Сверху и снизу мир был одинаковым — белым стылым безмолвием и ревущей пляской ветра, так что Берт даже не задумывался, куда идёт, позволяя вести себя. Пальцы превратились в обрубки льда, ноги ниже колен — в задубевшие колодки. Кожа горела, изорванная ветром. Борода маской наледи стягивала лицо. За пояс остался заткнут второй нож, но даже если бы он смог до него дотянуться, то не удержал бы.

А впереди, роняя кровь, шёл Зверь. Он будто нарочно прятался за пеленой снега, не давая себя рассмотреть. Берт надеялся, что ему это чудится, и так он дойдёт до Бездны, если не упадёт раньше. Застынет посреди бури или поднимется её вихрем…

Но полоска алого снега не давала сбиться с пути.

За силуэтом Зверя выросли деревья, скоро ветер приутих, запутавшись в кронах гудящих, скрипучих сосен. Или то был Зверь… В лесу он будто растворился, став единым с переплетением веток. Берт коснулся одинокой алой капли, понимая, что вынужден остановиться на конце оборванного следа. Куда-то его завели, но вот куда…

На периферии зрения что-то мелькнуло, и он обернулся, надеясь встретить смерть лицом к лицу. Ресницы слипал лёд, в белом мороке он и не надеялся разглядеть что-то, но всё же потянулся к ножу. А там, за снегом, был чёрный провал пещеры. И, о чудо, в глубине мерцал огонёк. Берт прерывисто выдохнул и поплёлся к костру, волоча неподвижные ноги.

Что за колдовство разожгло огонь посреди леса, он старался не думать. Охотник опустился на каменный пол, стянул перчатки, встряхнул куртку, просыпая сугроб снега и заставляя пламя плясать. В пляшущем от ветра огне догорали исцарапанные гвоздем дощечки. Берт протянул ладони к костру, и кожа отозвалась болью жизни. Он поморщился, оглядываясь на лес. Как-то там сейчас ребята… Векси сказал, что знает эти места. Но в такую бурю люди замерзали в трёх шагах от дома. Берт теперь чувствовал себя виноватым, что втянул их в это. Парни не заслужили прикосновения колдовства. А ну как Зверь до них доберётся…

Снаружи метель кружилась над кронами, выла и бросалась скрипом ветвей.

Берт облокотился на каменную стену пещеры, согретую огнём, тело отозвалось усталостью. Но за сон он сейчас бы поплатился смертью. Его наверняка поджидает Зверь. Но почему медлит…

Он вздохнул, понимая, что это его рук дело. В Озёмки вернётся не Илланс, не тот эйлэ, хрупкий как фарфор, напомнивший ему о глубоко запрятанных чувствах, а его брат, чудовище во плоти. Ведь мог догадаться…

Ветер отозвался тяжёлыми шагами по скрипучему насту. Берт вспомнил следы лап, отдалённо напоминавших отпечатки человеческих ладоней, и поёжился, хоть и согрелся уже.

— Прячешься? — оттянул уголок рта. — Хочешь мне засаду устроить…

— Нет, — донесла метель. Берт вздрогнул, сжал рукоять ножа. — Ты не будешь слушать меня такого.

— Смотря что скажешь, — хмыкнул тот. — Заходи, раз пришёл.

Он показался из пелены снега, и Берт выругался в бороду, отполз дальше в каменный грот. Метель дыхнула в пещеру, костерок затрепетал. Снег ворвался и обратился в гриву на голом черепе лося, за которым, прорастая в глазницы и ноздри, оплетая хребет, чернели живые ветви, пульсирующие соком. Сок капал с клыков разверзстой пасти. Нижняя челюсть болталась у груди, а там, где должна была быть глотка, узлы ветвей расплетались, обнажая белую кожу и губы, кривящиеся в усмешке. Грудная клетка Зверя была вывернута наизнанку, обвита ветвями и жилами, рёбра служили доспехом. Длинные изломанные конечности он переставлял точно паук, четыре ходули с вывернутыми суставами. Они казались сильными, вопреки своей болезненности. Одни пальцы с загнутыми когтями, сквозь сплетение мышц которых проступали кости, были длиннее рук Берта. Зверь опустился на худое брюхо, подобрал под себя лапы.

— Вот ты и видишь, что со мной стало, — произнёс ветер голосом Илланса. — Не таким хотели бы видеть меня люди… Разве что голова моя украшала бы тронную залу.

— Да уж, — тяжесть обвилась вокруг горла, Берт кашлянул и расстегнул воротник. Зверь будто отравлял воздух горечью. — Я… — вытолкнул комок из горла. — Я не знал, что оно так…

Зверь поднял морду, губы в тени черепа дрогнули.

— Берт…

А ведь близнец его ни разу не вспомнил имени охотника. Да и зачем оно ему было, если завести хотел в метель…

— За такое не прощают, — прошептал он. — И вы не прощайте. Подвёл я вас.

Зверь склонил голову, точно пытался рассмотреть его через узлы и трещины коры.

— Парней не трогайте, — в горле першило. — А меня… у меня против вас нет шансов.

Он посмотрел на создание, что несло ужас и разрушение, пожинало кровавые жертвы, которое он грезил убить. Теперь уж понял, какая то была глупость… Ни сетями, ни капканами такое не изловить, ни стрелой, ни топором не зарубить. Колдовство, оно куда сложнее будет. Хотел управиться, да только делов наворотил, даром, что охотником назвался.

Там, за метелью, его близнец войдёт в ворота Озёмок в облике краше зимнего заката, будет жить ту жизнь, которой был лишён. А пришёл он в неё в его объятиях. Берт поморщился, как от пощёчины. И как мог не углядеть другого за багровыми радужками, наглой ужимкой… Словно они и вправду были одним, во младенчестве разделённым существом. Но то, что было перед ним…

— Вы по-прежнему краше других Зверей, — усмехнулся Берт. — О такой добыче грезит охотник. О таком сражении мечтает. От таких когтей хочет умереть, сам того не понимая. Я искал смерти, может быть, слишком долго. Сейчас уж понимаю.

Зверь слушал, с клыков капал сок, точно слюна. Тот вздохнул, продолжил.

— Вы меня за дело ругали. Всю жизнь я только и занимаюсь тем, что иду к погибели. На войну пошёл, чтобы за Мигреес жизнь отдать, потом к князю на службу охотником… На роду мне написано быть задранным ведьмой ли, медведем ли… Дед так кончил, отец… На мне всё завершится. Как и должно. Туда и дорога. Убивайте. Восстанавливайте силы.

Зверь склонил голову, поджал губы, поднялся на лапы.

— Если думаешь, что так будет лучше, охотник…

— Да.

Берт глянул на нож и отбросил его. Ресницы слипались. Ноги не слушались, деревенея, точно сухие ветки. За зевом пещеры бушевала вьюга.

Илланс расставил лапы, накреняясь над костром, и языки пламени едва не задели белую гриву. Череп, истекающий чёрным соком в бороздках кости, навис над Бертом громадой древнего колдовства. Он прикрыл глаза, готовясь к боли. Дыхание, холодное как зима, заставило бороду вновь заиндеветь.

Грива упала на его грудь, в ней ещё не выстирал снег багровые пряди прошлой добычи. Чудовище вдыхало его тепло, и тело перед ним холодело от ужаса ли, от колдовства ли, но Берт не мог двинуться, да и не хотел. Не противиться, принимать, чувствовать и быть ведомым. Отдать себя в руки, желающие расплести плоть по жилке. Пусть так.

Он закрыл глаза. Где-то завыл ветер.

Зверь наклонился, и Берт сперва не разобрался, что происходит. Его накрыло волной неги, точно дыханием оттепели. Он подался вперёд, нащупывая шею под сухой корой. Где-то внутри расцвело и осветило недра, мерцая от дыхания, холодное пламя. Ветви в черепе пришли в движение, сквозь их расступившиеся изгибы пролился звёздный свет. Берт на мгновение отстранился от губ, горячее огня, чтобы посмотреть ему в глаза. И почувствовать, как к нему возвращается жизнь.

Илланс опустился на локти, исследуя его и даря тепло. Берт касался пульсирующих липких ветвей, вздрагивающих от горячей кожи. Языком огладил заострённые зубы и нижние клыки, вдох потушил искру боли, забрал капельку крови. Происходило то, во что он не поверил бы и во сне. Зверь подался вперёд, прижимая его к стене пещеры. Ветви расплелись, чёрный сок оставил потёки на лице эйлэ, и Берт стёр их, чертя по мягким скулам. Искры звёздного света прищурились от тёплой улыбки.

— Не заслужил я вас, — вздохнул Берт.

— Как и я тебя, охотник, — пропел ветер стихающей метели.

Илланс скрестил передние лапы за его спиной, опустился, изогнул длинную шею, кладя голову ему на ноги, накрывая сугробом гривы. Порывы ветра уже не сбивали пламя. Берт положил руку на загривок, перебирая пряди.

— Снова скажете, что это колдовство нам по силам? — оттянул уголок рта.

— Не знаю. Уже не знаю, что мне по силам.

Тот вздохнул, поморщился. Если бы не костёр, кто знает, чем он расплатился бы с холодом… Неходячий охотник звучал ещё паршивее, чем слепая вышивальщица.

— Снова колдовали? Ведь сложно, должно быть, в вашем облике, — кивнул на обгоревшие дощечки. Зверь едва заметно улыбнулся под гривой. — Зачем я вам?

— Ты знаешь, сколько зим я разменял в Пустоши? — прошептал тот, капая с губ древесным соком. — Холодных зим, не сравнить с вашими южными снегами. К кому ни приходил, с асзеном ли, с князем ли ни был, чувствовал, что я один в этой вечной погоне. Всё искал очаг, чтобы согреться. Теперь холод чужд мне так же, как хвое, а очаг далёк так, что уж не увидеть в темноте огней. Быть может, найдёшь его ты, охотник.

— Какой я теперь охотник…

Илланс легко улыбнулся, из уголков глаз стекли чёрные капельки древесного сока, ресницы сомкнулись. Рёбра заскрипели от вдоха, точно деревянные.

— Наместника бывшего я извёл. Всё то он мне припоминал, что я не людской крови, что от Тёмного прислан.

— Коньком обратились?..

— То моуров проказы. Не умею я так, один быстроногий дух служить мне согласился, да и только. Те твари брата моего стая, и кормятся они жизней теплотой, да страхом человеческим. В Пустоши им голодно.

Берт вздохнул, поглаживая истрескавшиеся ветви, ластящиеся к ладоням.

— А что насчёт гобелена? Кого там вышили, как не брата вашего?..

— Одним поместным стенам известно, кого. Да только не наместник там, и не жена его.

Когда метель поутихла, Илланс поднял голову и встряхнулся. За входом пещеры ждал белый конёк, рыл копытом снег, прижимал уши пушистые — не лошадиные.

— Куда меня отправляете?

— Со мной едешь, — тот выскользнул, точно лисица, из пещеры, поднялся на задние лапы, да и запрыгнул на дерево, пошёл с треском сучьев по нижним веткам. Конёк заржал, но и виду не подал, что боится этакой зверюги.

Берт забрался в седло, оглядываясь по сторонам. А и далеко завёл его Илланс — лес выглядел другим, не тем, что близ Озёмок. Диким и вроде бы непричёсанным. Пока конёк ступал рысью по скрипучему насту, не оставляя следов, он смотрел, как петляет меж деревьев по ветвям это исчадие колдовства. Точно мурена, огибает ели и прыгает, не просыпая снега. Тревожно ему было от всего этого. От колдовства ли, от того ли, что не сможет теперь он вернуться в город. От одной мысли, что придётся кланяться чудовищу, комок подкатил к горлу.

Берт отпустил поводья, всё равно от тех не было толку. Моур под седлом бежал резво, точно ветерок, короткая шерсть искрилась снегом.

Узел звериных троп развязался, вывел их к чаще, где сам воздух сгущался, кололся об сухие ветки. Илланс спрыгнул, уронил капли древесного сока. Подобрался к кромке кустарника с опаской, тронул ветвями его, ощерившегося.

— Пусти, — пропел ветер.

Кустарник пришёл в движение, усыпал снег щепой, да так и расступился аркой. Берт завороженно следил, как переплетаются ветви в венки и барельефы, складывая своды живой крепости леса. Конёк постриг ушами и двинулся по намеченной тропе, вслед за Иллансом.

Тропа петляла по краям оврагов, накрытых ветвями, заметённых снегом, глядящих провалами, заводила под воздушные корни старых дуплистых деревьев. Нет, к людям лес поворачивался другим лицом. Этим он обращался к постоянным своим обитателям — цвергам, что жались друг к дружке под вывороченными корнями, неуловимым уиссам, что мелькали за сухими стеблями трав, озам, что комочками грязи сидели на высоких ветках. Не дышал лес, чувствуя пришельца в своём лоне. Илланс перешёл на рысь, перепрыгивая с корня на корень над головой, из дупла в дупло скользя по трещинам коры.

Берт сжал пятками бока степняка, когда тот побежал по кромке заводи. Подо льдом у той подступило к поверхности что-то большое, пустило трещину, любопытничая. Вынес конёк на поляну, к зеву логова Зверя. В провале, бывшем когда-то шахтой, Илланс и скрылся. Берт спешился, и его обдало затхлым ветром. Деревянные подгнившие балки, схваченные морозом, того и грозили рассыпаться над головой.

— Да уж, выбрал себе логово, ничего не скажешь, — пробормотал он, шагая в темноту грота.

— Будь осторожнее, охотник, никак брат мой моуров своих поблизости оставил, — предупредил вырвавшийся из глубины ветер.

— Замечательно… — вздохнул тот, вспоминая меч, рассыпавшийся в руке точно стекло.

Каменистый пол всё спускался, под пальцами разбегались старые трещинки, проваливались в зазубрины от кирок. Словно лестницей обтёсанные глыбы уводили в темноту до самой Бездны.

Грот дыхнул застоялой изморозью и расширился в комнату. Берт не торопился отрывать руку от стены, отдавая себя на милость темноте, как под ногами прокатилось что-то продолговатое, ударилось о сапог. Свеча, тронул он фитиль в оплавленном воске, дорогая вещица. Под потолком пронесся ветер, и огонёк вспыхнул, только он успел одёрнуть руку. Ещё несколько сотен свечей занялись огоньками, схватывая комнату в круг. Берт задрал голову, различая изломанный силуэт Илланса меж каменных глыб потолка.

У дальней стены возвышалось кресло, напоминавшее трон наместника в поместной зале, только сплетённое из ветвей и гораздо больше по размерам. Огоньки свеч бросали на кору влажные отсветы, сквозь трещины сочилась смола. Она склеивала кости. Берт подошёл, вглядываясь в неверный полумрак. Считая черепа. Ветви плели узор над троном, держали скелеты и их обломки, капли смолы то и дело тушили свечи. Картину дополняли пляшущие тени на грубо обтёсанных стенах, будто шершавые моуры выглядывавшие из каждого штриха кирки.

— И это только из Озёмок, — вздохнул Берт, касаясь липких от смолы черепов. — Отвратительно много.

— У меня была одна надежда закончить это, — послышалось в шуме ветра. — Пока я был собой.

Берт вопрошающе поднял глаза на него, отыскивая силуэт между трещин и сводов потолка.

— Семейная реликвия, подарок нашего отца. Из тех времён, когда Пустошь ещё цвела по вёснам. Ромфея, живая сталь, пожирающая души.

— Догадываюсь, о чём вы. Только с мечом он более не расстаётся.

— Эйлэ не писали трудов о ремесле колдовства, чтобы я мог узнать о ритуале, способном переместить его мятежную душу в клинок. Не имел я и наставника, ведь всю жизнь вынужден был убегать, а одной практикой многому не обучишься. Но если бы мне добраться до брата… Если смогу, то пойму ли, как распорядиться колдовской сталью, как думаешь, охотник?

Берт отёр липкие пальцы о кафтан, поморщившись.

— В нынешнем облике он уже не опасен. Могу привести его к вам вместе с мечом.

— Он убьёт тебя.

— У вас не вышло.

Илланс спустился по стене, замерев в сажени над полом, на Берта обратился череп, увенчанный ветвями. Ветер вздохнул. Положив руку на тёплую кость, охотник едва улыбнулся.

Со стороны входа послышался скрежет, будто тащили по камню что-то толстошкурое, угольно-шершавое. То ли метель ворвалась в грот, то ли блуждающее дерево прорастило корни. Пламя свечей замерцало, струйки дыма свились в спирали и руны. Илланс вздрогнул.

— Моуры, — предупредил шелест ветвей под потолком, рычащим шёпотом капнул на камень плит и растворил шипящим ядом.

Берт с обречённым вздохом достал из-за пазухи нож.

— Как знал, что надо было брать топор… Может, переместите, вашество?

— Не сплёл я тропы путей, так скоро не смогу.

— Стало быть, встретимся в Бездне.

В пещеру ворвался угольный размытый силуэт, на него рухнула тень. Моур разинул провал пасти, ощерил зубы — обгорелые колышки, — ветви поднялись над телом Илланса, обратились в копья. Упали, пронзая призрака и приковывая к полу. А когда вырвались, разрезая темноту на лоскутки, стали пилами. Моур протяжно взвыл, растаял. Из теней выбрались ещё двое, похожие на силуэты волков. Раздув грудные клетки, выпили остатки товарища и вздыбили иглы росчерков угля.

Один прыгнул на Берта, второй свалил с ног Илланса, клыки призрака вошли в кость лосиного черепа. Охотник выставил перед собой нож, почувствовал на руке замогильный холод, быстро взбирающийся до плеча. Выдернул, сжимая пылающее болью предплечье. Моур отскочил, злорадно скалясь. Нож в руке почернел, будто сталь обгорела, искрошился по лезвию.

Моур прыгнул. Ему чудом удалось уклониться, лапы призрака раздробили черепа, проливая смолу. Ноги у него увязли. Илланс схватил зубами загривок призрачного волка, отбросил, тот засучил в воздухе лапами и растворился в темноте, разбившись на осколки. Прыжком перескочив пещеру, Илланс вонзил ветви в прилипшего к стене призрака, смола хлюпнула, разорвала нити, моур захрапел. А стоило ветвям расплестись на шершавые волокна, режущие не хуже лески, то и вовсе вскрикнул по-человечески тонко, распадаясь на вертлявых чернильных угрей. Берт встряхнул рукой, пальцы ещё не слушались, продолжая сжимать нож мёртвой хваткой.

Илланс перебрал липкими от смолы ветвями, те принялись складываться в прежние узлы.

— Они исполняли приказ, — прошипел, поднимая загривок. — Им было приказано убить нас. Убить тебя.

Когда он обернулся, его череп был расколот, с разорванных ветвей лился сок на обнажённую кожу и вывороченные рёбра. Нутро пульсировало жаром битвы. Он выдохнул пар, и с чёрных губ сорвались слова, похожие на шорох гальки и шум крови.

— Приведи его ко мне.

Просочилось сквозь слова его что-то устрашающее, чего Берт не рискнул ослушаться. Сунув нож за пояс, поднялся к выходу пещеры. Оседлав конька-моура, ударил пятками крепкие бока. Степняк выбежал из колдовской чащобы на пустой тракт, помчал, сливаясь с ветром и парящими снежинками, только серебрилась шёрстка на полуденном солнце.

Изнутри глодала тревога. Если решил братец-моур избавиться от них, его вряд ли ждёт тёплый приём.

Уже на подходе к Озёмкам Берт заподозрил неладное. На воротах не стояло часовых, даже лысого Язока не было видно, и он въехал на безлюдную улицу через приоткрытые створки, оглядывая город. Ни одной струйки дыма не курилось над крышами, повисла звенящая тишина. Берт сжал зубы, когда его пробрал озноб. Со стороны поместья послышались крики.

На площади он едва успел затормозить перед толпой. Горожане кутались в шали и изношенные кафтаны, собравшись вокруг чего-то, плохо различимого поверх голов. Берт встал на стременах, выругался. Спешился, принялся расталкивать спины, не заботясь об аккуратности.

— Спросите себя, не ходил ли всё это время Зверь среди вас? Не морочил ли вам головы, жён и кормильцев ваших в лес таская? Не пора ли отдать его суду?! — выкрикнул Векси с красным от напряжения лицом. — Или пуще того, Тёмному?!

Толпа заревела. Берт оттолкнул мужика с вилами, вырываясь на пятачок свободной земли. Наместник поднял на него глаза — затравленные, полные ужаса. Берт сразу понял, отчего тому захотелось убить братца. Всяко лучше встретить смерть от древнего колдовства, связавшего близнецов, чем от потрошения разъярённой толпой. До которого, видят боги, было отвратительно недалеко.

Руки ему удерживали верёвки, привязанные к телеге со снятыми колёсами. Он стоял в шёлковой рубахе и штанах, да в тканевых своих тапочках, и на беду свою даже не ёжился, на белой коже не было и следа холода. Как слепленный из снега.

Берт сглотнул и шагнул к парню с беличьими хвостами.

— С чего ты взял, что это что-то решит?! — крикнул ему в лицо, забирая внимание толпы.

— С того, что сколь у нас он, столь Зверь нас и морит за стенами, — Векси выдохнул пар, в раззадоренных горящих глазах сам Кшер отплясывал. Он схватил Берта за воротник и оскалился. — А ты нам не больно помог, княжий охотник!

Берт схватил его в ответ, губы поджались. Ноги у Векси оторвались от земли.

— Выискивая виноватых, ты только оттягиваешь голодную смерть. Поискал бы лучше что-то супротив Зверя, чем навлекать на себя гнев Тёмного его смертью.

— Я и поискал, — от уха до уха улыбнулся Векси. Поднял руку в направлении телеги. — Посмотри, чего ты не заметил, охотник. Аль нарочно пропустил?!

Берт уронил его, и тот не удержался на ногах, шлёпнувшись на задницу. Пока обходил телегу, нарочно медленно, чтобы разглядеть узлы на тонких запястьях, слышал в спину злорадный смех. Откинув полотнище, прошипел проклятие. Они сгрузили все мёрзлые обескровленные трупы, чтобы ещё раз предоставить любопытным глазам доказательства: отметины зубов.

— Ох не с нами ты, Берт, не с нами… — Векси взял у мужика вилы, взвесил в руке. — А как деды говорили, кто не с нами…

Берт зажмурился, на мгновение оказываясь в гуще захлебнувшегося сражения. С мечом в руке, напитанном чужой кровью, на влажной и тёплой ещё земле, которой не было видно под телами. Меньше всего он хотел, чтобы этот кошмар повторился вновь. Здесь, в городе, отчаявшемся от измора, где нет ни одного, способного дать ему отпор.

— Видишь нож? — он поднял на ладони трофей. — Сталь черна и изглодана. Видишь?

Векси прищурился.

— Нашёл я вашего Зверя, — процедил Берт. — Еле ноги унёс. В метели нас поджидал. Как поутихло, так смог выбраться из леса. Логово его нашёл.

Толпа затаила дыхание, Векси побледнел, переводя взгляд то на него, то на наместника.

— Ежели думаешь, что из-за него всё, — небрежно махнул Берт на эйлэ. — То я его сейчас через седло и к чудищу. Только меч его возьму, больно полюбился. Вернёмся — считай, нет боле вашей напасти.

— А ежели задерёт? — прошептал мужик из-под густой бороды в инее. — Княжего посыльного лишимся. Ну как лучше этого остроухого одного отправить?

— Сбежит, — пожал плечами Берт. — К тому же логово я один разведал. Ну, Векси, этого ты хотел? От Змеева ставленника избавиться?

Векси сплюнул, заломил шапку. Поморщившись, кинул на Берта презрительный взгляд.

— Ежели не вернётесь дольше завтрашнего утра, то вы вдвоём сбежали.

— Разумеется, — усмехнулся Берт. — С дороги.