Капитан вышла из каюты Миранды не в лучшем расположении духа. Пока она размышляла о состоявшемся разговоре, ноги сами несли её в отсек главной батареи.

Гаррус вполне ожидаемо был на месте – находясь на человеческом корабле, он старался поменьше мозолить глаза экипажу и совершал вылазки в основном на камбуз за едой да иногда спускался на инженерную палубу. Всё остальное время он безвылазно работал, склонившись над консолью «Таникса». Его рвению можно было только позавидовать.

— Занят? — поинтересовалась Шепард, уже примерно зная, что услышит в ответ.

Турианец кивнул подбородком на рабочую консоль.

— Калибровка в самом разгаре. Дай мне пару минут закончить, и я весь в твоём распоряжении.

Она мысленно хмыкнула, пропуская через себя его слова. Даже странно, до чего откровенные фразы они себе позволяли по отношению друг к другу в последнее время, не вкладывая в них никакого такого подтекста. После событий на Омеге их отношения определённо проскочили сразу несколько стадий дружбы.

Когда Шепард уже привычно устроилась на ящике, с которого в последнее время велись их беседы, и, уперев носок в пол, отстранённо задёргала ногой, Гаррус кинул на неё мимолётный взгляд.

— Кто тебя так накрутил? — спросил он. Скрывать от него что-либо было невозможно, да она уже и не пыталась. Скорее, в очередной раз пришла за советом, не отдавая себе в этом сознательный отчёт.

— Миранда, — призналась она со вздохом. — Я пытаюсь донести до неё, что она лучше, чем думает о себе, но ей проще считать, что она генетически запрограммирована быть такой, и личный выбор тут ни при чём. Когда речь заходит о ней, каждый раз всё упирается в её отца.

— Не дави на неё, Шепард. — Гаррус сосредоточенно изучал данные на контрольной панели. — Не всем хватает способности принять себя такими, как есть. Во всяком случае, не сразу. Просто дай ей время проявить себя и поддержи в нужный момент, как ты это умеешь.

— И как я это умею? — заинтересовалась капитан.

Гаррус поднял голову от консоли и уставился в стену, словно обдумывая слова.

— В совершенстве, — негромко ответил он, сорвав у неё быструю смущённую улыбку, и вернулся к работе.

Он верил в неё настолько, что это иногда обескураживало. Шепард, пожалуй, даже не могла припомнить, когда кто-то в последний раз так хорошо понимал её – там, внутри, под самой кожей, в опасной уязвимости. В минуты слабости и одиночества она стыдилась, что так жаждала опоры, чувства дружеского локтя и безграничного доверия – но вот она их получила, и теперь ей стало настолько легче, что даже нет необходимости говорить об этом вслух. Она могла зайти к Гаррусу в любой момент и просто помолчать, наблюдая за его работой – с ним было комфортно даже в полной тишине, а её присутствие никогда его не стесняло. Более того, в первый же её приход турианец однозначно дал понять, что оно более чем желательно: на ящике, который впоследствии так полюбился ей, было свежей краской выведено «М35». Впервые в жизни Шепард была невероятно близка к тому, чтобы обнять своё импровизированное сиденье из пластали. По веселью в глазах Гарруса было ясно, что он сделал это с особым умыслом – она столько раз восседала на бортике корпуса «Мако» во время их разговоров на первой «Нормандии», что её капитанский зад отполировал место соприкосновения до зеркального блеска.

Тали, маленькая прохвостка, что же такое она про них знала?

— Тали тебе так и не ответила? — между прочим спросил Гаррус, демонстрируя чудеса телепатии. То ли у Шепард на лице было написано всё, что она думает, то ли их мысли текли в одном ключе… И это завораживало так, что даже пугало.

— Нет. Похоже, у неё действительно много дел. А я-то хотела ей сообщить, что вспомнила нашу первую встречу.

— Вот как? — он даже удивился. — Стало быть, твоя память возвращается?

— Не сказала бы, — покачала она головой. — Там помню, тут не помню. Но раз уж мне так повезло восстановить воспоминания, связанные с тобой, в памяти потихоньку начал всплывать тот день, когда мы познакомились – благо это было сразу после Иден Прайма. Представь себе моё удивление, когда оказалось, что и Тали я впервые встретила тогда же.

Лицо Гарруса накрыло мечтательное выражение.

— Чёрт, тот ещё был денёк, — протянул он с ностальгией. — Если б я раньше знал, как всё в итоге обернётся, встречал бы тебя в то утро с красной ковровой дорожкой.

— О нет, дружище, — капитан прыснула со смеху. — Боюсь, что если бы ты знал, как тебя потреплет по милости нашего расследования, ты бы сел на первый же рейс до Палавена и сразу по прибытию записался бы в монастырь.

Гаррус смерил её несколько недоумевающим взглядом.

— У турианцев нет монастырей, если ты имеешь в виду место, где живут… э-э-э… религиозные аскеты, так это называется?

— Монахи.

— Да, вот эти самые. И нет, я бы ни за что на свете не отказался бы от наших злоключений. В конце концов, кто бы тебя тогда так стильно прикрывал и так громко ругался, что ему опять нужно чинить «Мако» после твоих поездочек? То-то же.

— Без тебя бы я не справилась, — признала она откровенно.

— Справилась. Конечно, не так стильно, но всё же, — ухмыльнулся он.

С помощью больших и указательных пальцев капитан изобразила, как целится в него из невидимой снайперки.

— Гаррус Вакариан – на стиле! — продекламировала она. — Звучит как слоган для рекламной кампании.

— Запатентуй и начни выпускать статуэтки, — не остался в долгу будущая звезда рекламы. — Будешь внукам потом показывать, с моим автографом.

Их разговоры теперь часто сворачивали в беспредметный трёп, чем Шепард наслаждалась без зазрения совести. Это всегда поднимало ей настроение. Гаррус, похоже, тоже не возражал быть её единственными свободными ушами на корабле, в противном случае он не стал бы тратить столько времени на пустую болтовню с ней. По крайней мере, она на это очень надеялась.

И именно поэтому так медлила, прежде чем спросить о том, что действительно её интересовало:

— А вы с Тали связывались после того, как…

Она до сих пор не могла нормально произносить эти слова – «я умерла». Да и кто бы смог?

— Нет. — Гаррус освободил её от необходимости вымучивать из себя окончание вопроса. — Зачем?

— Гм… Например, узнать, всё ли с ней в порядке? Поддержать?

— Шепард, единственное, что нас с ней связывало – это ты. Когда я узнал, что с тобой случилось, у меня не было нужных слов поддержки даже для себя самого, не говоря уже о ком-то другом. Мы все были не в порядке.

Хотя вся ситуация в целом вращалась вокруг её преждевременной кончины и положительных эмоций, в общем-то, не вызывала, слышать это было настолько же трогательно, насколько грустно.

— Мне казалось, что она тебе нравится. — Она будто бросала пробный камушек в его огород, наблюдая за его реакцией.

Гаррус ответил далеко не сразу, зависнув над своей консолью.

— Мы слишком разные, — наконец сказал он.

— Потому что она кварианка? — с сомнением уточнила капитан. Она никогда не могла упрекнуть Гарруса в предвзятом отношении к другим расам, в отличие от представителей её же вида, так что вопрос приобретал неожиданную остроту.

— Нет, дело совсем не в этом. Хотя и в этом тоже. Мы изначально не слишком удачно начали общение, да и она была не совсем то, что я… Давай мы лучше не будем это обсуждать, — внезапно сказал он, плотно поджимая жвалы к лицу. — Это было уже давно, и вспоминать об этом не хочется.

Ещё ни разу между ними не повисало темы, которую они бы не могли обговорить. Видя непонимание, застывшее на лице Шепард, Гаррус смягчился.

— Я был наивным, — пояснил он. — Неправильно расставлял приоритеты, позволял себе судить о том, что меня не касалось, говорил что думал, не заботясь о том, как к этому относятся другие. В какой-то момент я допустил мысль о том, что она мне симпатична, но к тому времени я уже успел наговорить лишнего о ней и её народе и не считал нужным извиняться за это. А потом, после битвы за Цитадель, стало уже не до того, и наши пути разошлись насовсем. Вот и всё. Тут просто не о чем говорить.

— А если бы у тебя был шанс всё исправить? — Она не должна была спрашивать, понимая, что ступает на очень личную территорию Гарруса, но вряд ли могла сдержать себя, пока он позволял ей это.

Турианец помотал головой.

— Если будет возможность принести ей извинения лично, я обязательно сделаю это. Но всё остальное уже в прошлом. Мы все слишком изменились, Шепард.

«Кроме меня, — с тоской подумала она. — Я просто потеряла два с половиной года своей жизни».

Шрамы на щеках снова начало жечь, и она осторожно провела по ним пальцами. Доктор Чаквас постоянно говорила, что для полного восстановления организма ей нужно спокойствие и позитивное мышление, а с этим в последнее время как-то не задалось. Немного плохих мыслей – и лицо капитана очень явственно начинало потрескивать. Какой уж тут позитив.

— Ты не сводишь шрамы, потому что они привлекают человеческих мужчин? — Гаррус изящно сменил тему, заметив её движение.

— Нет, — усмехнулась она, потирая щёку. — Для этого нужно специальное медицинское оборудование Альянса, а у нас сейчас нет средств для его приобретения, и в клиники мне вход заказан.

— Я-то думал, «Цербер» не жалеет ресурсов на наши нужды.

— Не жалеет. Но перед нами стоят задачи поглобальнее, чем облагораживание моего скромного фасада. — Она помолчала, что-то прикидывая. — Может, займусь этим позже, когда всё закончится.

— На мой взгляд турианца, не разбирающегося в людях, твой скромный фасад эти шрамы не портят, — заметил он, окинув её лицо долгим изучающим взглядом.

— О? — Шепард с иронией вскинула брови. — Вот спасибо. Теперь у нас одинаковые шансы на привлечение кроганов.

— Да я не… — запротестовал Гаррус, но консоль требовательно запищала, привлекая его внимание. — Что за… Нет, нет, какого чёрта! Это неправильные значения! Проклятье. Прости, Шепард, потом поговорим, у меня сбой в калибровке.

Капитан спрыгнула с ящика и сладко потянулась.

— Ладно, работай, не буду тебя отвлекать, — сказала она, наблюдая, как руки Гарруса лихорадочно порхают над панелью. — Пойду на обход.

В последнее время Шепард возобновила привычку устраивать ежевечерние обходы корабля, перебрасываясь парой слов с каждым членом экипажа. Делала она это не столько для проверки своих владений и подчинённых, сколько для успокоения мятежных мыслей перед сном. Ей засыпалось легче, когда она знала, что всё в порядке. Келли Чамберс, как корабельный психолог, считала, что потребность в излишнем контроле вызвана растущей тревожностью Шепард. Шепард считала, что ей плевать с высокой колокольни на мнение Келли по этому поводу, и продолжала обходить «Нормандию», как делала это ранее.

— Сколько мы завтра пробудем на Цитадели? — вопрос Гарруса догнал её у самых дверей отсека.

— Думаю, весь день. А что?

— Мне нужно будет отлучиться на пару часов. С твоего позволения, конечно, — его голос был предельно сосредоточен, но в нём слышалось какое-то беспокойство.

Может, ей просто показалось. Но любопытство никогда не давало ей жить спокойно.

— Куда? — спросила она.

— У меня встреча кое с кем, — Гаррус явно не желал вдаваться в подробности.

— Свидание? — снова не удержалась от ехидства Шепард и тут же мысленно упрекнула себя. Вот какое ей, спрашивается, дело до того, чем её друг занимается в свободное от работы время? Это не касалось её чуть больше, чем никак.

— Нет, — отрезал он, даже не обернувшись, хотя его спина напряглась. Выдержав паузу, он нехотя добавил: — Не совсем. И всё-таки нет.

— Хорошо, — женщина пожала плечами, решив не углубляться в личные материи. Сегодня она выудила из него и так слишком много откровений. Если захочет, расскажет сам. — Встретим Касуми Гото, и сразу после этого можешь быть свободен.

— Спасибо, — ответил он несколько более нетерпеливо, чем собирался, но слово повисло в воздухе, споткнувшись о пневматический шелест двери.

На несколько долгих секунд турианец замер над консолью, глядя куда-то сквозь экран. Внимательному наблюдателю, если бы таковой нашёлся, в этот момент могло бы показаться, что он прошипел сквозь зубы «идиот». Потом Гаррус с силой выдохнул, протёр уставшие глаза и вновь вернулся к расчётам.

***

Касуми Гото кажется изящной, как цветок камелии, и смертоносной, как острая катана. Шепард невольно усмехается тому, какие тематические метафоры приходят ей в голову, но эта девушка – просто настоящее воплощение культуры японских ниндзя, и воспринимать её в отрыве от образа никак не получается.

Касуми умеет произвести впечатление – каждый её жест, от оригинального появления до полного растворения в воздухе, аккуратен и точно рассчитан, ничего лишнего. Единственное, что выдает её затаённые эмоции – это руки, сжимающиеся в кулаки, и голос, становящийся ниже, когда она говорит о человеке, который украл нейронный имплант её друга с крайне опасными для существования Альянса сведениями.

— Если это то, что обещал тебе «Цербер», тогда я за это берусь, — уверенно говорит Шепард. В последнее время ей, чёрт возьми, нравится воздавать по заслугам плохим парням, не терзаясь мыслями о том, насколько это законно для благочестивого офицера Альянса. И не столь важно, чьё это недоброе влияние – «Цербера» или одного сорвиголового турианца.

На лице Касуми расцветает острая улыбка, и её глаза загадочно вспыхивают сиреневым цветом оптических имплантов.

— Это будет весело, обещаю. И если нам повезёт, то тебе даже не придётся доставать своё оружие.

Японка взмахивает рукой, сообщая, что встретится с капитаном уже на корабле, и удаляется восвояси по техническим мосткам уровня.

— Занятно. — Гаррус провожает её долгим взглядом.

Шепард молчит, но комментариев от него больше не следует. После вчерашнего разговора они обменялись всего лишь приветствием и парой ничего не значащих фраз. На первый взгляд создаётся впечатление, будто ничего особенного и не произошло, однако между ними острым ребром торчит какая-то недосказанность, и жвалы на лице Гарруса время от времени нервно подёргиваются помимо его воли. Турианец кажется ушедшим в себя, его мысли явно чем-то омрачены.

— Я тебе ещё нужен? — спрашивает он и, пока капитан борется с первичным порывом ответить «всегда», уточняет: — Я имею в виду, здесь?

Она знает, что стоит ей сказать одно только слово, и Гаррус останется рядом, отменив все свои планы. Но найти оправдание такому иррациональному желанию она не может.

— Нет, можешь идти, — её голос звучит ровно, почти как обычно. — Мне тоже нужно заняться делами.

Он сухо кивает и уходит, даже не обернувшись. Шепард решает, что смотреть ему вслед слишком легкомысленно, тем более для неё, и решительно направляется в другую сторону, раздражённо дёрнув головой. Сегодня на Цитадели её действительно ждёт много дел. И что она так прицепилась к странному поведению Гарруса и его не-совсем-свиданию? Это совершенно точно не то, о чём ей следует думать сейчас. Но беспокойные мысли продолжают роиться в голове.

Андерсон обнимает её так крепко, как никогда до этого.

— Ходило много странных слухов про твоё возвращение, — говорит он, по-отечески придерживая её за плечи. — Я решил ничему не верить и просто ждать, когда ты появишься.

За два прошедших года у него появилась парадная форма советника, которая немного болтается на нём, как после резкого сброса веса, несколько новых седых прядей на висках и уставший вид. Представление интересов человечества в Совете даётся ему непросто, но её бывший командир никогда не отказывается от ответственности, лежащей на его широких плечах.

Известие о том, что Шепард частично лишилась памяти и вынужденно сотрудничает с «Цербером», его совсем не радует. Он считает, что Призрак может манипулировать ею и лгать о своих целях.

— Никаких «может», Андерсон, — со вздохом отвечает капитан. — Это единственное, чем он занимается. И если бы я считала иначе, то не стояла бы сейчас перед вами.

Они принимают совместное решение, что встречу с Советом по поводу её возвращения лучше отложить до поры до времени – пока Шепард не может положиться на свою память, в высшую политику ей лучше не соваться. Вряд ли главный орган управления пространством Цитадели сможет принять во внимание её аргументы, узнав, что она не может ручаться даже за свою личность, не говоря уже о доказательствах нападения Коллекционеров на человеческие колонии.

— Предоставь это мне. Я разберусь, — обещает Андерсон, и она знает, что если он говорит так, то верить ему можно безоговорочно. — И если спросят, почему ты не пожелала присутствовать на собрании лично, как-нибудь отбрешусь.

Он многозначительно улыбается ей, и женщина не может сдержать ответной улыбки – ей прекрасно известно, насколько убедительным может быть её бывший командир на любом посту, который он занимает. 

Несмотря на то, что наставник сердечно рад видеть свою протеже, он отказывается сообщить ей местонахождение Кайдена – сейчас тот находится на засекреченной операции Альянса, и Шепард не полагается знать детали до тех пор, пока она продолжает работать на «Цербер». Всё, что Андерсон может для неё сделать – это официально восстановить капитана в звании Спектра и вернуть все связанные с этим полномочия.

Хоть это и очередной неприятный укол в адрес Шепард, ей нужно убедиться, что Дэвид в порядке, невзирая на его принципиальную позицию.

— Не так я представлял закат своих лет, — признаётся он, нахмурившись. — Иногда возникает такое ощущение, что я просто бьюсь головой об стену. Знать правду о «Властелине» жестоко. Сродни кошмару. Я даже не могу винить других за то, что они не хотят верить в это. Но я знаю, как важно то, за что мы боролись, поэтому просто продолжаю пытаться. Сражаюсь за правое дело, так сказать.

— Так бросьте Удину миловаться с Советом, присоединяйтесь к моей команде! — отчаянно предлагает она, понимая, что просит невозможного. — Давайте остановим Коллекционеров вместе!

— Я слишком стар, чтобы мотаться по галактике, Элис. — Андерсон чуть ли не единственный, кто изредка называет её по имени. — Может, я много жалуюсь, но моя работа здесь важна. А передовую оставляю за тобой – знаю, что ты справишься с любой задачей.

Капитан не может держать на него обиду за отказ, хотя чувство сожаления неприятно саднит в груди. Поэтому всё, что ей остаётся – это предоставить ему возможность выполнять свою работу, на которую она сама же его и подписала два года назад. И об этом она тоже, кстати, не помнит.

— Что бы ни случилось, я рад твоему возвращению, — говорит Андерсон. — Мне очень не хватало тебя. И если будешь проездом на Цитадели – забегай иногда проведать старика.

— Вы же знаете, что вам не нужно просить об этом.

— Сделай одолжение, будь осторожна, — произносит он на прощание. — «Церберу» нельзя доверять.

— Я знаю, — с досадой отвечает она. — Вы тоже берегите себя.

Список дел потихоньку уменьшается, пока Шепард обходит магазины. Она приобретает корабельные запчасти, название которых не может даже выговорить, по просьбе инженеров Кена и Габи; не моргнув глазом, выкладывает поистине бешеные суммы за последние модификации оружия и брони для всей команды; заказывает доставку нормальных продуктов на камбуз для Руперта, потому что экипаж жалуется на сомнительные вкусовые качества еды из сухпайков; и напоследок, поддавшись неожиданному порыву, покупает рыбок для того шикарного аквариума в своей каюте – раз «Цербер» установил его там, не пустовать же ему теперь? Поколебавшись, в придачу она берёт ещё и обыкновенного земного хомяка, который по неизвестным причинам гордо именуется космическим.

Её каюты на других кораблях всегда больше напоминали каморку – что по размеру, что по обстановке. Но вторую «Нормандию» проектировали специально для миссии Шепард, и на капитанскую каюту не пожалели ни места, ни дизайнерских решений. Как всякий военный человек, капитан имеет по минимуму личных вещей, которые можно использовать для разнообразия интерьера. И прежде, до своей смерти, она оставила бы обстановку нетронутой, понимая, что рано или поздно корабль придётся покинуть, а значит, нет смысла привязываться к материальному. Но теперь, в новой жизни, она уже не относится к вещам так прагматично – ей хочется немного уюта, того пресловутого чувства дома, когда тебе есть куда и ради чего возвращаться. Даже если её пребывание на этой «Нормандии» не затянется надолго, Шепард желает обставить каюту по своему усмотрению и прощает себе эту маленькую сиюминутную слабость.

Распорядившись о доставке покупок на корабль, она решает немного прогуляться перед возвращением. В противоположность Омеге Цитадель кажется мирной и безмятежной, хотя жизнь здесь кипит ничуть не меньше, да и уровень преступности уступает разве что в тяжести криминальных деяний. Представители всех рас цивилизованно вышагивают по широким улицам, и вскоре Шепард ловит себя на том, что пристально вглядывается в каждого встречного турианца, а те, в свою очередь, недобро косятся на человеческую женщину, что так бесстыже и с любопытством их разглядывает.

У большинства турианцев панцирь имеет тёмный окрас всех оттенков серого и коричневого, а глаза в основном янтарного цвета. Они не выглядят отталкивающе, но никто из них не производит впечатления чего-то близкого к человеческому виду. Хотя вернее будет сказать, что никто из них и отдалённо не похож на Гарруса и не выглядит настолько… сроднившимся с её визуальным восприятием. Возможно, раньше она не отдавала себе отчёт в том, что её друг выглядит в достаточной степени выделяющимся по меркам собственной расы и довольно неплохо – по меркам людей. Или же, если совсем начистоту, по её личным.

Раньше… Раз уж затрагивать эту тему, она очень многое не делала раньше. Не умирала, не сотрудничала с террористическими организациями, не боролась с ночными кошмарами и дрожащими конечностями, не покупала хомяков, а ещё не рассматривала турианцев на предмет привлекательности.

Когда Шепард замечает, что её мысли вновь сворачивают на проторённую дорожку, она только неловко дёргает плечом. Почему-то сегодня ей никак не удаётся выбросить из головы размышления о Гаррусе. Где и чем бы он сейчас ни занимался, она от души надеется, что ему там икается.

С балкона открывается изумительный вид на сектора-лепестки. Облокотившись на укреплённое стекло, капитан пытается представить, какой была Цитадель после нападения «Властелина» – лежащие в руинах здания, дымящиеся обломки, огонь, толпы бегущих в панике жителей, крики и стоны раненых, кровь всех цветов на мостовых… Картины разрушения, которые так небрежно пишет война, никогда не меняются. Перед её внутренним взором появляется странный образ, как под вспышки выстрелов она неудержимо несётся вниз, к кольцу Президиума, по внешней стене здания – вопреки всем законам местной гравитации. Рапорты Альянса о событиях того дня строго засекречены, и Шепард не может получить к ним доступ, но если верить отчётам «Цербера», что-то подобное действительно имело место в той битве.

Слова Андерсона тревожат самые тёмные глубины её души: жителям Цитадели было объявлено, что за нападение ответственны геты. Совет придерживается этой версии официально и даже неофициально. Шепард не может определиться, являются они сборищем скудоумных идиотов или кучкой осторожных параноиков, потому что во всей долбаной вселенной правду знают только те трое, кто участвовал в высадке на Илос – она, Гаррус и Рекс. Остальные никогда не видели протеанского Стража и не разговаривали с ним. В этой ситуации кажется совершенно неутешительным то, что в её предупреждения о надвигающейся угрозе вторжения Жнецов беспрекословно поверили лишь Андерсон и «Цербер», а сама она утратила память и даже не может подтвердить собственные слова – только лишь опираться на свидетельство Гарруса и не самые достоверные отчёты террористической организации. Какое изощрённое издевательство – каждый день пытаться догнать призрак самой себя, всё ещё более реальный, чем вся её нынешняя жизнь…

В висках начинает нарастать тягучая головная боль – как и каждый раз, стоит ей лишь допустить неприятные мысли о себе и потерянных воспоминаниях. Сколько времени она провела в своей каюте, зажмурившись и стиснув голову руками, сколько раз она позорно бежала из неё, чтобы занять себя хоть чем-нибудь – чем угодно! – и не поддаться желанию расковырять свои шрамы голыми пальцами, чтобы посмотреть, скрываются под ними плоть и кости или металл и кибернетика. По крайней мере, последнее бы всё объяснило.

Она морщится и прикладывает лоб к холодному стеклу.

«Всё просто, дурочка, — твердит в её голове противный голосок. — Мечешься как прокажённая в поисках правды, но не видишь дальше своего носа. Неужели ты до сих пор не поняла? Ты такая неудачница, потому что ты – только оболочка, тень, всего лишь бледная копия самой себя. Все, кто был тебе дорог, оставили тебя, потому что ты полное ничтожество. Они-то знают, какой была настоящая Шепард. Сколько можно продолжать обманывать себя и других?»

Сердце в груди схватывает ледяными пальцами; пол проваливается под её ногами, стекло растворяется, и её выносит в открытый космос, где она задыхается, бесконечно долго и мучительно, пока рвёт себе горло в тщетных попытках вздохнуть…

— Шепард? Тебе плохо?

Она вздрагивает, когда знакомый голос возвращает её из безумного видения. Пол и стены материализуются там, где им положено быть, и она всё ещё стоит на том же месте у балкона, где задержалась полюбоваться видом. Рядом с ней стоит и встревоженно смотрит на неё Гаррус. Его рука предупредительно протянута к ней, как если бы он собирался схватить её за плечо.

— Что? — переспрашивает женщина хрипло, потому что горло неожиданно пересохло.

Как он оказался здесь?

— Ты выглядишь так, будто сейчас упадёшь, — говорит он, не сводя с неё обеспокоенного взгляда. — Что случилось?

— Голова болит, — отвечает она полуправду. — Но уже меньше.

Не говорить же ему, что она только что увидела фантом самой ужасной минуты в своей жизни наяву.

— Тебе срочно нужно показаться доктору Чаквас. Я вызову аэрокар до корабля. — Он почти уже бросается к терминалу такси, но онемевшие пальцы обхватывают его руку чуть пониже локтя.

— Стой, подожди, — просит она слабо, пока барабанная дробь боли выстукивает в её висках затейливые мотивы. — Подожди… Мне просто надо немного подышать, и всё будет в порядке.

— Шепард, ты же не…

— Гаррус, пожалуйста. — Капитан на секунду прикрывает глаза, и в её голосе почти звучит мольба. — Не надо никуда ехать, мне сейчас полегчает. Просто… побудь рядом, ладно?

Он недобро скрещивает руки на груди, но молчит, всем своим видом изображая, что в любой момент схватит её поперёк пояса и потащит за медицинской помощью, если сочтёт это необходимым, не обращая внимания на все её возражения. Затем встаёт рядом с ней, опираясь на поручень, и смотрит на лепестки Цитадели, как Шепард за несколько минут до этого.

— И как часто у тебя болит голова?

— Почти каждый день, — признаётся женщина, мельком облизнув сухие губы. — Гаррус, не стоит…

— Когда ты собиралась сказать об этом? — перебивает её турианец, всё так же безучастно глядя на шикарную панораму.

Шепард не находит в себе сил ответить – она просто снова прислоняется лбом к стеклу. Гладкая поверхность приятно охлаждает разгорячённую голову.

— Ты думаешь, я не вижу, как у тебя дрожат руки? — продолжает он, и в субгармониках слышна вибрирующая досада. — Не слышу, как ты по ночам крадёшься на камбуз, варишь себе кофе и сидишь там до утра? Думаешь, не замечаю, что ты вся издёрганная и вот-вот рванёшь, как неисправный генератор?

Когда она наконец поднимает голову, в её взгляде нет ничего от той сильной и уверенной Шепард, к которой все так привыкли – сейчас она кажется уставшей, беззащитной под гнётом навалившегося на неё бремени. В её зелёных глазах плещется чистая, незамутнённая боль.

— Если я хоть чем-то могу помочь тебе… Что угодно, Шепард, – скажи. Я сделаю это, — обещает Гаррус. Сейчас он и правда готов сделать всё на свете, пойти на любое сумасбродство, только бы она перестала так на него смотреть. Потому что это означает, что он, как и многие другие, совсем забыл, что их капитан – не только прирождённый лидер, который никогда не колеблется в принятых решениях и за которым можно спуститься хоть в геенну огненную. Иногда она – просто человек.

Шепард неловко пожимает плечами и наконец отводит этот невыносимо тяжёлый взгляд, понуро роняя его вниз.

— Я знаю, — говорит она тихо. Видно, что слова ей даются тяжело. — Знаю. Просто ты не можешь помочь мне с… вот этим.

Женщина обречённо показывает на свою голову.

— Все проблемы начинаются здесь, Гаррус. У меня такое ощущение, что мир надо мной смеётся. Как будто все знают обо мне какую-то гадкую правду, а я ношусь с выпученными глазами и пытаюсь понять, что же они такое скрывают. Мне говорят, где я была и что я сделала, но не говорят, почему. Мне говорят, куда идти и что делать, но не сообщают, зачем. Я устала от того, что не понимаю своей роли во всём происходящем, устала от того, что у меня нет выбора. Я просто закрыла глаза, когда протеанский маяк захватил меня в поле излучения, а открыла уже в лаборатории «Цербера». И вдруг оказалось, что между этими двумя событиями прошла чуть ли не целая жизнь, а я уже успела спасти галактику, умереть, воскреснуть, лишиться памяти, всех друзей и стать предательницей Альянса, причём ничто из этого не было моим сознательным выбором. Или хотя бы тем, о чём я помню. И каждый день я просто надеюсь, что всё ещё не сошла с ума. Пока что. Хотя не знаю, может, уже немного и тронулась…

— Любой другой на твоём месте давно бы тронулся, — говорит он совершенно серьёзно, без тени язвительности. — Даже не представляю, как надо переломить себя, чтобы принять всё это дерьмо как должное. Я бы не смог. Но зато я уверен, что это по силам только тебе.

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь. — Губы Шепард невольно трогает улыбка, пусть и грустная. Боль в голове постепенно затухает на протяжении их диалога, как будто вытекает из неё, пока она делится сокровенным.

— Только потому, что знаю, на что ты способна. Так что придётся поверить мне на слово.

Она снова смотрит на него, и теперь в её взгляде тёплая признательность.

— Сейчас ты единственный, кому я доверяю больше, чем себе. Пусть я больше ничего не вспомню – по крайней мере, я помню тебя. И ты здесь. — Она не решается добавить «со мной», хотя уверена, что Гаррус и так знает то, чего она не произносит вслух. — Мне этого достаточно.

У турианцев необычные глаза – большие цветные радужки с крапинками и едва заметно вытянутые по вертикали зрачки. В обрамлении тёмных кожистых век их взгляд кажется цепким, похожим на два маленьких гвоздика, впивающихся в собеседника. Когда-то Шепард чувствовала себя не вполне уютно под пристальным вниманием этих глаз. Но сейчас она не знает, как могла обходиться без них раньше. Что бы она ни делала, у неё больше не получается нащупать ускользающую точку шаткого душевного равновесия, если эти глаза не попадутся навстречу её собственным хотя бы раз за день.

Гаррус почему-то склоняется к ней, и теперь их лица разделяет только ничтожная пара десятков сантиметров.

— Тогда ничего больше от меня скрывай. Договорились? — спрашивает он, и это звучит совсем не как предложение.

— Договорились, — усмехается капитан в ответ и проходит мимо, легко мазнув пальцами по его плечу. — Пойдём, прогуляемся немного.

Турианец, чуть помедлив, равняется с ней за пару широких шагов и привычно занимает место по правую руку от неё. Они неспешно проходят мимо освещённых витрин магазинов. В воздухе витают соблазнительные запахи еды из местных уличных забегаловок и оживлённый гомон посетителей, так же праздно шатающихся по обе стороны пешеходного проспекта.

— Как голова?

— Прошла, — кратко отвечает она, не поворачиваясь к нему, но чувствуя на себе его испытующий взгляд. — Всё нормально, правда.

И это не ложь – к ней возвращается нормальный цвет лица, боль уже не стискивает её виски и перед глазами не бегают странные цветные пятна.

— Я никому не говорила, где нахожусь. Как ты нашёл меня? — интересуется Шепард.

— Задействовал старые служебные связи в СБЦ. — От её внимания не ускользает то, что он слегка замешкался. — Провёл поиск по твоей сигнатуре. После нападения гетов почти на всех основных уровнях Цитадели поставили ДНК-рамки, а ты очень удачно обновила свои данные на таможенном посту с утра, так что это было несложно.

— Надо же. Умно, — подмечает она. И ехидно добавляет: — И стильно.

Гаррус с подозрением косится на неё, но не отвечает, хотя капитан может поклясться, что его мандибулы скептически двигаются в беззвучном «Ха!».

Вопрос срывается с её губ прежде, чем она успевает прикусить себе язык:

— Как прошло твоё свидание?

Ну вот опять. Почему ей так неймётся? Зачем она снова поднимает эту тему?

— Это было не свидание, Шепард, — тем не менее терпеливо отвечает Гаррус. — Я просто встречался с бывшей коллегой.

— С бывшей коллегой. Просто встречался. Не совсем свидание, — повторяет она задумчиво. — Угу, я так и поняла.

Она вдруг широко улыбается, удивляясь тому, как её обуревают странные противоположные чувства, и своей реакции на них. Вот приспичило же ей это выяснить? Больше всех нужно, что ли? Словно наваждение какое-то…

— Прости. — Шепард решительно трясёт головой и поворачивается к нему. — Я не хотела лезть не в своё дело. Почему бы нам не…

— Я встречался с ней, чтобы попросить об одолжении. Насчёт поисков Сидониса, — перебивает её Гаррус, крепко поджимая жвалы к помрачневшему лицу. — Она согласилась помочь по старой дружбе.

Боже… Вот вечно с ней так. Она же видела, что он не хочет говорить, как что-то гложет его, но нет, надо ей было шутить про это несчастное свидание!

— Думаешь, он может быть здесь? — наконец спрашивает она, подавившись растерянным извинением, сожалением и любопытством по очереди.

— Даже если нет, то рано или поздно он может появиться тут, — его голос звучит напряжённо, и шагает он чуть более размашисто, чем обычно. Шепард едва поспевает за его ходом. — Цитадель – крупнейший межгалактический центр, здесь можно достать и подделать что угодно. Притом половина трафика всех нелегальных товаров приходит сюда с Омеги, и Сидонис прекрасно знает об этом. Не сомневаюсь, что он воспользуется возможностями местных барыг. И я подумал, что привлечь ресурсы СБЦ для отслеживания не помешает.

— Но почему ты сразу мне не сказал? — Она отстаёт уже прилично, не в силах угнаться за нервно шагающим турианцем. — Я бы попросила Андерсона помочь или сделала бы запрос на розыск от имени Спектра…

Он останавливается так резко, что капитан едва не врезается в его спину.

— Я просто… Не знаю. Чёрт, это не… Ты ведь – да варрен меня раздери!

Она слабо разбирается в выражениях турианских лиц, но смеет надеяться, что в достаточной мере научилась различать эмоции одного отдельного турианца, и сейчас ей кажется, что Гаррус выглядит отчаявшимся. Он делает пару шагов назад, встряхивает головой и морщится как от боли, а затем отворачивается, поднимает руки в воздух и роняет их. Всё это неясное экспрессивное выступление посреди оживлённой улицы заставляет Шепард переступить с одной ноги на другую.

— Гаррус? — озадаченно окликает она его.

— Давай-ка отойдём в сторонку. — Он машет в сторону большой извилистой клумбы с кустарником, под сенью которого притаились скамейки и небольшой фонтан.

Когда капитан усаживается на скамью и с недоумением смотрит на друга, Гаррус несколько раз порывисто проходит мимо неё туда-сюда, очевидно, обдумывая дальнейшие слова. Наконец он останавливается и смотрит прямо на неё, крепко сжимая челюсти.

— Я боялся, — резюмирует он неохотно. — Боялся, что ты снова не дашь мне сделать то, что нужно. Ты не дала мне застрелить доктора Салеона, потому что не хотела, чтобы это повлияло на меня. На мою способность принимать решения без эмоций и нести за них полную ответственность. И не могу сказать, что я тебе за это благодарен, потому что ты всё равно застрелила его – сама. Понимаю, возможно, ты хотела для меня только лучшего. Но сейчас не тот случай, Шепард.

Он говорит отрывисто, зло, и она даже не собирается перебивать его, ошарашенно теребя пальцы.

— Уже слишком поздно, — с нажимом произносит Гаррус. — Я уже запятнан кровью тех, кого убивал с наслаждением. Эта скверна – та ещё дрянь, но она давно стала частью меня. Да я, наверное, держался только благодаря ей – просыпаясь каждый день, я просто знал, что должен убить какую-нибудь мразь, чтобы прожить его не зря. Именно поэтому я забрался в самую грязную помойку во всей галактике, поэтому я ждал возможности избавлять мир от тех, кто этого заслуживает. Это то, что со мной сделала всего лишь одна смерть. Не Салеона – забудь про этого неудачника. Твоя смерть, Шепард.

Она сидит ни жива ни мертва, с ужасом осознавая, как её уход из жизни искорёжил судьбу по меньшей мере одного её близкого друга. Отношения подобны бильярду – один шар способен передать кинетический импульс другим, заставить их поменять своё положение и разлететься во все стороны. И Шепард чувствует себя увесистой восьмёрочкой, которая не столько расталкивает шары, сколько ломает стол.

— Мне понадобилось ещё десять очень важных жизней, чтобы узнать, что ты, вероятно, была права насчёт меня. Я больше не могу мыслить здраво и принимать взвешенные решения, потому что знаю, как приятно выпустить пулю и услышать, с каким звуком она проходит сквозь мозг какого-нибудь неудачника. Это гораздо проще, чем искать оправдания для сохранения его никчёмной жизни. Из-за этого я их и потерял.

— Что ты хочешь сделать с Сидонисом, когда найдёшь его? — Она хочет знать это не из праздного любопытства, хотя очевидный ответ уже напрашивается сам собой.

— У вас говорят: око за око. Жизнь за жизнь. — Скрещенные руки Гарруса крепче сжимают плечи. — А он должен мне десять. Отвечая на твой вопрос: от Сидониса я хочу только одного – чтобы он перестал существовать. За то, что он сделал, он заслужил смерти.

Впервые Шепард так ясно и так близко видит его тёмную сторону. Она понятия не имеет, что ей сделать, чтобы не было так страшно слышать эту отрешённость в его голосе.

— Его смерть уже ничего не изменит, — мягко возражает она. — Тебе не обязательно убивать его, чтобы добиться справедливости.

— Я знаю, что ты не одобряешь подобные методы, Шепард, но здесь дело касается только меня. Это я нажму на спусковой крючок, и это мне иметь дело с последствиями. Не волнуйся, я сделаю всё быстро и чисто.

— Но это не вернёт твоих людей и не принесёт тебе никакого облегчения. Месть – это вовсе не искупление, Гаррус. Неужели ты не видишь иного решения? — упорно пытается она воззвать к его здравому смыслу. И, что греха таить, к той рациональной морали, которую сама же стремится поддерживать в нём.

— Нет. Меня не интересуют все прочие варианты, которые подразумевают, что Сидонис останется жив. Сейчас мне нужна только его смерть. Не ради какого-то мифического искупления или прощения, это всё чушь полнейшая. Мне никогда не искупить своей вины перед моими ребятами. И я никогда не прощу себя за ошибку, которая стоила стольких жизней.

Никогда прежде она не замечала в нём этой ярости, граничащей с безумием. Привычному ей Гаррусу не свойственна кровожадность, которая сейчас исходит от него неясной аурой. Женщине хочется схватить его за грудки и как следует встряхнуть, только чтобы это отталкивающее ощущение пропало.

«Мы все слишком изменились, Шепард».

— Это звучит не похоже на тебя, Гаррус, — она сокрушённо качает головой. — Ты же совсем не такой…

— Не пытайся спасти мою душу. — Гаррус совершает неуловимое движение жвалами и снова поджимает их – непримиримо, отгораживаясь от неё бронёй своих намерений. — Не знаю, что такое хорошее во мне ты разглядела тогда, но тебе больше не нужно беспокоиться об этом – его давно уже нет.

Турианец медленно, будто бы разбито, приземляется перед ней на одно колено, от чего их лица оказываются на одном уровне, и произносит спокойным голосом, от которого все её инстинкты вопят «алярм»:

— А теперь, Шепард, глядя мне в глаза, ответь – попытаешься ли ты остановить меня?

Она вцепляется в скамейку до хруста побелевших пальцев. Ей хочется отшатнуться и вжаться в спинку, но это уже слишком. Гаррус, такой незнакомый и пугающий, хочет знать, поставит ли она свои принципы дороже его. Он не угрожает, не обрисовывает перспективы и точно не ждёт, что она будет выяснять у него ответ на вопрос «Или что?». Её друг, такой, каким она знала его когда-то, никогда бы не поставил её перед выбором, который она не может сделать.

И тут она понимает, что за чувство не оставляет её в покое на протяжении всего их разговора. С ней говорит не Гаррус.

Она глубоко вдыхает, прежде чем дать ответ.

— Нам с тобой предстоит важная миссия… Архангел. Ты нужен мне в команде, так что до тех пор, пока твои личные стремления не мешают нашему общему делу, я не стану удерживать тебя от твоей кровной мести. Но у меня есть условие. — Шепард подаётся вперёд и аккуратно касается заживающих шрамов на его лице. Турианец вздрагивает. — После того, как это закончится, ты вернёшь мне моего Гарруса. Потому что он очень нужен лично мне. Ты меня понял?

Он смаргивает пару раз, и она с замиранием сердца улавливает, как из голубых глаз улетучивается поглотившая его тьма, уступая место растерянности.

— Шепард…

— Ты понял меня? — спрашивает она с расстановкой, не отнимая ладонь от его лица. Гаррус даже не пытается избежать её прикосновения.

— Да, — отвечает он после долгой паузы.

Шепард наконец убирает руку и вскакивает со скамейки. В голове слегка шумит. Она испытывает острую потребность пройтись, чем дальше от этого места тёмных откровений, тем лучше.

Некоторое время она идёт в полном молчании, не слыша тихого побрякивания турианской брони за спиной и подавляя в себе желание оглянуться. Когда улица выводит её к небольшому памятнику в честь Инцидента у Ретранслятора 314*, она только выразительно чертыхается про себя. Иронию судьбы, ведущей её сегодня исключительно кривыми дорожками, капитан оценивает по достоинству.

Шепард обречённо оборачивается и чуть не втыкается носом в знакомые доспехи. Гаррус поспешно отступает назад. На сей раз выглядит он слегка сконфуженно.

— Что? — примирительно спрашивает она. На сегодняшний день она уже сыта по горло выяснением отношений.

Турианец мнётся, так знакомо мотнув головой в нерешительности. Этот жест служит лакмусовой бумажкой того, что он снова является собой, её старым добрым товарищем.

— Что бы ты обо мне ни думала, я обещал, что пойду за тобой до конца, — говорит он. — Вернее, обещаю это сейчас, потому что сначала пообещал себе и не вслух. Ты никогда не подводила меня, и единственное, чем я могу оправдать твоё доверие – это больше не давать тебе поводов разочаровываться во мне.

Шепард чуть наклоняется к нему, отзеркаливая его недавний жест, и лукаво глядит на него снизу вверх.

— Тогда ничего больше от меня не скрывай, — произносит она, улыбнувшись самым краешком губ. — Договорились?

— Договорились, — вынужденно усмехается Гаррус, так же, как и она до этого.

В очередной раз он удивляется власти, которую имеет над его суждениями эта маленькая и хрупкая человеческая женщина. Быть может, свою способность мыслить здраво он действительно давно утратил. Но её решениям он подчинится слепо, с пугающей его самого охотой.