— Что же это за место? — ахнул Дезмонд, когда, спустившись по лестнице, они попали в странный коридор. Здесь им не нужны были фонари — причудливые украшения плит, из которых был сделан коридор, ярко светились, и благодаря этому свету парням не грозило упасть или покалечиться. Малик поманил парней за собой.
— В старых источниках, которые отцифровал Шон, а мы с Лео перевели, мы нашли одну очень интересную историю. До Катастрофы люди верили, что 21 декабря 2012 года наступит конец света по календарю одного из очень древних народов, но по какой-то причине ничего не произошло, — он по карте вел их куда-то по запутанному лабиринту коридоров. — Мы не придали бы этому внимания, если бы не одна странная история, которая перекликается с этим событиям. Среди данных, которые мы нашли, были аудиодневники одного мужчины, который рассказывал о днях, предшествующих этой дате. Он рассказывал что-то о каких-то Предтечах, о двух орденах каких-то, об окружающих людях и о своих чувствах. Если верить им, то конец света действительно должен был произойти.
— Но он не произошел, так? — Альтаир нахмурился, не понимая, куда клонит Малик. — Неужели ты сумел раскопать там причину?
— Не поверишь, но так и есть, — из первого же поворота раздался поразительно знакомый голос, заставив Альтаира подскочить, а Дезмонда схватиться за сердце, стоило парням его услышать. Вышедший к ним на встречу Шон с выключенным фонариком в руках засмеялся. — Видели бы вы свои лица, парни.
— Шон, ты мудак, — рявкнул Альтаир, придя в себя после его неожиданного появления. — Тебе сложно было нормально выйти и поздороваться, а не доводить нас до сердечного приступа?
— Не столетний пердун, переживешь, — Шон с улыбкой пожал плечами. — Пойдемте. Готов поклясться, что вы сейчас будете очень удивлены.
Возбужденный тем, что ему вот-вот предстоит увидеть, Малик чуть ли не рванул вперед. За ним, все еще посмеиваясь, шел Шон, а отошедший от испуга Дезмонд и злой Альтаир плелись позади. Вдруг, Дезмонд, вспомнив, что они не договорили, решился задать Шону вопрос.
— Так что же это за причина, по которой не было обещанного людям из прошлого конца света? — робко спросил он у друга.
— Если верить дневникам этого мужчины, то он должен был каким-то образом его предотвратить. Его история была очень запутана, и у нас до сих пор не получилось разобраться в ней до конца, — Шон так и не выключил фонарь, хоть и в дополнительном освещении не было необходимости. Он просто вел друзей по коридору туда, где их должны были ждать Эцио с Леонардо и Маликом. — Он рассказывал множество вещей, в которые лично мне верится с трудом. В его истории фигурировали древние ордена и политические деятели, и это, пожалуй, самое правдоподобная ее часть. А под тем, во что я не верю, я имею в виду его россказни о какой-то древней цивилизации давно исчезнувших богов. Богов, создавших людей и оставивших им в наследство свои технологии, названные артефактами Эдема. Для меня это сродни фантастике.
— И что же с ним случилось? — не удержавшись, полюбопытствовал Альтаир, вполуха слушая их разговор. — Удалось этому безумцу сделать что-нибудь?
— Судя по его последним записям, он предпринял попытку вернуть один из этих артефактов на его законное место в каком-то храме, — чуть закашлявшись от сыпавшейся из трещин в стене и словно витавшей в воздухе пыли, Шон продолжил свой рассказ. — Он и его товарищи опирались на легенду, оставленную после той расы. В том храме хранилось еще несколько подобных артефактов, которые, если их объединить, были способны на реакцию необыкновенной силы. Ее хватило бы, к примеру, защитить Землю от уничтожения изнутри и извне. Но если ее высвободить не для защиты планеты, то эта самая сила способна перекроить вселенную под желания тех, кто ее пробудил.
— Какой-то бред, — поморщившись, заметил Дезмонд, а Альтаир кивнул, соглашаясь с ним.
— Вот и мне это показалось какой-то детской сказкой, но, как бы то ни было, мы уже близки к тому, чтобы убедиться в ее правдивости или абсурдности, — Шон хмыкнул, но тут же поморщился, нарвавшись на новый вопрос от Дезмонда.
— Подожди, а почему это место никто не нашел? Здесь же кругом шахты! — казалось, что у Дезмонда открылось второе дыхание или как минимум прорезалось любопытство. — Наверняка бы кто-то обнаружил эту странную дверь, стену, не суть. И как вы сюда попали, ведь проход был перекрыт?
— Почти так же, как и вы, — равнодушно пожал плечами Шон. — Эцио со злости попинал эту дверь, а потом еще немного кулаками побил, но она опустилась сама. А насчет того, почему ее нашли не сразу, я тебе потом расскажу, если не забуду. Сейчас у нас есть дела поважнее, я и так слишком много рассказал за один раз, — больше Шон на попытки Дезмонда разговорить его не реагировал. Они прошли еще несколько перекрестков и поворотов, пока не дошли до конца и не остановились, восхищенные увиденным.
Коридор закончился невероятно большим круглым помещением, где большую часть пола занимала вода. Проверять, насколько там было глубоко, не хотелось никому из парней, и поэтому они аккуратно шли по каменной дорожке, возвышавшейся над водой и ведущей к противоположной стороне зала. Она в свою очередь заканчивалась широкой платформой. Стены зала излучали не меньше света, чем стены коридора, пожалуй, даже больше, отбрасывая мягкие синеватые лучи на несколько высоких статуй и каких-то странных гробниц. Рядом с ними обнаружились их друзья. Эцио сидел на грязном каменном полу в своей старой одежде, скучающим взглядом рассматривая окружающее его место, словно он все никак не мог к нему привыкнуть. Леонардо и Малик же не теряли времени даром, изучая все, что попадалось им под руку. Сейчас они пытались разобрать странные надписи на крышке одной из гробниц, но у них это получалось с трудом.
Дезмонд и Альтаир присоединились к скучающему Эцио, предоставив друзьям изучать находку в свое удовольствие. Они даже принялись играть в одну из нескольких игр по сети на проекции своих браслетов. Пока Малик и Леонардо продолжали попытки перевода, Шон забрался на другую гробницу и попытался захваченной кем-то из парней тряпкой стряхнуть с лица одной из статуй пыль, чтобы рассмотреть ее поближе. Ему удалось это с огромным трудом, но, когда он взмахнул тряпкой в последний раз, его удивлению не было предела. Лицо, которое теперь было видно ему во всех деталях, безумно напоминало человека, что был с ним в комнате.
— Парни, взгляните на это, — позвал Шон, слезая с гробницы и тут же присаживаясь на нее. Он словно не мог поверить в то, что предстало его взгляду. Заинтересованные Малик и Леонардо поспешили подойти к нему и, стоило им взглянуть статуе в лицо, как они разделили его первоначальные шок и удивление. Наконец, убедившись, что он видит то, что видит, Леонардо повернулся к играющим друзьям и позвал, сопровождая слова умоляющим взглядом.
— Эцио, можно тебя на пару минут?
— Тебя надо подсадить на эту гробницу? — с усмешкой на губах повернулся к нему Эцио.
— Нет, просто мне нужно кое-что проверить, а для этого мне необходима твоя помощь, — Леонардо умильно заглянул ему в глаза, и Эцио со вздохом свернул проекцию, поднялся и подошел к своему парню. Лео взял его за плечи и повернул спиной к статуе так, чтобы он стоял лицом к остальным парням.
— Одно лицо, — шокировано пробормотал Малик, пока остальные парни поднимались и подходили к ним.
— Да ну какой там, — Альтаир подошел поближе, недоверчиво всматриваясь в каменные черты лица статуи. — Гонишь ты, Малик, не может быть такого.
— А мне кажется, что они правы, — возразил ему Дезмонд сразу же, как у него получилось сопоставить лица друга и статуи. Он был очень удивлен, обнаружив это сходство, но зрение никак не могло его подвести. — Они действительно очень похожи.
Рассмотрев поближе статую и несколько раз сравнив ее с другом, Альтаир, словно нехотя, согласился. Пока он пытался выдвигать одну нелепую причину сходства друга с этой странной статуей за другой и обсуждать версии других, Шон из чистого интереса решил повнимательней присмотреться к остальным трем из четырех стоявших в зале статуй. И по мере того, как он оттирал их лица от пыли, забираясь ради этого на старые и готовые рассыпаться пылью гробницы, в его голове начинала формироваться какая-то странная и навязчивая мысль. Ему вдруг показалось, что сегодня они все вместе попали в это место неслучайно. Стерев с лица последней статуи пыль и грязь, Шон подавил судорожный вздох, заметив, что его догадка подтверждается, и спустился на пол с гробницы, затем отошел чуть подальше.
— Парни, смотрите, — позвал он, вытирая с рук пыль одним из нескольких платков, которые Шон всегда носил при себе, — мне кажется, Эцио не единственный здесь имеет какое-то внешнее сходство со статуей.
Следующие полчаса парни только и занимались тем, что отчищали оставшиеся статуи от пыли и выискивали в их высеченных каменных лицах схожие черты с кем-то из друзей. И, что самое интересное, они действительно их находили. Вскоре спинами к статуям поставили Альтаира, Эцио и Дезмонда, а Малик, Лео и Шон сфотографировали их на свои браслеты по нескольку раз, зачем — не объяснили. Видимо, все ради исследований во имя науки. Последняя статуя, однако же, осталась без похожего на нее парня, но друзья сошлись на том, что у нее много общего во внешности с их общим знакомым, с Коннором. В этот день он не поехал с ними, но Малик и Шон уже начали замышлять план, как бы позвать его в этот зал и убедиться в их умозаключениях. Пока они обсуждали это, Шон фотографировал все, что можно сфотографировать, а заскучавшие Альтаир, Эцио и Дезмонд снова начали играть по сети, наверху стремительно темнело.
Друзья ушли из этого места только тогда, когда уставшие Альтаир и Эцио взбунтовались и потребовали отправиться по домам, напомнив увлеченным изучением всего, что было в этой странной комнате, парням о том, что им завтра рано вставать на работу. Леонардо согласился почти сразу же, но сопротивляющегося Малика Альтаир едва ли не потащил на себе, настолько не хотел его однорукий парень остаться в комнате со статуями подольше. Но потом, поддавшись уговорам, он нехотя помог друзьям собрать немногие вещи, которые они взяли с собой, и отправился в коридоры, к выходу. Рядом с ним, восхищаясь находкой, шел Леонардо, Эцио был чуть позади, на всякий случай освещая дорогу. Альтаир вместе с Шоном и Дезмондом выходили из лабиринта коридоров на свежий воздух последними, и, прежде чем проследовать за друзьями, Майлз на миг остановился и бросил последний взгляд на лестницу. Ему почему-то казалось, что эта находка словно была чем-то из давно забытого прошлого, была чем-то важным и крайне необходимым. Но, услышав, как его торопят друзья, Дезмонд отбросил эти мысли, и это было очень легко — он никогда не доверял своим сиюминутным порывам. Вздохнув, он развернулся и поспешил догнать друзей. Шон, что его очень удивило, не стал язвить по поводу его задержки, а только чуть поджал губы и отвел взгляд.
***
И только через еще два месяца его жизни в Черте, в конце очередной рабочей недели, к Дезмонду пришло осознание: а ведь в понедельник 21 декабря — Ренессанс, всего лишь выходные отделяют его от одного из самых значимых праздников в жизни всего Государства вместе с Чертой. После удивления тому, как быстро прошло время, нахлынули воспоминания о том, как проходил этот праздник в его прежней жизни, когда рядом было всего два близких человека. Несмотря на то, что последние два года он мог дарить что-то Клэю, которого безумно любил, до их встречи Ренессанс был одним из самых противных ему праздников. Сгоревшая, как спичка, сожранная огнем болезни, мать Дезмонда первое время создавала в этот день иллюзию сказки и настоящего праздника, но после ее смерти это все пропало. Уильям предпочитал задерживаться на работе до победного конца даже в праздники, игнорируя возможность отдохнуть, и оставлял сына на нянек или соседей. А наутро он приносил Дезмонду какую-нибудь игрушку, купленную в последний момент, надеясь, что такая попытка загладить вину перед сыном (чувство которой, впрочем, его не особенно-то и терзало) сработает. Но он не расстраивался, когда узнавал, что его подарки оказывались спустя пять минут заброшенными в дальний угол, а маленький Дезмонд играет с вещами, оставшимися после матери. Он играл с чем угодно, кроме подарков отца, — с ее украшениями и книгами, рисовал в записных книжках, что его матушка обычно использовала для рецептов, а по ночам кутался в ее шали и палантины. Няни и репетиторы, которых нанимал Уильям, качали головами, полагая себя неспособными подарить ему то чувство собственной нужности кому-нибудь, в котором мальчик безумно нуждался.
Став подростком, Дезмонд сам начал искать того, кому будет нужен в каком угодно качестве. За отрезок в несколько лет от средней школы до колледжа он успел побыть членом множества подпольных клубов, вместе с такими же мальчишками, как и он, занимаясь неподобающими им вещами вроде чтения запрещенных книг и просмотра запрещенных фильмов. Он несколько раз порывался присоединиться ко всяким бандам, что лазили повсюду, частенько даже приворовывая, но что-то каждый раз останавливало Дезмонда. Разрываясь между улицей, школой и домом, в котором он чувствовал себя лишним, Дезмонд начинал ощущать себя все более жалким и ничтожным. Ко всему этому добавлялось то, что он уже тогда начал неосознанно интересоваться парнями, украдкой наблюдая за одноклассниками и одногрупниками в раздевалках школы и колледжа.
Все изменилось, когда в его жизни на втором году обучения в колледже появился Клэй.
Он, молодой и талантливый преподаватель математики, сразу же привлек внимание Дезмонда, попутно (и, судя по всему, случайно) влюбив его в себя. Сложно сказать, когда он сам ощутил что-то к своему студенту, но их первый Ренессанс они провели случайно. Встретив Дезмонда, шатающегося по городу с маленькой восковой свечкой (одна из традиций этого праздника — в 5:45 утра полагалось выходить на улицы с зажженными еще в полночь специальными свечками и петь гимны до тех пор, пока целая половина свечи не догорит), Клэй, удивив самого себя, пригласил его к себе. И завертелось. Они оба понимали, чем опасно для них разоблачение, и поэтому та
Ренессанская ночь, в которую они долго целовались и много пили, была единственной и (как они полагали до казни) последней, которую они провели наедине. Случайные встречи и поцелуи, записки, вложенные в тетради и учебники, редкие разговоры, все это составляло почти два года их жизни до тех пор, пока судьбе не было угодно положить этому конец.
Сейчас же, заканчивая работу в баре Лиса, Дезмонд чувствовал, как хорошее настроение катится ко всем чертям. Стоило только подумать о том, что он должен будет отмечать Ренессанс без Клэя, как настрой пропал, оставляя после себя грусть и боль от еще незажившей раны, оставшейся после смерти парня. Сам по себе Ренессанс — праздник возрождения после Катастрофы, истинной причины которой никто не знал, что почитался самым важным для любого жителя Государства. Ночь с 21 на 22 декабря символизировала перерождение Вселенной. Сейчас, в 611 году, многие воспоминания уже затерлись, но традицию, что завещали им Выжившие почти 500 лет назад, никто не позволял себе оспаривать. Люди искренне верили, что в шесть утра, когда обычно догорала черная половина свечи, мир перерождался. Новый Мир приносил с собой новую надежду, удачу и счастье, а Мертвый Мир с дымкой от свечей уносил с собой всю боль и плохие события прошлого года. Отчасти именно поэтому Дезмонд не слишком хотел праздновать с друзьями, боясь, что они будут снова пытаться вытягивать из его сердца боль. Он знал, что друзья наверняка захотят вытащить его куда-нибудь и отпраздновать, но в этот раз желание запереться в своей квартире с бутылкой, если не ящиком чего-нибудь алкогольного и просто смотреть кино, которое он скачал на свою проекцию с помощью Шона, было сильнее. Дезмонд протирал стаканы, продолжая размышлять подобным образом, пока его не окликнул начальник.
— Эй, Дезмонд, что с лицом? Расстраиваешься, что не можешь пятно оттереть? — Лис всегда усмехался, но это вовсе не означало, что он в хорошем расположении духа.
— Нет, все хорошо, — поспешил улыбнуться Дезмонд, зная, какое внимание уделяет Ла Вольпе лицам своих работников, и отставил чистый стакан. Чувствуя на себе пристальный взгляд, Дезмонд помолчал немного и решил все же ответить на немой вопрос начальника. — Я просто думал о том, как провести Ренессанс. Мне впервые хочется отпраздновать что-то в полном одиночестве…
— Мда, могу себе представить, — кинув в стакан с виски несколько кубиков льда, Лис понимающе хмыкнул. — Случись со мной такое, я бы тоже не каждый праздник рвался с друзьями праздновать, надо же хоть иногда страдать по ушедшим.
— Господи, да есть в этом городе хоть кто-то, кто не знает моего приговора и судьбы моего партнера? — справедливо возмутился Дезмонд, отставив новый стакан подальше от края стойки от греха подальше. Он поджал губы, силясь справиться со своими чувствами, и, когда ему это удалось, Дезмонд поднял тяжелый взгляд на начальника. — Я просто боюсь, что снова сорвусь в самый неподходящий момент, да и есть над чем подумать.
— Вполне естественное желание, — Лис спокойно пожал плечами и, минуту помолчав, вдруг кивнул Дезмонду на одну из бутылок виски на полке. — Возьми домой парочку, считай, премия в честь праздника. Но учти, крепкий. Крепче него только настоящая водка и спирт, что делали в России до Катастрофы. Сейчас такого уже нигде не найдешь. А сейчас можешь быть свободен. Все можете быть свободны, — громко обратился Лис к остальным работникам закрывшегося бара. — Жду всех во вторник в их смены, народ как раз ломанется продолжать праздник.
— Спасибо, — искренне поблагодарил его Дезмонд, когда Лис закончил свое объявление, с бутылками в руках. Он прекрасно знал, что обидит начальника своим отказом, да и грех говорить «Нет» тому, что прекрасно соответствовало его планам. — С новым счастьем тебя, Лис.
— К черту тебя, Майлз, — смеясь, отмахнулся Ла Вольпе. — Иди уже, а то у меня сейчас все эти праздничные прелести из ушей польются. С новым.
Довольные такой щедростью начальника, работники разошлись. Дезмонд, спрятав виски под одеждой, темными проулками шел к своему дому. Затем, выцепив взглядом среди множества вывесок одну, обозначавшую магазин, он решил заглянуть и купить еды и несколько специальных свечей, одна половина из которых была черной, а вторая белой, заранее. И, когда он вышел, то не стал торопиться домой. Его внимание привлек первый за всю зиму снег. Пушистые, аккуратные снежные хлопья падали с неба, оседая на вывесках, одежде, и исчезали раньше, чем достигали земли. Дезмонд вытащил руку из кармана и поднял ее повыше, холодные соприкосновения с холодными снежинками приятной прохладой оставались на коже. Он улыбнулся, как маленький мальчик, надеясь, что снега будет больше, и что он будет белый-белый, а не такой противный и ледяной, черной корочкой отгораживающий белые сугробы от людей, как в Столице. Дыхание, вырывавшееся изо рта, белыми облачками рассеивалось в воздухе, и Дезмонд, вопреки всем плохим мыслям улыбнулся еще шире. Но, уже начиная потихоньку мерзнуть, он решил поторопиться с возвращением домой, пусть и не особенно хотелось расставаться с красотой первого снега. Оглядевшись по сторонам и стряхнув с волос и плеч лишний снег, Дезмонд поспешил домой с плотным бумажным пакетом с виски и едой по мелочи в руках.
***
Наспех придуманный план он начал осуществлять ближе к вечеру в воскресенье, когда понял, что больше не может отгораживаться от не очень приятных мыслей и предчувствий. Перетащив из кухни в комнату приготовленную накануне еду, Дезмонд расставил тарелки по двум стульям и прикроватной тумбочке, на которой уже ютились бутылки с виски и стакан. Он предупредил Леонардо, который каждый год вместе с Эцио устраивал ренессанские посиделки у них дома, что не придет, и теперь был уверен, что в этот день его никто не потревожит. Наконец обустроившись, Дезмонд уселся на кровати и, набросив на колени одеяло, вызвал проекцию, попутно решая про себя, с какого фильма стоит начать.
Большую часть вечера Дезмонд провел именно так. Смотрел фильмы, попутно уничтожая то, на что потратил большую часть зарплаты месяца. Он даже успел в одиночку приговорить одну бутылку виски, и крепкий алкогольный напиток вывел из него все плохие и грустные мысли, терзавшие парня все это время. Да и само понятие времени стерлось из его сознания. Все воспринималось совсем по-другому, и это ему, черт возьми, нравилось! В какой-то момент Дезмонд даже пришел к мысли, что это самый лучший Ренессанс за всю его жизнь. Впечатление правда немного подпортил маленький ожог, появившийся на руке из-за его неаккуратного обращения со свечой. Ровно в 12 часов ночи Дезмонд зажег свечу, поставил ее на подоконник и, удовлетворенно улыбнувшись, еще раз сделал большой глоток из стакана с виски, чувствуя, как голова становится легкой (казалось бы, куда еще легче) от новой порции алкоголя. Он уселся на кровать и попытался дрожащими пальцами нащупать в полумраке маленькую кнопочку на браслете. Но, услышав неожиданный для него звонок в дверь, Дезмонд с удивлением протер глаза и поставил на край тумбочки стакан с виски и, чуть пошатываясь, поднялся на ноги.
Путь от постели до двери показался ему слишком длинным, хотя на деле он не потратил и двух минут, чтобы к ней подойти. Пьяно икнув, Дезмонд с трудом смог ровно приставить браслет к датчику, и, когда у него, наконец, получилось, он потянул за ручку двери. Гость, стоявший за ней, заставил Дезмонда почти что протрезветь от неожиданности. Шон, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял на пороге его квартиры. Весь какой-то плотно укутанный в свое непонятного цвета пальто, с несколько раз обернутым вокруг шеи серым шарфом, он напоминал нахохлившегося воробушка, попавшего под снегопад. Взъерошенный и заснеженный — растаявшие снежинки прозрачной влагой скатывались по его одежде и волосам, заставляя непослушные рыжие пряди блестеть в свете лампочки коридора — он стоял на пороге, а Дезмонд все никак не мог поверить, что это все правда. Они оба так и стояли несколько минут кряду, разглядывая друг друга, но, так и не решаясь встретиться взглядами, пока Шон, наконец, не поднял глаза и не предложил, немного неловко и даже смущенно:
— Не против, если я зайду… на ночь к тебе? — он поднял глаза на Дезмонда, и Майлз, словно завороженный, кивнул и отошел, пропуская рыжего друга внутрь. Ренессанс преподнес ему еще сюрприз.