«Без разговорчиков!» Звучит немного смешно, когда ты немой

Я вновь заснула, слишком устав от эмоций, сложных для маленького ребенка. Проснулась же я от довольно громкого и экспрессивного разговора. Из машины меня переместили в уже знакомую мне больницу, я лежала на одном из стульев для ожидающих, Тсуеши спорил о чём-то с врачом, а Такеши нигде не наблюдалось.

Я немного успокоилась и спрятала свои воспоминания о том событии за титановые стены. Не то, чтобы это было очень полезным, но помогало, я отрешилась от собственных эмоций и начала думать рационально. Стараться думать.

Понять, о чём разговаривают взрослые, было сложно. Конечно, японский язык я уже немного подучила и понимала, о чём идёт речь, но они говорили очень быстро и явно не чурались нецензурных выражений. Но где же Таке?

Живот громко заурчал. Да, я сильно проголодалась за это время. Я попыталась крикнуть, дабы привлечь к голодной себе внимание. Голос меня не слушался. Да что ж это такое, неужели это будет так долго длится? И что мне делать без голоса ещё, быть может, на пару дней?

Для младенцев голос очень важен. Голоден — кричишь об этом, хочешь в туалет — кричишь об этом, больно упал — кричишь об этом и так далее. Я уже немного выросла и могла подходить к нужной мне вещи или человеку. Но всё равно, без голоса мои возможности резко ограничивались. Вот чего мне не хватало для полного счастья.

Шум живота отвлёк меня от философских дум. Вот уж точно кто голос не потерял. Много иронии нехорошо, надо бы прекращать. Вставать было лень, поэтому я села и забарабанила ладошками по стулу, на котором сидела.

Тсуеши отвлёкся, поменял выражение лица с волнения и печали на суровое и доброе лицо, подошёл ко мне и позвал:

— Рин-чан.

То-сан всегда так делал, он играл со мной таким образом и удостоверялся, что своё имя я помню. Моей задачей было звонко ответить «Л’ин-с’ан — я», многие звуки мне ещё не очень хорошо давались, но говорила я понятно.

Тсуеши ждал ответа. Я же не могла говорить. Тсуёши почти незаметно нахмурился, мощно так потискал мои маленькие плечи и вновь повторил. Может показать, что я говорить не могу? Это выглядело по-идиотски, но я распахнула рот во всю его ширь и принялась пытаться издавать звуки.

Ничего не получалось, а то-сан уже не скрывал своего волнения. Он тяжело вздохнул и, подняв меня на руки, прижал к себе. Мне было больно видеть его таким, после… После того, так что я попыталась обнять его всеми силами. Он потрепал меня по волосам, от него так и несло печалью и яростью. Страшное сочетание.

Тсуеши потащил меня куда-то, бросив врачу что-то наподобие «с ней не так». То-сан, я понимаю, ты волнуешься, но я голодная, а ты меня куда-то тащишь. Мы подошли к какому-то кабинету, и он, поскольку его руки были заняты, открыл дверь с пинка. Тсуеши нереально крут, я тоже так хочу в будущем. Внутри был Такеши, который сидел, обняв колени, на стуле и зло смотрел на врача.

Я уже хотела было позвать его, но вспомнила, что временно ограничена. Прошло совсем немного времени, но это уже нереально меня раздражало. Но Таке понимал меня и без всяких слов, поэтому обернулся и кинулся к то-сану, обнимая его за живот и пряча там своё лицо.

На выражение лица Тсуеши я смотреть не могла, но явно почувствовала исходящую от него зловещую ауру. Он усадил нас обоих на кушеточку, потрепал по головам и поцеловал во лбы, его щетина щекотала лицо.

Пока то-сан ругался с очередным врачом, старательно скрывая свою ярость, я начала разглядывать Таке. В угадывании по лицам я никогда не была сильна, но мой братец был в очень сильных негативных чувствах, хоть и пытался это скрывать. Даже не пытаясь натянуть на себя улыбку, зная, что получится так себе, я забралась Такеши на коленки.

Он поднял на меня свой лучистый взор, до этого прожигающий свои ботинки и недоуменно на меня посмотрел. Видимо, выглядела я не лучше, чем он, но моя задача не в том, чтобы выглядеть миленькой, а в том, чтобы успокоить Таке. Я кое-как встала, сжимая в руках его куртку. Не понимая, что я от него хочу, ни-сан тем не менее мне помог, он хороший старший братец.

Я заставила паренька пригнуться, потянув на себя, и начала гладить его по волосам. Получалось ужасно, руки постоянно съезжали, я дёргала Такеши за пряди волос, пару раз чуть на него не упала, но результата все-таки достигла.

Братцу стало получше, и он со всё ещё мрачным выражением лица принялся тискать меня за щёчки. Сие действо я не очень любила, это было неприятно, за это было стыдно, и я даже не могла закатить глаза.

Живот Такеши оглушительно заурчал, и мой немного потише ему вторил. Тсуёши повернулся к нам с уставшим лицом, и наконец, о аллилуйя, спросил:

— Голодные?

Мы с Такеши, как истинные братья, и всё равно, что я девочка, закивали головами. Тсуёши задумчиво спросил у врача, где тут можно поесть. Только не больничные харчи, хотя можно даже их, покормите меня! Мои мечты не сбылись, врач ответил, что нигде, мы не пациенты пока. Это надолго…

То, что происходило дальше, не поддавалось никакому описанию. Чтобы найти нам поесть, то-сан должен был оставить нас одних. Но то-сан не хотел оставлять нас, так же как и мы не хотели оставлять его. Полоскали мозги мы врачу долго, до того момента как он, доведенный до ручки, не принес нам есть.

Даже сейчас это звучит весело, а тогда, несмотря на сильный голод, мы с Таке ухахатывались. Но счастье наше длилось недолго, после того, как мы поели, врач начал осмотр. Теперь я понимала состояние братца, когда мы с Тсуеши только вошли в кабинет. Этот доктор был не обычным врачом, он был кем-то вроде психолога и решил вывернуть наши души наизнанку.

Наше общение было очень сложным. Я не понимала, что говорит врач, моего словарного запаса для этого не хватало, врач не понимал меня, потому что говорить я не могла. В итоге врач, решивший начать с меня, устало вздохнул, дал мне вкусную конфетку и принялся сношать в мозг Таке.

Такеши терпеть то, что его сношают в мозг, не собирался, и я прекрасно его понимала. Всего парой фраз, пусть и не совсем мне понятных, врач вытащил скрывающие за титановыми стенами эмоции и воспоминания. Мне бы хотелось наорать на этого нехорошего человека, но говорить я не могла, а братцу мешало воспитание. Японцы же.

Кто мог плевать на весь этот этикет и при этом оставаться безукоризненно вежливым классическим в нашем понимании японцем, так это Тсуеши. Он мягко, культурно, спокойным голосом, послал психолога, так, что он и не понял.

По правде говоря, мы и сами поняли только по одной стремной привычке то-сана, когда он злился, но не мог этого показать, его рука всегда тянулась к несуществующему мечу за спиной. Страшный человек, вот кому не стоило переступать дорогу.

Наконец взрослые договорились и нас мягко выставили за дверь, отведя в уголок с игрушками. Тяжёлая атмосфера перестала давить, и мы немного расслабились. Такеши пытался забыться, читая книгу, а я методично била куклу головой об пол. Спустя некоторое время, то-сан вышел и подошёл к нам.

Но какой это был то-сан! Недавно испускавших злость, теперь от него веяло печалью и смирением, это очень пугало, я обняла куклу, пытаясь уговорить себя, что все хорошо. Тсуеши подошёл к нам, встал перед нами на колени, чтобы было удобнее, и улыбнулся. Фальшиво, обманчиво, скрывая свои эмоции. Это убивало, зачем ему нам врать, зачем притворяться?!

Тсуеши мягко коснулся рукой моей щеки и с той же улыбкой сказал:

— Рин-чан, ты умная девочка, ты поймёшь… Понимаешь, ты не можешь говорить, слова, слова, понимаешь?! Не волнуйся, это временно, совсем недолго…

Он продолжал что-то говорить, успокаивая самого себя. Я больше не смогу говорить?! Я… Я же так хотела сказать им, как я их люблю, как же так! Временно, ты же врешь, то-сан, да, я немая, теперь скажи, что это неправда!

Я подняла слезящиеся глаза на свою семью. Тсуеши продолжал фальшиво улыбаться, строя из себя какого-то шута. Таке виновато посмотрел на меня и неловко улыбнулся. Насквозь фальшиво, так очевидно обманчиво, пытаясь меня успокоить, этот маленький ребенок...

Мое потрескавшееся сердце разбилось вдребезги.