всё равно что мраморный призрак. — Ромфеи забирают часть души своих хозяев, их поят кровью и песней. Души павших возвращаются в клинок, их зарубивший. Это живой металл. И у эйлэ — один на всю жизнь.

— И вы с ним управляетесь? — Берт с сомнением сопоставил длину меча и рост наместника: поставь он ножны перед собой, взялся бы за рукоять перед грудью.

— Мой меч не голоден, если ты об этом, — улыбнулся тот. — Себе можешь взять пару ножей, бересты хоть сдерёшь по дороге.

Берт обречённо вздохнул и поплёлся за ту же ширму.

Ветер, всю ночь треплющий кроны и сеющий с ветвей снег, и не думал стихать. Кони выехали за стены, увязая по бабки на заметённых тропах. Из-под капюшона соболиной шубки решительно глядели глаза цвета старой крови. Люди ещё кидали на наместника косые взгляды, но колючий ветер заставил сосредоточиться на дороге даже Берта. Тот всё не мог свыкнуться с мыслью, что Илланс за эти дни смог так его привязать. Не ожидал от себя. Оно было, конечно, неправильно. Но по-другому пока что не выходило.

Илланс маячил впереди, точно знал все своротки в лесу, снежные вихри вились у ног коней над ломким настом. Несмотря на утро, снег всё плотнее заносил далёкое алое солнце. Тени исчезали.

— Чего-то стряслось? — тихо спросил Векси. Берт зыркнул на него из-под надвинутой шапки, щурясь от ветра. — Почему он с нами, не знаешь?

— Чтоб Зверь не задрал, – буркнул тот. Смотрел в спину соболиной шубке, силясь понять, что же в нём, Кшер его раздери, нашёл такое. За что прижал к себе в полутёмной избушке, за что раны ему перевязывал. За что в конце концов дался колдовству, позволяя себя околдовать, чтобы до башни добраться по воздуху.

Ладно хоть, что ночь они потратили на зализывание ран, иначе бы Берт, наверное, пошёл к ведьме приворот снимать.

— Я тут всю жизнь прожил, — обвёл кроны сосен взглядом Векси. — Скажешь, немного, да я уж тут всё знаю. А он без малого год, и всё в башне этой… чтоб её. Не наш он. Нет у нас к нему доверия.

— Он ваш город держит, — скривился Берт. — Обозы выписывает, связь с князем налаживает. Ему вас Тёмный послал, видать не просто так.

— Вот оно и видно, что Тёмный. — прошептал парень. — Я хотел сказать, сейчас уже бесполезно его того… ну…

Берт положил руку на рукоять одного из двух ножей, с неудовольствием хрустнул шеей. Если острые уши из башни слышали, то что ж наместник не пресекал-то раньше этих разговоров…

— Ну?

Под его тяжёлым взглядом Векси заломил шапку на затылок, откашлялся, щурясь от ветра.

— Ничего.

В поджатых губах парня Берт прочитал сомнение: “Когда ж ты, охотник, нас-то бросил, его-то стал защищать?”. Он поморщился, сам не находя ответа.

Илланс поднял руку, натягивая поводья. Ветер скрипел корявыми сухостоями, свистел в тонких ветвях. Всадники остановились, прислушиваясь. Кони неприязненно фыркали, из ноздрей валил пар, копыта рыли снег. Меж деревьев то и дело сметало снежные шапки, на проплешинах леса крутились вихри. Горизонт будто стал ближе.

— Будьте начеку, — произнёс Илланс. — Смотрите наверх. Строимся в колонну, дистанция в две сажени. Я поеду первым, ты за мной. Ты, в шапке, замыкаешь.

Парень в лоскутной ушанке, один из поместных имя которого Берт слышал от наместника уже не раз, сосредоточенно кивнул и поближе пристроил рукоять волкобоя, подождав, пока мимо него проезжают остальные. Берт скользнул взглядом по гребёнке сосен перед просветом просеки, но снег заволок небо. Тяжёлые облака ложились на макушки деревьев.

— Если метель разыграется, — проговорил он чуть слышно в спину Иллансу. — Мы его проглядим. А то сами потеряемся.

— Доверься мне, — тот и взглядом не удостоил, да в голосе проскользнула тень улыбки.

— Доверился себе на беду…

Илланс поворотил коня в сторону чащи, где на бурелом намело сугробы. Берт всё гадал, знает он, куда ехать, или полагается на интуицию. Что там было между двумя братьями… И как давно? Берт вдруг понял, что мороз Пустоши мог заковать во льды кровь очень и очень надолго. Пустошь растягивала жизни, древней ли магией, промозглой ли бескрайней серостью, да жили на ней дольше, а эйлэ и вовсе, казалось, не умирали. Так сколько ему уж зим?..

Кони начали проваливаться глубже, потемнело. А ветер притих, перестал крутить вихри по насту, будто вдыхал полную грудь. Берт ругнулся в бороду, нагнал Илланса, вороной конь того отпрянул, провалился по грудь, отчего всадник раздражённо поправил рукоять.

— Прикажите поворачивать, — процедил охотник. — Здесь нет тропы. Куда вы нас тащите?..

Его конь застриг ушами, точно расслышал что в треске сучьев, в звенящей тишине. Над головой деревья сомкнули кроны, другие лошади обеспокоенно заржали. Берт натянул поводья, когда Илланс свернул под поваленное дерево, едва его не касаясь макушкой. Труха осыпалась на соболиную шубку.

— Я же сказал, — на гортанном рыке оскалился эйлэ, демонстрируя клыки, — если хотите сохранить свои шкуры, идите за мной!

Деревья заскрипели, клонясь к земле, и Берт задрал голову. Снег бросился в лицо снопом игл, завихрился в кронах, закрыл просвет просеки, оставляя их в темноте. Пришлось накрыть рукой лицо, смотря сквозь пальцы перчатки, как Илланс подгоняет коня в клубах метели, постепенно исчезая из виду. Он выругался и, выплёвывая намёрзшие в бороде льдинки, крикнул всадникам, чтобы не отставали. А сам послал коня за ним, кляня свет и Тьму, богов и Тёмного.

— Нихера не видно! — крикнул Векси откуда-то сбоку. — Где дорога?!

— Берт! Берт, где ты?! — послышался возглас Гатте, вроде совсем рядышком.

На седло намело снегу, шея за воротником заледенела, волосы слиплись в иглы, так и застыли по ветру. Конь пробирался по глубокой колее.

— Берт, — раздался голос Илланса сверху, отчего охотник ударил пятками, выхватывая нож. — Берт, сюда.

— Не слушай, Векси! — крикнул он, не позволяя себя упустить из виду фигурку всадника на вороном коне. Тот перешёл на рысь, за ним быстро заметало следы. — Иди на мой голос! Не останавливайся! Парни, не слушайте, Маэса ради!

По ветвям пробежал треск, кора заныла, надрываясь от ветра ли, выжимающего лес, под лапами ли.

— Он вас заведёт… Берт, опомнись…

— Замолчи, Кшерова тварь, — прошипел он, ударяя пятками на петляющей колее во всё более углубляющемся снегу.

Следы будто вели под сугробы, к земле, а то и под неё. Не бывает у лошадей таких длинных ног… У лошадей ли?

Конь увяз по грудь, храпел, прижимая уши. Берт прищурился сквозь снег. Впереди маячил всадник, меж очертаний стройных сосен. Почудилось, или звал за собой, рукой в узкой перчатке зазывал за пазуху метели.

— Не ходи за ним, Берт…

Он скрипнул зубами, натягивая поводья и закрывая глаза от снега, оглянулся. Белёсая мгла накрыла его непроницаемой шалью, только очертания деревьев проступали сквозь пелену. Снег заносил седло и конскую шею, на шапке крутил вихри.

— Руфас! Векси! — заорал он — Гатте! Парни!

Тишина в ответ была мёрзлой до мурашек, он стиснул поводья так, что заскрипели перчатки. Конь топтался вокруг своей оси.

— Что ещё скажешь, тварь?

Наст за спиной затрещал, ломаясь под весом спрыгнувшего с ветвей чудовища, скрипнул в такт крадущемуся шажку, ещё одному. Конь истошно захрапел и понёс по глубокому снегу, вскидываясь в прыжки. Берт и не думал оглядываться, пока в белом мареве проступал силуэт Илланса. Неподвижный в вихрях клубящейся вьюги. Следов на снегу больше не было, и Берт едва моргал от застывших в уголках глаз льдинок.

— Не иди на погибель, стой же…

Холод сковал грудь и горло, Берт захрипел и на пару с конём, почти уж не отдирая штаны от седла, выбрался на гребень холма, где метель не так бесилась, где копыта прощупали твёрдую землю. Оглянувшись, не увидел ничего, кроме белизны и силуэтов деревьев, извивающихся за маревом снега. Неужто оторвался… Конь сошёл с гребня на простор, ещё чувствуя дух колдовства за спиной.

Деревья исчезли, чуть посветлело, по прежнему метая и кружа колючий снег. Берт пригляделся и понял, что принимал за силуэт всадника. Внутри похолодело. Опять… Та избушка, приземистая и утопленная в сугробах. Метель кружит вихри на занесённой крыше. А ведь до той развилки было несколько миль в другую сторону. Берт ударил пятками, но конь и без него не останавливался, храпя и превозмогая метель.

Силуэт избушки вырос, и охотник спешился, утонул в снегу по пояс. Ноги едва слушались от холода, пока он невозможно медленно добирался до крыльца. С крыши смело шапку, бросило на него. Берт оглянулся, щурясь в сторону леса. Там, за маревом, вырос костлявый длинноногий силуэт. Он поморщился и рывком отворил дверь, петли взвизгнули, дыхнуло жаром растопленной печи. Ввалившись в комнату, он быстро задвинул щеколду, отрезая себя от твари снаружи. Его трясло от тепла, от того, что где-то там остались трое парней, брошенных на произвол метели. И Зверю. Он его видел, там… Берт задохнулся от осознания того, что костлявой твари удалось подобраться так близко.

— Рад, что ты сделал правильный выбор, — проговорил Илланс, Берт с усилием отпустил доски двери. Эйлэ расположился на кровати, устеленной шкурами и шерстяными одеялами, положив меч на колени. Распущенные волосы, никак не желавшие укладываться в косы, вылезли из-под капюшона и воротника, накрыли лицо иглами метели. — Теперь мы вдвоём.

— Когда вы научились ходить по воздуху? — процедил охотник. — Или скажете, что следы замело? Так я не поверю.

— Я тебя не трону, — под пологом пушистого снега расцвела улыбка, острая, как лунный серп. Сверкнула багровая радужка. — Я благодарен тебе. Он… не умеет любить. И уже не научится. Не в таком… — эйлэ хохотнул, показав клыки, — не в таком обличии.

Берт вытащил нож, а тот, не снимая улыбки, лентой льда обнажил сталь ромфеи. На клинке струйкой огня расцвели колдовские знаки.

— Гиблое дело, — склонил голову набок. — Или хочешь закончить как они… я могу предложить тебе жар вместо холода Бездны, могу показать, как бывает сладко. Ну же…

Несмотря на растопленную печь, Берта колотил озноб, мурашки забегали за шиворот. Он вспомнил, как прижимал к себе это исчадие тёмного колдовства, как целовал в губы холоднее снега. Тот, что сидел перед ним, не был Иллансом. Разница, ускользавшая от него поначалу, теперь стала так явственно ощутима, что сталью подступила к горлу. Вот что сотворили его руки. Он запер Илланса там, за порогом, в шкуре чудовища. А того, кто питался живой плотью, вытащил в его тело.

Подменыш отложил ромфею, откинулся на подушки, пальцы спустились от ворота к петлям кафтана, одна за другой распустились узелки, спала с узких плеч мягкая шубка, серебром искрясь в неверном свете пламени.

— Не бойся, — сбросил он кафтан, оставшись в рубашке и штанах, позволяя синему шёлку очертить изгибы тела. — Я не причиню тебе вреда. Не после всего, что ты мне подарил. Наоборот, я хочу отблагодарить тебя...

— Верно, считаешь меня животным, подобным себе, — процедил Берт, — раз думаешь, что я кинусь на тебя как на кусок мяса… Оно и видно, что ты не жил среди людей.

Моур поднялся, губы искривились в гримасе, показавшей клыки до дёсен, но охотник не стал дожидаться расправы. Он сорвал щеколду и оказался за дверью, почти уже заметённой снегом. Руки дрожали, пальцы в перчатках мигом утралили чувствительность, когда ветер кинул на него сноп искрящихся игл мороза. Берт глубже закутался в воротник, загоняя нож в дверную щель, поверх грубых железных скоб, чтобы чудовище внутри не вырвалось. Осталось ещё одно — снаружи. Берт оглянулся, щурясь в белое марево.

Тот ждал. Похожий на изломанный скелет зверя ли, человека ли, застыл посреди метели очертанием ужаса, гравюрой из кошмара, увенчанной белой гривой. Конь лежал в сугробе, окрашенном в алый, откуда тянулась дорожка ещё не остывших потрохов. Уводила к силуэту, куда-то за порог зимы, где метель, казалось, стихала, превращая мир в ледяное безмолвие. Берт ступил на снег, окрашенный кровью, развороченный лапами и когтями, утопил сапог в следе чудовища. Илланс ждал его в конце тропы из алого снега.