Торговец антиквариатом, который может достать всё, что угодно
Если вам доводилось описывать сцены из своего прошлого, ничего не приукрашивая, ничего не скрывая и не стараясь сделать из себя положительного персонажа, то вы точно не Лемони Сникет. Я тоже не Лемони Сникет, но, боюсь, если я подробно поясню вам, что случилось в тот день в парке и почему я мирно беседовала с графом Олафом, это может «отравить» вам удовольствие, потому что до этого момента вы видели историю преимущественно со стороны Клауса Бодлера, а если я расскажу вам факты, о которых тогда Клаус ещё не знал, вам может стать попросту неинтересно.
Однако я уже акцентировала ваше внимание на этом, и не сказать вообще ничего будет тоже не совсем правильно, поэтому… Скажем так, мне довелось учиться в той школе, куда ходил Клаус, правда, с ним мы практически никогда не пересекались. И литературу у моего класса тоже вёл «мистер Лавкрафт» — по крайней мере в тот последний триместр с лишним, что я училась там. Потом мне пришлось опять сменить школу, но это не так уж важно.
«Мистер Лавкрафт», чьё настоящее имя ранее мне доводилось видеть лишь в газетах и слышать от других людей, увидел среди каракуль на полях моей тетради знак, который использует тайное общество, и потому попросил задержаться. Разумеется, знак, похожий на глаз, я рисовала не от скуки — у меня были важные сведения о положении дел, он них могло зависеть несколько жизней. И я не простила бы себя, если бы из-за моего нежелания разговаривать с малознакомыми людьми пострадали люди.
Поэтому той девушкой с короткой стрижкой, в водолазке, брюках и чёрном длинном пальто, которую увидела в тот вечер Алана разговаривающей с учителем литературы «мистером Лавкрафтом», была я. В тот день на моих ногах были кеды, правда, об этом Алана могла лишь догадываться, ибо находилась она достаточно далеко. Тем не менее, расстояние не помешало ей безошибочно установить личности сидевших на скамейке. И это наверняка шокировало бы её, но за что я очень сильно люблю эту девушку, так это за то, что она крайне редко поднимала панику, не разобравшись в ситуации. И, что меня определённо радует, тот вечер был одним из тех вечеров, когда Алана не подняла панику, а решила разобраться, так что следующей её фразой было:
— Ты что-то не досказал нам, Клаус Бодлер, — Алана посмотрела другу в глаза, словно действительно пытаясь увидеть в них отражение души или отголосок тех мыслей, что сейчас были на уме у Клауса. — И лучше бы тебе всё-таки сейчас рассказать мне всё, как есть.
Вопреки смыслу сказанных Аланой слов, тон её не звучал угрожающе и не источал агрессию, как это бывает, когда человек узнаёт, что от него скрыли что-то важное. Нет, она не была в ярости по одной простой причине: она прекрасно понимала, что у каждого человека есть хотя бы одна тайна, и сама не так давно говорила это Клаусу. И она бы не пришла бы к нему сегодня, если бы так сильно не беспокоилась… обо мне.
— Ну, — Клаус поправил очки. — Вообще-то это могло быть совпадение. Они могли решать учебные вопросы…
Клаус замолчал. По лицу подруги он понял, что продолжать нет смысла — такое объяснение не просто не устраивало Алану, она была с ним не согласна. Чего таить, Клаус и сам слабо верил в такое невероятное стечение обстоятельств.
Хотя, если бы он знал меня получше, он бы мог допустить такой вариант, в котором я трачу свободное время учителя литературы. Во всяком случае, для моих одноклассников не были секретом мои постоянные прогулки с мисс Миллс после школы. Когда она поспешно покинула город, я, конечно расстроилась, но не стала донимать её письмами с расспросами, к тому же её адрес вскоре стал мне неизвестен. Интересно, что с ней стало…
— ГПВ, — вздохнул Клаус.
— ГПВ? — переспросила Алана.
— ГПВ, — повторил он.
«ГПВ, » — со злобой шептала я, обливаясь слезами не одну ночь — поверьте, далеко не из-за шампуня, попавшего мне в глаза во время вечернего душа.
— Г… Город Почитателей Ворон?.. Я помню, в газете о нём писали. Ну, в той, дурацкой… — Алана провела по волосам и почесала затылок — иногда это значит задумчивость, иногда волнение, а порой и всё сразу.
— Нет, хотя такая расшифровка подходит, это не то, не то… — покачал головой Клаус. — Нас эта аббревиатура чуть ли не с самого пепелища дома преследует. И глаз этот… Это и не глаз вовсе! Приглядись…
Он поднял подзорную трубу крышкой вверх и провёл пальцем по очертаниям «глаза».
— Это буквы: Г, П, В, — размеренно объяснил он. — «Группа Пожарных Волонтёров», хотя за всё это время я видел бесчисленное множество вариантов расшифровки. Это тайная организация, созданная для тушения пожаров, буквальных и образных. В ней состояли мои родители и… вообще очень многие люди, проживающие в этом городе и в его окрестностях. Под городом, кстати, есть тоннель, связывающий дома членов ГПВ и другие значимые для них места. Граф Олаф тоже часть всего этого: одним из первых мест, где мы увидели этот символ, был его дом, ну и его лодыжка. Он тоже состоял в ГПВ, и мы с сёстрами очень долго ломали голову: хорошая эта организация или плохая.
— Вы… делили мир на «чёрное» и «белое»… — догадалась Алана; она произнесла это с каким-то странным сожалением.
— Да, и нам обещали всё прояснить на суде, но мы лишь выяснили, что добра не существует, если уж совсем по-честному, — Клаус сделал паузу, вздохнув, медленно направился в гостиную и на ходу продолжил: — А что касается ГПВ, я сам мало что понял. Вроде бы произошёл раскол, но о причинах нам так никто прямо и не сказал. Я имею в виду настоящие причины, ведь… из-за сахарницы может возникнуть ссора, но никак не раскол. Со сторонами «раскола» тоже как-то непонятно: говорили, что одни были «поджигателями», а другие «пожарными», но это тоже звучит очень… странно, учитывая, что у последних бытовало утверждение, что иногда пожар нужно тушить пожаром. Словом, и те, и другие не гнушались убийств, вот только первые не прикрывались благим делом.
Клаус замолчал, обдумывая, что ещё стоит сказать. Учитывая, что он действительно знал крайне мало, рассказывать об этом было непросто.
— Клаус, — вдруг нарушила молчание, а вместе с тем и поток мыслей мальчишки, Алана. — Ты говоришь обо всём так, будто ГПВ больше не существует.
— Ну да, — кивнул Клаус. — Практически все сгорели в «Развязке».
— Клаус, — снова повторила его имя девочка. — А откуда ты знаешь, что в отеле в тот день были все?
Как бы мне хотелось обернуть время вспять и, крепко-крепко обняв, ещё раз сказать Алане, какая она сообразительная и как я ею восхищаюсь. Это была бы заслуженная похвала, потому что в тот вечер она попала в самую точку, пускай и не догадывалась о том, насколько в верном направлении она мыслила.
— Мы, кажется, обсуждали нечто подобное с графом Олафом, — задумчиво проговорил Клаус, едва заметно запнувшись на имени. — Я тогда был убеждён, что многие спаслись, но я практически при первой же возможности просмотрел некрологи и имена «пропавших без вести»…
— Клаус! — опять воскликнула Алана, перебив друга. — Я вела к тому, что в любом споре, в любой вражде — ну, почти в любой, — есть такая сторона, которая придерживается нейтралитета, но в нужный момент принимает чью-то сторону (помнишь, ты говорил о мужчине без волос, но с бородой и женщине с волосами, но без бороды?). Или с самого начала имеет позицию, не совпадающую с другими сторонами. В общем, такие люди обычно не выходят на первый план, когда две стороны ожесточённо воюют, а потом… потом они, наверное, смотрят по ситуации. Мой дядя такой. Он, знаешь, очень дальновидный и изворотливый. Я бы не удивилась если бы он после раскола оказался… ну, так сказать, в стороне. А то, что он тоже состоял в этой организации, я уже не сомневаюсь, потому что труба…
— А Капитан? — вдруг спросил Клаус.
— А что Капитан? — хмыкнула Алана. — Теперь я не уверена, что ей что-то грозит, да и не стала бы она заводить дела с такими мутными типами, как этот твой граф Олаф. Я… я думаю, она на своей собственной стороне. И ещё мне кажется, что она сама до всего дошла. Она же наша ровесница, а родители у неё не местные, так что это всё у неё было на уровне любительского исследования.
«Да… странный район, — уже не в первый раз подумал Клаус. — Здесь не читают «Дэйли Пунктлио», здесь нет домов с изображением глаза, люди здесь порядочные. И вообще на фоне остального города он кажется неестественно нормальным.»
Клаус был прав, этот район какое-то время был самым тихим, спокойным и добропорядочным местом во всём этом большом и шумном городе. Но Клаус был прав практически всегда, а вот что касается Аланы… она тоже была близка к истине: я, как и моя семья, действительно была не из этих мест, и я и правда связала свою жизнь с ГПВ по нелепой случайности — началось всё с детской любви ко всяким тайнам и заговорам… я на самом деле промотала около года по городским библиотекам, не исключая школьные, в поисках ответов или хотя бы зацепок. Увы, найти «Неполный перечень тайных обществ» было гораздо сложнее, чем иголку в стоге сена (особенно если принять во внимание тот факт, что магнита притянувшего бы эту иголку у меня не было). Однако у меня была другая книга, с которой всё началось — на неё я наткнулась совершенно случайно в магазине подержанных товаров…
Впрочем, эта история не обо мне, и ни к чему вам забивать голову ненужными и не особо интересными фактами из моей биографии, пускай и наши с Клаусом Бодлером и Аланой Тиной Блейк жизни соприкасаются и даже в какой-то момент очень крепко переплетаются.
Да, Алана была права. Она ошибалась только в одном: я стала бы заводить дела с такими мутными типами, как граф Олаф. И у меня были достаточные основания, помимо корыстности, чтобы так поступить.
Вы наверняка понимаете, что я способна читать между строк, но перед тем, как подкинуть вам последнюю информацию для размышлений, я должна отметить, что я стараюсь по возможности проверять информацию в нескольких источниках.
В этом районе «Дэйли Пунктилио» выписывала только я.
***
Клаус устало опустился за парту, бросив портфель на пол у ножки стола. Весна уже была в самом разгаре, а он даже не приблизился к ответам на интересующие его вопросы и по-прежнему ничего не понимал.
Знаете, в этой школе поговаривали: в школьной библиотеке есть ответы на все вопросы (в основе лежал тот факт, что в этой библиотеке было очень много книг, а также шутка про бесчисленное множество хранилищ — каморок, коих по всей школе было немало, с обыкновенно запертыми дверьми), а если вы не нашли ответ в библиотеке, то обязательно найдёте его в кабинете литературы. Конечно, это была всего лишь шутка «для своих», однако любой хоть сколько-нибудь умный человек понимает: в каждой шутке лишь доля шутки, потому что в остальном — только правда.
Клаус не входил в число людей, знавших эту шутку — вернее будет сказать, что ему не довелось оказаться в такой ситуации, в которой бы кто-то посчитал уместным так сказать. Поэтому в кабинете литературы он был не по причине поиска ответов, хотя у него всё чаще возникало желание подойти к «мистеру Лавкрафту» и просто поговорить. То есть то, что в идеале любой нормальный человек должен был сделать в первую очередь.
Он мотнул головой, видно пытаясь прогнать мысли из головы, словно назойливых мух, и открыл учебник на сегодняшней теме урока — конечно, если «мистер Лавкрафт» не решит поменять темы местами, как уже делал несколько раз.
И обречённо, но совсем неслышно вздохнул. Однажды это должно было случиться. В школах этого города в средней школе проходили поэзию Шарля Бодлера, так что по сути это было неизбежно.
До начала урока оставалось минут пять, и всё это время Клаус Бодлер пытался морально подготовиться ко всем возможным шуткам и неоднозначным фразам, которые могли бы прозвучать в следующие сорок пять минут. Хотя он был уверен, что граф Олаф не скажет ничего, что могло бы породить шутки и сплетни, готовым нужно было быть ко всему.
Граф Олаф не был бы графом Олафом, если бы этот урок не превратился в театр одного актёра для единственного зрителя. Для остальных присутствующих в классе это, разумеется, был обычный урок. Ученики этой школы, бесспорно, были умны и сообразительны, но, увы, как и всем обычным людям, им не было дела ни до кого, кроме самих себя. К тому же, граф Олаф крайне умело разыгрывал свой спектакль. Как бы Лемони Сникет не настаивал на том, что он был отвратительным актёром, надо признать, что маскироваться у него получалось замечательно.
Поэзию Бодлера «мистер Лавкрафт» предложил рассмотреть на примере двух небольших произведений: «Отрава» и «Дуэль». А так как на изучение этой темы отводилось два урока, идущих подряд, на первом уроке решено было разбирать другое, более крупное произведение — «Непоправимое».
Само собой, все эти произведения были выбраны не случайным образом. Вернее, Клаус считал, что одно из этих произведений было выбрано не случайно, а остальные предназначались для отвода глаз. И все два урока Клаус внимательно слушал учителя, но не чтобы лучше понять смысл стихотворений и поэтические приёмы, а чтобы понять, какое стихотворение является своеобразным тайным посланием.
Нет смысла в подробностях расписывать мыслительный процесс Клауса Бодлера и происходившее в классе в то утро. И долго томить вас тоже нет причин: Клаус пришёл к выводу, что «не случайное» стихотворение — «Дуэль».
Клаус не ошибся, но ошибся. Не ошибся он в том, что углядел в строчках, написанных Шарлем Бодлером, намёк от графа Олафа, пускай и не совсем понял смысл. Но Клаус допустил ошибку, посчитав, что только одно из трёх стихотворений является посланием.
Если бы время случайным образом обернулось вспять, остановившись на том дне, когда в кабинете литературы «мистер Лавкрафт» увлечённо рассказывал о поэзии Шарля Бодлера, я бы постаралась выцепить Клауса на перемене между уроками и прямо сказать, чтобы он обратил своё внимание не только на графа Олафа и его театральное приглашение подойти и поговорить, но и на слово «опиум» в стихотворении «Отрава». Также ему стоило обратить внимание на вторую строфу «Непоправимого», но мне доподлинно неизвестно, почему граф Олаф выбрал именно это произведение третьим.
Потом Клаусу стало бы очевидно, что хотел донести до него заклятый враг, но порой такие вещи работают по принципу гороскопа. Допустим, если я вдруг решу прочитать гороскоп своего знака зодиака на (не самый приятный для меня и Клауса Бодлера) летний день, то, дойдя до строчек «…Этот день благоприятен для поездок. Смена обстановки пойдёт вам на пользу…», я непременно вспомню, что в этот день я действительно поспешно покинула свой уютный дом в самом спокойном и порядочном районе, в котором уже давно было неспокойно. На деле я просто неосознанно свяжу размытые слова, якобы продиктованные звёздами, с уже произошедшими событиями.
Но между астрологами и графом Олафом было значительное различие: граф Олаф мог ответить прямо и чётко, без загадок и туманных фраз.
Поэтому, когда прозвенел звонок, оповещающий учащихся о конце урока, Клаус не стал складывать свои вещи в рюкзак, а сразу встал и направился к учительскому столу.
— Мистер Лавкрафт, — позвал он, подойдя к столу в упор.
Граф Олаф поднял голову, удивлённо вскинув бровь, но уже через секунду его лицо неуловимо изменилось: теперь он всем видом показывал, что он весь во внимании.
— Я, — Клаус чуть помедлил, боковым зрением оценив обстановку в классе: из кабинета вышли ещё не все. — Я не совсем понял смысл последних трёх строк в «Дуэли».
«Самое дурацкое, что я придумывал за всю свою жизнь, самое дурацкое, » — мысленно Клаус поморщился, надеясь, что никто не вслушивался в его вопрос и не будет вслушиваться в дальнейший разговор. Но только мысленно: снаружи он лишь слегка свёл брови и едва слышно выдохнул.
Опять же, окажись я в тот день рядом, я бы сказала Клаусу ту же фразу, что сказал ему граф Олаф:
— Мистер Бодлер, смотрите шире. Что же тут непонятного?..
Увы, меня рядом не было.
Зато был граф Олаф, который, будучи в тот момент учителем, был обязан ответить на любой вопрос ученика.
— Просто нередко случается так, что в самый кульминационный момент враг ближе всех, а так называемые «друзья» на поверку оказываются не такими уж и друзьями. Конкретно в этом сонете Бодлер пишет: «Та пропасть — черный ад, наполненный друзьями». Друзья — что друзья? — дружеские отношения, как и любовные, за редким исключением, ненадёжны и постоянно подвергаются сомнениям: «а действительно ли это дружба, а не приятельство? а может мы просто хорошие знакомые?» — граф Олаф бросил быстрый взгляд на Алану — она одна медлила и не спешила покинуть помещение — и снова посмотрел на Клауса. — А с врагами как-то более однозначно и просто: на протяжении долгого времени ненавидите друг друга, в конце вместе катитесь в бездну. Впрочем, и тут бывают исключительные ситуации.
Он замолчал. Клаус не собирался размышлять над сказанными «мистером Лавкрафтом» словами, но в голову всё равно лезли мысли. Мальчик взглянул на дверной проём, у которого замешкалась Алана — она, видимо, сомневалась, можно ли оставлять Клауса одного и, перед тем как перешагнуть порог, она чуть повернула голову в его сторону, как бы дожидаясь какого-то сигнала. Но Клаус только опустил глаза, и Алана вышла из кабинета — здесь следовало написать «с чистой душой», но даже самый неопытный читатель наверняка понимает, что тревога за друга преследовала Алану до конца дня. Потому что этот урок был в тот день последним, и все ученики направились из кабинета литературы прямиком в раздевалку.
— Ну, так как, мистер Бодлер, — нарушил молчание мужчина. — Я ответил на ваш вопрос?
Клаус словно очнулся.
— На самом деле у меня есть ещё пара вопросов, но мне кажется, что прежде стоит прикрыть дверь.
Граф Олаф поднялся с места и, ухмыльнувшись, неспешно подошёл к двери. Закрывая кабинет на ключ, мужчина спросил:
— Уже не боишься оставаться в закрытом помещении с мутными мужиками?
— А чего бояться? — Клаус сложил руки на груди и вскинул брови. — В крайнем случае, разбив окно, полетим вниз.
Клаус нагло врал. На самом деле он очень сильно нервничал, и ему было страшно. Но неопределённость пугала больше, чем разговор с графом Олафом.
Мужчина хмыкнул и вернулся к столу, но не сел. Клаус так и стоял вполоборота, касаясь бедром столешницы и сложив руки на груди. Граф Олаф стоял по другую сторону стола, оперевшись о столешницу руками.
— Итак? — проговорил он, намекая, что стоит уже перейти к делу.
— Я просто хотел спросить, — сказал Клаус, наконец сформулировав мысль. — Стоит ли мне ожидать в ближайшее время загадочной смерти моего опекуна или какого-нибудь пожара?
Граф Олаф улыбнулся и вздохнул.
— Клаус, — обратился к нему мужчина таким тоном, которым обычно обращаются взрослые и (как они считают) опытные люди к маленьким и (как они считают) глупым детям. — Пожара следует ожидать всегда. И тебе бы это стоило уже давно понять.
Клаус глупым не был, да и назвать его маленьким можно было с натяжкой. И, конечно, Клаус знал, что всегда нужно быть готовым к пожару, будь он буквальный или образный.
Немаловажно, что граф Олаф всё это понимал и вовсе не считал Клауса несмышлёнышем, но всё же очень любил показать умному человеку интонацией в купе с фактами, что тот не видит или не понимает очевидного.
— Проблема всех пожаров, Клаус, — мужчина медленным шагом обогнул стол. — В том, что желание всё сжечь есть в каждом человеке и, увы, крайне соблазнительно.
— Это к чему? — Клаус вовремя отговорил себя от того, чтобы отшатнуться на пару шагов назад — граф Олаф остановился в полуметре от него.
Мужчина пожал плечами.
— Это? Да ни к чему, — он развернулся и снова прошёлся вокруг стола. — Но, я надеюсь, ты помнишь, что первое впечатление бывает обманчивым… не всегда, конечно, но читал ли ты когда-нибудь, скажем, о людях, которые жили бок о бок с убийцей, видели его каждый день, возможно, даже любили… о семьях убийц, которые узнавали о том, что их любящий муж, отец или сын — убийца, только когда его арестовывали?
— Читал, — кивнул Клаус. — Но может начнёшь говорить более прямо? Мне бы хотелось…
Граф Олаф неслышно усмехнулся.
— …знать, к чему готовиться, — Клаус повернулся к «учителю» полностью. — А то так пока выходит, что ты просто вдруг решил потратить своё время на обучение… у скольких классов ты ведёшь уроки? В общем, очень сомнительно, что это акт благотворительности, учитывая, что ты ничего не делаешь просто так.
— Справедливо, — согласился мужчина. — Однако — я правильно понял? — ты считаешь, что у меня есть какой-то многоходовый план?
— Полагаю, что так, — уже менее уверенно кивнул Клаус.
— Ну, удачи, — хмыкнул граф Олаф. — Возможно, однажды ты поймёшь, что такое «успешная маскировка»…
Мальчишка громко вздохнул и взмолился:
— Да ладно?! Впервые вижу человека, который готов возиться с методичками, документацией и с самими детьми ради маскировки.
Нельзя было сказать, что Клаус заблуждался, поскольку работа учителя — да ещё и не музыки или физкультуры, а литературы — далеко не самая простая. И, зная графа Олафа, который всегда старался делать по возможности как можно меньше и вдруг устроился работать учителем, трудно было не подозревать в недобром замысле.
— На самом деле я просто выбрал самое лучшее место в зрительном зале, — с улыбкой признался мужчина и в этот момент на лице у него не было ни притворства, ни лукавства. — Потому что очень часто правда сама собой всплывает наружу.
— Да о чём ты вообще….
— Будет неинтересно, если я скажу, — лицо графа Олафа снова стало каким-то коварным, а улыбка стала походить на оскал. — Неинтересно, когда герой знает, что вот-вот случится с ним.
Неинтересно, когда герой знает, что вот-вот случится с ним. Разумеется, это не обязательно было дублировать в отдельный абзац, но мне всё же хотелось бы уточнить, что граф Олаф сказал это лишь потому, что это действительно так. Жизнь стала бы проще, но в разы скучнее, если бы мы знали всё наперёд. Однако иногда так хочется вернуться назад и предупредить определённых людей, о несчастье, которое должно с ними произойти, и помочь им этого несчастья избежать. И так часто хочется помочь с этим себе…
— Ты так и не выполнил свою часть сделки, — напомнил Клаус, по большей части потому что не мог придумать, что сказать.
— Не сомневайся, время поговорить у нас ещё будет, — данной фразой граф Олаф вот уже в который раз отложил разговор, столь важный для Клауса. — А вот что я бы тебе действительно советовал, так это приглядеться к своим… мнимым близким. Особенно к опекуну.
Клаус хотел сказать что-то резкое в ответ на первую часть сказанного мужчиной, но в горле встал ком, а в животе невесть откуда появилось волнение.
— Не говори так… Том хороший человек…
Граф Олаф активно закивал головой.
— Да-да, хороший, порядочный… а главное честный и добрый, да, Клаус?
— Ну уж получше некоторых…
У Клауса вдруг появилось нестерпимое желание уйти. Может даже убежать. Не так уж важно, как быстро, главное, чтобы граф Олаф больше ничего не говорил.
— Да когда я тебе последний раз делал что-то плохое? — спросил тот, усмехнувшись. — По сравнению с твоим опекуном я вообще святой, ведь не беру с людей денег за их смерть.
Клауса словно ледяной водой окатило. Он сам не так давно говорил это своим друзьям, и с того момента не произошло ничего, что заставило бы его поменять своё мнение. Граф Олаф действительно уже достаточно долгое время не делал ничего плохого Клаусу Бодлеру.
Однако это не было поводом ему доверять. Клаус закачал головой — он отказывался верить тому, что Том замешан в каких-то тёмных делах.
Мальчик в быстром темпе подошёл к своей парте и поднял рюкзак с учебниками. Он видел, прекрасно видел, как граф Олаф смотрит на него — без лукавства, притворства и злобы, с тихим сожалением — но отказывался верить.
Он покидал кабинет, провожаемый этим взглядом, и, вопреки ожиданиям, за всё это время граф Олаф не сказал ни слова больше.
Как бы мне ни хотелось сказать, что граф Олаф оклеветал хорошего, доброго и честного человека, я всё же вынуждена признать, что Томас Браун человеком порядочным отнюдь не являлся.
***
Клаус не знал покоя с того разговора. Прошёл уже месяц, а он всё не мог перестать думать об этом. Он всеми силами пытался себя убедить, что граф Олаф намеренно исказил факты и что Том вовсе не плохой человек. Однако, если вам когда-нибудь говорили что-то, что вы не должны были знать, то вы прекрасно понимаете, насколько трудно не думать о полученной информации. Выкинуть из головы её уже не удастся, но и делать с ней особо нечего.
К тому же, Граф Олаф не сказал — вернее, Клаус не захотел слушать — что именно делает Том.
«Ведь не беру с людей денег за их смерть, — выходит, Том каким-то образом убивает людей, — уже в который раз начал размышлять Клаус, едва покинув территорию школы. — Да не в жизнь не поверю, что Том убивает людей!»
Алана попрощалась с ним ещё у крыльца — в тот день она встречалась со мной, после чего у неё были ещё какие-то, неизвестные мне планы. Уилл же вообще в школе не появлялся, а значит, ждать его было бессмысленно. Сегодня Клаус возвращался домой один.
«Как-то сложно представить Тома, убивающим человека. Да я ведь и вижу его практически постоянно, за исключением некоторых выходных и тех часов, что я нахожусь в школе, — Клаус смотрел на сухой асфальт и на свои ноги, ступающие на него. — Но что, если граф Олаф выражался фигурально… да и сам по себе оборот «не беру с людей денег за смерть»… Том продаёт смерть? Звучит бредово. Ну же, ответ должен быть очевидным, я что-то упускаю…»
Клаус действительно кое-что упускал из вида. Сложить несколько фрагментов в одну логическую цепочку ему не позволяло не только предвзятое отношение к Тому, но и тот факт, что он кое-что не заметил. Не обратил внимания. Об этом мы уже говорили ранее, когда речь шла о стихотворениях Шарля Бодлера.
К сожалению, Клауса осенило слишком поздно.
— Вот чёрт… — вслух сказал он.
До дома оставалось всего-ничего. Клаус остановился и выпрямился, оторвав взгляд от асфальта. И увидел то, что никто не хочет видеть у своего дома: несколько полицейских машин.
Первой мыслью было бежать, бежать, как можно скорее и как можно дальше, однако Клаус остепенил себя. Во-первых, что бы там не случилось, он не был виноват и прекрасно это знал, а во-вторых все мысли о Томе, включая последнюю, были лишь домыслами. Полиция могла приехать, потому что кто-то что-то стащил из лавки. Верно ведь?
Клаус неуверенно продолжил путь. По мере приближения к дому ноги будто становились ватными, а руки и пальцы ног, кажется, превратились в лёд. Он подсознательно боялся полицию, потому что, хотя сейчас он был совершенно чист, в прошлом на его совести было несколько краж и по крайней мере два поджога, один из которых устроил он лично. И это если не вспоминать о «смерти графа Олафа в Городе Почитателей Ворон», к которой его приплели как соучастника.
Причины опасаться полицейских были, но Клаус решил, что если он развернётся и побежит, то может ухудшить своё положение. Но мысли о побеге были, и снова с этими мыслями был связан граф Олаф. Потому что если его вдруг будут искать, то в первую очередь проверят дом Блейков, значит, к Алане и Уиллу идти вообще не вариант. А вот с «мистером Лавкрафтом» Клауса Брауна-Бодлера связывало лишь то, что Клаус был его учеником, ничего более. К тому же, учителя обычно покидали школу в четвёртом часу, а то и позже — сейчас же едва перевалило за полвторого.
«Вот опять он — единственный спасательный круг, — подумал Клаус с раздражением и отчаянием. — Какого вообще чёрта…»
Но, пока Клаус терзался сомнениями, он уже приблизился к своему дому настолько, чтобы один из полицейских, стоявших у машины, заметил его и направился в его сторону.
Теперь-то бежать уж точно было бессмысленно.
— Клаус Браун? — спросил он.
— Да, я, — подтвердил мальчик, обнаружив, что в горле совсем пересохло, а язык едва его слушается.
— Вы задержаны по подозрению в распространении наркотических веществ. Вы имеете право хранить молчание.
Да, именно о наркотиках подумал Клаус ровно за секунду до того, как увидел полицейские машины.
— Я не совсем понимаю… — Клаус добровольно сел в машину, дверь которой открыл полицейский, но всё же подал голос.
— Мой тебе совет: не говори сейчас никому ничего, — каким-то понимающе-усталым тоном произнёс мужчина. — А приедешь в участок — требуй адвоката.
Клаус кивнул, хотя и без этих наставлений прекрасно представлял себе алгоритм действий. В данный момент он чувствовал сильное разочарование и вновь нарастающее безразличие, как тогда, после суда.
«Дежавю, — подумалось ему. — Тогда было то же самое. Теперь ведь тоже наверняка будет суд, только вот теперь судить будут меня. Я достаточно взрослый, чтобы на меня могли повесить это преступление — то есть вряд ли адвокат сумеет убедить суд, что я тут не причём — а если ещё вскроются события прошлого…»
Клаусу стало дурно от накативших эмоций. Он чувствовал себя преданным, он чувствовал отчаяние, он чувствовал вину за то, что не сообразил раньше.
«Отрава, — хлопнул себя по лбу мальчишка. — Более прозрачного намёка не придумать. Какой же я болван!»
На этом моменте я всегда говорю, что не согласна с Клаусом, по одной простой причине: все люди ошибаются. И нет ни одного человека, который бы знал абсолютно всё и предвидел каждый поворот своей жизни.
Дорогой редактор,
Вы наверняка шокированы размерами этой главы, и я прекрасно понимаю ваши чувства от осознания, насколько трудоёмкая работа вам предстоит. Считаю, лучшим решением будет разбить её на несколько частей — я отметила возможные места разделения, однако я полагаюсь на вас и полностью вам доверяю, так что вы вольны принять любое другое решение относительно дробления главы на части.
Следующую главу вы можете найти в уже давно пустующем скворечнике на дереве, которое растёт рядом с участком судьи Штраус. Кстати, если вам вдруг станет что-то известно о местоположении мистера Сникета, умоляю, сообщите мне об этом. Вы, конечно, в курсе о нашей взаимной неприязни, но так уж вышло, что мы с ним товарищи по несчастью. Обещаю, что наша встреча (если таковая состоится) обойдётся без насилия — как физического, так и психологического. Вы не поверите, но я очень надеюсь, что он всё ещё жив.
С уважением и благодарностью,
капитан Л. В. Синни