Потому что все мы знаем, что бывает, когда

Гаррус приходит с вином в каюту к Шепард.

Касуми вынырнула из дрёмы резко, с непроизвольным вздохом. Нормального сна в последнее время не хватало. Шепард поручила ей весьма трудоёмкое дело и не торопила с расшифровкой, но врождённый перфекционизм – спасибо родителям – требовал закончить работу как можно скорее и сделать это по высшему разряду.

Сон настиг её на диванчике, который казался удобным только на вид. При более тесном знакомстве этот предмет мебели превращался в пыточное устройство, и сейчас у воровки, помимо очевидно затёкшей спины и рук, болели такие мышцы, о наличии которых она догадывалась только смутно.

Протерев глаза, она приподнялась на локтях и высунулась из-за подлокотника дивана – на панорамном окне предлагаемые ключом ячейки кода всё ещё разворачивались и соотносились, занимая место в сетке себе подобных. СУЗИ визуализировала и масштабировала процесс для их обоюдного удобства, и если бы Касуми не созерцала его третьи сутки кряду, смотреть на это было бы даже занимательно.

Впрочем, скорость, с которой происходила сортировка, казалась значительно медленнее, чем до этого. Нахмурившись, Касуми бросила взгляд сначала на таймер расчётного времени окончания, а затем на часы инструментрона. Когда её сморило, до конца расшифровки оставалось чуть больше полутора часов, и СУЗИ получила распоряжение просигнализировать, когда всё завершится. Однако сейчас таймер показывал почти три часа – и к этому следовало добавить, что проспала девушка не меньше двух.

— СУЗИ, почему время расшифровки увеличилось? — сипловато со сна осведомилась она, чувствуя, что горло совсем пересохло.

— Прошу прощения, мисс Гото, я была вынуждена отозвать часть мощностей для анализа данных, которые удалось обнаружить на корабле Коллекционеров, — откликнулся ИИ. — По сравнению с ними текущая задача имеет вторичный приоритет.

Всё верно, тяжело подумалось Касуми, маленькая находка с Тенебриса до сих пор оставалась не задекларированной перед главным спонсором сего чудного мероприятия. И потому вот уже больше недели являлась её головной болью, хотя, стоило признать, довольно увлекательной. Соревноваться с гением почившего Кэллоуэя было почти так же интересно, как пытаться пробить защитные системы Кейдзи – оба были настоящими мастерами своего дела.

Решительно оборвав дежурную череду печальных воспоминаний до её начала, она одним лёгким движением перекатилась с дивана в стойку для разминки, позволив себе потерять в плавности, чтобы движение не вышло слишком резким для неразогретых мышц. Пластичность и способность выполнять головокружительные акробатические трюки требовали определённого режима тренировок, а также соблюдения массы хитростей для поддержания тела в соответствующем для этого состоянии, но воровка не жаловалась. Её жизнь от рождения подчинялась строгим распорядкам и ограничениям, пусть однажды с чужих они и сменились на собственные. Хотя следовать им на «Нормандии» было почему-то даже сложнее, чем в те недели, что ей пришлось провести в крошечной квартирке на Цитадели, скрываясь от наёмников Хока и разрабатывая план действий. 

В лицо Касуми не знал никто, кроме немногочисленных друзей и пары связных – она позаботилась о том, чтобы её профиля не было ни в одной базе данных, по крайней мере, под настоящим именем. Но Кейдзи не уставал повторять, что риск остаётся всегда, и она была с ним полностью согласна. Посланцев предприимчивого торговца оружием с Бекенштейна никто так и не нашёл – белковые чаны Хранителей были просто незаменимым средством утилизации органических отходов. Следы она замела настолько хорошо, что обращение к ней «Цербера» стало полной неожиданностью – едва ли они были в курсе её местонахождения, но даже простая проверка по своим каналам показала, что по Цитадели снуёт не менее двух десятков их законспирированных агентов. Насколько она знала эту организацию по прошлым делам – ну хорошо, если уж откровенно, то по прошлым кражам – обычно они шифровали своих людей и всю активность намного старательней. Назревало что-то крупное, и это вызывало любопытство.

Кто же знал, во что всё это в итоге выльется. Касуми не упустила шанса закрыть историю с Хоком, но затем без долгих раздумий подписала себя на чистой воды самоубийство. И нет, она собиралась выжить. Не только ради того, чтобы отдать «Церберу» долг – по её мнению, он был не так велик и не стоил жизни, если не выкупал другую, очень ценную для неё, – но и ещё по нескольким причинам. Впервые за долгое время ей было действительно весело наблюдать за своими напарниками и тем, как эта их нетривиальная поездка превращается в потрясающий по размаху цирк, где все зрители одновременно являются участниками представления. И для Касуми не составляло труда занять в нём местечко повыше, при этом похрустывая попкорном. Предыдущие авантюры, в которых она принимала участие, по накалу действа не шли ни в какое сравнение с тем, что разворачивалось вокруг этого корабля и его славного капитана.

Девушка потянулась, хрустнув суставами, потрясла кистями рук, возвращая им подвижность, и направилась на камбуз за ещё одной кружкой зелёного чая – здешний сорт гурича был более чем неплох. Сложно сказать, была это удачная случайная покупка или же снабжением заведовал ценитель японских сортов. Кем бы он ни был, но точно не Рупертом Гарднером: будучи дьявольским злом во плоти от кулинарии, грубый кок не имел никакого понятия о тонкостях приготовления пищи и напитков, которые отличали бы вкус его творений от подошвы или отвара из веника. Взглянув на шеренгу скопившихся на столике кружек, Касуми с греющим душу коварством решила добавить к ней ещё как минимум три, чтобы Гарднер не расслаблялся.

— Оповести Шепард, как закончишь, — бросила она на ходу СУЗИ и вышла в коридор, привычно уходя под тактическую маскировку. Во-первых, так было куда интереснее. Во-вторых, шансы узнать какие-нибудь милые сердцу грязные секретики окружающих возрастали во много раз. И если первых двух причин было недостаточно, то третьей – знать, что она всегда может с пользой применить полученную информацию, но необязательно воспользуется этим – хватало с лихвой.

Сворачивая в проход у лифта, она была едва не сбита с ног широко шагающим Гаррусом – тот выглядел сосредоточенно и в руках нёс белую бутылку. Столкновения удалось избежать только вжавшись в боковую переборку. Она была уверена, что не издала ни звука, но Вакариан всё равно остановился и завертел головой по сторонам, потом коротко втянул воздух в себя.

— Когда-нибудь я на тебя наступлю, — пригрозил он почти дружелюбно в пустоту.

— Не раньше чем сможешь увидеть, откуда прилетит удар, — ответила Касуми, улыбаясь. Турианцы и без того были слишком наблюдательными гадёнышами: в своё время ей пришлось повозиться, подстраивая технические ноды маскировки под их диапазон зрения, но с их способностью остро чуять запахи ещё предстояло поработать. — Надеюсь, эта бутылка у тебя в руках для Шепард?

— Не то чтобы тебя это касалось, но да. — Он повернул голову на звук её голоса, глядя на неё в упор даже сквозь прикрытие невидимости. — У неё был довольно тяжёлый день.

— Других у неё не бывает, — усмехнулась воровка. — Если захочешь составить ей компанию, в баре есть декстро-алкоголь на верхней полке.

— Спасибо, но обойдусь, — уверенно отказался Гаррус и проследовал к лифту.

— Может, и правильно, — задумчиво признала Касуми вслед ему. — Для некоторых моментов стоит сохранять трезвую голову – впечатления ярче.

Вакариан резко обернулся, но его подозрительный взгляд встретил лишь безлюдное пространство длинного коридора. Фыркнув и встряхнув головой, он вошёл в подъехавший лифт.

— А знаешь, СУЗИ, — произнесла японка, вернувшись в свою обитель с заваренным чаем и медленно помешивая ложечкой в кружке, — не сообщай Шепард, когда расшифровка будет готова, не надо. Пусть сегодня отдохнёт. Завтра я сама ей скажу.

— Как пожелаете, мисс Гото, — в бесстрастном голосе машины слышался намёк на понимание.

Касуми улыбнулась, отпивая благословенно горячий напиток. Пожалуй, она утратила осторожность, когда позволила себе излишне привязаться к капитану «Нормандии» – для прославленного сурового коммандера Шепард оказалась слишком милой, чтобы не радеть за её благополучие. Будет жаль покидать корабль так скоро, но по-другому не получится. Если всё пойдёт так, как и задумывалось, это произойдёт в любом случае. А пока… пока можно перевести дух и предаться маленьким радостям жизни. Например, наблюдением за сладкой парочкой, которая топталась на месте целую вечность, а потом принялась горячо навёрстывать упущенное – с некоторых пор это стало её любимым развлечением.

***

Ноги, устав от согнутого положения, затекли и отозвались раскалёнными иголками в мышцы. Можно было сесть нормально, но у неё имелся вариант и поприятнее.

— Прости, можно мне вытянуть на тебя ноги? — спросила Шепард.

Гаррус взглянул на неё с некоторым недоумением.

— Я… полагаю, можно? — с заминкой откликнулся он.

— Точно? Я просто не знаю, вдруг в твоей культуре это неприемлемо или считается каким-нибудь оскорблением? Не хотелось бы случайно тебя шокировать раскидыванием своих конечностей.

— Нет, ничего такого, — дрогнув мандибулами, уверил он. — Мы просто обычно не складываем свои ноги друг на друга, но у вас, насколько я понимаю, это довольно распространено.

— Ну мы тоже на кого попало их не кладём, — Шепард усмехнулась, лукаво прищуриваясь. — Только на самых близких и в расслабленной обстановке.

Не имея возражений, Гаррус по её просьбе подсел ближе и приглашающе похлопал себя по ноге. Внимательно рассматривая скользнувшие по его бёдрам тонкие женские голени, он заинтересованно спросил:

— Я что-нибудь должен с ними делать?

— Можешь любоваться и восхищаться, разрешаю, — с ехидцей ответила капитан, подгребая под спину больше диванных подушек и устраиваясь с видимым комфортом.

— Уже начал, — не без иронии хмыкнул турианец, не отрываясь от созерцания её щиколоток. Визуальное сочетание из плавности линий и филигранно скруглённых форм вызывало в нём отклик непонятного удовольствия. И один назойливый вопрос: — У Мордина… кхм… у Мордина было написано, что у людей это может считаться за… заигрывание?

Первым её неосознанным порывом было отдёрнуть ноги назад. Вторым, по здравому размышлению, стала более спокойная реакция.

— Боже, Гаррус, не принимай близко к сердцу всё, что написано в его материалах, — улыбнулась Шепард. — Из того, что там сказано о людях, действительности соответствует не больше половины. И то из этого примерно треть я никогда не пробовала, про другую треть – никогда даже не слышала, а всё оставшееся – какие-то очень частные случаи, которые к нормальному человеку не относятся. Я бы предпочла, чтобы ты выкинул всё это из головы хотя бы на время и воспринимал меня не через эти бредни, а как обычно, как… просто меня.

Если «Этику межрасового сексуального взаимодействия» за авторством саларианского профессора капитан использовала как неплохое снотворное – для хорошего сна было достаточно изучить пару страниц, лёжа в кровати, – то его творение «Эротические практики человечества как средство самовыражения» она читала с открытым ртом и через позывы неконтролируемого хохота. По некоторым специфическим видам деятельности очень хотелось осведомиться у Джокера, имеется ли соответствующее видео в его коллекции – чисто чтобы знать, как это в принципе осуществимо и как выглядит тот, кто подобным занимается. 

— Хвала Духам, — Гаррус фыркнул. — А то я уже всю голову сломал, где в космосе можно раздобыть клубнику и взбитые сливки – если верить записям нашего доктора, у людей какой-то пунктик на их поедании с особым эротизмом.

Шепард второй раз за пять минут зашлась от смеха.

— Ладно, Вакариан, эту идею, так и быть, можешь отложить на будущее – клубникой меня ещё никто не кормил, но я не прочь попробовать, — произнесла она с нескрываемым весельем. — А вот насчёт остального лучше уточняй заранее, потому что так можно вообразить себе что угодно. Если принимать записи Мордина всерьёз, то выходит, что турианцы вообще считают сексуальным строение скелета.

Подозрительное молчание в ответ сообщило ей, что доктор Солус, возможно, разместил в своих буклетах не самую далёкую от истины информацию. По крайней мере в тех, что направил ей касательно турианцев.

— О, эм… Что, правда? — неловко поинтересовалась она.

— Ну-у, — протянул Гаррус, осторожно коснувшись пальцем маленькой косточки на её лодыжке, от чего она слегка дёрнула ногой, — это не самое точное утверждение. Как ты уже могла заметить, часть скелета у нас внешняя, — он насмешливо постучал себя по грудной пластине, — поэтому в представителях своего вида мы ценим твёрдость и сложение панциря. Но если речь идёт о других видах, то… — Его рука в перчатке скользнула вверх по гладкой коже её ноги. Шепард следила за движением его горячих пальцев с неослабевающим вниманием, боясь выдать себя резким выдохом. Рука турианца остановилась, когда когти легли на край коленной чашечки. — Места, где отчётливо прослеживается или прощупывается костная структура, способны приносить нам… определённое эстетическое удовольствие.

— Вот как?.. — Она прикусила край нижней губы – ощущение тепла его руки разносилось приятными мурашками выше и дальше. — Что ж, не знаю, как насчёт костной структуры, но, по-моему, интерес к женским коленям – это у мужчин что-то интернациональное.

Гаррус усмехнулся.

— Тут ты права. Был у меня один знакомый товарищ в СБЦ – он встречался с элкоркой. Стоило ему подвыпить, и он начинал во всеуслышание восхищаться, какие у неё красивые колени.

Шепард, как раз вознамерившаяся отпить вина, застыла, боясь подавиться.

— Ты же шутишь? — сглотнув усилием воли, сдавленно осведомилась она.

— Ничуть. Правда, тогда я считал его… — Гаррус замешкался, подбирая подходящее определение, — большим оригиналом. Но могу сказать, что теперь понимаю его лучше. Хотя твои колени намного красивее элкорских.

Вторым глотком, совершённым сразу вслед за первым, капитан всё-таки едва не поперхнулась и от греха подальше отставила бокал обратно. Гаррус неплохо управлялся с живыми существами, когда они находились в прицеле его винтовки на расстоянии эдак в пятьсот метров, однако вблизи они представляли для него гораздо больше сложностей, чем можно было ожидать. Она мало задумывалась об этом раньше, но должна была догадаться, что для снайпера, при всей его бесшабашности относящегося к противоположному полу с определённой нерешительностью, девушки попадали в особо проблемную категорию. И не могла не подтрунивать над этим в ответ.

— Да, Вакариан, ты просто мастер непревзойдённых комплиментов, — откашлявшись, язвительно заметила она.

— Извини, — искренне повинился он. — Я знаю, что на самом деле в них ужасен.

Как-то раз Гаррус увидел тренировку Касуми в трюме – воровка проворно вертела в руках спортивный снаряд из двух пластиковых стержней, соединённых между собой шнуром, и перехватывала его вокруг всего тела в различных акробатических этюдах без видимых усилий. Засмотревшись на методичное, хлёсткое вращение, он полюбопытствовал, что это такое. Касуми, коротко улыбнувшись, сказала, что это весьма опасное традиционное оружие с её родины – кажется, она назвала его нунчаку. Поначалу он решил, что над ним издеваются: две палки на верёвке не выглядели хоть сколько-нибудь устрашающими. У людей было полно куда более опасного огнестрельного оружия – любой идиот с пушкой имел неоспоримое преимущество перед этой примитивной штуковиной. Гото пояснила, что в настоящее время в бою нунчаку, конечно, уже никто не использует, но она занимается с ними для координации, тренировки мышц и поддержания ловкости рук, а затем предложила попробовать и ему. Посомневавшись, турианец взял протянутые ему увесистые стержни, осмотрел со всех сторон, так и не найдя в них ничего опасного, и на пробу попытался воспроизвести движение, которое ему показала не скрывающая усмешки Касуми. Со второго же замаха он так заехал ими себе в лоб, что едва не заработал трещину в пластине – оружие было немедленно возвращено владелице, а сам он крепко задумался, кому же оно призвано нанести больше ущерба. И его способность делать комплименты чем-то напоминала размахивание этой травмоопасной штукой.

В юности на свидании со своей пассией из тренировочного лагеря Гаррус сравнил её глаза с камнями бокри и был собой весьма доволен. Ровно до тех пор, пока не увидел, как скептически поджимаются её жвалы. Кто же знал, что она росла в семье ювелира, а камни бокри использовались её отцом для изготовления дешёвых поделок и безделушек на продажу туристам. Вакариан о таких тонкостях не подозревал – лично ему минерал густого медового цвета с чёрными прожилками всегда нравился. По счастью, тогда его подружку гораздо больше интересовало, где он держит руки, чем все его словесные экзерсисы. В последующих отношениях трудности с комплиментами только усугублялись – он никогда не мог подобрать нужных слов и зачастую выдавал чудовищные в своей нелепости конструкции.

Что ему делать сейчас с самой важной для него женщиной, он не представлял совершенно.

— Но мне правда нравятся твои колени, — неуклюже добавил Гаррус.

— И только-то? — С невозмутимым лицом она скрестила руки на груди.

— Нет, конечно, нет, — спохватился он. — Если бы ты была турианкой, то я бы похвалил твою талию или твой гребень. А так… э-э-э… у тебя красивые волосы, и талия… гм… крепкая. 

Брови Шепард взметнулись вверх. Турианец почувствовал нарастающую панику.

— Очень надеюсь, что у людей такие слова не считаются обидными, — торопливо вставил он. — Я просто хотел сказать… Дерьмо, да что же… То есть… Чёрт. Я как знал, что надо было всё-таки посмотреть то видео. Шепард, выручай!

С трудом выдержав, чтобы не рассмеяться – он казался таким милым в своей растерянности, – Шепард озорно улыбнулась.

— Гаррус, расслабься, — посоветовала она. — Ты слишком волнуешься и слишком много говоришь. Раз чувствуешь, что комплименты – не твоё, то и не надо так себя напрягать. Я не из тех, для кого красивые слова важнее поступков. Мне хватит и того, что ты просто рядом.

Он облегчённо выдохнул. Да, она всё-таки была исключительной во всех смыслах.

— Ладно. Тогда позволь ещё один ужасный комплимент, и закончим с этим на сегодня.

Растянув губы в тёплой улыбке, она разрешающе кивнула.

— Что я в действительности хотел сказать, — медленно начал он, уставившись на её ноги, — так это не то, какие у тебя колени или волосы. Они мне и в самом деле нравятся, но для меня в них главное то, что они твои. Какими бы они ни были, это не имеет значения. Потому что… мне нравишься вся ты, Шепард. И ты красивая. Для меня, — угловато довершил он и тут же добавил: — То есть, не только для меня, конечно, но…

Гаррус оборвал себя на полуслове, чувствуя, что сейчас испортит всё окончательно, и рискнул поднять на неё глаза.

Выражение лица Шепард было таким, каким он его никогда не видел – не то обиженное, не то испуганное. Но самым загадочным был её взгляд – в нём полыхало что-то очень яркое и обжигающее.

— Духи… — с трудом выговорил он, судорожно выпрямляясь и понятия не имея, что опять не так сказал. Турианец никогда не понимал, что означает абсурдное человеческое выражение «сердце в пятки упало», но сейчас чувствовал своё как раз где-то в том районе. Судя по виду подруги, он прокололся по-крупному. — Шепард, я только…

— Нет-нет, не пугайся. — Сморгнув, она встряхнула головой и поспешно вернула себе слабую улыбку. — Всё хорошо. Мне говорили, что в такие моменты я делаю странное лицо.

— В какие моменты? — недоверчиво переспросил Вакариан.

— В трогательные. — Она сжала переносицу пальцами и покачала головой, после чего метнула на него быстрый взгляд. — Всё в порядке, правда. Это был, наверное, лучший комплимент, который я только получала.

— Гм? — в лёгком удивлении осведомился он, уверенный, что в своей жизни она наверняка слышала много чего поизящнее.

— Да, и знаешь…

Она неожиданно убрала с него свои ноги, и он даже не успел ощутить удручающую пустоту от их исчезновения, как женщина уже сноровисто перебиралась через его бёдра, руками опираясь на плечи – и оказалась на его коленях вся целиком: лёгкая, прохладная и хитро улыбающаяся ему в такой близи. Прежде чем Гаррус успел что-либо сообразить, его руки уже придерживали её за талию.

— Сними повязку, — мягко попросила она, аккуратно проведя по ней пальцами.

Внимая ей как загипнотизированный, он бездумно потянул серую ткань, в то время как некая неистребимая часть него, которая никогда не умела заткнуться вовремя, дорвалась до управления речевыми центрами мозга и самовольно заявила:

— Правильно, а то здесь слишком много красоты. Не помешает разбавить капелькой уродства.

Улыбка Шепард приугасла.

— Гаррус, когда я впервые увидела тебя после того ранения, то на эмоциях даже не осознавала, что конкретно несу, — настороженно и немного виновато пояснила она. — Но твоя внешность для меня ничего не значит. Мне важен ты сам, такой, какой есть. Я не стану считать тебя уродом даже с десятком шрамов.

Подушечки её пальцев совсем невесомо коснулись его обнажившейся зарубцованной кожи, после чего вся её небольшая ладонь легла на травмированную сторону его лица.

Если бы он мог объяснить ей, что страдает тем же недугом и рядом с ней иногда не контролирует не только свой язык, но и всё тело – но он не знал, как это сделать. Вместо этого Гаррус просто положил руку на её затылок и притянул к себе, утыкаясь лбом в её лоб и чувствуя её дыхание на своём лице.

Носовые пластины заполнило тонкое сплетение из чуть уловимого цветочного запаха от её всё ещё влажных, вьющихся волос и её собственного – сладкого, отдающего теплом разогретой кожи. Нотка алкоголя ничуть его не портила.

До него не сразу дошло, что привычный, почти сросшийся с левым глазом визор мешает им обоим. Ладонь Шепард скользнула за гребень, не обойдя нежным прикосновением затылок, и отстегнула крепления устройства. Забирая с собой визор, её небольшие коготки проскребли по чувствительной коже напоследок, от чего он только вытянул шею и прикрыл глаза.

— Думаю, ты сможешь прожить пару часов и без него, — её тихий, понизившийся голос с насмешливым оттенком странным образом не отвлекал его от ощущений, только гармонично дополняя их.

Если вот так – то он проживёт без визора целую вечность.

Наблюдая за тем, как гибко она отклоняется, чтобы положить его любимый «Кувашии» на стол позади них, удерживаясь за его плечо, он неожиданно осознал, что всё это не приятное дополнение к хорошему вечеру – тут было что-то куда более серьёзное. Внезапная мысль о том, что впереди его действительно может ожидать близость с Шепард, застала его врасплох. Гаррус считал, что предельно готов к этому в любой момент, но именно сегодня, когда он собирался просто поддержать подругу в трудную минуту, не ожидая ничего подобного – это почему-то совершенно обескураживало.

— Что такое? — спросила она, повернувшись и увидев его ступор.

Обычно к этой минуте ему уже было понятно, чего женщины хотят от него – и хотят ли вообще. Как это выяснить сейчас, Гаррус в душе не ведал.

— Не знаю, как и спросить, — честно признался он.

— Спроси как есть, — пожала плечами капитан.

— Ты… хочешь пойти до конца? — уклончиво поинтересовался турианец, проклиная своё косноязычие.

Кожа на щеках Шепард немного порозовела.

— Да. — На секунду отведя глаза, она снова посмотрела на него – не без волнения, но решительно. — Если ты, конечно, не возражаешь.

— Нет, — вырвалось у него быстрее, чем он смог это осмыслить. — Я просто… хотел спросить: ты точно уверена, что хочешь этого со мной?

— А ты видишь тут кого-то ещё? — слегка округлив глаза, уточнила она.

— Нет, но…

Она столько раз оставляла ему выбор, возможность отступить, передумать, словно не веря, как может быть нужна ему. Если Гаррус и мог быть в чём-то уверен, так это в том, что для него не было никого нужнее, чем Шепард. Но теперь он тоже должен был дать ей шанс выбрать, даже если она не собиралась им пользоваться. Даже если бы это было тяжело.

— Возможно, ты захочешь… — предпринял он новую попытку объясниться, но она не дала ему договорить, склоняясь и прижимаясь губами к его рту.

И всё, что он собирался у неё узнать, потеряло смысл. Обнимая её, подставляя пластины желанным поцелуям, слегка толкаясь ими в ответ так, как она его этому научила, он чувствовал, как облетает с него вся шелуха сомнений, оставляя от себя только разжигающее предвкушение.

— Гаррус, — тихо позвала она возле уха, прервав касания губ и прижавшись к нему щекой. — Я понимаю, что с первого раза у нас вряд ли всё получится идеально, но это не страшно. Просто хочу, чтобы ты был собой и вёл себя так, как тебе комфортнее, а не как Мордин прописал. Не делай то, чего тебе не хочется делать. Меня не нужно удивлять. Да и я, честно сказать, не мастер постельных дел. Всё, чего хочется мне – это доставить тебе удовольствие и насладиться этим. Давай просто… расслабимся и не будем торопиться.

Сердце гулко, тяжело забухало в груди, превращая кровь в жидкий металл, разливающийся по венам. 

В своей жизни он вряд ли слышал что-то более возбуждающее. Проще было сказать, чем сделать, но если Шепард просила, он мог сделать и нечто невозможное.

— Хорошо, — глухо пророкотал Вакариан. — Только давай сегодня о Мордине мы больше говорить не будем.

Смешок согласия у самой мандибулы походил на разряд тока. Губы Шепард нерешительно задели боковую пластину лица, но уже в следующий миг с пружинящей силой соприкоснулись со шрамом, покрывая его дорожкой мелких, уверенных поцелуев. От нахлынувших незнакомых ощущений он широко распахнул глаза и хрипло выдохнул, крепче сжимая руки на её боках. 

Эта женщина понятия не имела, что делает с ним.

Тем временем в своём стремлении сделать его жизнь и одежду невыносимыми на данный момент она добралась до его шеи, где приложила свои чёртовыневероятныемягкие губы к горлу. Гаррус зашёлся в урчании, которое уже даже не пытался сдерживать в её присутствии – это было бесполезно, потому что любое её действие, любая её ласка запускала в нём цепные реакции таких диких, первобытных рефлексов, о существовании которых в себе он едва ли знал раньше. 

— Как же мне это нравится… — прошептала она в его шею, отстраняясь затем, чтобы посмотреть в его глаза и увидеть в них такое же помутнение, как в её собственных.

О нет, кажется, эта женщина прекрасно знала, что с ним делает.

Шепард улыбнулась, усаживаясь на его жёстких ногах поудобнее, и медленно потянула вниз собачку молнии на его куртке. Казалось, только недавно был тот вечер после Горизонта и недавно она делала то же самое – в пьяном угаре, но с не меньшим восторгом. Осознание, что от того момента их отделяло всего полтора месяца, а на деле – целая вечность, остро пронизало нервы. Тогда это был лишь крошечный шаг в его направлении, замаскированный под дружеское дурачество, но от собственной смелости и боязни, что он оттолкнёт её, перехватывало дыхание. Могла ли она представить, что будет делать это снова, с полной осмысленностью и через оглушительный стук сердца в висках?.. Пальцы скользили по плотной ткани куртки, невольно отмечая и запоминая это ощущение так, будто сегодня оно главенствовало среди прочих. Было что-то совершенно невыразимое в том, чтобы касаться его так, втайне считая своим. И осознавать, что ей это позволено.

Потянувшись к ней, Гаррус получил короткий поцелуй в мандибулу, но был аккуратно и с лукавой улыбкой прижат обратно к спинке дивана.

— У меня было не так много возможностей дотронуться до тебя, — пояснила она, оглаживая панцирь ладонями снизу вверх и заканчивая движение легчайшим поглаживанием под подбородком. — Хочу это исправить.

Турианец поймал себя на том, что неосознанно тянется за её руками – и их ласкающее, успокаивающее касание вернулось. Женские ладони огладили шею, плечи, избавляя их от куртки и стягивая её дальше. Он задёргался было, пытаясь стряхнуть одежду ниже и выпутаться из рукавов, но Шепард, с неожиданной твёрдостью придержав его руки, снова приложилась губами к его горлу, не давая ему сделать даже такой малости.

— Я понял, ты мне за что-то мстишь, — вибрирующе усмехнулся он, пытаясь не зарычать от ощущения мягкого движения по шее.

— Только за то, что не могла сделать это раньше, — хмыкнула капитан и взялась за застёжку водолазки, так же мучительно медленно потянув её вниз и с любопытством глядя на то, что она обнажает.

Отправив водолазку к куртке – болтаться на его локтях, под пронзительным взглядом Гарруса она откинулась назад, изучающе созерцая его пластины и касаясь их везде, где ей хотелось узнать их текстуру на ощупь. Нагрудные были гладкими, тёплыми, выступали над поверхностью кожи и крепко примыкали к основанию киля; рёберные шли сразу под ними нисходящими наслоениями, отличаясь шероховатостью и чёткими краями – не особо острыми, но при неосторожности о них можно было запросто ободрать кожу. Ниже начинался не защищённый пластинами живот с вполне фигурными мышцами пресса, железобетонными даже на вид, и от беглых прикосновений к ним турианец начинал ощутимо содрогаться.

Сделав себе мысленную пометку вернуться к той области чуть позже, Шепард с удовольствием возложила ладони на его плечи, ощущая их жилистую твёрдость. Под плотной кожей чувствовались перекатывающиеся бугры мышц, прочнее, чем стальные канаты. 

Она не помнила, чтобы уделяла особое внимание телосложению напарника во времена первой «Нормандии», даже если его облик и физические качества явно отличались от всего, что было ей привычно. Но по смутным впечатлениям, зацепленным памятью в те редкие моменты, когда она всё же рефлекторно прикидывала боевой потенциал по его внешнему виду, отмечая это лишь краем сознания, казалось, что тогда мышечная масса Вакариана была немного меньше. За пару лет её отсутствия он определённо над этим поработал. Как солдат, Шепард была способна ценить крепкую мускулатуру в мужчинах с профессионального ракурса, не воспринимая сугубо биологических сигналов мозга, который настойчиво твердил ей обратить внимание на привлекательность наблюдаемого как потенциального партнёра. Однако сейчас женщина в ней даже не думала отказывать себе в таком наслаждении.

Удивительно, до чего чужими турианцы казались ей раньше. Дикие человеческому глазу создания с суховатой, экзотичной анатомией – у людей они пользовались особой политической и ксенофобской нелюбовью с момента первого столкновения. Многие считали, что турианцы не могли отличаться от человека больше, чем уже есть – хотя наличие в галактике ханаров, ворка и элкоров ставило это утверждение под сомнение. Коммандер не разделяла недоверия большинства её соотечественников, но она вряд ли могла подумать, что работать бок о бок с одним из турианцев, а затем и вовсе подружиться с ним, окажется так легко. Гаррус перевернул все её представления о его расе и заодно заставил пересмотреть некоторые о собственной. 

Оказаться к нему ещё ближе тоже не входило в её планы, но с этим Шепард уже не могла ничего поделать – и не хотела. У нормального человека одна идея о связи с тем, кто настолько не похож на его вид, должна была вызывать отторжение где-то на генетическом уровне – оно не зря закладывалось природой как естественный механизм распознавания вида. Она могла бы списать свой нехарактерный интерес на изъяны в генах, но тяги к межвидовым связям в себе, как ни старалась, припомнить не могла – до этого конкретного случая. Либо капитан была не меньшим оригиналом, чем любитель элкорских коленей, либо притяжение душ для неё полностью перебивало любую генетику. Медленно ведя руками по телу Гарруса, она не чувствовала ничего кроме искушающего замирания и желания продолжать касаться его – снова и снова. В конце концов, она всегда считала, что физическая оболочка – это наносное. Гораздо важнее, что внутри. И с Гаррусом она уже давно ощущала поразительное родство.

Взгляд скользнул по торсу пристальней, отмечая всё новые и новые подробности.

Столько его шрамов, о которых она не знает ничего – и не меньше, чем было у неё. Намётанному глазу военного знакомы эти очертания: мозг анализирует бесстрастно, но нутро помимо воли отзывается холодом. Вон тот на правом боку, тонкий, длинный – явно ножевое. Два ряда рёберных пластин перечёркивает широкая бугристая борозда с неровными краями – огнестрел по касательной. Рваной формы клякса на коже левого плеча – задело осколком гранаты, чуть выше – почти незаметный след от выстрела, вред, скорее всего, был минимален, пуля едва задела вскользь. На животе у самого пояса брюк небольшая светлая точка – и сердце болезненно сжимается: прямое попадание. За каждым из них скрыта своя история – храбрость, безрассудство, неосторожность… Боль. Ей это знакомо.

Но самый страшный и большой шрам пересекает его лицо, шею и воротник. Вставка из протезирующего металла заполняет изломанную лунку от ракеты так же, как сожаление переполняет пустоты в душе. И вроде на вид всё цело, но прежним уже не станет. Ошибки прошлого оставляют свой глубокий след – вырезаны на коже, выщерблены на пластинах… Впечатаны в память.

Она примет их все.

— Над чем задумалась, Шепард? — глубокий голос Вакариана вырвал её из сосредоточения, когда она поняла, что слишком уж засмотрелась на его отметины.

— Над тем, как я до такого докатилась, — притворно вздохнула она. — Раздеваю турианца, и мне это нравится.

— Мне всё ещё кажется, что это не самое плохое, что могло бы с тобой случиться.

— Ну если сравнивать с перспективой стать танцовщицей, то да, это намного лучше. — Она издала смешок, мимолётно проходясь пальцами по его гребню. Тем неожиданнее посерьёзнело её лицо, когда она заглянула в его глаза. — Хотя в чём-то ты прав – со мной действительно происходило много чего хуже. Не в личном плане, а вообще по жизни. Я влипала в какие-то невообразимые истории, часто доверяла не тем, наделала кучу ошибок…

— Дай угадаю, у одной из них ты сейчас сидишь на коленях, — иронично вставил Гаррус.

— Вакариан, мне придётся попросить тебя заткнуться и не портить мне откровение, — полуугрожающе заявила Шепард, вздыхая. — Я к этому и веду, хотя и не так, как ты подумал, нет. Все эти мои решения, все события в моей жизни, какими бы они ни были – каждое из них направляло меня сюда. К тебе.

Он застыл, боясь даже пошевелиться.

— Поэтому за каждое из них я в каком-то роде благодарна судьбе, — сказала она, улыбаясь с абсолютной уверенностью. Последние слова она уже прошептала, склоняясь к нему: — Хочу, чтобы ты знал – я ни о чём не жалею.

И в совершенно неожиданном жесте прислонилась лбом к его лбу, мягко потираясь об него лицом. 

Чувства бились внутри, взрывались фонтанами осколков, чтобы тут же истаять от жара и сплавиться во что-то более монолитное. Нежность, оглушительная, пронизывающая до самого позвоночника. Доверие, всеобъемлющее и почти парализующее – потому что невозможно чувствовать его в такой мере к кому бы то ни было. Полная расслабленность, без ставшего врождённым ожидания подвоха, с осознанием того, что его можно подпустить так близко к себе и ничего не бояться. Даже если он принадлежит к другой расе, отличающейся в своих нормах и обычаях, уверенность в том, что он примет её во всей инородной непривычности, необъяснимо крепла. Ни с кем и никогда у неё не было… вот так. 

Она не хотела сравнивать Гарруса ни с одним из предыдущих своих мужчин, но контраст от испытываемых ею ощущений был столь разителен, что каждое мгновение, в которое она касалась его, напрашивалось на сравнение само собой. 

Интрижка с Кайденом была очередным моментом её слабости – нечего и отрицать, что в ту ночь задумывалась она над этим крайне мало. То было несложное решение, и морали тут едва ли наскреблось бы на кредит. Немного биения жизни, немного нужных слов, немного тепла – вот и всё, что она хотела урвать для себя перед последней, самой опасной высадкой на Илос. И назвать это можно было как угодно: чистая физиология и ничего больше, подвернувшийся под руку удобный случай, выпуск пара – тот раз целиком и полностью оставался на её совести. 

Но происходящее сейчас было намного, намного больше и серьёзнее, чем банальный выпуск пара. Её должна была пугать собственная беззащитность в руках Гарруса и то, сколь многое хотелось ему отдать – пугала бы в обычных обстоятельствах. 

Но страха больше не было.

— Держись крепче, Шепард, — тихо предупредил турианец, и прежде чем она успела переспросить, что он имеет в виду, он резко наклонил её назад, поддерживая за пояс.

Убедившись, что она надёжно держится за его воротник, Гаррус отпустил её, в два счёта содрал болтающуюся на руках одежду, перчатки и наконец обнял её, больше не желая оставаться в стороне и покорно сносить томительные измывательства над своим телом.

— Эй, я ещё не закончила! — засмеялась она, но взгляд напротив, утопающий в тяжёлом серебре, заставил её замолчать.

Гаррус не мог вспомнить, когда снова прижался лбом к её лбу. Ему было несвойственно испытывать столько тонких чувств разом и тем более демонстрировать их. Но эту вспышку лихорадочной, безумной нежности он был не способен остановить, даже если бы попытался. Как не способен был удержать себя от того, чтобы беспорядочно касаться её, оглаживать плечи, бока, бёдра, вдыхать её запах за ухом, выдыхать в шею и тереться лицом. Единственное, что Гаррус ещё мог сделать – шепнуть её имя, вложив в него всё, что не складывалось в слова.

На Омеге проблем с женщинами не существовало – если предпочитать специфические места их содержания и любовь за деньги. Любая из них за достаточную плату могла исполнить какой угодно каприз. Но даже испытывая потребности определённого характера, вряд ли бы он позволил себе пасть так низко, чтобы воспользоваться услугами тех, кого время от времени выручал из беды. Учитывая традиционность его вкусов – во всяком случае, на тот момент – женщины любых рас, кроме собственной, отпадали. А встретить на этой Духами забытой станции порядочную турианку, не из борделя и не из вражеской преступной группировки, удавалось не так чтобы часто. И то при обнаружении таковой от знакомства его постоянно удерживало целое скопище чувств и негласных правил, которых он придерживался: не время, не место, тяжело заставить себя просто подойти и завязать непринуждённый разговор, когда хочется лишь молчать, десятки других причин, и вообще – чем меньше он светился на Омеге без шлема, тем лучше. Ввиду означенного его личная жизнь уже долгое время являла собой картину весьма удручающую. Насущность этой проблемы была невелика – учитывая его почти круглосуточную занятость на поприще народного мстителя, волочиться за девушками было некогда. Хотя бывали и дни, когда телу хотелось разрядки не столько психологической, сколько физической, и тогда желания подобного рода либо игнорировались, либо решались собственными силами.

В один из тяжёлых дней, когда ему с отрядом удалось ликвидировать довольно крупную ячейку «Синих Светил» и тем самым закрыть один из многочисленных каналов поставки наркотиков на Цитадель, Гаррус не отказал себе в тихом отдыхе наедине с парой рюмок чего покрепче. Выбрав злачное место подальше в трущобах, из тех, где не приходилось каждые несколько минут стряхивать с колен какую-нибудь прилипчивую азари, он занял дальний столик у стены, заказал себе выпивку и приготовился к долгому, тоскливому вечеру. Употреблять алкоголь в одиночку постепенно входило в плохую привычку, и не в последнюю очередь всё из-за той же конспирации. Никто не должен был видеть его с напарниками на людях в одной компании. 

Райва Т’Фари из отдела по борьбе с контрабандой СБЦ подавилась бы собственным обедом, если б только знала, кого ей стоит благодарить за снизившиеся обороты ввоза нелегальных веществ и оружия. Жёсткая и острая на язык начальница подразделения его и так недолюбливала с тех пор, как в самом начале своей карьеры он по незнанию сорвал ей крупную подставную сделку, будучи ещё простым патрульным и заинтересовавшись неправильно припаркованным аэрокаром. Ей это стоило информатора и нескольких процентов раскрываемости, Вакариану – выговора и дополнительных дежурств, но сейчас он с лихвой отдал ей тот должок. Жаль, что она об этом так и не узнает. 

С усмешкой вспоминая бывших коллег, Гаррус не заметил, как в своей ностальгии добрался до того, о чём запрещал себе вспоминать – до «Нормандии» и её команды. После этого в ход часто шли дополнительные порции алкоголя, что было чревато для его дежурной осмотрительности. Решив, что сегодня он не может сопротивляться необходимости побыть кем-то ещё, кроме Архангела и безымянного частного лица, турианец коротко осмотрелся по сторонам, не углядев в посетителях по соседству ничего подозрительнее обычного, активировал инструментрон и вызвал на стол перед собой проекцию голофото – единственного, что он ещё не стёр. 

Тали настояла на том, чтобы все они были на снимке, оживлённо щебеча, что это будет весело. Рекс ворчал, что его опять заставляют принимать участие в какой-то социальной активности, чего он терпеть не может – и вопреки заверениям выглядел не так сурово, как умел. Аленко со сдержанной улыбкой переводил взгляд с одного товарища на другого, задерживаясь на Шепард ненамного дольше, чем позволяли приличия. Уильямс, кривя губы, спрашивала, надо ли ей позировать с таким видом, будто ей только что подогнали новенький «Гарпун», но на фото улыбалась с чистосердечной искренностью. Сам Гаррус оттирал рабочий комбинезон от масляных пятен – предложение поучаствовать в групповом фото застало его, как обычно, выбирающимся из-под «Мако». Капитан Шепард смотрела на свою команду с плохо скрываемым весельем и гордостью в глазах – её улыбка сияла с голограммы ярче всех других.

— Это был хороший день, — тихо произнёс он, ни к кому не обращаясь, и подтолкнул когтем полупустую рюмку ближе к фото, прикидывая, хватит ли ему на сегодня или взять ещё.

— Скучаешь, приятель? — игриво протянул женский однотонный голос над ухом.

Гаррус вздрогнул, инстинктивно загораживая изображение рукой – ну вот, вроде ещё не так набрался, но уже потерял бдительность и позволил незаметно подкрасться к себе. Равнодушно окинув взглядом ту, что так нагло вторглась в его личное пространство – человеческая девица, молодая, размалёванное лицо, оголённые руки, живот и ноги, бижутерии на пару кредитов, минимум полупрозрачной одежды, не оставляющий сомнений в роде занятий – он счёл, что угрозы для него нет.

— Отвали, — с равнодушной ленцой отрезал Гаррус, не посчитав нужным даже рыкнуть.

Девушка прицокнула язычком.

— Как грубо, — укоризненно заметила она, без приглашения умостив бледное тело напротив за его столиком. От неё несло удушающе дешёвым парфюмом и таким же алкоголем. Браслеты на запястьях и лодыжках позвякивали при каждом движении. — Я даже ещё ничего не предложила.

Гаррус приподнял надбровные пластины – местные дамочки лёгкого поведения в силу издержек профессии отличались куда большей понятливостью. С такой развязностью обходиться с вооружённым турианцем себе не каждая позволяла. Разве что… Он метнул быстрый взгляд на бармена-батарианца и вышибалу – так и есть. Те наблюдали за ними пристально: девчонка явно была под протекцией, из «сопутствующего сервиса» за хороший процент.

— С первого раза не понимаешь? — уточнил он уже совсем нелюбезно. — Не интересует. Ищи клиентов в другом месте.

Девица растянула губы в улыбке, обнажая нездорово-желтоватые зубы и даже не сдвинувшись с места.

— Тебе разбили сердце, бедняга? — с поражающей беспардонностью протянула она, кивая на голо, которое он до сих пор так и не отключил. — С этим я могу помочь.

С пониманием, как и со способностью адекватно оценивать уровень угрозы, у неё явно были проблемы. Вакариан не успел задаться вопросом, существуют ли пределы борзости для работниц сферы плотского удовольствия под прикрытием надёжной охраны, как человечка с бесцеремонной резкостью выбросила руку в его направлении. Он так сосредоточился на том, чтобы удержать вопящие рефлексы и не вонзить в неё когти, что не сразу понял, чем она занята.

Один из широких браслетов на её запястье моргнул диодом, просканировав голограмму.

— Я могу стать ею, — заявила бесстрашная особа, нажимая на кнопку, и от руки по её коже полилась лазурная синева, растягиваясь по всему телу, накрывая незнакомые черты смутно узнаваемыми…

Гаррус опешил. Перед ним сидела Лиара – почти такая же, как обычно, но глаза и выражение лица неестественно кривились, изображая похоть.

— Мимо? — усмехнулась ему азари. — Не беда, я могу побыть для тебя кем захочешь. Слышала, вы, декстро, друг от друга без ума.

Она снова нажала на кнопку своего устройства, и внешний облик тотчас зарябил, искажая волнами лицо, рассыпаясь на крупные пиксели, чтобы собраться обратно и явить перед ним Тали. Даже под виртуальной маской скафандра глаза кварианки светились лукавым прищуром.

— Ты… — низко зарычал Гаррус, привставая со своего стула.

Кнопка была нажата в очередной раз.

— Надо же какой переборчивый, — усмехнулась Эшли Уильямс, развязно откидываясь на спинку стула и закидывая ногу на ногу. — Всё-таки предпочитаешь людей? Не, ты не подумай, мне-то пофиг, я за разнообразие. Только кроганом перекинуться не могу, тут уж извини, оптика не рассчитана на такие габариты. Ну так что, берёшь эту красотку, или…

Словно сквозь толстое стекло, Гаррус наблюдал, как медленно тянется палец девушки к запястью. И внутри него взрывалась, выламываясь из-под наносов закаменевшего пепла, взрыхляя толстые слои огрубелых пород, вырывалась наружу поистине вулканическая ярость – полная ужаса от осознания, кого он увидит сейчас.

Следующее, что Гаррус помнил – это то, как он швыряет на стол некрепкое женское тело, стискивая горло шлюхи до её приглушённого вскрика, и наставляет пистолет прямо ей в лоб.

— Я сказал, — медленно процедил он дрожащим от злости голосом, — отвали. От. Меня. Убирайся.

Девушка сопротивлялась, пытаясь лягнуть его коленями, вцепляясь совершенно тупыми когтями в мёртвую хватку на горле, но едва ли это можно было назвать эффективными мерами защиты против разъярённого турианца. По спине невежливо постучали дубинкой.

— Эй, придурок, девку отпусти, — потребовал кроган-вышибала, ненавязчиво демонстрируя ПП у пояса. — Попортишь товар – сам будешь Харге платить. Если доживёшь до следующего утра.

Гаррус не сразу заставил руку на горле дёргающейся и сипло кашляющей девицы разжаться, после чего без лишнего сопротивления позволил крогану вытолкать себя из заведения, по пути сыпанув горсть кредитных чипов на барную стойку – с небольшими чаевыми.

Его постыдной вспышке не было ни веских причин, ни оправданий. Он никогда не трогал слабых и беззащитных, не угрожал безоружным – от диссонанса с собственными устоями просто сводило рассудок. Ему следовало быть максимально осторожным, прогуливаясь по Омеге без шлема, но стоило только подумать, что он увидит Шепард… нет, всего лишь лицо Шепард, надетое на тело грязной человеческой проститутки с издевательским равнодушием… Тренированный, дисциплинированный солдат в нём в один момент терял всякое самообладание и способность рассуждать трезво. Это было отвратительно настолько же, насколько неправильно – весь остаток вечера его потряхивало от смешанных чувств: горчащего негодования, ледяного презрения к себе и иррационального впечатления искажённой реальности. Он запрещал себе даже думать об этом, но не мог не ощущать подозрительного, подтачивающего изнутри вопроса. Гарруса практически выворачивало наизнанку от того, что он не знал, какой бы в действительности была его реакция, если бы он всё-таки увидел своего прежнего капитана. Жвалы подрагивали от гнева и стыда. В тот день он всё же напился до беспамятства – в своём логове, в одиночку приговорив бутылку мерзкого хороска.

Крон Харга, один из основных поставщиков живого товара на Омегу, славился определённой репутацией в узких кругах. Вышибала вряд ли подозревал, что его слова возведут работорговца в приоритетные цели для команды Архангела. И позволить Миерин, чью младшую сестру Харга похитил и продал в бордель, убить ублюдка с особой жестокостью было почти приятно.

…Хорошим турианцем Гаррус перестал притворяться уже давно.

…Но сейчас, запрещая себе сжимать в руках единственно желанную – живую – женщину до лёгкой боли, он благодарил Духов за то, что может узнать ответ на свой вопрос только теперь.

Он сошёл бы с ума намного раньше, просто увидев её в ненужный момент.

Лаская и изучая её тело, торопиться не хотелось – и не потому, что его отличала сдержанность: с другими все недолгие, бурные ласки довольно быстро превращались в гонку к финишу. Но только не с Шепард. Она заслуживала особенного отношения во всём. Однако от непрошенных воспоминаний об её отсутствии, когда оно ощущалось зияющей пустотной раной, вдруг перестало хватать всего: времени, воздуха, терпения – с острой отчаянностью. Порывисто притискиваясь к ней мандибулами и не желая поцарапать тонкую кожу, легко прикусывая плечи и тут же в извинении зализывая место укуса, Гаррус пытался бороться с обуревающими его чувствами, но короткие резкие вдохи передавшей ему всю инициативу Шепард уносили только дальше в безумство. Она покорно сносила, должно быть, болезненные для себя хищные нежности, не говоря ему ни слова, только крепче сжимала его плечи и позволяла ему проделывать всё это с собой. В очередной раз прижав её к себе и давясь гортанным рыком – потому что никто не любит, когда ему грозно рычат в незащищённое горло – турианец почувствовал мягкое касание губ возле самого слухового отверстия.

Разница между этим аккуратным, полным чувственности прикосновением и его грубым напором была колоссальна. Она заставила его остановиться и наконец дать себе несколько секунд на осознание того, что он творит.

— Шепард, прости, — с почти суеверным ужасом выдавил Вакариан, обнаружив, как на светлой коже её плеч расцветают красные следы укусов.

Ему выпала честь держать в руках эту замечательную женщину, чувствительное к боли человеческое создание, и что он делает? Снова вгрызается в её плечи. Духи, ну что за болван.

Оторвавшись от него, Шепард с удивлением проследила за его взглядом.

— За это не беспокойся, — усмехнулась она, увидев причину его переживаний. — Через час и следа не останется. Не волнуйся, Гаррус, люди не такие хрупкие, какими кажутся – чтобы навредить нам, нужно ещё постараться.

Ей легко было говорить – как человек, она полагала свой вид достаточно крепким, чтобы выдержать прикосновения себе подобных. Но он, как турианец, знал, что его несдержанность, любое неосторожное движение может привести её к травме, и шрам от его укуса был тому лучшим доказательством. 

Стоило Гаррусу начать полагать, что с людьми всё просто и понятно, обязательно происходило что-то, после чего он не знал, с какой стороны к ним лучше подступиться. Это и увлекало, и завораживало, и совершенно сбивало с толку. А ещё, пожалуй, несказанно радовало, что его познание человечества ограничится только Шепард.

В прошлый раз его уверенность была излишне самонадеянна – вряд ли бы он мог сказать, откуда она произрастала. Наверное, ему самому до конца не верилось, что у них всё может получиться, а потому действовать напролом представлялось лучшим решением. И до чего же сейчас не хватало хотя бы толики той безрассудной, позволяющей забыть о различиях отваги.

— Я плохо представляю, что должен делать, — прикрыв глаза, признался он. — Ты сказала быть собой, но… «как обычно» тут малоприменимо. Не наш случай.

Капитан коротко рассмеялась. Гаррус с облегчением отметил, что его затруднения её не огорчают и уж точно не раздражают – она неподдельно наслаждалась происходящим.

— Это было не нашим случаем с самого начала, — сказала она, медленно проводя пальцами по его мандибулам и прислушиваясь к исходящим из его груди довольным раскатам урчания. — Но мне нравится всё, что ты делаешь. — Она широко улыбнулась и с некоторой неловкостью прикусила нижнюю губу, чуть наклонив голову. — И то, что ты делал тогда, нравилось тоже.

— О, этот намёк я, кажется, понял, — оживился Гаррус под её смеющимся взглядом.

Он проворно избавил её от майки и слегка помедлил перед тем, как снять с Шепард предмет одежды поменьше, заглянув в её глаза – видимо, эти искорки озорства и предвкушения вкупе с подрагивающими в улыбке губами станут его новым любимым зрелищем. А ещё он совершил очередное маленькое открытие для себя: хотя сам Гаррус предпочитал лёгкие укусы, не целовать её так, как это делают люди, было невозможно. Её губы притягивали сами, сообщая пластинам лица ощущение такой бархатистой эластичности, что оно отдавалось восторженным звоном в каждый шип на опустевшей вмиг голове.

Последний элемент гардероба из тех, что люди носили сверху, больше не скрывал её кожу. Турианец вернулся к исследованиям человеческого тела, снова не обойдя вниманием ключицы – чем чаще он видел это место, тем более притягательным оно казалось. В нём заключалось столько выразительной, противоречивой хрупкости, сколько в самой женщине. Глядя на неё, другие видели в первую очередь коммандера Шепард – храбрую, несгибаемую, неимоверно сильную, грозного противника в бою. И только он мог узнать, какой уязвимой, послушной, отзывчивой на малейшую ласку в его руках она может быть ещё. От этого сжималось, скручивалось что-то в самой глубине, в тихом омуте, где водились неожиданные мысли, что порой пугали его самого.

Кожа под ладонями гладкая, мягкая и словно впитывает тепло… Руки прошлись сначала нерешительно, будто спрашивая разрешения, огладили вниз, до теплеющих боков, и Шепард подалась вперёд, выгибая спину навстречу касаниям, потянулась всем телом за его руками. Пальцы очертили линии над и под полушариями груди, ладони накрыли аккуратные холмики и сжали – она откинула голову назад, закрывая глаза и приоткрывая на вдохе потемневшие губы. Такая картина нравилась ему ещё больше.

Гаррусу на полном серьёзе хотелось бы знать, о чём она думает в этот момент. Его стремление к близости с женщиной ещё никогда не исходило из самой сути души, имея куда больше отношения к физическим импульсам – но только не сейчас. Сейчас ему было нужно всё и сразу. Её мысли, её чувства… Её тело. Хотелось заполонить всё её сознание, чтобы её движения были порывистыми, чтобы дыхание стало рваным, чтобы щёки заливал горячий румянец. Чтобы не могла связать пары слов. Хотелось довести её до исступления и знать, что это происходит из-за него.

Шепард медленно выдохнула, обвивая руками его шею, как только он потёрся об её грудь жвалами, разрешая языку изучать все изгибы с большим тщанием, чем прежде. Она пыталась глушить тихие стоны, когда он самозабвенно проходился всей шершавой поверхностью языка по маленьким и ярким выступам сосков, но довольно быстро перестала сдерживаться, особенно когда Вакариан подключил зубы, чтобы с осторожностью едва коснуться ими чувствительных выпуклостей. За это он был вознаграждён неразборчивым восклицанием, где-то в середине которого крылось его имя, и закушенным кулаком. Лучшие звуки во всей Вселенной.

— Не надо. Я хочу это слышать. — Он мягко, но настойчиво отвёл руку от её лица.

Шепард посмотрела на него затуманенно, будто не с первого раза сообразила, о чём он говорит, и этот её блуждающий вид чертовски сочетался с заалевшим лицом и потяжелевшим дыханием.

— Ты вряд ли услышишь что-то новое для себя, — произнесла она тихо.

— Мне нравится твой голос, — просто сказал он.

Вспыхнув быстрой смущённой улыбкой, Шепард подалась навстречу, обнимая, целуя, прихватывая губами его ротовые пластины, и он уже не мог удержать себя от того, чтобы не сжать её крепко и не поцеловать так же – яростно, почти задыхаясь от желания.

Всё, что он читал, к чему готовился, что собирался учесть, становилось просто набором символов, знаками вопроса, как в сбоящей кодировке. Её запах, её частые вдохи, тело, прижимающееся ближе к его собственному, поцелуи – один за другим, превращали эти знаки вопроса в бесконечность.

Было ли правильным то, что он делал? Было ли правильным то, что происходит с ними?

Внутренние сигналы раз за разом тревожно оповещали, что алгоритм действий не найден и логический коллапс всё ближе. Потому что ни одна распроклятая калибровка не давала ответ, как упорядочить свои чувства и не поплавиться от переизбытка ощущений, когда Шепард так нежно касается его затылка, чуть надавливая пальцами, и прикусывает мандибулу своими неострыми зубками, вызывая критический отказ всех систем.

Случайное попадание в поле зрения того шрама от укуса, что она оставила себе на память, вызвало проблеск последней вразумительной мысли.

Его метка – так это обозначила Шепард. Она хотела считать себя отмеченной им. Хотела принадлежать ему?

Вакариан до сих пор не слишком разбирался в человеческих взглядах, но мог ручаться, что выражения глаз Шепард знает наперечёт – и такого у неё никогда не видел прежде. На него вообще никто не смотрел так, как она сейчас – как на кого-то, кто очень важен. Словно он единственный, кто нужен, и никак не меньше.

Жадно проводя руками по её телу, взбираясь ладонью вверх по спине, чтобы запустить пальцы в мягкие волосы, он зажал их в кулаке и оттянул её голову немного в сторону, открывая себе доступ к шее – вероятно, не слишком обходительно, а может, и вовсе неучтиво, но его извиняла полная неспособность контролировать тёмную силу своих желаний. Спокойствие перешло в категорию фантастики, терпение шипело крутым кипятком, и ради всего святого, выдержка – издевательскую сущность этого слова следовало давно забыть. Присутствие Шепард всё равно не оставляло от её крепости ни следа, разбирая по кирпичику.

Гаррус запечатал на её шее очередной короткий укус, чуть более сильный, чем раньше – но на этот раз его контуры чётко совпадали со шрамом.

Метка как знак принадлежности. Женщина вздрагивает и тихо ахает над ухом. Из груди рвётся глухой рык, который нельзя остановить.

…Моя. На древнем как мир, неосознанном, старше любой разумной жизни языке – моя.

Слова испарились из сознания, перестали передавать смысл и значить хоть что-то. Он знал только один способ дать ей понять, как нуждается в ней. И рванул её бёдра на себя, прижимаясь плотнее, стремясь ощутить пульсирующий жар внизу её крепко притиснутого тела. Полностью освобождённый от щитков, он болезненно жаждал её близости – и обычно дойти до подобной стадии занимало куда больше времени.

Он заметил, как широко распахнулись глаза Шепард, когда она ощутила его возбуждение. Помимо воли это приводило в чувство – Гаррус снова слишком торопился и подстёгивал естественный ход событий, но лишь оттого, что она была так упоительна в своей отзывчивости. Он в который раз напомнил себе о необходимости сдерживать свои порывы, чтобы не навредить ей. И узнать, как ещё можно доставить ей удовольствие.

Не чувствуя способностей к полноценному диалогу, он собрал в себе остатки того, что ещё могло сойти за трепыхание интеллекта, и хрипло спросил, не то требуя, не то умоляя:

— Чего ты хочешь? Скажи мне.

Возможно, ему показалось, но последовавший за этим взгляд женщины был таким же бессильным, будто она тоже не могла обнаружить необходимое для ответа количество воли.

— Тебя. — Этот голос у Шепард он тоже никогда не слышал и не был уверен, что ему не чудится. Слишком жалобный, чтобы поверить, что он раздаётся от её губ. Слишком восхитительный, чтобы быть правдой. — Хочу тебя.

Чьи-то руки – он понятия не имел, чьи, но точно не его – подхватили её под упругие ягодицы, прижимая к его телу, пока ноги вздёргивали их обоих в воздух и тащили к кровати, слегка путаясь в навигации. Не то что связно говорить – теперь у него не осталось способности даже управлять своим телом. Последние сдерживающие факторы смело подчистую подобием узконаправленного ядерного взрыва в голове, и их обугленные силуэты были выжжены где-то на обратной стороне сетчатки. Полная пустота под зубцами гребня красноречиво свидетельствовала, что остановиться теперь он не сможет при всём желании. Даже если Шепард будет умолять его об этом.

Гаррус не очень аккуратно сгрузил её на кровать – к чёрту аккуратность, когда от нетерпения дрожат руки и вместе с ними колотит всё остальное. Шепард, похоже, не возражала против овладевшей им резкости – лишь моргнула потерянно, словно только очнулась от сна, и нерешительно улыбнулась. Улыбка стала шире, когда он вцепился в её шорты как в последний спасательный круг перед неизбежным утопанием. Ощущение действительности накрывало давящей тяжестью, создавая полное впечатление того, что тёмные воды вот-вот сомкнутся над его головой и утянут на глубину – дышать было так же трудно.

Собственные руки враз стали казаться неуклюжими и неуправляемыми, резинка её шорт никак не хотела облегчить ему задачу и выскальзывала из-под пальцев. Вся концентрация внимания уходила на осторожность, с которой он пытался не царапать когтями её кожу. Наверное, он даже присовокупил к своим бесполезным попыткам пару крепких выражений – из-за приглушающей сознание внутренней вибрации вообще всего Вакариан не смог бы с уверенностью утверждать, что не делал этого, но появившаяся на лице Шепард ухмылка была более чем понимающей. И абсолютно очаровательной в лёгком смущении, когда она придержала его руки своими, запустила большие пальцы за края одежды и потянула её вниз, приподнимая бёдра и помогая ему избавиться от последнего препятствия.

Обнажённая белая кожа, такая тонкая, что видно малейшие сосуды… Ни одного острого угла, ни одной резкой линии, только плавные, кружные изгибы, маленькие ямочки и небольшие выступы на теле. Приподнимается на локтях, сводит бёдра, чуть подгибает колени, прикрываясь от его взгляда, смотрит выжидательно, с осторожностью, словно опасается, что её нагота разочарует его в решающую минуту – он скорее отдал бы голову на отсечение, чем это стало бы возможным. 

Она другая. Её красота иного рода, чем у женщин его вида, но он уже не помнил, когда это перестало иметь значение. Наверное, тогда, когда она вернулась из мёртвых, чтобы вытащить и его, стоявшего одной ногой в могиле, тоже. Или когда не побоялась доверить ему жизнь, взяв с собой на Илос. Чтобы понять наверняка, ему пришлось бы вернуться к моменту их встречи и выделить каждый раз, когда его восхищение силой её духа перевешивало всё, что он знал о людях – таких набралось бы множество. И в каждом из них Шепард была по-своему прекрасна.

Совсем небольшая. Чуждая – но в то же время знакомая больше, чем кто-либо другой. Притягательная до безумия. И вся его.

Гаррус не сразу осознал, что нависать над ней без движения в стремлении задавить в глотке собственническое рычание – не самое желанное для неё зрелище. Люди, если уж на то пошло, друг на друга не рычали, максимум рявкали, но точно не в минуты близости. Он склонился к ней, опрокидывая Шепард назад одним мягким толчком в плечо, и опустился сверху, подгребая под себя её тело, давая рукам волю узнавать его на ощупь так, как только хотелось. Его встречали новые лёгкие поцелуи, почёсывание очень правильных мест под отростками гребня и безупречно гибкое тело, поддающееся его рукам.

Ладонь миновала маленькое углубление на животе: загадочная конструкция её вида предусматривала там впадинку, которая ровным счётом ни за что не отвечала, и он только слегка зацепил её когтем, чтобы в этом убедиться. Шепард лишь выдохнула в его лицо и в нетерпении пошевелила бёдрами, призывая его руку двинуться ниже.

Он последовал её желанию – и сглотнул с усилием. Её готовность принять его была очевидна. Мутно взглянув на него, она прикрыла глаза; с искусанных до красноты губ сорвался тихий звук удовольствия, стоило его пальцам прижаться сильнее. Гаррус не мог передать, насколько распаляющим был этот вид.

Хотелось оставить на её теле такую же цепочку укусов, какую Шепард оставляла на нём из поцелуев, но его зубы были слишком острыми для её ранимой кожи. Вместо этого он воспользовался языком – тот неплохо справлялся с замещением привычных ему более жёстких ласк. Пройдясь им от груди до того места за ухом, которое заставляло её вытягиваться под ним и дрожать, он не оставил в стороне и ушную раковину – предоставленная его ласкам, та почему-то так и манила своим впечатлением беззащитности и напрашивалась на то, чтобы нашёптывать в неё пошлости. О да, этим он ещё определённо воспользуется, и с огромным наслаждением – но позже. Сейчас ему было что сказать туда поважнее: своё самое главное желание. И язык, столь охотно подчиняющийся его воле, когда дело касалось утех, но совершенно безнадёжный помощник в выражении чувств, традиционно отказывал ему в возможности сделать это.

— Хотел бы я узнать тебя раньше, — медленно, почти беспомощно произнёс он, сознавая, что в текущем своём состоянии объясниться подробнее всё равно не сможет. — Быть ближе, помогать больше… Сделать так, чтобы тебе не пришлось столько всего потерять.

Крайне сомнительно, чтобы его слова были самой уместной вещью, которую принято сообщать в такие минуты. Но его вина перед ней была куда глубже, чем она представляла, и он так и не решился рассказать ей об этом. Среди прочих сожалений в его жизни это жгло изнутри больше всего.

Она, замершая при первых словах, повернула к нему голову. Её глаза, зелёные, сияющие в полумраке, почти заставляли забыть, зачем он говорит это сейчас.

— Что бы я ни потеряла, — так же медленно ответила Шепард, улыбаясь и проводя ладонью по его лицу, — я нашла тебя. Больше мне ничего не нужно.

Её отзыв, не содержа в себе ничего такого, чего он бы не знал, был последним недостающим катализатором, который вонзился прямиком в его голову и запустил там обратный отсчёт до грохочущего обрушения сознания в жалкую кучку обломков.

Всё, что казалось таким важным раньше… Всё, что вело в непроницаемую черноту мыслей, что заставляло его ненавидеть себя, презирать за допущенные ошибки и жалеть о несбывшемся… Больше ничего не стоило.

Заслуживал ли он этой женщины? Вряд ли. Мог ли от неё отказаться? Абсолютно нет.

Духи, что же он делает…

Шепард со смешком добавила что-то про его штаны – вроде бы выражала надежду на то, что на сей раз сможет снять их с него без лишних приключений, и никто не станет их прерывать. Он не был уверен, что понимает хоть слово из того, что она сейчас говорит: всё его естество было подчинено одной конкретной цели. Если бы хоть кто-то посмел отвлечь его от неё, он бы столкнулся с яростью Архангела в худшем её воплощении.

Содрать сапоги при полном хаосе в голове было непосильной задачей, но он умудрился справиться с этим практически без помощи рук. Оставались проклятые брюки, и они безжалостно сопротивлялись непослушным пальцам. Когда он уже был готов взвыть от бессилия и невозможности победить собственную ширинку без остервенелого раздирания ткани, прохладные пятипалые руки легли на его пояс.

— Позволь мне помочь, — попросила Шепард, аккуратно отодвигая его кисти в сторону.

Турианец мог только отрывисто кивнуть, завороженно наблюдая, как шевелятся её губы – на большее его умственных мощностей в данный момент всё равно не хватало. Женские руки ловко разомкнули крючки, свистнула молния, и не удерживаемый уже ничем, он мгновенно упёрся в её ладонь. Ужасно невежливо – ему следовало предупредить об этом заранее, но сказать он ничего по-прежнему не мог.

В жизни и в карьере коммандер Шепард сталкивалась со многими трудностями. Не ко всем из них она была готова, но, тем не менее, закалив в себе волевые качества и стоицизм, встречала их с определённой выдержкой. Однако впервые за весь срок своего существования она не могла отделаться от одной слишком несолидной и какой-то очень уж женской мысли:

«Ой мамочки…»

Конечно, то, чем оба они тут занимались, вело к закономерному итогу, чтобы стать для неё сюрпризом. Но всё же она до последнего не отдавала себе отчёт в том, что это произойдёт на самом деле. И похоже, осознала только теперь, когда её рука… Ох, да ладно…

Статус «полная боевая готовность» как нельзя лучше подходил Гаррусу Вакариану – не только в повседневной жизни. И масштабы этой готовности были… впечатляющими. Пожалуй, превосходящими любые ожидания.

Его глаза наполняли смешанные чувства: любопытство, ожидание и, наверное, полная растерянность – она не знала, как ещё интерпретировать этот немигающий, отзывающийся блеском амальгамы взгляд. Он был смятён, словно утратил все представления, куда двигаться дальше. Зато у неё имелась пара идей на этот счёт.

Шепард сомкнула пальцы и осторожно прошлась по всей длине и обратно – даже от этого лёгкого движения Гаррус поперхнулся рыком, мгновенно сбрасывая с себя оцепенение. Через несколько энергичных рывков ногами штаны полетели на пол. Прижавшись лбом к её лбу, он завис на пару секунд, выдохнул, тихо выругался и свесился с края кровати, вновь потянувшись к одежде. Женщина наблюдала за его манёвром с удивлением, пока рука Гарруса не показалась в поле её зрения со знакомой, измятой до белесоватости пачкой, ввергая её едва ли не в восторг. Затесавшееся в голову шальное предположение ехидно утверждало, что эту упаковку он всё-таки берёг для неё, и весьма долгое время. Велев ему заткнуться, Шепард улыбнулась и перехватила руку турианца.

— Не надо, — негромко сказала она, вытягивая пачку из зажатых пальцев и встречая его озадаченный взгляд. Откинув предмет на прикроватную тумбочку, она пояснила: — Я хочу чувствовать тебя полностью. Хотя бы сегодня.

Вакариан помедлил – материалы Мордина ясно предупреждали о риске развития аллергической реакции, но некоторое время назад саларианец, выдавая ему очередной пузырёк противоаллергенного, многозначительно воздел надбровные дуги и заверил, что при регулярном приёме дополнительных мер предосторожности не понадобится, хотя он всё равно рекомендует придерживаться благоразумных опасений. Стремясь ретироваться от его препарирующего взгляда, Гаррус не стал ничего уточнять, просто кивнул и на вопросе, нашёл ли он полезным в применении информацию из пособий, поспешил покинуть лабораторию, отговорившись множеством дел.

— Не бойся, ты мне не навредишь, — шепнула Шепард, видя его колебания и обнимая за шею. — Антигистаминные справятся, а если и нет – у нас на такой случай есть три врача. Мне тут даже палец порезать спокойно не дадут, не то что пострадать серьёзнее.

Сочтя аргумент убедительным, он вновь прижал её к себе и поцеловал, сплетая языки, в упоении ощущая, как тут же тяжелеет её дыхание и как она льнёт к нему всем телом, ловя касания его рук. Каждый её естественный изгиб невероятным образом совмещался с его формами, киль удобно расположился в ложбинке между округлостями груди – она словно была сотворена идеально подходить ему, полностью совпадая по таким разным контурам. Ничего он не хотел так сильно, как задержать это ощущение парадоксального соответствия в памяти.

Она так близко, что это почти больно. Почти хочется инстинктивно отступить назад, чтобы удержать себя от полного растворения в ней – но это невозможно. Только не с ней, такой мягкой и покорной в его руках. Видеть, как она прикрывает глаза от его ласк, как бурно вздымается и опадает её обнажённая грудь – так правильно, так необходимо… Между ними больше не осталось ничего, что вызывало бы сомнения и что можно было понять неправильно. Ждать дольше у него просто нет сил.

Сместившись, он очутился между её бёдер – она развела их уступчиво, снова поражая его тем, сколько жара и влаги способно отдавать человеческое тело. Затем Шепард просунула между ними руку, что было непростой задачей, учитывая, как плотно они притискивались друг к другу, и опять обхватила его, совершая мягкое движение – всеми пятью пальцами, ведя к дикому в своей сути предположению, что именно для этого эволюция наградила людей таким их количеством. Гаррус не знал, как там обстоят дела со всем остальным человечеством, но над этой женщиной природа поработала старательно, с нескрываемой очевидностью создавая удовольствие во плоти. Одни только её руки причиняли ему острое блаженство.

— Шепард, — прохрипел он, сжимая её запястье и удивляясь тому, что всё ещё может складывать слова воедино, невзирая на бесконечную, шуршащую пустоту в голове, — это потрясающе приятно, но если ты будешь так стараться, всё закончится раньше, чем начнётся.

Она облизнула губы, оттягивая на это всё его внимание, которое сейчас могло сосредоточиться только на чём-то одном, и невинно поинтересовалась:

— Так может, нам лучше уже начать?

Турианец тяжеловесно мурлыкнул в её шею – кто он такой, чтобы отказывать, когда дама просит? – и его язык с готовностью подтвердил согласие, начав движение от ключиц и закончив в ямочке под подбородком.

Женщина издала грудной протяжный звук, извернувшись под ним, приникая тазом ещё крепче, занятая своими ощущениями. Влекомый её порывом, он скользнул следом, медленно, чувствуя незначительное пружинящее сопротивление. И хотя Гаррус старался двигаться как можно более осторожно, Шепард тут же вцепилась в его плечи, зажмурилась и резко втянула воздух сквозь сжатые зубы, тем самым удерживая его от продолжения.

— Больно? — уточнил он, пытаясь не думать больше ни о чём, кроме того, что может навредить ей и что для неё ощущения наверняка не такие же головокружительные, как для него.

Она едва приоткрыла веки, длинно выдыхая. Одна из рук разжалась, отпуская его плечо, и ласково провела по затылку, легко обводя гряду хребтовых шипов.

— Не так сильно, как я ожидала, — призналась она, дрогнув губами в слабой улыбке. — Всё хорошо, не волнуйся. Просто… дай мне минутку.

Мягкая не только снаружи, но и внутри, упругая до умопомрачения, изумительно тесная… Он не мог обещать, что обеспечит ей даже эту минуту передышки.

Но Шепард потянулась к нему за очередным поцелуем, и он ответил ей самым прилежным подобием деликатного прикосновения, которое только мог выдать в стремлении отвлечь её и себя от полярных ощущений.

Одновременно с переполняющим восхищением его преследовала некая отчаянность. Желание, чтобы Шепард тоже было хорошо, стало для него предельно ясным ещё до того, как всё началось. Но то, насколько значимым для него являлось в первую очередь её удовольствие, а не своё – сбивало с толку, заставляло теряться в чувствах. С другими женщинами он всегда больше заботился о своём удовлетворении и не скрывал этого – его партнёрши тоже не отличались особой щепетильностью, зная, что каждый в итоге получит то, зачем пришёл. Но здесь, с ней, всё было по-другому. Судя по тому, как Шепард вжималась в него, пересиливая боль, безотчётно покрывая всё, до чего дотянется, отрывистыми поцелуями, это было обоюдно. И совершенно уносяще.

Она плавно качнула бёдрами, давая понять, что привыкла к ощущениям и он может двигаться. Но прежде чем Гаррус смог что-либо сделать, он встретил её взгляд – чуть настороженный, ищущий его глаза и словно бы улыбающийся для него одного. Его было много, слишком много для того, чтобы перешагнуть через него как через незначительный и не запнуться о его содержание.

— Что? — тихо спросил он, проводя тыльной стороной пальцев по её щеке и любуясь тем, какой открытой и расслабленной перед ним она была.

Шепард приоткрыла рот, набирая воздуху в грудь, глаза метнулись в сторону и обратно, будто собиралась что-то сказать, но вместо этого она только приподняла голову, прижимая своё лицо к его, соприкасаясь лбами и чуть поддевая носом его лицевые пластины, а затем опустилась обратно на подушку и запрокинула голову назад и вбок, подставляя ему горло. По-видимому, трактаты Мордина всё же на что-то годились, и ученицей она была куда более прилежной, чем он, раз смогла извлечь из них пользу. Высшее доверие на языке тела для турианцев. Этого было достаточно, чтобы он ринулся вперёд, в неизвестность. И действительность подёрнулась дымкой, застряв где-то между явью и краем, за которым начинается забвение. 

Переплетение тел, пульсов, дыхания… Движения в унисон, ритм, поначалу путаный, рваный, быстро выверен слаженностью, которая начала проявлять себя почти сразу после их знакомства. В какой-то момент он перестаёт понимать, чьё сердце бьётся у него в груди – его или её. Она тянется за каждым его отдалением, держит крепче, обхватывая руками, сжимая ногами, словно боится потерять это чувство осязаемой связанности. Её взгляд тревожаще глубокий, почти бездонный, и он проваливается, тонет в нём взахлёб, теряя остатки кислорода вместе с разумом и даже не пытаясь всплыть на поверхность. 

Такая Шепард ему незнакома – он никогда не видел её с этой стороны, не представлял, что и сам будет полностью уязвим перед её открытостью, зависим от каждого тихого звука, который она издаёт, когда он движется в ней. Держа её в своих руках как хозяин положения, наслаждаясь тем, сколько она разрешает ему, Гаррус знает, что не властен над ней. У него нет позволения считать её своей женщиной в том смысле, который обычно вкладывают в это понятие, но здесь и сейчас, в этом их общем сумасшествии, чем бы оно ни было, с каждым устремлением тела она принадлежит ему всё больше. Он стискивает её, накрывает собой, алчно пряча от всего мира, и делает по-настоящему своей, почти сходя с ума от этого древнего, оттиснутого огненными всполохами на подкорке чувства обладания. Поразительно, на что он готов сейчас, лишь бы продлить эту минуту и отсрочить момент, когда ему снова нужно будет её отпустить.

Это больше, чем всё, что у него было. Сильнее, чем всё, что он когда-либо испытывал. Лучше, чем любые фантазии – они тускнеют и рассыпаются чёрным песком, больше не в силах конкурировать с реальностью. Не акт удовлетворения примитивных потребностей, а возможность быть рядом так близко, как никогда раньше – вот что такое чистое, звенящее напряжением удовольствие.

Гаррус прикусывает подставленные бледные плечи, от чего женщина под ним мечется и вскрикивает. Он боится, что сделал ей больно, но, закрыв глаза и жарко прижимаясь, она сбивчиво, высоким голосом требует ещё и ещё, утягивая его за собой на грань. Вцепляясь в её бёдра, он больше не может контролировать когти, надеясь лишь, что остроты кончиков не хватит, чтобы загнать их под белую тонкую кожу. Но и на это Шепард реагирует не так, как он ожидал – она лишь подбрасывает бёдра ему навстречу, изгибаясь и выдавая стон такой мелодичной вокальности, что у него сносит последние укрепления самообладания.

Она блуждает между болью и удовольствием, балансируя на лезвии ножа и пытаясь не сорваться. Турианец нежен с ней настолько, насколько может быть потерявший контроль мужчина – но в то же время чувствуется, как он осторожен, до последнего сдерживая себя от резких хищнических ласк. В умении владеть собой Шепард ему искренне завидует, потому что она больше не может причислять себя к разумным существам. Не может разобрать, чего хочет, потому что хочет всего. Её тело сжимает в тисках, раздирает на части, перемалывает в жерновах, и виной тому не Гаррус, а её ни черта не нормальная, обострённая восприятием реакция, и это до странности приятно. Так нереально, до невозможности хорошо… 

Боль имеет вкус арахисовой пасты, пахнет мускусом, палой листвой, отдаётся шипами под лопатками, саднящими плечами, пламенем внизу живота, смешиваясь с нарастающим наслаждением, и ей становится страшно, когда она понимает, что без этой боли больше не сможет чувствовать ровным счётом ничего. Что та необходима, неотделима от многотонного кайфа, который составляет только половину её жажды. Ей это нужно. 

Гаррус ускоряет темп, переходит на неровные, отрывистые движения, дышит сорванно, всё чаще хрипло взрыкивает над ухом, опаляя его раскалённым воздухом, и среди сочетания этих звуков она едва разбирает своё имя, что заставляет её пропустить два полновесных удара сердца и немедленно растерять все связи с реальностью. Соблазн проверить пределы его прочности – сколько он вынесет, прежде чем рухнет в пропасть – выбрасывает красный флаг, предупреждая, что самой ей осталось очень мало до ослепительного исхода. Шепард поспешно гладит турианца по спине, по рукам, по плечам, касается затылка, впивается ногтями в талию, торопится так, словно всё время мира вдруг истекло.

— Шепард, — голос Гарруса звучит низко, насыщенный красками удовольствия, — я… долго не…

Она снова подаётся вперёд, быстро целуя его, прижимается лбом.

— Я с тобой, — заверяет она распалённо, имея в виду сразу все значения этой фразы. — Я с тобой.

Когти цепляются за ткань простыни; он не замечает этого в бесплодных попытках оттянуть неотвратимо нарастающее, отдающее болью удовольствие. Стоило ожидать, что лимит его терпения будет невысок, но теперь его планка просто неприлично низка. От начала и до самого конца Шепард находится на пределе его возможностей – он и вообразить не мог, что с ней это окажется настолько бесподобно…

Видя своё отражение в её глазах, Гаррус больше не сдерживается. Должен сказать ей, что на какое-то время перестанет быть собой, но не может и не хочет. Из горла вырывается звериное, гортанное рычание. Женщина под ним заходится всхлипом, близким к крику, задыхается, бьётся на пике наслаждения, сталкивая их обоих за край бездны. Всё разбивается, разлетается, бледнеет во вспышке белого света, будто яркость выкручивают до упора. Мгновение вливается в бесконечность из таких же секунд блаженства, чтобы после взорваться сверхновой и спалить тёмной энергией парочку ближайших планет.

Быть с ней – всё равно что утонуть…

На некоторое время он чувствовал себя ослеплённым, оглушённым и лишённым осязания мощью этой острой, режущей рецепторы удовольствия разрядки. А затем звуки, очертания, контрастность и ощущения принялись прокрадываться в голову по одной линии, по одному сону, неумолимо возвращая обратно в настоящее. Дыхание и такты сердца продолжали соревноваться друг с другом за разделение одной и той же частоты, но уже на фоне. На языке обосновался вкус ткани. 

Мягкость под руками лениво зашевелилась, под слуховым отверстием раздался стеснённый вздох, и он запоздало сообразил, что всё ещё придавливает Шепард к кровати всей своей тяжестью. Её глаза были закрыты, дышала учащённо, однако на долгое прикосновение ротовых пластин к губам она ответила бездумно, как из томной неги. Покидать тепло её тела Гаррус совершенно не желал, но стоило дать ей возможность отдышаться, и он нехотя перекатился в сторону, устраиваясь рядом с ней. Она проводила его перемещение беспокойным взглядом из-под ресниц, но тут же, убедившись, что он не уходит, повозилась, поворачиваясь к нему лицом, и затихла рядом. 

В воздухе стоял запах терпкого удовольствия и еле уловимый оттенок горячего железа – знакомый до неприятной жгучести в носу и бьющих в набат нервов. Он перевёл взгляд ниже и увидел то, чего опасался.

— Я тебя поранил, — констатировал он удручённо, глядя на засохшие следы крови на её бёдрах и пятно на простынях.

Проследив за тем, куда он смотрит, Шепард вяло помотала головой – ей речь давалась не так легко.

— М-м, нет, — сделав над собой усилие, проговорила она. — Так и должно быть.

И тут же дёрнулась, шикнув от дискомфорта, когда Гаррус осторожно коснулся исполосованной царапинами кожи бёдер.

— Прости за это, — подавленно извинился он, перейдя к натёртым ссадинам под её грудью и искусанным до синяков плечам. — Кажется, я снова немного перестарался. Ты в порядке?

Поймав руку, ищущую, какие ещё повреждения вызвали их бурные занятия любовью, Шепард поцеловала его в ладонь и прижала её к своей щеке, улыбаясь.

— Всё хорошо, Гаррус, ну правда, — сказала она. — Ничего такого, с чем не справилась бы панацелиновая мазь. Я знала, на что шла, когда дразнила турианца.

Всё ещё не убеждённый, он аккуратно притянул её к себе и пристроил голову поверх её макушки. Лежать так было удобно и очень правильно, несмотря на то, что его грызла совесть.

Никто не обещал, что межвидовая связь не вызовет осложнений, но он определённо не планировал так увлекаться. И хотя Шепард не казалась разочарованной или недовольной его поведением, над сдержанностью всё равно нужно было поработать. 

Под её головой он заметил рваную дыру на наволочке и торчащие из неё волокна наполнителя. Источник вкуса во рту теперь был понятен – должно быть, из остатков разума вцепился в неё зубами в последний момент, чтобы не травмировать женщину.

— Ещё я порвал твою подушку, — сообщил он обречённо.

Капитан фыркнула.

— Какая жалость, — заявила она, зевая ему в шею. — Я её очень любила.

— И простынь, — продолжил он, переведя глаза за её спину, где на полотне красовались три идеально ровных продольных разрыва.

— Угум, — согласилась она неопределённо.

— И…

— Гаррус. — Усталый, но довольный голос Шепард безапелляционно вклинился в его перечисление, нежные губы вскользь мазнули по горлу. — Давай хоть на минутку оставим список того, что ты мне порвал, и просто, не знаю, полежим?

— Ладно, — вздохнул он. — Но всё равно вышло немного более… разрушительно, чем я предполагал.

— Так и слышу в этом вопрос «Ну как тебе?», — ехидно послышалось у самой шеи.

— Ну и как? — выдержав паузу, полюбопытствовал турианец. Его это действительно крайне интересовало.

— Для первого раза вышло довольно… неплохо, — признала она.

— Неплохо? — поджав жвалы, скептично переспросил Гаррус.

— Ага. — Шепард снова зевнула, запуская пальцы за края его воротника. — В целом. Но если выбрать позу поудобнее, потрудиться над подачей, то, может…

— Неплохо, значит, — повторил он медленно, ощущая себя несколько задетым, хотя объективно не должен был.

Подняв голову так, чтобы их лица оказались на одном уровне, капитан со снисходительной улыбкой изучила его выражение и, не выдержав, расхохоталась в подушку.

— Боже, что за вид! — воскликнула она, пряча улыбку в ладонях. — Да шучу я, шучу. Это было даже… фантастически, я бы сказала. — Она подпёрла голову ладонью, опираясь на локоть, и игриво подцепила коготком изъеденную шрамами мандибулу, с трепетной осторожностью проводя пальцем от уголка рта до её раздвоенного кончика. — На самом деле не помню, чтобы было так здорово. Хоть когда-нибудь. Я, эм, очень…

Она запнулась, отводя взгляд, и нерешительно положила ладонь на нагрудные пластины, под которыми билось его сердце.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она, поднимая глаза. — Для меня это важно. И я надеюсь, что тебе то… Чёрт, Вакариан, если ты не перестанешь так самодовольно ухмыляться, пока я пытаюсь говорить о серьёзном, я придушу тебя вот этой самой подушкой.

Усмехнувшись, Гаррус в одно ловкое движение оказался сверху, опрокидывая её на спину.

— Понравилось, — высказал он в ответ на непрозвучавший вопрос, ведя руками по её бокам. — С тобой… хорошо, очень. — И уже тише добавил, покусывая её ухо и ловя стремительный выдох: — Так хорошо мне ещё никогда не было. 

Он оторвался от порозовевшей мочки и воззрился на неё со всем сарказмом, который был способен изобразить.

— Я обещал тебе, что мы разберёмся с этим, и мы разобрались. Впрочем, учитывая твои пожелания по улучшению, думаю, что процесс потребует определённой регулировки. Точнее сказать, ка…

— Нет! — возглас Шепард сопровождался взметнувшимся к его носу указательным пальцем. — Только не это слово, слышишь, только не в моей…

— …либ… — непоколебимо продолжил он, примериваясь к нетронутому местечку на её истерзанной шее, чтобы не причинить больше вреда, чем уже принёс.

— Не вздумай произносить его, Джокером клянусь, я тебя…

— …ров…

Последний слог оборвался прилетевшей ему в лицо подушкой. Силы удара хватило, чтобы он повалился на спину, однако кровать заканчивалась как раз там, где он приземлился. Но Гаррус Вакариан не имел привычки сдаваться так просто, и капитан с воплем плюхнулась на него сверху, чем он немедленно воспользовался, чтобы перевернуть её и накрыть губы глубоким поцелуем.

…всё равно что утонуть…

В огне.

***

Шепард проснулась от жары и дерущей сухости во рту. Температуру в каюте она повысила специально для Гарруса, чтобы ему было комфортнее находиться здесь не утепляясь, и теперь маялась от непривычного для себя режима климат-контроля. Хотя он просил её не обременять себя ради него и оставить всё как есть, она настояла на этом и сейчас познавала все последствия своего решения.

Гаррус спал рядом, повернувшись к ней спиной. Она протянула руку, чтобы провести по его костяному капюшону, но не рискнула разбудить – его сон и так был довольно чутким. Капитан улыбнулась себе: она ещё обязательно разузнает, какие прикосновения может снести спящий турианец, а как дотрагиваться до него лучше не стоит. Для этого у неё найдётся достаточно времени.

Бутыль на тумбочке была пуста – жажда после совместно проведённого досуга, принимая в расчёт род их деятельности, была достаточной, чтобы опустошить две таких. Тихонько вздохнув, Шепард подобрала её, закуталась в длинную кофту и побрела на камбуз за водой, плюнув на обувь. Даже если замёрзнет за время своей отлучки, у неё тут теперь своя тропическая лагуна с такими её обитателями, как рыбки, хомяк и один сонный турианец.

Ноющие царапины, ссадины и боль растянутых мышц в стратегически важных местах намекали на то, что случившееся ей не приснилось и при ходьбе в ближайшее время лучше поберечься, иначе передвигаться она сможет только враскорячку. Прижимая прохладный стеклопластик бутыли ко лбу в ожидании лифта, Шепард просто не могла удержать горделивой и по-идиотски довольной улыбки.

У них всё получилось. Получилось так превосходно, что она не уверена, захочет ли когда-нибудь кого-то другого. Единственный, кто ей нужен, спит в её каюте, в её постели. Это ли не то, что называют счастьем? Если так, то в данный момент Шепард была абсолютно, нелепо и бескомпромиссно счастлива.

Двери лифта открылись на третьей палубе. Всё ещё улыбаясь, она привычно сделала шаг наружу. Ощущение того, что здесь что-то не так, агрессивно ввинтилось в сознание, когда вместо обычного прохода справа она наткнулась на глухую стену.

— Что… — пробормотала капитан, оборачиваясь.

Бутыль выскочила из враз ослабевших рук и гулко загремела по решётке пола, но она едва ли обратила на это внимание, с округляющимися в непонимании и ужасе глазами озираясь по сторонам.

Перед ней простирался стандартный широкий прямоугольный коридор на пять дверей: по две на каждую сторону и последняя торцевая. И хотя все модульные коридоры выглядят более-менее одинаково в своей серой безликости, этот она узнала мгновенно. Такой знакомый коридор базы «Байнери Хеликс» – на планете Тенебрис.