Ранним зимним утром было холодно. Машины только начали прогреваться после долгой ночи, а люди медленно вытекали на улицу, хотя так хотелось остаться внутри. Ледяной ветер заползал под куртку, трепал ее раскрытые полы, кусал за щеки и оголенные покрасневшие пальцы. Тэхен сидел на одном колене перед папиной могилой и аккуратно касался ледяного мрамора, убирая с выгравированных золотых инициалов прилипший за ночь снег. Его глаза были покрасневшими и опухшими, лицо бледным, а губы синими. Слеза покатилась по щеке, мгновенно остывая на холоде. Тэхен провел ладонью по остаткам снега, убирая его с могильной плиты. Свежие цветы в вазе терзал ветер. Тэхен вытащил из рюкзака скромный букет, который купил на сэкономленные деньги, и вставил его в вазу.

У папиной могилы Тэхен не разговаривал. Он молча сидел, наплевав на холод и снег, и все смотрел на гравировку его имени, читал и не мог поверить, что там — имя его папы. Рядом с плитой стояли венки, а у подножия покоилась маленькая тарелочка, одна из последних, которую сделал Хену. Тэхен прикрыл веки, из-под которых покатились слезы, и сгреб руками холодный снег. Кончики пальцев начали покалывать.

На его шею и плечи лег теплый шарф, и маленький омега вздрогнул от неожиданности, подняв взгляд вверх. Над ним стоял Эв, который все это время сохранял молчание и оставался в стороне, чтобы не мешать Тэхену в его личной борьбе. Все эти месяцы он был рядом с другом. Он думал, что родители будут против, ведь у него совсем недавно родился младший брат, но они лишь поддержали сына. Чтобы находиться рядом с человеком, потерявшим все, и подставить свое плечо, нужно иметь большую силу воли, ведь не каждый способен выдержать чужое отчаяние. Эв присел рядом, приобняв худыми ручками Тэхена за плечи, и с огромным сожалением посмотрел на могильную плиту. Как жаль, что он так и не успел познакомиться с чудесным папой Тэхена.

Старший мальчик плакал у друга на плече. Еще вчерашние дети выросли всего за несколько месяцев. Один испытал невосполнимое горе утраты, а второй понял, каково это, быть опорой для кого-то. Хотя у Эва самого щипало в носу, а на глаза то и дело наворачивались жгучие слезы, он держался и просто обнимал Тэхена, поглаживая его по спине так, как делал это папа, когда Эву было плохо. Он мог лишь думать о том, какую утрату перенес его друг, и какое горе разворачивалось у него внутри. Вспоминать первые дни после смерти Хену было страшно. Эв присутствовал вместе с родителями на похоронах, и Джину, и Ренсом старались поддержать Сохена, а Тэхен просто рыдал в своей комнате, заперевшись от остального мира. Вместе с ним, держа его за руку, рыдал и Эв, разделяя одну боль на двоих.

Все свое свободное время Эв проводил с Тэхеном. Они гуляли до позднего вечера одни или с Сонбином и Джеем, делали уроки прямо на улице или в любимом кафе, там же и разговаривали, и ели то, что давал для детей Джину. Тэхен не мог возвращаться домой, где даже не горел свет. Со смертью папы и дом погас. Там больше не пахло родным, там не было теплой еды, не было домашнего уюта, а были только холод, полутьма и резкий запах успокоительных вперемешку с алкоголем. Тэхен думал, что взрослые пьют, потому что это круто. Тэхен не знал, что взрослые пьют, потому что хотят залить пустоту внутри себя. Поэтому он больше не мог возвращаться домой после школы, ему было там пусто и больно. Отец пропадал на работе, чтобы оттянуть себя от мысли о суициде, а Тэхен остался один на один со своей раной, которую, увы, никто не был в силах залатать. Если бы не друзья, Тэхен бы сошел с ума.

Когда маленький омега успокоился, он еще несколько минут просто обнимал Эва, ткнувшись холодным и мокрым носом в его теплую шею. Эв был как маленькое солнышко, которое всегда его согревало своим теплом. Эв стал его главной поддержкой, маячком в шторме боли, он стал тем крепким плечом, на которое Тэхен мог опереться. От долгого сидения на снегу, тот начал таять, впитываясь в школьные штаны, и они стали мокрыми и неприятным холодом липли к телу. Скоро должен был начаться второй урок, но друзья не спешили уходить. Эв смотрел на то, как липкие снежинки опускались на бледное лицо Тэхена, путались в его ресницах и таяли на щеках. Альфа помог другу подняться, застегнул его куртку, стряхнул с плеч снег и покрепче завязал шарф на шее, чтобы Тэхен хотя бы немного согрелся, но красные кеды, с которыми Тэхен не расставался, были уже насквозь мокрыми.

— Идем в школу? — тихо спросил Эв, выпустив изо рта клубок пара.

— Да, — шепнул Тэхен и перевел взгляд на могильную плиту. Он не сдержался и крепко обнял ее, уткнувшись лбом в мрамор, от которого по лицу побежали холодные мурашки. Одинокая слезинка сорвалась с его подбородка, и мальчик хрипло сказал: — Я приду завтра. Пока, пап, — Эв украдкой и сам вытер слезы.

В школе было не лучше. Тэхен не хотел поднимать голову, чтобы не ловить на себе жалостливые взгляды, которые то и дело возвращали его в тот день, его больше не спрашивали на уроках и даже не ругали, да и ругать было не за что. Тэхен стал таким тихим, как маленький, серый мышонок. Ему спускали с рук и то, что иногда он пропускал уроки. Омега не знал, было ли это хорошо или плохо. С одной стороны, он бы тогда создал еще больше проблем отцу, который держался из последних сил, а с другой, он чувствовал сплошной поток жалости, через который не мог продохнуть, и только Эв всегда находил тему для отвлеченного разговора, пусть даже самую глупую и несуразную, как теории заговора о том, что на Марсе жили динозавры. Тэхен был ему благодарен всей душой за это.  

Ну, а впереди еще целый школьный день.

Когда друзья перелезли через невысокий забор на школьный двор, они спрыгнули в сугроб и увидели Сунана вместе с его шайкой неадекватных дружков. Тэхен сжал пальцами лямки рюкзака и хмуро посмотрел в их сторону, разглядывая, что там произошло. В последнее время Сунан к нему больше не докапывался, но Тэхен был уверен — это временное явление, да и сейчас они, казалось, нашли новую цель для издевательств. Эв подошел к Тэхену.

Перед ними стоял маленький, худой мальчишка, примерно ровесник Эва, насколько Тэхен мог судить. Его штанины к низу были мокрыми от снега, красная, зашитая на рукаве куртка болталась на нем, как на вешалке, а шапка сдвинута набекрень, обнажая лохматые космы волос. Они что-то говорили ему, Тэхен видел это по злым ухмылкам, но мальчик молчал и прижимал что-то к своей груди, смотря испуганными глазами на злых детей. Неожиданно мальчишка сказал что-то, и у Сунана глаза налились кровью, он в несколько широких шагов подошел к мальчику и грубо толкнул его в снег. Тэхен не выдержал, сорвался с места, закричав разъяренным воином, и понесся в его сторону вместе с Эвом.

— Не смей трогать его! — завопил Тэхен и с разбегу налетел на Сунана, принявшись колотить его слабыми кулаками.

— Ты в порядке? — подбежал к упавшему мальчику Эв и схватил его под локоть, поднимая с земли. Когда мальчик посмотрел на маленького альфу, у него внутри все сжалось. Его большие, ореховые глаза были наполнены слезами, пухлые розовые губы дрожали, а по носу и щекам, испачканным в грязи, были рассыпаны веснушки, как звездочки. Все волчье внутри Эва замерло.

— Да, да, — поспешно ответил мальчик и не без помощи Эва поднялся. — Ему нужна помощь, — взволнованно сказал он, видя, как на Тэхена напали сразу двое, и ринулся в бой на подкашивающихся ногах, даже не раздумывая. Эв кинулся за ними.

То была настоящая война. Тэхен лупил Сунана так сильно, как только мог, его дружки оттаскивали озверевшего омегу прочь, а Сунан вопил, когда Тэхен тянул его за волосы. Внутри омеги бурлила ярость, ему было мало, он хотел отпинать Сунана так сильно, что в глубине души сам поражался тому, какая злость его обуздала. Эв повалил на землю пацана, который напал на незнакомого мальчишку, и дрался с ним. Они пихались и кусались, стараясь накормить друг друга снегом. Внутри альфы проснулся волк, тот самый волк, какой был внутри отца, когда он встретил папу, тот самый волк, который хотел защищать свое, тот самый, у которого к лапе привязана красная нить. Эв думал, что за эти звездочки на щеках незнакомца, он готов достать настоящие звезды с неба. Но его романтические мысли тут же вылетели из головы, когда он получил удар живот. Мальчишка с воплем налетел на обидчика Эва и принялся мутузить его ладонями.

— Учителя! — завопил мальчик из компании Сунана, и в то же мгновение дети разлетелись кто куда, чтобы не попасть на ковер директора.

Тэхен вместе с Эвом и их новых другом рванули за здание школы, где обычно в укромном месте курили старшеклассники. Он привалился спиной к холодной стене, глубоко дышал через рот, от чего воздух больно колол горло, и думал о том, что только что произошло. Вспышка агрессии или восстановление справедливости, ведь Сунан тоже толкнул этого мальчика? Пока Тэхен пытался отдышаться, Эв достал из рюкзака воду, которую протянул другу, и пачку влажных салфеток, подстелил его на ступеньку лестницы и усадил сверху мальчишку. Тот ростом был даже меньше, чем сам Эв, и, наконец, друзья увидели, из-за чего началась перепалка. Мальчик держал в пальцах игрушку кролика.

— Из-за этого он на тебя начал наезжать, да? — спросил Эв, кивнув на игрушку. Мальчик только кивнул. — Ясно. Он придурок, не обращай на него внимания.

— Спасибо, что помогли мне. Без вас они бы меня точно побили, — с благодарностью сказал мальчик и поднял к ним голову. Тэхен улыбнулся краешком губ, отдышался и отпил воды, чтобы смочить горло, а после присел на корточки перед мальчиком и оглядел его.

— Как тебя зовут? — спросил Тэхен. — Я тебя раньше не видел. Ты новенький, да?

— Я Джастин, — протянул маленькие, холодные ладони омега, и Эв с Тэхеном их пожали. Эв задержал касание, хотел согреть его своим теплом. — Мы с братом совсем недавно здесь, живем у родственников, и учимся в этой школе… — тихо сказал он, рассматривая Банни с подгоревшим ухом на своих коленях.

— Я Тэхен, а это Эвикей, — сказал старший из друзей и положил ладонь на спину зависшего на Джастине альфе.

— Просто Эв, — покачал тот головой, достал салфетку из пачки и принялся аккуратно вытирать лицо удивленному Джастину. — Что? — буркнул мальчишка. — У тебя грязь на лице, я помогаю. Так это ты наш новый одноклассник? — тут же сменил тему альфа, стараясь спрятать свое смущение.

— Да, кажется да, — ответил Джастин, рассматривая новых друзей. Там, где Эв легонько касался его лица пальцами, оставалось тепло.

— Класс, теперь нас обоих будут дразнить и называть новенькими, — попытался отшутиться Эв, но никто не отреагировал. Маленький альфа вздохнул.

— Почему этот пацан так взъелся на меня? Ему не нравятся игрушки?

— Просто у него мало мозгов, — пожал плечами Тэхен.

— И много жира, — добавил Эв, и Джастин впервые искренне улыбнулся, посмотрев ему прямо в глаза так, что маленькое волчье сердце начало трепетать.

— Не обращай на Сунана внимание, Джастин, — сказал старший ребенок и обнял свои коленки руками. — Он всегда пристает к тем, кто, по его мнению, слабее, чем он сам. Так поступают только придурки, но теперь мы втроем и сможем защитить себя и друг друга, да? — спросил Тэхен. Эв утвердительно закивал. Джастин смотрел на них, как маленький, потрепанный щенок. Эв раскрыл его ладошки и принялся вытирать грязь и кровь, которая появилась из-за счесанной о камни кожи.

— Мы уже два урока пропустили, как думаете, нам влетит? — спросил Джастин, наблюдая, как Эв протирает его кожу от грязи. — Ты такой заботливый, — улыбнулся омега, глянув на Эва. — Спасибо.

— Не за что, — смутился Эв. На его щеках выступил трогательный румянец, потому что Джастин ему улыбался. Эву хотелось скорее побежать домой и рассказать о том, что произошло, отцу. Может, он заболел? У него температура? Почему ему так тепло в животе?

— Влетит, — вздохнул Тэхен и грустно посмотрел на здание школы. — Еще и кучу домашки нужно будет сделать, и пропущенные часы отработать. Так что, если мы не хотим проторчать здесь до вечера, лучше пойти на третий урок.

Друзьям повезло, потому что Джастин был в их классе, а это означало, что они могли проводить много времени вместе. Везде, где могли, они садились втроем, и весь день разговаривали друг о друге и делились своими жизнями. Джастин рассказал и о Банни, и о Вине — своем старшем брате, и о том, что он пока не ходит в школу, рассказал и о том, что они живут у своих родственников, которые их не очень любят. Тэхен едва сдерживал слезы, пока слушал нового друга, и думал о том, что это папа послал к нему Джастина, потому что они оба — два ребенка, потерявшие в один миг все, что у них было.  

К вечеру все трое пошли в кафе, уютное местечко неподалеку от школы. Там всегда готовили прекрасные булочки, пахло деревом и какао, и тихо играло кантри. Тэхен и Эв именно там могли сидеть до глубокого вечера, делая уроки и разговаривая обо всем, и даже для сотрудников они стали, как свои. Когда Эв не мог провести с ним время, Тэхен просто сидел за одиночным столиком в углу и рисовал всякую ерунду в своей тетрадке. Его не трогали и не подходили, печальная известность пронеслась по маленькому городку, подобно молнии. Маленькому ребенку, который потерял папу, сочувствовали, но не старались поговорить об этом, не помогали принять смерть и смириться с ней. Тэхен остался со всем этим один, хотя… Он кривил душой. Был человек, который понимал его и выслушивал, как никто другой. Это Джей. Он никогда не делился своей историей, но Тэхен понимал, что его личная трагедия близка другу.

Друзья завалились в кафе и принялись обивать снег с обуви. Теплота кафе укрыла их от непогоды за окном, а в нос ударили запахи свежих хлебобулочных изделий и кофе. У Тэхена в желудке сразу же заурчало, да и у Джастина начала активно выделяться слюна. Они заняли столик поближе к камину, чтобы кеды Тэхена хорошенько просохли. Джастин сидел на стуле, не доставая ногами до пола, и с приоткрытыми губами рассматривал интерьер. Стены были обиты деревянными панелями, столики, на которых по центру стояли рождественские венки со свечкой, начищены до блеска, по углам были расставлены торшеры с тусклым светом, а в камине потрескивали дрова. Кроме них, в кафе были заняты всего два стола обедающими офисными работниками.

— Добрый день нашим постояльцам, — тепло улыбнулся омега-подросток семнадцати лет, которого звали Эллио. Он всегда старался обслуживать детей и выбирать для них кусочки чизкейка покрупнее. Официант положил на столик три планшета с меню и достал свой маленький блокнотик из нагрудного кармана: — Что будете заказывать?

— Привет, Элли, — радостно улыбнулся Эв, обнажая зубы. — Нам как всегда.

— Итак, два клубничных коктейля со взбитыми сливками и глазурной посыпкой, один чизкейк с голубикой и одно персиковое пирожное с кремовой прослойкой, — с улыбкой записал Эллио и повернулся к Джастину. — А что будете заказывать вы, милый молодой человек?

— А мне… — Джастин смущенно уткнулся носом в меню и выбрал самое дешевое, что смог там найти. — Воды, пожалуйста, — вежливо улыбнулся малыш, глянув на Эллио. Тот переглянулся с Тэхеном и Эвом.

— Подожди-подожди, ты разве не голоден? — вклинился Эв, во все глаза уставившись на Джастина.

— Нет, не переживай, — отмахнулся мальчик, хотя желудок предательски громко урчал. Единственное, что он ел утром — это черствые кукурузные хлопья с молоком.

— Хен, запиши, пожалуйста, еще один коктейль, кусочек чизкейка и пирожное, — попросил Тэхен, и Эллио с улыбкой кивнул, дописав еще и шоколадные конфеты, которые оплатит сам, чтобы мальчики поели.

— Ваш заказ будет подан через пятнадцать минут, ожидайте, пожалуйста, — сказал официант, забрал планшеты и удалился на кухню, а Тэхен и Эв уставились на вздохнувшего Джастина.

— У меня деньги только на автобус остались, я не смогу оплатить, — грустно сказал он, отдирая ногтем заусенец на большом пальце.

— Эй, мы же друзья, а значит, мы семья, — улыбнулся уголком губ Тэхен, наклонился и положил ладонь на руку мальчика. Джастин посмотрел на него так, что у Тэхена все внутри свернулось в клубок. — А в семье никого никогда не бросят.

— И не забудут, — закончил Эв. У Джастина по щекам побежали маленькие слезинки, которые Эв сразу же кинулся вытирал красной салфеткой. — Если ты будешь плакать, мы тоже расплачемся. Знаешь, какой я нытик? Ну, вообще-то, я так не считаю, это Сонбин мне постоянно об этом твердит, — с долей возмущения сказал альфа, и Джастин тихо хихикнул, смотря на него.

— А кто такой Сонбин?

— Мой старший брат, который вечно меня достает, — закатил глаза Эв. — Но знаешь, что? У меня недавно родился младший братик, вот теперь все на нем отыгрываться будут, — злорадно посмеялся мальчик и потер ладони, как злобный гений, еще даже не подозревая, что у него родился личный маленький тиран.

— Это еще что, вот Джей правда крутой, — улыбнулся уголком губ Тэхен и достал из рюкзака учебники, чтобы начать делать домашку. — Он копит деньги на свою автомастерскую, представляешь? Машины любит, и я тоже люблю. Он позвал меня к себе работать. А когда я стану взрослым, пойду работать в полицию, чтобы… — мальчик осекся, смотря на книги перед собой. В горле вновь встал горький комок, потому что он собирался пойти в полицию, чтобы найти убийц папы.  

— У тебя все получится, — сказал Джастин, смотря на друга с какой-то гордостью. Он искренне верил, что у Тэхена это получится, и все виновные будут наказаны. Тэхен поднял на него взгляд и криво улыбнулся, слишком по-взрослому в свои двенадцать лет, которые он не праздновал.

— А вот и ваш заказ, — объявил Эллио, подошел к столику и принялся выставлять сладкие угощения на стол. От одного вида чизкейка с крупными ягодами голубики, посыпанных цветной сахарной посыпкой, молочных коктейлей с горой взбитых сливок и кусочком клубники на краю стакана, пышных пирожных и шоколадных конфет в обертке у друзей начала выделяться слюна, как у маленьких питбулей. — Приятного аппетита. А для нового посетителя еще и маленькая, фирменная открытка от нашего заведения, — тепло улыбнулся подросток и протянул Джастину небольшую открытку, в которой была благодарность за то, что он посетил их кафе. Такие выдавались каждому новому посетителю, и именно за такое внимание к своим постояльцам Тэхен и Эв любили это место.

Джастин бережно вложил открытку в тепло-бежевых тонах в учебник, потому что очень хотел показать ее брату, и с разрешения друзей положил в бумажный пакет пирожное. Это было нечестно по отношению к брату, Джастин не хотел в одиночку есть такие сладости, когда Вин ел практически только одни хлебцы с огурцами.  

С сумерками начался настоящий снегопад. Все сладости были съедены, уроки выучены, и обо всем, чем только можно, друзья поговорили, и оставаться здесь они больше не могли. За окном мело так, что окна кафе наполовину замело, и последнее, чего им хотелось — это выходить на улицу. Но Эва скоро должен был забрать отец, Джастину было запрещено гулять, а Тэхену нужно было вернуться домой, иначе в своих кедах он рисковал подхватить пневмонию. Эв и Джастин проводили Тэхена до остановки, обняли его на прощание, а сами пошли дальше. Тэхен вновь остался один со всепоглощающей дырой внутри, которую он не знал, чем заполнить.

Дом встретил его тишиной и темнотой. Мальчик с тихим стуком поставил рюкзак на пыльный пол, снял куртку и кеды, переобувшись в тапочки. Шарф Эва так и остался висеть на шее, согревая, словно теплые руки друга, с которыми Тэхен не хотел прощаться. На кухне горела одинокая лампочка, а за столом, сгорбившись, сидел Сохен, вцепившись пальцами в свои волосы. С его щетинистого подбородка на стол медленно капали слезы, и на скатерти образовалось темное, мокрое пятно. Рядом стояла полупустая бутылка коньяка и грязный стакан. В воздухе пахло алкоголем и отчаянием так сильно, что Тэхену было сложно дышать.

— Отец? — тихо позвал его сын, сжимая пальцами дверной косяк. Сохен глянул на него через плечо размытым взглядом, хмыкнул что-то себе под нос и поднял бутылку, наливая еще себе в стакан. От противного стука бутылки о стакан у Тэхена свело челюсть. — Отец…

— Тэхен, иди в свою комнату, — отстраненно ответил Сохен и одним большим глотком осушил стакан.

Пара капель потекли к подбородку, и мужчина резко утер их тыльной стороной ладони, сразу же наливая еще один шот алкоголя. Ему было слишком мало этой бутылки, чтобы заполнить пустоту после потери самого дорогого человека, который был в его жизни. Тэхен аккуратно подошел к отцу и положил маленькую ладонь на его, большую, сжимающую бутылку. Смотреть на сына не было сил. Сохен не мог видеть его жалобно сведенные брови, залегшую между ними складку, чуть покрасневший от подступивших слез нос и дрожащие губы. Он скоро сам окончательно сломается.

— Отец, пожалуйста, не пей больше, — голосом, полным боли попросил Тэхен.

У Сохена сердце рвалось на мелкие кусочки, но сейчас алкоголь — это единственный способ восполнить утрату. Хотя никакой это не способ, это просто единственное, что помогало Сохену забыться и уснуть без памяти. Мужчина посмотрел на сына блестящими от слез глазами. Тэхен видел, как отец плачет, лишь раз — на похоронах папы. Сохен облизнул пересохшие губы, словно собирался что-то сказать, но так и не нашел сил открыть рот. Тэхен взялся пальцами за стакан, собираясь убрать его, но отец грубо осек его:

— Не трогай. Иди в свою комнату, Тэхен, и ложись спать, — не рассчитав силу, Сохен слишком грубо оттолкнул сына от стола, чтобы он не видел того, как его отец медленно опускается на дно.

Тэхен замер на месте с широко распахнутыми глазами, смотря на отца и не веря, что тот только что обошелся с ним так грубо. Мальчик потерял папу, но вместе с папой он, казалось, потерял и отца. Он потерял все. Кончики его пальцев задрожали так сильно, что он с трудом смог совладать с собой и не расплакаться при отце. Тэхен развернулся и побежал в свою комнату, туда, где он мог не стесняться своей боли и своих слез. Сохен вздрогнул, когда дверь на втором этаже хлопнула. Мужчина вплел пальцы в волосы и крепко сжал у корней, согнувшись над столом в беззвучном плаче.

В его голове крутились мысли о том, что бы сейчас сказал о нем Хену. Простил бы он то, как грубо муж обошелся с их сыном? Оттолкнул, нагрубил, отвернулся от него. Во что превращался Сохен? Эти мысли рвали его голову, и без того разрывающуюся от каждодневной боли, на осколки. В смерти Хену был виноват только он, не Тэхен. Он связался с этим проклятым картелем, проигнорировал предупреждения и опасения мужа, и вот, к чему это привело. Сохен собственными руками убил Хену, оставил Тэхена наполовину сиротой, а себя — вдовцом. Сохен прикусил ребро ладони, чтобы не завыть, перевел взгляд на семейную фотографию, прикрепленную магнитиком к холодильнику. Там Хену и Сохен с совсем маленьким Тэхеном были на отдыхе в Ла-Корунье, и смотреть сейчас на это фото было невыносимо больно. Спустя три месяца после трагедии до Сохена начало доходить, что... Хену больше нет. И никогда не будет.

Сохен подскочил с места и сорвал фотографию с холодильника с такой силой, что магнит отскочил и с тихим стуком покатился под кухонную тумбу. Альфа замер, собираясь порвать ее, а затем словно очнулся, прижал ее к груди, как маленького ребенка, и начал слегка покачиваться, пока слезы текли по его лицу. Что же с ним происходило? Он медленно сходил с ума.

— Прости меня, Хену, прости меня, — завыл мужчина, уткнувшись лицом в фотографию. — Прости…

Тэхен лежал на спине в своей комнате прямо на полу, смотрел в потолок и прислушивался к звукам с первого этажа. Волосы на висках стали мокрыми от слез, а губы были солеными. Тэхену казалось, что он выплакал уже целый океан, но все равно плакал и не мог остановиться. Тэхен просто хотел к папе. Хотел снова увидеть его улыбку, ощутить его запах и маслянистый из-за бальзама поцелуй на щеке. Мальчик зажмурился и обнял себя за подрагивающие плечи. Его телефон медленно светился от поступающих сообщений, ему писал Юнги, Джин, Эв и Джей тоже… Тэхен перевернулся на бок и поджал ноги, словно маленький ребенок, наблюдая через окно, как медленно город засыпает снег. Он найдет тех, кто убил папу, чего бы ему это ни стоило.

◾◾◾

— …Вин? — словно из-под толщи воды услышал омега чужой голос. — Ты меня слышишь?

Вин вздрогнул и сжал пальцами подлокотники кресла. На него смотрел мужчина средних лет, с проседью в щетине и уложенными на бок волосами. Он держал в руках декоративную черную ручку и медленно постукивал ею по столу, смотря через тонкие стекла очков на Вина. «Ким Менсу» прочитал Вин на подставке на столе. Точно, его психотерапевт.

— Да, — хрипло ответил Вин, подняв тусклый взгляд на мужчину. — Я вас слышу.

— Хорошо, — сказал он, отложил ручку и сцепил пальцы в замок, внимательно и сосредоточено, словно сканируя мальчика изнутри, ответил Менсу. — Ты регулярно принимаешь таблетки, которые я тебе прописал?  

— Да, — соврал Вин, принявшись медленно царапать ногтем маленькую трещинку на подлокотнике кресла. Менсу прищурился, понимая, что мальчик его обманывает, но решил послушать, что он скажет дальше. Ручка тихо черканула по листу бумаги, и психотерапевт что-то записал.

— А как твой сон? Ты начал высыпаться? — спросил Менсу, разглядывая внешний вид своего пациента. Темно-синие круги под глазами, поникшее, исхудавшее на несколько килограммов за последнюю неделю лицо, бледная кожа, маленькие, тонкие и скрюченные пальцы, сжимающие подлокотник кресла, пересохшие потрескавшиеся губы и болтающаяся на нем одежда говорили сами за себя.

— Да, — вновь соврал Вин, смотря, как снег украшает витражные стекла кабинета психотерапевта.

Менсу тяжело вздохнул и потер пальцами переносицу, внимательно смотря на Вина. Джастин намного лучше идет на контакт и старается справиться с горем, что он пережил, но Вин нет. Менсу понимал, что, в силу возраста и особого склада ума младшему из братьев было намного легче перенести это, ведь в более младшем возрасте потери переносятся лучше. Но Вин был непосредственным участником трагедии, он был тем, кто помогал своему папе спасти младшего брата, и, как он думал, он был тем, кто мог спасти отца, но не сделал этого. В старшем мальчике скопилась огромная вина и боль, которую он никак не мог выплеснуть, и Вин не делился, почему. Он не открывался, как бы психолог до Менсу ни старался найти к нему подход. Они работают вот уже месяц, но результата не было никакого. Менсу немного наклонился через стол, чтобы быть ближе к мальчику, и сказал тихим и вкрадчивым голосом:

— Вин, если ты будешь продолжать обманывать меня, утаивать и недоговаривать, я не смогу тебе помочь. Если я не смогу тебе помочь, тебя передадут другому врачу, а оттуда могут заставить и принудительно лечиться. Я не хочу этого для тебя, я здесь, чтобы помочь тебе, но чтобы это сделать, ты должен помогать мне. Я тебе не враг, Вин, и твои родные тоже, — Вин впервые за все время сухо усмехнулся и перевел взгляд на Менсу.

— У меня есть только один родной человек, и это мой брат, — ответил Вин и вновь начал соскребать ногтем кожу с заусенца большого пальца. Раны на них никогда не заживали и постоянно кровоточили. Мальчик перевел взгляд на указательный палец, изуродованный, с расплавленной от раскаленного металла кожей. Этот палец ему даже сгибать было трудно. Он был как вечное напоминание о том, что произошло. — Те люди мне не родные.

— Хорошо, продолжай, — кивнул Менсу и склонил голову вбок. — Расскажи мне то, чем ты хочешь поделиться с ними, но не можешь. Что они делают, Вин? Они обижают тебя или Джастина? — Вин в ответ снова усмехнулся и посмотрел в окно.

«Обижают». Это какое-то слишком детское и наивное слово, которое никак не подходило к ситуации. Вин и Джастин остались одни. В одно мгновение они сидели в комнате, полной света и тепла, а в другое лампочка лопнула стеклами в их глаза, а дверь с хлопком закрылась, и они остались в темноте. Вин потерялся во времени, он больше не следил за днями недели и за числами, для него теперь каждое мгновение, в которое он не кричал по ночам от кошмаров — борьба. Борьба с самым страшным и сильным врагом — самим собой. Его сжирала вина. Стоило ему прикрыть глаза, как к нему приходили страшные видения того, как папа и отец горят заживо и зовут его, просят помощи, а он не может сделать и шагу вперед, стоит на коленях, ревет и задыхается. А потом он резко оказывается в той комнате, и отовсюду на него смотрят глаза, отовсюду в него тыкают пальцем и обвиняют в смерти родителей. Вин больше не мог спать, он забыл, когда в последний раз высыпался, не задыхаясь от своих слез.

Первые две недели Джастин и Вин провели в больнице. Они были вдвоем и спали в одной палате, проходили обследования и были под наблюдением врачей, пока власти решали, что с ними делать. Внезапно два осиротевших мальчика стали обузой для местных органов власти, которым еще и полагалось выплачивать льготы. А Вин медленно затухал. С ним начали работать всего пару месяцев назад, и то, приложил к этому руку не родной дядя, а снова формальности. Сначала мальчик посещал приемы у психолога в больнице, но та больница была сомнительного качества для таких людей, как Вин, и после нескольких приемов, от которых ему стало хуже, его отдали в руки психотерапевту. Если бы не он, Вин бы уже давно сделал то, что задумал. Каждый раз, возвращаясь домой после приема у психолога, Вин хотел намотать свой шарф на люстру, завязать второй узел на шее и спрыгнуть со стула. Но он не мог, потому что там его ждал Джастин.

Джастин стал той маленькой путеводной звездой, которая помогала Вину не потеряться в кромешной тьме, он стал его маленьким ангелом-хранителем. Именно младший брат был тем, кто всегда кормил Вина, как мог, делал ему чай и помогал принимать теплую ванну, несмотря на крики дяди о том, что они тратят слишком много воды, Джастин тормошил его, заставлял вместе с ним рисовать какие-то глупые картинки и иногда играть в единственную настольную игру, которая у них была. Если бы не Джастин, Вин бы уже давно покончил с этим. Из-за боли, заполонившей собой тело, и вины, что валуном придавила его сверху, Вин уже не мог дышать. Омега шумно вобрал воздух через нос и шумно выдохнул. Этому кошмару не было конца.

Может быть, все было бы намного проще, если бы дядя Сяоцзынь не видел в двух племянниках источник дохода со смерти собственного брата. Им регулярно выплачивали деньги, да только все они капали к дяде на карточку, потому он и терпел «троглодитов» в своем доме. Ни о каких лекарствах не могло быть и речи, когда он даже еду детям покупал с огромной неохотой. Он считал, что эти деньги по праву принадлежат ему, ведь Вин еще несовершеннолетний, Джастин и вовсе ребенок, а у него самого есть свое дите, которого нужно кормить, поить, обувать и одевать. Делал он это, конечно, с денег Вина и Джастина, а оставшееся откладывал на поездку в Шри-Ланку. Им просто не повезло иметь в родственниках такую мразь, как дядя.

Радовало одно — Джастин понемногу оправлялся от потери. Вин был искренне счастлив, что младший брат больше не был призраком себя, не просто сидел на кровати, прижимая к груди Банни, а выходил гулять, и однажды даже слепил снеговика. Когда Джастин был рядом, Вин знал, что он нужен ему, понимал, что, кроме старшего брата, у него больше никого нет и никому он больше не нужен. Но когда Джастина рядом не было… Эти ужасные мысли и чувства заполоняли Вина, как оголтелые демоны. Они рвали его изнутри. Он больше не мог видеть во снах, как кожа родителей плавится, как горят их волосы, а лица перекошены ужасом, и каждый тянется к нему и умоляет помочь, цепляясь раскаленными и обугленными пальцами за его руки. Вин больше не мог. Каждый раз, стоило ему подумать о родителях, его накрывала паника. Он начинал быстро дышать, в горло образовывался твердый, горький комок, и ему становилось плохо.

— Вин, тише, тише, — спокойно сказал Менсу, положил ладонь быстро дышащему мальчику на спину и поднес к губам стакан с водой. — Выпей, тебе станет легче, — Вин трясущимися руками обхватил стакан и сделал несколько глотков, но вода расплескалась, падая на его подбородок и свитер. — Теперь дыши. Вдох, — Менсу сделал глубокий вдох, — выдох, — и медленно выдохнул. — Повторяй за мной. Вдох, выдох…

Вин прислушался к психотерапевту и начал делать дыхательные упражнения, чтобы успокоить панику. Хотя дыхание приходило в норму, легче ему не становилось. Ему было не просто плохо, ему было… никак. Вин не хотел больше жить, не хотел чувствовать это, он просто хотел присоединиться к родителям и прекратить эти страдания. Он не сможет жить, зная, что мог сделать что-то, чтобы их спасти, но вместо этого валялся на траве и выл. Он не имел права наслаждаться жизнью и радоваться каждому дню, когда по его вине два самых дорогих человека, которые были у них с Джастином, лежали в земле. Это Вин их убил. Убил тем, что позорно убежал, а не помог папе спасти отца. Вин заслужил этой боли, он заслужил не спать по ночам и не есть, он заслужил смерти.

— Я могу идти? — хрипло спросил Вин, когда стрелка часов приблизилась к шести, означая, что сеанс окончен. Сейчас Вин готов был сделать то, чего хотел эти долгие три месяца. Менсу тяжело вздохнул, сосредоточенно смотря на Вина, и кивнул. Сразу после кивка раздался стук в дверь, и в кабинет заглянул молодой омега.

— Привет, отец… Ой, у тебя еще сеанс, простите, я невовремя, — извинился тут же Джин, собираясь закрыть дверь, но Менсу покачал головой, остановив его:

— Все в порядке, мы закончили только что. Вин, — психотерапевт обратился к вставшему мальчику, — я буду ждать тебя в пятницу в это же время, хорошо? Не игнорируй прием таблеток, — Вин в ответ только кивнул.

— До свидания, — тихо сказал он и, глянув на Джина, удалился из кабинета, сняв с вешалки свое протертое пальто. Джин стоял на месте, сведя брови и смотря в спину мальчика до тех самых пор, пока дверь за ним не закрылась, а после перевел взгляд на отца, который расслабил на шее галстук и со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Что с ним? — спросил Джин после того, как поставил перед отцом принесенный для него контейнер с ужином и поцеловал Менсу в щеку.

— Реактивная депрессия, — Джин охнул и прикрыл рот ладонью. — Он не принимает таблетки, не ест и плохо спит. За один этот месяц потерял более четырех килограммов. Волнуюсь я за него, сынок. На недавнем тесте он показал большие суицидальные наклонности, — Менсу протянул сыну личное дело мальчика, хотя это и было запрещено делать в силу конфендициальности информации. Джин слегка сжал пальцами картонную папку, хмуро смотря на информацию в его личном деле.

— Родители сгорели, какой ужас… — прошептал Джин. — Уверен, его преследуют мысли о том, что это он виноват в их смерти, — тихо цокнул языком парень и покачал головой. — Почему он таблетки не принимает? — поднял он взгляд на отца.

— Не знаю, не признается, — покачал головой Менсу и свесил руки с подлокотника. — Не понимаю, что он скрывает. У него есть стимул для того, чтобы продолжать лечиться, однако он все равно не лечится. Дело в чем-то другом, — отец начал медленно покачиваться на стуле. Джин сжал пухлые губы и перевернул личное дело Вина, наткнувшись на сведения о Джастине.

— Значит, стимул — это младший брат, — сделал логичный вывод Джин. — Не знаю его, но мне кажется, что есть еще какие-то внешние причины. Склонен к суициду, говоришь… — пробормотал омега себе под нос.

— Что ты там шепчешь?

— Ничего, — покачал головой Джин, захлопнул папку и отдал ее отцу. — Ешь, папа приготовил твои любимые брокколи с чесночным соусом. Ты, наверное, сегодня весь день только кофе и глушил, — тепло улыбнулся омега, смотря на отца.

— Если бы не вы с папой, я бы уже давно умер от голода, — хрипло посмеялся Менсу и открыл крышку контейнера, на обратной стороне которой скопились капельки пара. — А ты куда собираешься? К Юнги?

— Да, хотим отметить сдачу экзаменов, — слегка хлопнул в ладони Джин и встал с кресла. — Но для начала хочу кое-что сделать. Пока, отец, мы с папой тебя сегодня ждем на ужин. Не засиживайся, — Джин перегнулся через стол, поцеловал отца в макушку и поспешил покинуть кабинет, надеясь, что Вин не ушел далеко.

На улице снова поднялась метель и ужасный ветер. Джин обмотал вокруг шеи свой вязаный бежевый шарф и прикрыл глаза ладонями козырьком, высматривая Вина. Прошло не более пяти минут, учитывая медлительность этого мальчика, он не мог уйти слишком далеко. И Джин оказался прав. Впереди он заметил сгорбленную спину, и пошел прямиком к нему. Вин выглядел, мягко говоря, ужасно. Джин ужаснулся его худым ногам, на которых ботинки смотрелись неестественно большими, а ему самому словно было сложно идти через сугробы. Ким почти бегом нагнал его, пару раз едва не завалившись на задницу из-за гололеда, и коснулся ладонью спины мальчика, от чего Вин крупно вздрогнул.

— Эй, привет, — дружелюбно улыбнулся Джин, выпустив клубок пара. Вин рассеяно кивнул, не понимая, почему этот парень пошел за ним. — Меня Джин зовут, я… Я просто увидел тебя и подумал, что ты не будешь против компании. У тебя нет никаких планов на вечер?

— Нет, но…

— Ну и славно. Что насчет кофе? Тебе какой нравится? — принялся болтать Джин, аккуратно взяв растерявшегося мальчика под руку. — Я, например, мокачино люблю, потому что в нем есть приятные нотки шоколада, а вот для Юнги он слишком сладкий. Ну, то есть умять гору булочек для него — это не слишком сладко, а вот мокачино «перебарщивает со сладостью», — ухмыльнулся омега и закатил глаза.

— Юнги? — аккуратно спросил Вин, с неподдельным удивлением смотря на Джина.

— Ага, это мой друг. Я тебя с ним познакомлю, уверяю, он тебе понравится. Правда, не сразу… Сначала ты захочешь его пару раз стукнуть, но потом полюбишь. Он классный, любит читать и мечтает стать журналистом. Кстати, он пишет всякие рассказы и выкладывает в интернет. Слышал о группе STB? Так вот, он их ярый фанат. Ну, знаешь, вечно торчит на ютубе, клипы стримит, покупает всякие брелки и наклейки с ними, по ним и пишет свои работы…

Вин был в полнейшем замешательстве. Джин так много говорил, что закрутил его в круговороте мыслей, из которых Вин старался урвать суть. Он всю дорогу болтал о чем-то, спрашивал о том, что любил сам Вин и рассказывал о себе. Так, Вин узнал, что Джин сдал совсем недавно экзамены с отличием, собирался подавать документы на психолога и иногда подрабатывал баристой в кафе. Он искренне интересовался у Вина, что он слушает или что любит смотреть на выходных, а еще ему было интересно, какой все-таки кофе предпочитает Вин.  

Почему этот парень решил появиться именно сейчас, когда Вин уже готов был покончить с собой? Вин думал об этом все дорогу, пока Джин держал его под локоть и вел за собой в кафе, где ждал Юнги. В одну секунду младшему омеге показалось, что Джин был ангелом, посланным ему родителями, чтобы он очнулся и вспомнил о том, что у него есть брат, о котором мог позаботиться только Вин. И, наверное, это сработало, потому что Джин сумел переключить внимание Вина с самоубийства на любимые книги и пообещал дать ему почитать «Над пропастью во ржи», но только если Вин выпьет с ними кофе в субботу после обеда.

— Ну и где, черт возьми, тебя носило? — возмутился Юнги, когда завидел на горизонте Джина. Мин был крайне недовольным, как пингвин, у которого отобрали рыбу. Он выглядел очень смешно в своем огромном свитере, со следом от пенки над верхней губой и размахивающий руками на все кафе, привлекая к себе внимание Джина и нарушая покой других посетителей. — Ты знаешь, сколько я тут проторчал? Полтора часа, мой дорогой друг. Полтора! Да даже я не опаздываю на полтора часа, где твоя совесть вообще? — возмутился Юнги, пиля Джина взглядом, а потом увидел мальчика, который стоял за ним, и сразу замолчал, округлив глаза.

— Не хочу вспоминать, как ты однажды в шестом классе опоздал на два с половиной часа, так что, Мин Юнги, не думай меня провоцировать. Познакомься, это Вин, — улыбнулся Джин и слегка подтолкнул мальчика поближе к их столику. Юнги резко утер краем свитера пенку над губой, чтобы держать солидный вид, и пожал худую и холодную ладонь мальчика, который выдавил улыбку. — Вин, Юнги ты уже знаешь.

— Все, что он тебе обо мне рассказывал — чистой воды ложь, не верь этому самозванцу, — ухмыльнулся Юнги и пафосно откинул волосы, у корней которых начал проступать естественный цвет. — Я намного хуже, чем он рассказал. Шучу, — по-доброму улыбнулся Мин и плюхнулся на стул рядом с Вином, пока Джин вешал их куртки и делал заказ. Вин во все глаза рассматривал Юнги и не мог не улыбаться ему в ответ.

— Мне приятно с тобой познакомиться, Юнги, — сказал Вин и натянул рукава свитера на ладони, пытаясь согреться. Джин и Юнги казались ему такими добрыми, теплыми и… родными, что ли.

— И-и-итак, ты совсем недавно в Канныне, да? Как тебе наш город? Уже видел местные достопримечательности? — поинтересовался Юнги, потягивая через трубочку молоко и рассматривая Вина. Он был таким худым, а его впалые щеки вообще нагоняли страх. То, что Джин привел его сюда — не просто так, и пусть Юнги иногда косил под дурачка, он это прекрасно понимал.

— Здесь… мило, — Вин уперся ладонями в стул, на котором сидел, и рассматривал интерьер кафе, выдержанный в светло-зеленых тонах. — Но, кроме круглосуточного магазина напротив дома и кабинета психотерапевта, я ничего здесь больше не видел, — слегка улыбнулся Вин и посмотрел на Юнги, который едва не подавился молоком.

— Правда, что ли? Джин, ты слышал это? — уставился на подошедшего друга Юнги. — Вин здесь ничегошеньки не видел. Ты даже на набережную не ходил? — спросил Мин, смотря на пожавшего худыми плечами Вина.

— Значит, будем это исправлять, — улыбнулся Джин и повернулся к Вину. — Я заказал тебе чай с молоком, весенний салат и бульон. Мы с Юнги отмечаем успешно закрытые экзамены, так что отказы не принимаются, — подмигнул ему омега и сразу же добавил: — Платим мы. Ты ведь поешь с нами?

— Да, — Вин улыбнулся уголком губ, чтобы не расстраивать новых знакомых, и кивнул. — Да, я поем.

— Ты хотел сказать, ты платишь, — ухмыльнулся Юнги и сложил руки на груди.

— С чего это вдруг? — хмыкнул Джин, недовольно уставившись на друга.

— Да я тебя полтора часа прождал! Полтора часа жизни впустую, а я бы столько мог сделать…

— Посмотреть сериал, например, — парировал Джин и отмахнулся от него, как от мухи. Вин улыбался уголками губ и следил за ними, смотря то на одного, то на другого, словно на мячик пинг-понга. — Ладно уж, заплачу за тебя, нытик. В последний раз.

— Да ты всегда так говоришь. Вин, а ты вот кем хочешь стать в будущем? — спросил Юнги, показательно отвернувшись от Джина, обидевшись на него ровно на несколько минут.

— Ну, — нерешительно ответил Вин и потер коленки. — Честно говоря, я не знаю, кем хочу стать. Мне бы для начала просто дожить до этого… — Джин и Юнги переглянулись.

— Наверняка есть то, что ты любишь, — мягко сказал Ким и заглянул ему в глаза.

— Может быть, я хотел бы связать свою жизнь с книгами. Пойти работать в типографию? — словно у самого себя спросил Вин и кивнул. — Да, мне нравится запах новых книг.

— Вот, это мой человек, — довольно улыбнулся Юнги и посмотрел на Джина так, словно выиграл у него миллиард долларов. — Слышал, Джинни? Мы с Вином устроимся на работу вместе. Журналистика и типография супер и класс, кто не верит, тому в глаз, — Вин тихо хихикнул с того, как по-детски непосредственно выглядел Юнги и глянул на него с улыбкой.

— Мин Юнги, семнадцать лет по паспорту, девять по уму… — сокрушился Джин, массируя виски.

— Ах ты противный! — вскрикнул Юнги и хотел было уже запустить в него своей грязной молочной трубочкой, но вовремя принесли заказ, и друзья отложили бойню на попозже.

Вин забыл время, когда ему было так легко с кем-то. Мысли, которые терзали его, отступили на второй план, потому что Юнги и Джин разговаривали с ним — обо всем и ни о чем сразу. Они не пытались его жалеть или залезть в его голову, они просто спрашивали, а Вин отвечал, пусть и не всегда и не на все, но с ними двумя Вину было легко. Они располагали к себе, и Вин даже выпил практически весь бульон и запил все это чаем. В большинстве своем, Юнги и Джин рассказывали о себе: о школе, об увлечениях, даже о тех приключениях, которые случились с ними в этом городе, а Вин слушал их и иногда рассказывал что-то о себе.

Вечером погода совсем испортилась, началась метель, и друзья засобирались по домам. Юнги, игнорируя протесты нового друга, всучил ему деньги на проезд и крепко обнял на прощение, взяв обещание, что в субботу они обязательно встретятся. Вин в ответ рассеянно кивнул. Когда за ним закрылись двери автобуса, Юнги сложил руки на груди и повернул голову к Джину, густо хмуря брови и смотря на него выжидающим взглядом.

— Я просто почувствовал, что так надо. Испугался, что он… сделает с собой что-то, — Джин вздохнул и глянул на Юнги. — Он тебе не понравился?

— Понравился, и еще как. У меня сердце на куски рвется, когда смотрю на него. Но, Джин, с чего ты взял, что он собирался что-то сделать? Нет признаков, по которым можно определить, что человек скоро покончит с собой.

— Знаю, знаю. Я просто почувствовал, поддался внутреннему порыву, называй как хочешь. Этот мальчик… — омега вздохнул, вспоминая то, что видел в его личном деле, — я думаю, ему нужна наша помощь. Отец уже начал с ним работать, ты и сам заметил его депрессивные фразы, верно? — Джин глянул на друга, и тот кивнул. — Это тот мальчик, о котором я тебе в августе говорил.

— О, я думал, они раньше приедут…

— Да, — принялся кусать губы Джин, думая о смерти родителей Вина и Джастина. — Я тоже… Но нас, думаю, теперь будет трое? — улыбнулся уголком губ омега.

— А то! Я думаю, ему тоже нужно придумать какой-нибудь позывной. Ты Драко, я Воробей, а вот он…

— Пойдем уже, а то наш автобус уедет, — хлопнул его по спине Джин, от чего Юнги принялся возмущаться, и вместе они двинулись к остановке. Только Джина не покидали мысли о том, как помочь Вину раздобыть лекарства для того, чтобы он начал лечение. Он несовершеннолетний, контролировать прием должны близкие, но, раз этого не происходило, значит, никому это не было нужно. От собственных мыслей Джин поджал губы и принялся перебирать ключи от дома в кармане своего пальто.

Около десяти минут Вин просто стоял во дворе, дрожа от холода, пока снег укрывал его плечи. Идти в дом дяди не хотелось, как не хотелось и видеть его, и слышать, и терпеть все его укоры и восклицания. В желудке было тепло не только от съеденного бульона, но и от приятной компании. Вин никогда не мог похвастаться друзьями, у него их и не было почти, только семья была его друзьями, а сейчас… Было ощущение, что Джин и Юнги могли дружить с ним, и омега этого искренне хотел. Вин вздохнул и поднял голову вверх. Смеркалось. Начали медленно включаться фонари вдалеке, горя сквозь белесую пелену снега, как маленькие звезды. Окончательно замерзнув, Вин все-таки зашел внутрь.

— Ну и где ты шлялся? — возмущенно спросил Сяоцзынь, выглянув из своей спальни, когда тихо хлопнула дверь. Вин обил снег с ботинок, снял великоватое для него пальто и повесил на крючок. — Я с тобой разговариваю.

— У меня был прием, — равнодушно ответил Вин. Он прошел на кухню мимо нарядного дяди, который собирался к друзьям на вечеринку, стараясь игнорировать его выпады и недовольные взгляды.

На кухне Вин открыл верхнюю полку подвесного шкафчика, которая принадлежала им с Джастином, вытащил старые, жесткие кукурузные хлопья и насыпал в две чашки, а после залил холодным молоком. В этом доме им не были рады, потому и кормить «нахлебников» дядя не собирался. Они их стесняли, расходовали электроэнергию и воду и в целом были просто помехой на пути к прекрасной жизни. Вин уверен, что Сяоцзынь был бы счастлив, если бы и племянники погибли в огне, и тогда все имущественные выплаты достались бы именно ему. Вин дядю презирал всеми фибрами своей души. В свою комнату он прошел так же тихо, не обращая внимания на дядю, поставил тарелки на пыльную тумбу и сел прямо на холодный пол напротив окна, обняв себя за колени.

Вин смотрел, как плавно падал снег, и думал о том, что произошло сегодня. Думал о приеме у психотерапевта, думал и о встрече с Джином, о знакомстве с Юнги, о своем импульсивном желании прервать жизнь и о Джастине. Вин почувствовал, что безумно сильно скучал по брату. Он не знал, сколько так просидел, но дверь тихонько открылась, и в комнату вошел Джастин. Вин посмотрел на него через плечо и мягко улыбнулся, протянув ему ладонь.

— Иди сюда, — хрипло сказал Вин. Джастин мигом уселся между его ног, прижимаясь костлявой спиной к груди брата, чувствуя ее слабое, но такое родное тепло. Вин изо всех сил обхватил его и зарылся носом в грязные волосы, пахнущие кислым молоком. Старший уткнулся подбородком в его макушку, а Джастин обхватил руки брата своими ручками, и Вин начал тихо качаться из стороны в сторону, наблюдая за падающим снегом.

— А я сегодня познакомился с ребятами, — тихо сказал Джастин, — с Тэхеном и Эвом. Вин, они такие классные! Мы сходили в кафе, а потом Эв проводил меня домой, а еще они спасли меня от хулиганов. Мы теперь друзья, — заулыбался мальчик так, что Вин невольно начал улыбаться ему в ответ. — А завтра они позвали меня гулять, можно я пойду?

— Конечно можно, солнышко, — тихо ответил омега и прижал брата к себе так сильно, как только смог.

Жизнь начинала потихоньку налаживаться? Вин не знал, да и думать об этом не хотелось. Он знал лишь то, что в его руках — самое большое счастье, которое оставила ему эта жизнь, теперь это его смысл жизни. Вин думал о том, что он никогда не оставит Джастина здесь, с дядей, который отбирает у них последние деньги и даже кормить нормально не может. Вин не знал, как, но он сделает все, что в его силах, чтобы вырваться отсюда вместе с Джастином, чтобы дать ему нормальную жизнь, которую он заслуживает. Он его усыновит, и плевать, как сложно это будет. У Вина на глазах навернулись слезы. «Пап, отец, я вам обещаю», мысленно сказал мальчик, смотря на хмурое небо.

◾◾◾

Стоило Юнги увидеть машину родителей у двора, он понял, что надо бежать. Плевать, куда, хоть на саму Аляску, только бы бежать подальше от упреков, от косых и недовольных взглядов, от ругани, но дедушку бросать одного в таком положении Юнги не мог. Омега жалобно застонал, потирая лицо ладонями от раздражения, и, громко хрустя снегом, пошел домой. Все равно бежать ему некуда, его родители, как демоны, даже из-под земли достанут. Оказалось, что внутри был только дедушка и папа — на коврике стояли его теплые ботинки, а на вешалке покоилось кашемировое пальто. Юнги разделся, сунул ноги в тапочки с кроличьими ушками и пошаркал на кухню, где сидел Енан и Амин. Юнги на секунду завис, потому что папа пил чай и ел булочки, приготовленные дедой, и в его программной системе произошел сбой. Это как? Папа даже не переживал о своей фигуре?

— Всем привет, — мрачно поздоровался Юнги и плюхнулся на свободный стул рядом с папой. Дедушка тут же засуетился, чтобы сделать любимому внуку чай и дать покушать чего-нибудь вкусненького, а Енан повернулся к сыну с ослепительной улыбкой. «Надо было очки надеть, чтобы не ослепнуть», подумал про себя Юнги.

— Что с тобой? Выглядишь неважно, — свел брови Енан и ласково коснулся щеки Юнги, стирая воду от растаявшей снежинки. Юнги от его руки дернулся, как от огня, и в глазах папы блеснуло что-то… грустное.

— Все нормально, просто день странный, — пожал плечами Юнги и повернул голову к дедушке, который поставил перед ним кружку с чаем и вкусности. — Спасибо, дедуля, — омега смачно чмокнул дедушку в щеку, которая сладко пахла его персиковым кремом.

— Милый, я так волновался, что ты замерзнешь, — вздохнул Амин. — На улице поднялась такая метель, еще и мороз, а ты в тоненькой курточке пошел. Как с Джином посидели? Хорошо экзамены отметили? — улыбнулся дедушка, с неподдельной, чистой и искренней любовью смотря, как внук уплетал его булочки с чаем за обе щеки. Енан слегка поджал губы, чтобы скрыть свою грусть, и опустил взгляд в кружку. Было больно видеть, что сын противится даже от его касаний.

— Столько всего произошло, столько всего надо рассказать! — довольно сказал Юнги и осекся, покосившись на сидящего рядом папу, а потом перевел взгляд на дедушку и одними губами шепнул: — Потом, — и это отразилось еще большей болью в сердце Енана. Он глянул на сына, пока тот на него не смотрел, и лишь Амин поймал его печальный взгляд.  

— Юнги, а как насчет того, чтобы родители тоже остались у нас с ночевкой? На улице такая непогода, постелим им на диване, посмотрим фильм, поедим попкорна, — Амин растянул губы в улыбке, смотря то на сына, то на внука. — Ну, чего молчите? Енан, что думаешь?

— Я с радостью…

— Да ладно, — усмехнулся Юнги и сложил руки на груди. — Променяете вашу шикарную, мягкую постель на жесткий диван с пружинами?

— Юнги, — строго сказал Амин. — Немедленно извинись!

— Ладно, — хмыкнул омега в ответ и скривился: — Прости.

— Все в порядке, — покачал головой Енан, хотя в порядке не было. Его обижали слова Юнги, но это было заслуженно. Он не был хорошим папой, чтобы Юнги его любил или хотел быть рядом, ведь Енан ничего для этого не сделал. Он даже не видел в папе кого-то родного, он был просто человек с ярлыком «папа». Енану было больно думать об этом, но только в его силах было все это исправить. Омега повернулся к сыну и обхватил его ладонь своими, улыбнувшись так тепло, как только мог: — Юнги, я понимаю, что ты злишься на нас с отцом и, наверное, не хочешь видеть. Последние года были полны ссор между нами и непонимания…

— Да, вы просто забили на мою мечту, — пожал плечами Юнги и убрал руку от папы, не желая, чтобы он его касался. Енан прикрыл глаза, вздохнул и вновь посмотрел на сына. Амин вдруг почувствовал вину перед Енаном за то, что не взрастил в Юнги любовь к родителям, эгоистично перетягивая всю любовь себе одному.

— Малыш, мы здесь сегодня не для того, чтобы ссориться.

— А для чего? Каждый раз, когда вы приезжали сюда, мы ссорились. Да вы даже рождество провели не с нами с дедушкой, а в чертовой Ницце, — обиженно сказал Юнги, смотря на папу, как на предателя.

— Юнги, пойми, пожалуйста, что мы там не отдыхали. Мы поехали на три дня, и все три дня работали.

— Вы всегда работаете, — кивнул Юнги, отстранился от папы и встал из-за стола. — Сколько себя помню, работа была тебе важнее, чем сын и папа.

— Не говори так, — тихо сказал Енан и покачал головой.

— Милый, пожалуйста, не ссорьтесь, — вздохнул Амин. У него от нервной обстановки сразу же подскакивало давление. — Папа ведь не хочет тебя обидеть, он хочет просто поговорить. Родители приехали в гости, провести время вчетвером.

— Мы не ссоримся, дедушка, — пожал плечами Юнги. — Я просто не понимаю, зачем он пришел. Если к тебе, то ладно, а если ко мне… Ну, поздно ты начал приходить, папа, — омега выделил последнее слово такой интонацией, что у Енана внутри все заныло, словно сын специально хотел уколоть его побольнее, показать, что никакой он ему не папа. — Если это все, то я пойду в свою комнату.

— Иди, — вздохнул Амин, и в ту же минуту Юнги без лишних слов развернулся и удалился из кухни.

Сердце Амина обливалось кровью от вида разбитого сына, который искренне хотел поговорить с Юнги и попытаться хотя бы что-нибудь наладить, чтобы не быть с ним врагами и не кусать друг друга. Но Юнги этого явно не хотел. Амин подсел поближе к сыну и приобнял его за плечи, поглаживая по спине с любовью и теплотой.

— Что я делаю не так, папа? — тихо всхлипнул Енан. — Я не идеальный родитель, я знаю, я не мог проводить с ним много времени, часто злился на него, не понимал, но… Я хочу это исправить.

— Ох, сынок, — вздохнул Амин и прижался губами ко лбу сына, растирая ладонями его плечи так, словно он замерз. — Не все всегда зависит от нас. Юнги должен понять, что вы не хотите ему зла и желаете только лучшего. Он молод, у него много скопившейся энергии и напряжения, которые он никуда не выливает. Через ваши ссоры и такие уколы он может вылить хотя бы часть, и хотя я не считаю, что он прав, понять я его могу…

— Пап, я не понимаю, что мне делать, — утирая слезы краем свитера, ответил Енан. — Не трогать его? Или проявлять инициативу? Я хочу его видеть, я хочу с ним общаться, этого хочет и Чонхан, но Юнги всегда закрывается в своей раковине, стоит нам приблизиться к нему. Я ведь ему не враг, — вновь всхлипнул омега.

— Юнги маленькая колючка, которая многого еще не понимает в жизни, но он любит вас и всегда скучает, я ведь вижу по нему. Он никогда не интересуется прямо, всегда спрашивает о вас словно невзначай, но я-то знаю, как вы дороги его сердцу, — улыбнулся Амин, стер с щек сына слезы и поцеловал его в лоб над бровью. Енан шмыгнул носом и посмотрел на папу потерянным котенком. — Хочешь знать, что я думаю?

— Да, — тихо ответил Енан и отпил приготовленный чай с ежевикой и гибискусом.

— Не переставай пытаться. Он может оттолкнуть вас хоть сто раз, но на сто первый примет и подпустит к себе. Как бы то ни было, вы его родители, — Амин заправил прядь волос сыну за ухо, встал и взял из своего шкафчика фотоальбом. Он положил его перед Енаном прямо на той странице, где он стоял с Чонханом и держал на руках маленького, улыбающегося Юнги. — Пока мы живы, исправить можно все, — Енан поднял голову к папе. В его глазах Амин увидел надежду.

Когда отец вернулся из магазина с двумя бумажными пакетами, набитыми продуктами, старшие омеги остались на кухне готовить обед, потому что родители явно не собирались куда-то уезжать, Чонхан расположился в гостиной и включил телевизор, а Юнги дулся в своей комнате. Причем он не мог понять, на кого именно дулся — на родителей или на себя самого. Он переоделся в домашнее, полежал на постели, затем на мягком ковре, заполз в кресло с ноутбуком на коленях, а потом и вовсе задрал ноги на стену, а голову свесил с подлокотника. Юнги чувствовал себя странно и никак не мог понять, о чем он думает. С одной стороны, он хотел извиниться перед папой за злость в его сторону, но с другой… Они ведь и вправду только и делают, что ссорятся. У Юнги эти ссоры в печенках уже сидят. Телефон тихо звякнул, оповещая, что Джин создал беседу с Юнги и Вином. Вин тоже был одной из причин, по которой Юнги чувствовал себя странно. Джин сказал, что он пережил кошмар, но давить на него и просить рассказать не стоит, лучше дождаться, когда он сам будет готов поговорить об этом.

Настало время ужина, и как бы сильно Юнги не хотел закрыться в своей комнате, надо было идти вниз. Омега молился, чтобы сегодня все прошло без ругани и ссор, у него и так хватает стресса перед поступлением, но если родители снова начнут загонять ему про учебу, Юнги спрыгнет с окна первого этажа, потому что это уже невозможно терпеть. Мин тихо спустился и заглянул на кухню из-за стены, как нашкодивший котенок. Папа выглядел расстроенно, но старался улыбаться и помогал Амину накрывать на стол. Дедушка запек в духовке курицу с золотистой, хрустящей корочкой, сделал картошку в мундире со специями, а папа приготовил свой фирменный салат из копченого лосося, листьев салата, сухарей и сладкого перца под майонезным соусом, а из напитков на стол поставили яблочный сок и кока-колу. Желудок Юнги завыл жалобную серенаду.

— Ты здесь прячешься? — раздался шепот прямо у Юнги над ухом, от чего мальчик едва не подпрыгнул на месте. Чонхан хрипло рассмеялся и взъерошил волосы сыну.

— Да, можно и так сказать, — тихо ответил подросток, вздохнул и снова заглянул на кухню. — Ты меня до смерти напугал, я чуть не умер.

— Прости. От кого прячешься? — выгнул бровь Чонхан.

— От стыда, — буркнул Юнги.

— Что случилось?

— Ничего, я просто… — омега сморщился и потер пальцами переносицу. — Я, кажется, папу обидел.

— Оу… Тогда самое время извиниться, — на этих словах отец затолкал Юнги на кухню против воли, приобнял его за плечи и сказал с улыбкой: — Смотрите, кто к нам пришел. Наверняка выполз из берлоги на запах вашей фирменной курочки, Амин.

— Это всегда срабатывало, — довольно хихикнул дедушка, и Юнги в ответ сморщился.

— Да, я… Пап, — Юнги с виной посмотрел на Енана, который расставлял стаканы. Он с трудом оторвался от отца, чтобы найти в себе силы подойти к папе, взял его за руку и слегка сжал: — Прости, что я нагрубил тебе. Я не хотел, просто… Сегодня такой странный день. Это не оправдывает меня, конечно, но все равно прости, — Енан удивленно смотрел на него несколько секунд, а затем начал улыбаться. Он притянул Юнги к себе, крепко обнял и поцеловал в макушку.

— Я тоже виноват перед тобой, Юнги. Я иногда бываю слишком категоричным и требовательным к тебе, — Енан погладил тыльной стороной ладони щеку Юнги, как совсем недавно гладил его папа. — Ссориться с тобой — это последнее, чего мы хотим.

— Как я рад, что мы все выяснили, — просиял Амин и усадил детей за стол. — Так здорово, что мы сегодня собрались все вместе.

— Ага, — неуверенно улыбнулся Юнги. — И не говори.

Сначала Мину-младшему было ужасно неловко с родителями. Они выглядели какими-то чужими в их с дедушкой кухне, было странно наблюдать, как папа и отец разговаривали с дедушкой, как делились результатами поездки и охотно интересовались экзаменами и здоровьем Амина. Для Юнги все это было странно, но по мере движения часовой стрелки неловкость проходила, и приходил… какой-то уют, что ли. Енан даже смеялся, что для Юнги, привыкшему к холодному и строгому папе, было редкостью. Они плотно поели, обсуждая поездку в горы вчетвером, чтобы отпраздновать окончание школы сына и устроить им с Амином небольшие каникулы. Дедушка возился на кухне, заваривая свой любимый, душистый чай с малиной и мятой, а папа разрезал бисквитный торт, щедро посыпанный шоколадной крошкой, и раскладывал кусочки по блюдцам. Енан не упускал момент, чтобы установить с сыном зрительный контакт, ласково улыбнуться ему и погладить по волосам при возможности. И даже выцветший мятный цвет не казался таким ужасным.

Но Юнги старался как можно скорее отвести взгляд и уткнуться носом в лежащий на столе телефон, который мигал, когда Джин присылал сообщения. Чувствовать заботу от родителей было все еще неловко. Юнги не понимал, что с ними случилось, и это его напрягало. Он думал, в какой момент рванет, и они начнут очередную ссору, но, к удивлению, все было спокойно.

Все семейство переместилось на диван, укрытый ворсистым коричневым пледом. В углу стояла украшенная игрушками ель, под которой лежали муляжи подарков. Она ярко сияла оранжевыми огоньками, отбрасывая блеск на висящие на окне рождественские носки, в которое Юнги засунул красно-белые леденцы. Отец был спокоен, как удав, и доволен. Он отъелся и мог просто расслабиться в кругу семьи, откинув руку на спинку дивана. По телевизору тихо крутилась первая часть «Один дома», и только из кухни падал мягкий свет. Было спокойно, тепло и уютно. Енан сел между сыном и мужем и приобнял Юнги легко и ненавязчиво. Сначала тот замер на несколько минут, думая, что родителей подменили, но после смог расслабиться и положить ладонь папе на руку.

— А вот и чай, — объявил Амин, неся на подносе четыре кружки с ароматным чаем, от которого поднимался пар.

— Амин, я ваш чай и помадки ни на одно, даже самое дорогое угощение мира не променяю, — довольно сказал Чонхан, отпивая еще горячий чай, и зажмурился от невероятного вкуса. — Не понимаю, как вам такое удается?

— Ну, — мягко улыбнулся Амин, сел в кресло и накрыл ноги пледом. — Мастера не выдают свои секреты. Шучу. Просто мы с Юнги иногда бродим по лесу, собираем дикую малину, мяту, голубику, ежевику и все-все-все, что можем найти. В том числе и грибы. Но это не самое главное, есть ингредиент, который не достать нигде, — загадочно сказал дедушка, пряча улыбку за кружкой с фигурной ручкой.

— Обещаю, что никому не скажу, — прошептал Чонхан так, словно в комнате были только они, и Амин посвящал его в тайны национального масштаба. — Что это за ингредиент?

— Давай, пап, скажи ему, — усмехнулся Енан, уткнувшись подбородком в макушку сына, который уложил голову ему на грудь.

— Любовь, — нежно улыбнулся Амин и пожал плечами. — Все, что приготовлено с любовью, будет намного вкуснее купленного.

— Поэтому от папиной еды невозможно оторваться, — ласково сказал Енан, глянув на папу с любовью. Конечно, хорошо быть важным. Но важно быть хорошим. Это то, чему учил его папа и то, что порой Енан забывал. Омега посмотрел на Юнги и приподнял его лицо за подбородок к себе: — Сынок, мы с отцом хотим тебе кое-сказать.

Юнги уже захотелось застонать. «Ну вот, а так все хорошо начиналось», разочарованно подумал Мин. Вот как знал, что где-то должен быть подвох, чувствовал же, что они поссорятся. Эти «кое-что сказать» никогда не кончались для Юнги чем-то хорошим, но Мин тяжело вздохнул, сел так, чтобы лучше видеть родителей, и сцепил пальцы в замок, уже готовясь обороняться. Амин поставил кружку на кофейный столик и поближе придвинулся, заинтересованно смотря на детей.

— Хорошо, я слушаю…

— Юнги, мы с твоим папой гордимся тем, что ты так хорошо сдал экзамены. Признаться, я сомневался, что ты сможешь набрать выше девяноста баллов, поэтому я прошу у тебя за это прощения, — спокойно сказал Чонхан, смотря на сына. Юнги хмыкнул под нос, но прикусил язык. — Я действительно виноват перед тобой.

— Мы оба виноваты, — поправил его Енан и положил ладонь на коленку Юнги. — Мы много ссорились, особенно в последние два года, много плохих слов сказали друг другу. Мы, как родители, не должны были так ущемлять тебя, должны были учесть твое желание…

— В какой-то мере я могу вас понять, — вздохнул Юнги и, пересилив себя, коснулся папиной ладони и улыбнулся отцу. Амин довольно продолжил пить чай, радуясь, что они, наконец, говорят по-взрослому. — Вы хотели как лучше, и все такое… Я понимаю это.

— Да, — кивнул Чонхан. — Мы хотели. Я никогда не любил журналистов и их работу, но… Если ты действительно хочешь этого, если ты и вправду готов, то мы с папой хотим сделать тебе небольшой подарок, — Чонхан вытащил из заднего кармана, прикрытого футболкой, конверт с красной ленточкой, положил его на столик и пододвинул к Юнги, у которого челюсть уже лежала на полу.

— Что это? — спросил Юнги, смотря то на конверт, то на родителей.

— Это деньги, сынок, — улыбнулся уголком губ Енан. — На твое обучение. Ты старался столько лет ради своей мечты, и мы не хотим обламывать тебе крылья и лишать ее. Мы с отцом хотим, чтобы ты пошел учиться туда, куда хочешь ты и был тем, кем хочешь ты.

На этих словах глаза у Юнги были такими огромными, а челюсть висела так низко, что даже удивляло, как человек мог изобразить такую гримасу. Несколько минут Юнги сидел, пилил родителей взглядом, словно переваривал все сказанное, а затем у него вдруг вспыхнули радостным огнем глаза, а сам он издал ультразвуковые писки и кинулся обнимать родителей так, как, наверное, никогда не обнимал за последние годы. Енан рассмеялся и радостно принял сына в объятия, Чонхан сгреб их обоих в свои руки и крепко обнял, а затем к ним присоединился и счастливый Амин.  

— Вы правда… Правда? — завопил Юнги со слезами на глазах, а после кинулся обнимать дедушку. — Дедуля, я буду журналистом! Дедушка!

— Милый, я так рад за тебя, — хрипло засмеялся Амин, расцеловывая лицо внука, а затем обнял Енана и Чонхана, безмолвно благодаря за эту возможность для Юнги.

— Но, сын, послушай, — Чонхан взял в руки ладонь Юнги. — Мы с папой будем оплачивать твою учебу и будем поддерживать тебя, но давай заключим одну сделку.

— Конечно, конечно, я на все согласен! — закивал Юнги, думая, что сможет даже звезду с неба достать.

— У тебя есть пять лет на то, чтобы чего-то добиться. Не больше и не меньше. Работай, выбивай себе имя, расшибай лоб и колени, мы поддержим тебя. Однако, если через пять лет не будет никаких результатов, ты перейдешь на экономический факультет, и не скажешь ни слова против. Ты согласен на это?

— Да! Да, я согласен, — выдохнул Юнги. Его улыбка озаряла. Он вновь обнял папу и отца и прошептал: — Спасибо, спасибо огромное, родители. Я люблю вас.

Енан застыл со слезами на глазах, смотря на сына. Любит. Юнги все-таки их любит. Омега крепко обнял сына и прижался к нему, сгребая пальцами футболку на его спине. Енан посмотрел через плечо Юнги на папу, который прижимал ладони к груди и тепло улыбался, а сам Юнги думал о том, что теперь ему и море по колено.

◾◾◾

Джей сидел на корточках, курил, наблюдал за Сонбином и иногда вздыхал. Снег, пикирующий с темно-серого неба, липкими хлопьями укрывал его неподвижные плечи, лез в лицо и таял на кончике сигареты. Сонбин ходил из стороны в сторону, уминая чавкающий снег под ногами, и о чем-то усиленно думал. Его кожаная коричневая куртка тихо скрипела от каждого движения. Джей не знал, о чем конкретно он думал, но догадывался. Это было очевидно. Авель — это единственное, чем были заняты его мысли в последние несколько месяцев.

Сонбин его не понимал, ненавидел, скучал, рвался к нему и бежал от него, чтобы уберечь себя от еще большей боли. Зато Авель никогда не оставлял свои попытки связаться с ним: приходил в стаю, писал смс и звонил, пытался подкараулить в школе или на работе, но все было тщетно. Сонбин шугался его, как огня, и никак не выходил на связь. Альфа нервно покрутил в руке телефон, который обжигал руку, потому что на нем была сотня смс и неотвеченных звонков. Сонбин просто не мог заставить себя прочесть их или нажать на зеленую кнопку вызова. Джей докурил и кинул окурок в разведенный костер, у которого друзья грели руки.

У Сонбина все эти месяцы крутилась в голове лишь одна мысль о том, что Авель был такой же, как и его родители. Бросил его, оставил в одиночестве, уехал. Плевать, что он сам не мог найти в себе силы, чтобы поговорить с ним обо всем и выслушать. Сонбин не мог. Если бы он услышал и понял Авеля, было бы еще хуже, еще больнее и тяжелее отпускать его. Сонбин бы не выдержал. Ему легче было не понимать Авеля, отталкивать и ненавидеть, как было с родителями. Они бросили его, когда он был волчонком, потому что больше не могли прокормить. Сонбин голодал, спал на улице под дождем маленьким, костлявым волчонком, который даже не умел охотиться. И Авель его бросил так же, как сделали это родители, он расковырял и засыпал солью рану, которая до сих пор кровоточила. Джей смотрел на него с сочувствием и пониманием. У него тоже никого не осталось, никого не было до появления Сонбина и его стаи. Он мог понять, что испытывал друг, но не мог понять, почему он так яростно отталкивал Авеля.

— Я не был причиной того, чтобы он задержался здесь, — сказал тихо Сонбин, смотря на телефон в своей руке. — Он даже не сказал, почему должен уехать. А почему я должен верить ему и ждать, как чертов пес своего хозяина? — со слезами на глазах спросил Сонбин, смотря на Джея. Тот лишь тяжело вздохнул.

— Сонбин, ты не знаешь, почему он не сказал тебе. Я тоже его ненавижу, поверь, но если он не сказал, значит, это могло нанести тебе какой-то вред. Он тебя лю…

— Нет, Джей, — резко оборвал его Сонбин и сжал телефон в руке. Джей слегка поджал губы, мрачно смотря на друга из-под козырька кепки. — Не поступают так, когда любят! — Сонбин швырнул в снег свой телефон, схватил металлическую трубу, что валялась в груде мусора, и принялся разбивать его в щепки, вместе с ним разбивая и свои воспоминания, и последнюю ниточку, что связывала его с Авелем. «Ты умер для меня», кричал в своих мыслях альфа.

— Что ты делаешь, придурок? — выкрикнул Джей, подскочил на ноги и крепко обхватил размахивающего ржавой трубой друга поперек талии, оттаскивая от разбитого телефона, который явно уже нельзя было спасти. Альфа выдернул трубу из его грязных рук и откинул ее в сторону. — Блять, ты же три месяца пахал, чтобы купить его. И что ты наделал? — зло спросил Диас, обхватил его щеки ладонями и заглянул в глаза. Но злость моментально схлынула, когда он увидел заплаканное лицо и покрасневший нос. — Сонбин…

— Я такой придурок, Джей, — всхлипнул он, совсем как маленький, и прижался к нему, обняв за шею изо всех сил.

Джей на мгновение растерялся, но потом обнял друга так крепко, как только смог. Непроизвольно вздох снова сорвался с губ. Сонбин плакал на его плече и едва слышно выл от боли, которая его переполняла. Он хотел к Авелю. Он хотел, чтобы все это кончилось. Три месяца разлуки были для него невыносимы, а впереди еще столько месяцев неизвестности. Он не знал, когда Авель вернется, когда он вновь сможет увидеть его, коснуться, обнять. А что, если никогда? И Сонбин уничтожил все, что у него было — переписки, фотографии, глупые видео ужасного качества. Какой же он идиот.

— Я думал, что мне станет легче, — прошептал Сонбин, царапая короткими ногтями шею Джея, который покачивал его в своих объятиях. — Я думал…

— Тш-ш-ш, — Диас погладил его по спине, отчего ладони скрипели по куртке. — Вы оба идиоты, знаешь? Вы такие идиоты, каких поискать. Но, Сонбин… — Джей взял его за плечи и посмотрел в лицо. Он вытер тыльной стороной ладони горячие слезы друга и уткнулся лбом в его лоб. — Я рядом с тобой. Твоя семья рядом с тобой. И… Авель тоже. Я бы ему рожу набил, но он тебя любит, и это видят все.

— Все? — шепнул с закрытыми глазами Сонбин.

— Ага, — слегка усмехнулся Диас. — Вы слишком очевидны. Сонбин, он дал мне кое-что, — Джей отстранился, серьезно посмотрел на друга, достал из внутреннего кармана черный, запечатанный конверт и протянул его Сонбину: — Это предназначено тебе.

Альфа замер, смотря на конверт слезящимися глазами. Джей даже слышать об Авеле не хотел после того, как видел страдания Сонбина, хотел набить ему морду и выбить парочку зубов, но иногда он мог мыслить рационально, не ведясь на поводу у злости, и он прекрасно понимал, что Авель хотел связаться с Сонбином, который всячески игнорировал его, чтобы не сделать самому себе хуже. Еще и попросил проследить, чтобы Сонбин не порвал письмо и не выбросил, даже второй экземпляр написал. И лишь поэтому Джей согласился передать этот конверт. Сонбин сел на широкую трубу, обитую стекловатой и войлоком, и негнущимися пальцами распечатал конверт. «Не глупи и не делай ничего с конвертом. Не рви, не сжигай и не выбрасывай. Просто открой», было написано в уголке корявым почерком, от которого у Сонбина быстро и гулко забилось сердце.

«Ты открыл конверт, это уже хорошо. Теперь дочитай до конца.

Сонбин, я знаю, ты сейчас не хочешь слушать и видеть меня, поэтому, как видишь, решил написать тебе письмо. Когда ты это прочтешь, я уверен, может, даже не сейчас, но со временем, ты все обязательно поймешь. И то, что я говорил, и то, что написал, ведь ты умный мальчик.

Я знаю и то, что ты будешь меня ненавидеть, и твоя ненависть полностью оправдана. Я ее понимаю, ведь я сейчас многое перевернул в твоей жизни, и многое у нас пошло не так, как должно было быть. Это преграда, эта проблема, к которой я сам нас подвел, но доверься мне, и поверь, мы через это пройдем. Ты можешь не верить в то, что я вернусь, ты можешь не ждать, но я пообещал вернуться, а это значит одно — я вернусь к тебе.

Но все это пока только слова, не подтвержденные действиями, верно? Все слова сейчас — просто пустой звук. Но я вернусь. Ты единственный, к кому я буду всегда возвращаться. Ты единственный, кто мне нужен. Не только твое сердце оплетает эта красная нить, но и мое. Она между нами.

Наверное, когда я вернусь, все не будет, как прежде, но все, что между нами происходит, вся эта связь, все эти чувства… Ты ведь знаешь, о чем я говорю и знаешь, что это никуда не денется. Пройдет год, два, десять лет, сорок или вся жизнь, но чувства останутся. Ты можешь и должен злиться, ты можешь разорвать письмо, но ты знаешь, что все это между нами разорвать никогда не сможешь. Эту нить разорвать нельзя, и не стоит даже пытаться. Но ставлю сотню банок пива и чипсы, что ты попытаешься это сделать. Возможно, даже не один раз, но за каждой попыткой последует провал, и мы это знаем.

Ты ведь не думаешь, что это конец? Что между нами все кончено? Ты, вероятно, думаешь, что я тебя не люблю и никогда не любил. Возможно, ты думаешь, что я тебя бросаю, но ты ведь знаешь что это все не так. Да, сейчас мне нужно уехать, и мы будем какое-то время вдали друг от друга, но потом у нас будет вся жизнь впереди. Я буду готовить для тебя самую ужасную яичницу в мире, нас ждут литры пива, куча недосмотренных фильмов, нас ждет будущее, в котором у нас будет все. Мы будем вместе, и я тебя не отпущу, не оставлю и не брошу.

Ты мой, Сонбин, и хрен куда денешься от меня. И я всегда твой, даже если сейчас меня не будет рядом. Сонбин, прошу, будь осторожен. Единственное, чего я сейчас хочу — это твоей безопасности.

Я люблю тебя, волчара, и знаю, что это взаимно».

Сонбин беззвучно плакал, согнувшись над исписанным листом. Кое-где Авель сильно давил на ручку своим корявым почерком, и можно было прощупать каждую букву. Сонбин опустил глаза в уголок странички и обнаружил там маленький рисунок. Он нарисовал смешную и косую морду волка, который словно обкурился травкой и выпучил глаза, и еще чуть ниже подпись «Это ты». Сонбин не сдержал тихий смешок и провел большим пальцем по этому рисунку, ощущая впадины бумаги. Слезы с утроенной силой полились из глаз, и альфа резко встал, собираясь кинуть письмо в огонь, но его рука так и зависла в нескольких сантиметрах от огня. Он резко одернул ее, как от удара, и прижал письмо к своей груди.

— Люблю тебя, волчара… — едва слышно прошептал он, смазанным от слез взглядом смотря на письмо. — Блять.

— Ты все правильно сделал, — положил ему ладонь на плечо Джей и улыбнулся уголком губ. — Он вернется. Да и если бы ты его сжег, у меня второй экземпляр есть, — усмехнулся Диас и достал из внутреннего кармана куртки еще один запечатанный конверт.

— А он подготовился, — хрипло сказал Сонбин и забрал у него конверт. Пусть останется. Сонбин не знал, зачем, но так ему было спокойнее. Приятно было иметь что-то от Авеля, когда он был так далеко.

— Может, отвести тебя домой? — потрепал его по волосам Джей, стряхивая липкие снежинки. Сонбин только коротко кивнул и вытер рукавом слезы, от которых уже болела голова. И вправду, пора было домой.

Друзья засыпали сырой, холодной землей костер, подняли рюкзаки со снега и пошли на выход с любимой свалки. Сонбину в нагрудном кармане сердце грели письма, хотя он должен был злиться и вообще их порвать, но было ощущение, что его обнимает Авель. Он пообещал вернуться, но… сможет ли Сонбин его дождаться? Ответ на этот вопрос знало только время, а пока красная нить душила его сердце.

Когда Сонбин вместе с другом вернулся в стаю, было подозрительно тихо, и это напрягало. Было ощущение, что большинство волков разом ушло куда-то, а оставшаяся часть сидела по домам. Джей прикрыл дверь, когда они оба зашли в дом, они сняли рюкзаки и переглянулись. Что-то явно было не так. Сверху раздался торопливый топот, и на лестнице появился обеспокоенный, растрепанный Джину с младенцем Юмином, завернутым в пеленку и плед. По глазам старшего оба друга поняли, что что-то случилось.

— Сонбин, Джей! Господи, я так рад, что вы здесь, — выдохнул Джину. Одной рукой держа ребенка, второй он взял сначала одного, затем второго альфу за затылок и по-родительски поцеловал их в лоб.

— Хен, что случилось? Где все? — забеспокоился Сонбин, хмуро оглядывая пустые комнаты. У Джину на лице читалось беспокойство.

— Волки Намджуна снова нарушили границы. Дилан прибежал с патруля, сказал, что их там много, и все сорвались туда. Сонбин, я боюсь, — всхлипнул Джину. Юмин закряхтел на его руках и сморщился, словно готов был вот-вот заплакать.

— Что? — разом спросили Сонбин и Джей.

— Они уже давно пытались спровоцировать нас, хотят выселить из города, — голос всегда спокойного Джину срывался. Он качал на руках младшего сына, стараясь успокоить, но сердце рвалось от мыслей о муже, вожаке и всех волках, которые кинулись защищать границы.

— Какое право они имели? Старейшины позволили нам остаться. Чертов Намджун, сука, — прорычал сквозь зубы Сонбин.

— Мы пойдем к ним, — твердо сказал Джей. — Где они?

— Что? Вы с ума сошли? — выдохнул Джину. Юмин совсем расплакался. — Вы еще волчата! Нет, вы никуда не пойдете, я не пущу!

— Возьмем их след, — Сонбин положил ладонь на плечо Джея, и они оба двинулись на выход.

— Сонбин, я сказал нет! Джей, ты не можешь вмешиваться, ты не должен, — сердце у омеги сделало кульбит. — Куда вы двое лезете, в самое пекло? Вы не доросли еще до воинов, вы еще дети! — тараторил Джину, последовав за ними.

— Да, я не должен, — Джей глянул с теплотой на Джину и малыша Юмина, который хныкал и не собирался успокаиваться. — Но в этой стае дорогие для меня волки, и я буду с вами.

— Мы не бросим их, — кивнул Сонбин, и они оба выбежали из дома, оставив дверь нараспашку, а Джину с плачущим на руках сыном и тяжелой болью в сердце.

Терпеть выходки волков Намджуна Хосок больше не собирался. Они стояли напротив друг друга в пяти метрах, и между ними в воздухе искрили молнии. Погода совсем испортилась, и вместе со снегом с неба срывался мерзкий, колючий и холодный дождь, барабанящий по озеру, что шумело слева от них и стало тем самым яблоком раздора. Позади Хосока стоял Ренсом, возле него наготове Крис и Чонгук, а дальше — волки, готовые отстаивать свою территорию. Они не боялись, что у Намджуна в два раза больше волков, они были готовы биться до конца. Хотя оба вожака на первый взгляд сохраняли спокойствие и не спешили обращаться, между их стаями и летели флюиды ненависти и презрения. Один Чимин, пиливший взглядом Ренсома, излучал неприкрытую агрессию. Его эти новички бесили.

— Ты вновь нарушил приказ старейшин, — голос Хосока грозой пролетел над поляной. — Привел сюда своих волков. Зачем? — Намджун недолго молчал, а потом вдруг ухмыльнулся. Со стороны его волков послышались смешки.

— Хосок, — один тон Намджуна выражал неприкрытую насмешку, — твоей стае позволили существовать, но никакого раздела границ нет. Все, что здесь есть, принадлежит моей стае испокон веков. Ни ты, ни твои щенки, — он перевел взгляд на Чонгука, — не смеете указывать нам, где мы можем охотиться, а где нет.

— Это не ваши территории, — сказал Чимин, сделав шаг вперед. Чонгук тихо рыкнул, и Ренсом незаметно коснулся его руки, успокаивая. Тяжелый взгляд старшего воина был прикован к ухмыльнувшемуся Чимину. — И после этого вы хотите сказать, что агрессоры — это мы? Не мы бежим жаловаться старейшинам при любой возможности, — раздался издевательский смех. Хосок заиграл желваками, но Намджун остался спокоен.

— А ты так уважаешь своего вожака, что лезешь поперек его слова? — спросил Чонгук, едва сумев скрыть в своем голосе раздражение, которое только веселило Чимина. Он уже хотел обратиться и сбить с этого выскочки всю спесь. Чимин вдруг замолчал и скучающим взглядом посмотрел на Чонгука.

— А ты не лезь, щенок. По званию не дорос даже отвечать мне, — парировал Чимин. Он сделал еще несколько шагов вперед, поравнявшись с Намджуном, и ухмыльнулся: — Твой удел — прикрывать задницу твоего вожака и подохнуть за его честь.

— Сука, я тебе горло перегрызу, — прорычал Крис, сжимая кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу.

— Я сам с ним разберусь, — мрачно сказал Ренсом, не отрывая от зазнавшегося молодняка взгляд. Чимин довольно хмыкнул.

— Вот это уже интересней. Сам старший воин точит на меня зуб, — его язык скользнул по губе, а в глазах разгорелся огонь.

— Чимин, — едва слышно сказал Намджун и повернул к нему голову. — Будь спокоен, — в ответ младший альфа только фыркнул. Намджун же перевел взгляд на Хосока, который начал медленно закипать: — Не стоит тыкать в меня какими-то правилами, волк, я знаю их получше тебя. Эта территория принадлежит нам, и так будет всегда. А сейчас ты вместе со своей сворой, — он окинул презрительным взглядом волков Хосока, — уберешься отсюда.

— Послушай сюда, — утробно прорычал Хосок и начал делать медленные, но уверенные шаги в сторону Намджуна. Волки с обеих сторон напряглись, готовясь в любую секунду обратиться и напасть друг на друга. Ренсом следил за Чимином, который не отличался доблестью и честью и мог напасть оттуда, откуда никто не ждал. — Ты можешь сколько угодно плеваться желчью в меня, в то, какой я вожак, в мою систему власти, но ты никогда, никогда больше не посмеешь открыть пасть в сторону моих волков.

— Волков, — с ухмылкой повторил Намджун, словно специально провоцируя Хосока. Он сделал к нему несколько шагов, и они остановились буквально в паре сантиметров друг от друга. Старший вожак оглядел его с долей цинизма, а после хрипло засмеялся: — Это твои волки? — кинул он насмешливый взгляд в двух подростков, которые прибежали на подмогу своей стае. Хосок заиграл желваками. — Первый — щуплый, как тростинка, на один зубок моему волку, второй — чужак, не имеющий права влезать в разборки стаи, — Намджун задержал на Джее взгляд дольше, чем полагалось, а после перевел его на Хосока.

— Не твое собачье дело, кто входит в мою стаю, — голос Хосока звенел, как сталь. — Ни ты, ни твои волки, никто не посмеет влезать в жизнь моей стаи.

— Вскоре, — Намджун наклонился еще ниже, словно показывая свое превосходство, — ни тебя, — он ухмыльнулся, — ни твоей стаи, — его длинный, холодный палец лег на подбородок Хосока, — не будет.

В ту же секунду вожаки обратились, над поляной разнесся рык двух черных, как ночь, волков. Они схлестнулись так, что не было понятно, кто был и где, и лишь темно-коричневые лапы отличали Намджуна. Следом за вожаками стремительно обратились и воины, сливаясь в поединке за честь, за территории и за место под солнцем. Одна сторона отстаивала свои права, даже если их и было в меньшинстве, вторая же эти права подавляла. В спешке Чонгук, обернувшись темно-серым волком, успел зарычать на Джея и Сонбина, чтобы не лезли, но никто не собирался его слушать. Сонбин кинулся в бой так рьяно, словно нашел способ, чтобы выплеснуть злость, боль и обиду через хорошую драку.

Он был заметно меньше и слабее других волков, но все равно вырвался на передовую. Оттолкнувшись задними лапами от земли, чвакнувшей грязью, он впился зубами в бок волка из стаи Намджуна, который несся в сторону темно-каштанового, с отливом черного волка — Криса. Они вцепились друг в друга, рыча и кусаясь так, что шерсть летела клочьями. Противник повалил Сонбина на землю, без пощады кусая его в шею и втаптывая спиной в грязь. Чонгук среагировал мгновенно, кинувшись на помощь пестуну и тараном снес его с младшего.

Крис прижал мощной лапой бурого волка к земле. Тот изворачивался, рычал и пытался укусить волка побольнее, но Крис, превосходивший его в массе и силе, наносил ему ранения. Волки не хотели убивать друг друга, но они должны были защищать территорию. Смерть волка жестоко карается старейшинами, и хотя не было похоже, что они щадили друг друга, смерть в планы точно не входила. Однако Джей думал совсем иначе, когда от удара проехался мордой по грязи, собирая ее белой шерсть. Ребра больно саднили, но он вовремя увернулся от очередного удара. К таким волкам, как он, всегда было повышенное внимание и агрессия, потому что они были другими. Особенными. Краем глаза он зацепился за двух вожаков, которые рычали друг на друга и дрались, как в последний раз. Хосок могучим прыжком смог сбить Намджуна с ног и нависнуть над ним, но в ту же секунду его сбил с лап рыжий волк — Чимин. Тот оттащил его, рычащего, за шкирку и откинул так, что Хосок прокатился пару метров. Ренсом в то же мгновение кинулся на Чимина, втянув его в ожесточенную схватку.

Джей вскочил на лапы и понесся к Намджуну, успев запрыгнуть на него до того, как он смог подняться. У Намджуна перед лицом лязгнула пасть, он утробно зарычал и рывком задних лап снял белого волка с себя. «Зачем лезет, это ведь не его дело», пронеслось в мыслях Намджуна, когда Джей вновь проехался по земле и больно ударился ребрами о камни. «Надеюсь, не сломал», сам удивился своим мыслям вожак и подскочил на ноги ровно в тот момент, когда Хосок, злобно капая слюной, напал на него и принялся кусать острыми зубами.

Но теми двумя, кто по-настоящему жестоко дрались, были Ренсом и Чимин. Рыжему волку это доставляло нереальное удовольствие. Он имитировал выпады, тем самым заставлял более опытного противника выбиваться из сил. Может быть, в охоте Чимин не был хорош, зато в драках ему не было равных. Он использовал свою особую тактику — изводил противника, при этом затрачивая по минимуму свои силы, а, когда оппонент был практически готов проиграть, наносил удары. Ренсом оступился всего раз и запнулся подушечкой лапы об острый камень. На землю брызнула первая кровь, которая только раззадорила Пака. Он воспользовался секундной слабостью и напал с таким рвением, как никогда доселе. Ему кружила голову мысль, что он выведет из игры не простого волка, а самого помощника вожака. Чимин разогнался и протаранил серого волка, сбил его на землю и несколько раз ударил по морде массивной лапой. Ренсом пытался отвечать и кусать его, но лапа на горле не только перекрывала кислород, она не позволяла маневрировать. Чимин вцепился острыми клыками в грудь Ренсома, оставляя глубокие раны, из которых полилась кровь, пропитывая шерсть. Она слиплась бордовыми сосульками. Ренсом взревел, стараясь сбросить его с себя задними лапами, но Чимин не остановился на этом. Он схватил клыками шерсть на холке противника покрепче, разогнался и оттолкнул его так, что тело Ренсома поднялось на несколько сантиметров над землей и врезалось в ствол дерева. Раздался хруст ломающихся костей и коры дерева. Тело волка покатилось по склону вниз, царапаясь о выступы и камни.

Крис завыл зверем, когда увидел, что произошло с его братом. Он словно сорвался с цепи и налетел на Чимина, принявшись рвать клыками его шерсть и плоть там, где только мог дотянуться. Они покатились кубарем, кусая и ударяя друг друга лапами. Крис не видел, куда бил, он просто рвал клыками его шерсть и выдирал ее клоками. Несколько раз он попал по его морде. Чимину глаза застелила кровь, а над левым глазом повисла оторванная шкура. Во рту и носу стоял запах и вкус насыщенной крови — его и Криса. Ситуация начала выходить из-под контроля, и это заметили оба вожака. Хосок бросил драку с Намджуном и помчался вниз по склону туда, где лежало тело Ренсома, а Чонгук и Намджун кинулись разнимать Криса и Чимина, которые озверели, собираясь убить друг друга. Черный волк налетел на Чимина и прижал лапами к земле, рыча в его морду. Чимин несколько секунд брыкался, но потом оскалил кровавую пасть и успокоился, полными ненависти и горящего огня глазами смотря на Криса. Джей, прихрамывающий на одну лапу, вместе с Сонбинон мигом подбежали к склону пригорка, внизу которого лежал Ренсом. Крис рванул к брату, а Чонгук — отгонять своих волков подальше от этого зрелища, пока Намджун отдавал приказы своей стае убираться. Они и так переступили черту.

Крис в беге обратился человеком. Ступни больно ранили камни и ветки, а дождь смывал с тела кровь. Крис упал на колени прямо в грязь. Хосок уже сидел перед Ренсомом и пытался прощупать его пульс. На глаза навернулись слезы, слезы шока, неверия и отрицания. Ренсом лежал на груди. Его была голова повернута в сторону, глаза закрыты, по лицу разметались кровь и волосы. Одна рука была вывернута в неестественном положении, а на ноге открытым переломом блестела окровавленная кость. Крис трясущимися руками коснулся щеки брата, испачканной кровью. Сверху на них смотрели волки. Чонгук стоял, закрывая собой Джея и Сонбина, и с ужасом ожидал того, что скажут братья. Ренсом лежал и не двигался, он, казалось, даже не дышал.

— Ренсом… — прошептал Крис, слизывая слезы с губ. — Ренсом! — закричал альфа. Мокрый ворон, сидящий на ветке, встрепенулся и громко гаркнул.