Черта продолжала жить своей постоянной активной жизнью, больше похожей на жизнь вереницы муравьев в гигантском муравейнике. Этот муравейник жил по своим правилам и законам, почти не интересуясь тем, что происходит вокруг него, словно бы игнорируя весь остальной лес. А между тем в этом дремучем лесу Государства с быстротой шаровой молнии, залетевшей в форточку во время грозы, развивались события, которым предстояло стать началом цепочки, чей конец должен был привести к чему-то непоправимому.
Для знающих людей первым сигналом к действию стал арест и ссылка в Черту Вашингтона. Одно только упоминание об этом в новостях запустило механизм ночной жизни в Столице и Бигтаунах* остальных районов. Эти знающие люди под покровом ночи, будучи защищенными комендантским часом от остальных людей, черными тенями появлялись из ниоткуда, чтобы затем исчезнуть в пустых переулках или юркнуть в щель приоткрытой двери. Они готовились спровоцировать очень серьезную последовательность событий, условия для которой тщательно создавали десятилетиями. Потомки ордена, существовавшего сотни лет назад, еще до Катастрофы, продолжали их дело.
В одну из подобных ночей в Здании Совета Столицы царило оживление. На верхние этажи здания допускали только избранных, тех, кто состоял в Культе, и тех, кто мечтал в него войти. В зале для собраний, что находился на восьмом этаже (на этаж выше, чем зал, где судили Вашингтона) готовилась Церемония Инициации для претендентов на вступление в Культ. Их было пятеро — четыре мужчины и женщина. Они ждали у дверей назначенного времени, держась в некотором отдалении друг от друга. Будучи здесь по разным причинам, они не горели желанием знакомиться раньше времени. Кто знает, всех ли в этот раз допустят до Церемонии.
Как оказалось, допустили всех. Двери распахнулись, в проеме встали два человека, закутанные в черные плащи. На правом плече у обоих был вышит символ — красный крест в желтом кругу. Выждав несколько секунд, претенденты выстроились друг за другом и по очереди вошли в зал. Никого из них не остановили — стражи позволили пройти внутрь каждому из пятерки. Стоило женщине, что шла последней, сделать шаг за порог, как стражи закрыли дверь, отрезая претендентов от внешнего мира.
Свет в зале был выключен. На центральной трибуне, превращенной в подобие алтаря, плохо заметного в полумраке, горели большие свечи, еще несколько таких же свечей поставили на широких подоконниках. Света от этих свечей было мало, но ровно столько, сколько было нужно, чтобы пройти путь от двери трибуне-алтарю и при этом не покалечиться. Претенденты прошли по свободному от рядов кресел пространству к нескольким фигурам, столпившимся у алтаря. Человек, закутанный в плащ, как и все остальные присутствующие в комнате, поднял руки и поманил поближе претендентов.
Стоило им полукругом встать напротив алтаря, как он начал.
— Четверо братьев и сестра, сегодня мы приветствуем в вас новых детей Богини. Вы доказали нам, что Культ может доверить вам свои тайны, и Богине, что достойны тех знаний, которыми Она делится со своими детьми, — он развел руки в стороны, и пятеро его помощников взяли с алтаря пять деревянных шкатулок с резными крышками. Они подошли к каждому из претендентов со шкатулками в руках и открыли ее, а главный — Жрец, как его здесь называли, — все продолжал говорить. — Вы заслужили право войти в Культ Юноны и носить на своих руках ее символы. Поклянитесь перед ней своими жизнями и душами.
Позволив фигурам в плащах надеть на безымянные пальцы правых рук массивные серебряные перстни с красными камнями, претенденты прижали их к груди и произнесли заученные слова клятвы:
— Мы, новые дети Юноны, клянемся ей, нашей спасительнице и матери, в своей безоговорочной верности, и заступаем на службу к ее первенцам во славу Культа. Мы позволяем Юноне вложить в наши души и мысли свои приказы, мы просим и позволяем Отцу Понимания направлять нас…
В таком же духе претенденты продолжали приносить эту витиеватую и длинную клятву. Это заняло у них около пятнадцати минут. Никто не сбился и не запнулся, все пятеро в один голос произносили слова клятвы, которую они учили не один день. Когда же они все закончили, когда под высоким потолком зала отзвучали последние слова, Жрец снова простер к ним свои руки.
— Добро пожаловать в Культ, дети мои. Вы знаете наши законы. Никому не дозволено знать о ваших истинных жизнях, никто не должен даже догадываться о том, чем мы занимаемся, — он опустил одну руку, а другой указал на дверь. — Теперь идите. Завтра от своих наставников вы получите свои первые задания.
Повиновавшись, претенденты, ставшие полноправными членами Культа, покинули зал. Следом за ними вышли те, кто помогал Жрецу с проведением Инициации, и один из стражей, второй остался с Жрецом. Все они спустились на лифте на первый этаж здания, но, вместо того, чтобы выйти через главный вход, они, все, как один, свернули к черному ходу. Оказавшись на улице, сектанты разошлись кто куда. За одним из них нам предстоит понаблюдать, чтобы прояснить все происходящее.
Один из помощников Жреца, невысокий мужчина с дипломатом в руках, так же, как и остальные мужчины, скрывавший свое лицо под твидовой шляпой, не присоединился к своим товарищам, что свернули на одну из крупнейших улиц, чтобы затем сесть на ночной автобус, развозивший рабочих, отправляющихся на ночную смену, и припозднившихся работников офисов. Вместо этого он свернул в другую сторону, к железнодорожной станции, электрички с которой отправлялись в самые разные уголки Государства. Подойдя к кассе, он негромко назвал кассиру место назначения и, вместе с деньгами, протянул какую-то бумажку. Она произвела на кассира необходимое воздействие — билет в первый класс, который кассир отдал мужчине вместе с этой самой бумажкой стоил гораздо больших денег, чем те, что кассир получил в итоге. Услышав гудок состава, подъезжающего к нужной ему платформе, мужчина подошел к ее краю. Электричка медленно доползла до конца платформы и напоследок дернулась, остановившись уже окончательно. Мужчина посмотрел на номер вагона и, убедившись, что он не совпадает с номером того, который был необходим, повернул налево и пошел вперед, внимательно вчитываясь в таблички возле дверей и стараясь не сталкиваться с большим количеством остальных пассажиров, что шли к вагонам второго и третьего класса. Через три вагона он, наконец, отыскал нужный ему вагон и, показав проводнику билет, вошел внутрь. Вагон был пуст, что и следовало ожидать в такое время дня. Все, кто ездил на электричках первым классом на работу или просто возвращался из своих загородных домов, игнорируя возможность воспользоваться для этих целей машиной, обычно перемещались таким способом только днем. Ночные поездки полностью принадлежали людям, искавшим возможность решать какие-то дела без пристального внимания ищеек Государства, разбросанных повсюду.
Этот вагон первого класса принадлежал к тем, которые были выпущены достаточно давно, и скоро уже должны были отправиться на специальную стоянку, с которой потом бы его забрали в Черту. Но, несмотря на устаревший дизайн и немного скрипящую деревянную обивку стен, он почти ничем не отличался от тех вагонов, что выпускались в последние годы, вполне возможно, что он даже превосходил их по качеству. Здесь между скамейками, обитыми плотной синей тканью, стилизованной под кожу, были прибиты к полу прочные деревянные столы, накрытые белыми скатертями, на них стояли пепельницы, на случай, если пассажиры изволят закурить во время поездки, и зеленые лампы с бежевыми абажурами, отбрасывающие на столы мягкий, желтый свет. Можно сказать, что атмосфера в вагоне была очень даже уютной и спокойной, не нарушенной гомоном пассажиров, что не укрылось от глаз вошедшего в вагон чиновника. Мужчина бегло осмотрел вагон и прошел к своему месту, поставил на багажную полку, сделанную из того же дерева, что скамейки, свой дипломат, предварительно выложив из него на стол толстую книгу, ручку и пачку белой бумаги, снял плащ и шляпу, повесил их на крючок у окна. И только после этих манипуляций он позволил себе усесться на скамейку и придвинуться на свое место у окна. Бросив взгляд на висевшие на улице часы, он не без удовольствия отметил — до отправления электрички осталось около трех минут. Мужчина протянул руку за книгой и открыл ее на заложенной небольшой закладкой из белой плотной бумаги странице. Погрузившись в чтение, он потерял связь с реальностью.
Вернул его в реальность, в которой состав уже почти покинул станцию, проводник, подошедший спросить, не желает ли единственный пассажир в вагоне заказать выпить или перекусить. Подумав, он согласился и, пробежавшись глазами по содержанию меню, которое ему подал проводник, заказал стейк, сэндвич с говядиной и две чашки кофе. Удивившись этому странному заказу, проводник пожал плечами и отправился к выходу из вагона, чтобы принести из вагон-ресторана заказанную еду. Пассажир же продолжил читать, делая вид, будто бы он действительно собирается в одиночку расправиться со своим заказом.
Проводник с заказом вернулся через две остановки от Столицы, и пассажир, поблагодарив его, расплатился. Но есть, что снова удивило в нем проводника, он не спешил. Он лишь сделал несколько глотков из одной чашки кофе, игнорируя еще горячий стейк и аккуратный сэндвич. Убедившись, что странный пассажир больше ни в чем не нуждается, проводник удалился — электричка уже замедляла свой ход у третьей станции, и ему нужно было сделать вид, что он собирается открыть двери для несуществующих пассажиров, которые никогда не заходили в его вагон первого класса на этой станции в это время суток. Двери, однако, ему все же открыть пришлось — аккурат напротив того места, где замер его вагон у платформы, стоял хорошо одетый господин. Уже по одному покрою его пальто и дорогим лакированным ботинкам было видно, что, если он и ездит в электричках, то только первым классом. Казалось, бедняге-проводнику предстояло удивляться почти весь путь, поскольку он с крайне озадаченным выражением лица принял из рук господина его билет, просканировал его на подлинность специальным датчиком и пропустил его в вагон. Когда он, закрыв дверь в вагон, зашел внутрь, то с еще возросшим удивлением обнаружил только что вошедшего господина за одним столиком с пассажиром, заказавшим себе еды больше, чем он мог съесть. Проводник только хотел было подойти и спросить, не желают ли господа заказать что-либо, как новый пассажир обернулся и сделал ему знак не беспокоить их.
Повиновавшись, проводник оставил их и ушел в свою каморку в конце вагона.
— Угощайтесь, — не отвлекаясь от книги, пассажир, что сел в электричку первым, кивнул своему попутчику на кофе и еду. — Я по вашему лицу вижу, что за сегодня вам не довелось даже позавтракать.
— Это сущая правда, — закивал его спутник, крепкий и рослый мужчина, вешавший свое пальто и шляпу на крючок. Под его широкополой шляпой обнаружилась густая шапка темных волос, пряди на висках которых были заведены назад и собраны в небольшой хвост. Больше длинных волос в этом человеке внимание привлекал его покалеченный левый глаз, перечеркнутый полоской шрама. Несмотря на это, у всех, кто встречал этого мужчину хоть раз в своей жизни, возникало ощущение, что от него исходит невероятное количество энергии. — Я за весь день даже не присел, что уж там про еду говорить. Спасибо, что так предусмотрительно заказали еду, Никколо.
— Не стоит благодарности, Марио, — пожал плечами пассажир, которого его спутник назвал Никколо. — Когда закончите с едой, я выполню свое обязательство.
Эти слова, видимо, подстегнули Марио к действию. Пока он расправлялся с едой, которую заказал для него Никколо, последний, отложив книгу, что-то быстро писал на листах чистой бумаги. Несмотря на то, что электричка мчалась по рельсам с большой скоростью, отчего абажур лампы на их столе трясся, заставляя трястись свет на скатерти, рука Никколо не дрогнула ни разу. Бумага, исписанная его мелким убористом почерком представляла себе своего рода шедевр каллиграфии, особенно с учетом того, насколько редко в это время пользовались бумагой и ручкой. Он писал быстро и ровно, и, к тому моменту, как он закончил, Марио уже закончил уплетать за обе щеки еду. Он потянулся было к чашке с почти остывшим кофе, но Никколо остановил его.
— Нам надо успеть обсудить это, — твердо сказал он. Марио вздохнул и кивнул, показывая, что готов слушать. Никколо прислушался, чтобы понять, не идет ли сюда проводник, и, убедившись, что их уж точно никто не подслушает, вполголоса пересказал Марио события сегодняшнего дня.
— И ты думаешь, что это только начало? — с подозрением в голосе спросил Марио. — Ты и до этого часто оказывался среди тех, кто проводит эту церемонию, из-за чего ты так переживаешь?
— Мне не нравится, что они начали так активно действовать, когда Вашингтон оказался в Черте, — Никколо поджал губы. — Я видел несколько документов, которые они рассылали своим пешкам. И все они содержат в себе гораздо больше, чем просто упоминание некоего проекта с очень забавным названием «Пророки».
— Ты хочешь сказать, что эта легенда… что они и правда верят в возможность утверждения власти таким способом? — Марио выглядел так, словно бы его только что ударили по голове или ошпарили кипятком. — Никколо, это безумие чистой воды, ты это знаешь не хуже меня, и вместе с тем сейчас ты говоришь, что они собираются выполнить все необходимое?
— Не собираются, а уже выполняют, — Никколо поднял руку и принялся перечислять, загибая пальцы. — Десять лет назад Аль-Муалим отравился, в поисках его «убийц» министры расстреливают или вешают по сотне человек в день в каждом Бигтауне, на их фоне почти не заметны тысячи тех, кого они высылают в Черту. Шесть лет назад вяжут Лиса…
— Он сам попался на удочку того хмыря из Патруля, — пробасил Марио.
— Лис сделал это для меня, — поджал губы Никколо, силясь справиться с бешенством, вызванным словами Марио. — Как бы то ни было, ему удалось по моей просьбе оказаться в Черте и открыть там свою сеть наблюдателей, не теряя связи с теми, что остались в Государстве. Понимаешь, к чему я клоню?
— Не очень, — Марио пристально смотрел на своего собеседника, ожидая объяснений.
— Хорошо, тогда я продолжаю, — Никколо продолжал загибать пальцы. — В тот же год в Черту сослан твой племянник вместе с партнером. Пять лет назад мы узнаем про то, что среди высланных в Черту из Южного Креста числится младший Ла-Ахад, наш единственный Патрульный на тот момент, вербовкой которого мы должны были заняться со дня на день. Четыре года назад из Индейца к нам привозят труп Дэвенпорта с несколькими пулями в груди и спине, чтобы сообщить, что он единственный человек, проживший несколько часов после Черно-Красной бойни. Его убил полукровка, за которым Дэвенпорт смотрел едва ли не с его рождения по нашей просьбе, и за это парня тоже ссылают. Полгода назад расстреливают Качмарека, его партнера — сына нашего дезертира, Майлза, между прочим, — ссылают в Черту. Три недели назад в Черту сослан Вашингтон. Я уже молчу про еще нескольких, которые даже не подозревают, за что они оказались в Черте на самом деле. Слишком много событий в одной цепочке для простого совпадения.
— Ты что, все эти годы специально выслеживал именно их? — все услышанное заставило Марио нахмуриться. Он поставил локти на стол и переплел пальцы рук между собой. Увидев кивок Никколо, Марио тяжело вздохнул. — Вот черт. Значит, история должна повториться?
— Она повторится, — протянув руку к чашке, Никколо наклонил ее в сторону, чтобы убедиться, что кофе там больше не осталось. — Вопрос только в том, сколько времени уйдет в этот раз.
— Я бы на твоем месте беспокоился вовсе не о времени, а о том, как они собираются подтолкнуть этих парней к действию, — Марио оглянулся, чтобы еще раз убедиться, что они действительно одни в вагоне. — Ты можешь достать доказательства того, что Черта была создана не как место ссылки для преступников, предназначенное для их изоляции, а как огромный рычаг, с помощью которого они хотят надавить на парней?
— Я не уверен. Родриго не доверяет мне, — Никколо поджал губы.
— Тебе доверяет Чезаре, а этого вполне достаточно, — сжав его запястье в своей руке, прошипел Марио. — Он не такой тонкий политик, как его отец, даром, что претендует на пост Верховного, среди наших все знают, что на самом деле править будет Родриго, стоит только Чезаре начать полировать задницей трибуну Верховного. Воспользуйся этим и достань то, что нам необходимо, дальше мы обратим эту информацию против них.
— Это неоправданный риск, Марио, — прошипел в ответ Никколо. — Ты хоть осознаешь, что эти парни не помнят, что они делали в прошлых жизнях? Они вспоминают это только тогда, когда приходят в очередной раз разобраться с той кашей, которую заварили мы и они. В этот раз все зашло слишком далеко, и мы не в праве снова перетягивать одеяло на себя. Мы должны оставить их в покое как гарантию новой перезаписи в случае нашего поражения.
— Мы не сможем в одиночку разобраться с тем, что эти ублюдки сотворили со всем материком, — Марио предпринял последнюю попытку добиться от Никколо согласия. — Если бы могли, то уже справились бы. Сам факт рождения этих парней означает нашу неспособность хоть что-нибудь сделать. Настал тот момент, когда вмешались боги, нам остается только поднять против одной из них, что собрала под своей юбкой наших врагов, этих полукровок.
— Черт бы тебя побрал, — Никколо сжал ручку в своей руке так, что костяшки его пальцев побелели от напряжения. — Хорошо, я сделаю все, чтобы отыскать информацию, о которой ты меня просишь, но только при одном условии. Ты не будешь использовать ее сразу же, как получишь, а подождешь, пока не станет ясно, что это действительно необходимо. В том случае, если только я не окажусь в списках на расстрел или ссылку раньше.
— Смотри, не накаркай, — фыркнул Марио, снова потянувшись за своей чашкой кофе. Сделав несколько глотков, он отставил ее и принял из рук Никколо несколько листов бумаги, на которых он написал что-то, сложил их и убрал в тайный нагрудный карман.
Электричка продолжала свое движение. За время их разговора она несколько раз останавливалась, но в вагоне новых пассажиров не прибавилось. Проводник на них даже не выходил из своей комнатки, чтобы открыть дверь и проверить, есть ли желающие войти в вагон, и поэтому у Марио и Никколо были время и возможность говорить без лишних ушей. Поговорив же, они занялись своими делами. Марио откинулся на спинку скамейки и принялся разглядывать пролетающие за окном поля, небольшие города и станции, на которых эта электричка не останавливалась. Никколо снова с головой ушел в свою книгу. Изредка он все же отвлекался от нее, чтобы сделать пометки на бумаге. Теперь, проговорив несколько часов подряд, они молчали бы еще несколько, если бы электричка не начала резко тормозить. Оба мужчины выглянули в окно, пытаясь разглядеть, где они останавливаются.
За стеклом окна они увидели станцию, меньше всего напоминавшую те, что находились в городах. Скорее, на те, что находились в нескольких километрах от крупных поселений на краю какого-нибудь района. Электричка остановилась с неприятным скрипом колес. Остановка была явно незапланированной, но первое время проводник, как и до этого, не выходил из своей комнатки, чтобы узнать, что происходит. За окнами заметались тени, послышались голоса и громкие, торопливые шаги. Переглянувшись, Марио и Никколо, молча подскочили со своих мест. Пока Никколо рассовывал по своим нагрудным карманам исписанные листы бумаги, Марио уничтожал со стола все, что могло указать тем, кто остановил поезд, на них. Предосторожность явно не оказалась лишней — в двери вагона кто-то стал громко стучать. Проводник вышел, чтобы открыть дверь незваным гостям, оставив дверь в свою каморку приоткрытой. Он не обратил внимания на то, что один из пассажиров его вагона куда-то исчез, и что второй сидит подозрительно близко к его каморке, гораздо ближе, чем до этого. Марио успел затаиться в небольшой уборной раньше, чем вышел проводник, а Никколо ждал подходящего случая. Услышав, как щелкнула отодвинутая защелка на единственной двери, через которую можно было попасть в вагон с улицы, он тихими шагами прокрался в каморку проводника. На такие случаи у него всегда был только один план. Дождаться момента, когда проводник запустит Патрульных внутрь, и, выскочив из окна его каморки, скрыться с учетом расположения станции относительно населенного пункта.
— По приказу Верховного совета мы обязаны обыскать все поезда, идущие мимо этой станции, — услышал Никколо голос Патрульного, следом шаги. Проводник пропустил Патрульных в вагон и прошел за ними, отрезая своим телом их от собственной каморки, что было на руку для его пассажира.
Позволив проводнику объяснять Патрульным такое исчезновение обоих пассажиров, Никколо быстрыми и точными движениями отодвинул защелки на окне вбок и поднял его. Выглянув на улицу и убедившись, что высота платформы позволяет ему выбраться без необходимости прыгать, Никколо зажал под мышкой свой дипломат и выскочил наружу. Ему очень повезло — занятые осмотром их вагона Патрульные не услышали стука его каблуков о бетонную платформу, на перроне не было больше ни единой души. Никто из проверявших состав Патрульных не вышел из вагона за то время, что Никколо находился на перроне.
Бегло оглядевшись, Никколо разочарованно вздохнул. Станция была действительно очень маленькой, даже самых небольших городков в непосредственной близости не могло быть и в помине. Но, увидев в отдалении крытую стоянку для межгородских такси, Никколо обрадовался. Крадучись, он ушел с перрона и направился на стоянку. Внося плату за поездку в кассе, он снова воспользовался той же бумажкой, что и на вокзале в Столице. Это снова помогло ему заполучить нормальную машину из всех имеющихся на стоянке и самого трезвого водителя. Через несколько минут он уже ехал в такси в сторону Столицы, искренне надеясь, что Марио выпутается из этой заварушки и в этот раз.
И Марио действительно смог выйти сухим из воды. Он прижался к двери в уборную, напряженно вслушиваясь в то, что происходило за ней. Заикающийся от страха и удивления проводник пытался объяснить Патрульным, куда исчезли его пассажиры. Голоса было не слишком хорошо слышно, но Марио смог разобрать отдельные слова. Проводник что-то там блеял, пока его не перебил громкий, звучный голос, произносивший слова так уверенно и четко, что их, скорее всего, было слышно даже в соседнем вагоне.
— Я тебе еще раз повторяю, не могли два мужика просто так взять и испариться! Если ты сейчас же не скажешь мне, куда они пошли на самом деле, я велю арестовать тебя за пособничество беглым преступникам, которых ты пытаешься прикрыть!
Марио выдохнул. Этот голос был ему хорошо знаком, а значит, он сможет обернуть ситуацию в свою пользу. Напустив на себя самый миролюбивый вид из всех, что были ему доступны, Марио, действуя нарочито громко и заметно, отпер дверь и вышел из уборной. Повернувшись в сторону Патрульных и проводника, он очень талантливо притворился удивленным таким совпадением.
— Марио? — а вот капитан патруля не смог совладать со своими эмоциями. Слух не подвел Марио. Это оказался тот самый человек, которого он знал не первый десяток лет — высокий, широкоплечий, темноволосый, с густыми усами. — Черт возьми, что ты забыл в этом чертовом поезде?
— Ничего особенного, домой еду, — расхохотался Марио, протягивая ему руку для рукопожатия. Спустя пару секунд вся подозрительность его собеседника словно испарилась, он расхохотался в ответ и пожал руку Марио, который продолжал заговаривать ему и остальным патрульным зубы. — Да, вот уж не ожидал, Бартоломео, увидеть тебя здесь, сто лет ведь не встречались! И вам привет, парни.
Патрульные, наслышанные о заслугах Марио перед Государством, узнали его и, расслабившись, заулыбались. Марио и Бартоломео уже было разговорились, но протяжный гудок паровоза прервал их — электричка вот-вот должна была продолжить путь. Пока Патрульные выходили из вагона, их капитан чуть задержался и пристально посмотрел на Марио. В ответ Марио кивнул, отвечая на его немой вопрос. Бартоломео горько усмехнулся в свои густые усы и, попрощавшись, тоже вышел из вагона, захлопнул за собой дверь, которая автоматически закрылась. Электричка тронулась и медленно поползла вперед.
Марио не сразу вспомнил про проводника, который все время, что длился разговор, словно пытался просочиться сквозь закрывшуюся дверь в уборную. Несчастный икнул от ужаса и страха, и Марио, обернувшись и увидев его бледное и покрытое алыми пятнами лицо, расхохотался, напугав проводника еще больше. Насмеявшись вдоволь, он послал несчастного проводника, который явно еще не пришел в себя, о чем свидетельствовали его подгибающиеся ноги, в вагон-ресторан за еще одним стейком и бутылкой виски.
***
Марио вышел из вагона и, вздохнув, выпрямился во весь свой могучий рост. Поезд добрался до Бигтауна Дракона достаточно быстро. Было раннее утро, но темное небо с последними жемчужинами звезд еще не спешило светлеть и переливаться рассветными красками. На улице постепенно начинало теплеть. В воздухе пахло чем-то не имеющим названия, но вместе с тем предвещающим весну. В отличие от Столицы и еще половины районов Материка, в Драконе весна наступала гораздо раньше. Да и зимой снега там выпадало не настолько много, чтобы потом он таял по нескольку месяцев. Теплее только в Индейце.
Прогулочным шагом Марио дошел до стоянки межгородских такси и парковки для личного транспорта провожающих. Он едва успел предупредить брата о своем приезде, но тот уже явно все спланировал. Иначе встречу с управляющим брата, Рэниро, он объяснить не мог. Рэниро, высокий и стройный, пусть и не такой крепкий, как Марио, мужчина, стоял рядом с небольшим серым внедорожником.
— Добрый день, сэр, — спокойно улыбнулся Рэниро, увидев Марио. — Вы довольны вашей поездкой?
— Можно сказать, что доволен, — усмехнулся в ответ Марио, усаживаясь в машину. — Отвези меня домой, Рэниро.
— Как скажете, сэр, — Рэниро завел машину и выехал с парковки.
Дорога из одного конца Бигтауна Дракона в другой заняла у них около двух часов. Марио разглядывал аккуратные улочки с каменными и кирпичными домами, коричневые крыши которых светились от золотых солнечных лучей, отражая в небо все полученное тепло. Дракон был родиной ученых, творцов, военных и торговцев, здесь умели создавать, продавать и сражаться за то, что имели. Марио испытывал какую-то странную тяжесть в груди, она становилась все больше с каждым участком дороги, который преодолевал внедорожник на пути к дому, где он вырос. Прошло уже пять лет с того момента, как его семья отреклась от одного из своих, и Марио, за все это время появившийся дома едва ли пару раз, искренне боялся того, что он мог там увидеть. Невестка и племянники исправно писали ему письма и отправляли фотографии, изредка даже брат приказывал Рэниро приписать к письму жены несколько сухих и скупых на подробности строчек. Однако, это ровным счетом ничего не могло рассказать Марио о том, что происходило с Джованни на самом деле. Ему было искренне стыдно ехать домой с подобными новостями, но Марио понимал, что если не скажет он, Джованни узнает от других и возненавидит его сильнее. В какой-то момент Марио понял, что слишком расслабился и позволил своим эмоциям выйти наружу — увидев, как часто Рэниро смотрит на него проницательным взглядом своих карих глаз, он поспешил вернуть своему лицу как можно более безучастное выражение, чем заслужил со стороны управляющего добродушную ухмылку.
Они приехали к дому семьи Аудиторе — трехэтажному кирпичному зданию с низкой крышей, большим и уютным садом и уголком, где выращивали домашние овощи, — как раз тогда, когда небо уже окончательно посветлело. Чистое, без единого облака, небо казалось образцом спокойствия и безмятежности, слегка успокоив взволнованного и напряженного Марио. Рэниро остановил машину у дверей гаража. Пока Маурицио, юноша на побегушках, ставил ее в гараж, Рэниро отпирал калитку, а Марио переминался с ноги на ногу за его спиной. Следуя за управляющим, Марио прошел в дом, озираясь по сторонам так, словно бы он здесь не рос. В доме не спала только прислуга и Мария, жена Джованни, понял Марио, взглянув на часы, — было шесть с половиной часов утра.
Племянники все еще спали.
— Мессер Джованни в последнее время встает рано и проводит утро у себя в кабинете, — не оборачиваясь, ответил на немой вопрос Марио Рэниро. — Думаю, вам стоит отправиться к нему сейчас, если вы хотите поговорить без свидетелей.
Марио кивнул, одновременно благодаря и отпуская Рэниро и дальше заниматься своими делами. Управляющий свернул куда-то в сторону одной из двух гостиных, а Марио быстрыми и чересчур уверенными для взволнованного человека вроде него шагами поднялся на второй этаж по деревянной и скрипучей лестнице. Он оказался у кабинета брата очень быстро — стоило только повернуть за угол, как взгляд к себе приковывала массивная деревянная дверь. Марио подошел к ней и прислушался — ничто не выдавало присутствия за дверью живого человека, и, если бы не слова управляющего, который за последние пять лет узнал о своем хозяине больше, чем его собственный брат, Марио бы даже и не подумал открыть дверь. Вместо этого он отбросил сомнения и, дважды постучав, повернул ручку и зашел, закрыл за собой дверь.
В кабинете царил полумрак. Массивные шторы из зеленого бархата были задвинуты и пропускали только узенькую полоску яркого солнечного света, что неровным пламенем оплывающей свечи трепыхалась на деревянном полу. Они изредка шевелились от ветерка, влетавшего с улицы через открытое окно, но движение это было едва заметным, настолько тяжелыми были эти шторы. Вместо солнца источником света служила лампа с синей подставкой и узким бежевым абажуром. Она была слишком маленькой для того, чтобы осветить всю эту большую и темную комнату, поэтому Марио привыкал к этому мрачному полумраку гораздо дольше, чем следовало бы. Однако, голос, прозвучавший откуда-то сбоку, не позволил ему и дальше вертеть головой по сторонам.
— Прости, что не вышел тебя встретить, — обернувшись на этот словно со сна осипший голос, Марио разглядел на стоящем у стены узком диване лежащий силуэт. — Я обычно работаю, но сегодня я не слишком хорошо себя чувствую.
— Джованни, — выдохнул Марио, не зная, что еще на это сказать. Затем, собравшись, он рассказал брату все, что должен был. — Сегодня ночью я встречался с Никколо. Он подтвердил абсолютно все, что мы слышали на протяжении последнего года, все, до последней самой безумной догадки подтвердил. Тамплиеры вступили в борьбу за наследие Предтеч.
Марио увидел, как поднялся с дивана Джованни, позабыв про свою мнимую немощь, причиной которой до этого момента он называл странные болезни и пожирающую его тоску. Джованни подошел к брату и, положив обе руки ему на плечи, заглянул в его глаза, требуя правдивого ответа.
— В этот раз ошибки быть не может? — он замер, словно испугавшись того, что может услышать.
Вместо ответа Марио лишь кивнул.